Просуществует ли путинская система до 2042 года?

Глава 11. Владимир Путин 3.0

События, описанные в предыдущей главе, настолько изменили картину жизни в современной России, что впору говорить о принципиально новом Путине. Изменений в его политике очень много. И все они представляют собой части единой системы. Тщательно продуманной и выстроенной.

За 16 лет своего пребывания у власти (включая четырехлетнюю медведевскую интермедию) Владимир Путин сменил три политических режима. Каждый из них отвечал задачам соответствующего периода и трансформировался, когда возникали принципиально новые задачи. Понять смысл сегодняшних действий Кремля можно лишь в том случае, если мы не только проанализируем действия в Крыму, на Донбассе и в Сирии, но внимательно проследим эволюцию режимов и поймем, почему те «правила игры», которые были установлены раньше, в какой-то момент перестали устраивать «хозяина».

Хотя все три режима возглавлялись лично Путиным, каждый из них имел своего «творца» — ключевого политтехнолога. Создателем первого режима был Александр Волошин, второго — Владислав Сурков, третьего — Вячеслав Володин. Конечно, «персональное авторство» в таких случаях — это некоторая условность. Политические режимы являются продуктом деятельности целого аппарата, и личную роль президента здесь никак не следует преуменьшать. Но для простоты мы будем именовать три путинские эпохи моделью Волошина, Суркова и Володина, соответственно.

Волошин возглавлял кремлевскую администрацию в последние годы пребывания у власти Бориса Ельцина. Этого политического манипулятора справедливо относят к так называемой ельцинской «Семье», включавшей еще Татьяну Дьяченко, Валентина Юмашева и Бориса Березовского. Именно эти люди подобрали Путина в качестве президентского преемника и выстроили механизм, с помощью которого он пришел к власти. Для них Путин был не абсолютным властелином и не хозяином страны, а, скорее, первым среди равных.

Сурков работал лишь заместителем главы президентской администрации, но фактически сменил Волошина как главного манипулятора в тот момент (на рубеже 2003 2004 гг.), когда Путин понял, что может быть не первым среди равных, а полным господином над российской элитой. Произошло это в связи с резким ростом личной популярности президента в широких народных массах, вызванным двумя обстоятельствами: второй чеченской войной и увеличением реальных доходов населения на волне экономического роста.

Володин как заместитель главы кремлевской администрации вытеснил Суркова тогда, когда обстоятельства вновь радикальным образом переменились (в 2012 г.). Экономический рост практически прекратился. Увеличение доходов застопорилось, а к настоящему времени вовсе обернулось спадом. Массовые протесты зимы 2011—2012 гг. хотя и закончились ничем, однако продемонстрировали, что в «столицах» есть небольшая, но энергичная группа людей, прекрасно понимающих неустойчивость путинского «процветания» и не готовых мириться с авторитарным режимом, который к тому же еще и бесплоден.

Модель Волошина предполагала фактически сохранение ельцинского политического режима, но с некоторым усилением авторитарных начал. Кремль при Волошине довольно умело манипулировал сознанием граждан, но при этом не ограничивал основные свободы. Он применял персональные репрессии в отношении олигархов Березовского и Гусинского для установления собственного контроля над телевидением, но не предполагал контролировать бизнес. Для волошинской модели приоритетное значение имело экономическое развитие России, а авторитаризм выполнял лишь служебную роль, заключающуюся в обеспечении политической стабильности, необходимой для роста ВВП. По всей видимости, Волошин хотел создать что-то вроде эффективного авторитаризма чилийского, сингапурского, тайваньского или корейского образца и думал, что Путин готов придерживаться такой же стратегии.

Модель Суркова делала ставку на авторитарное правление, превращавшееся в самоцель. Путин при таком подходе должен был иметь возможность править фактически бессрочно. Ресурсы российского бизнеса использовали для политических нужд Кремля, а несогласных с подобным подходом бизнесменов могли так ущемить в правах, что они приходили к выводу о необходимости делиться с властью своими деньгами по-хорошему. Тем не менее все внешние признаки демократии модель Суркова сохраняла. По сути, она строилась на философии: живи сам и жить давай другим (в том числе тем, кто использует возможности режима для расширения власти и обогащения). Сурковская модель исходила из представления, что хорошо жить в России имеют право если не широкие массы, то хотя бы различные элиты: бизнес, политики, интеллектуалы.

Модель Володина должна в сегодняшних условиях обеспечивать бессрочное правление Путина, несмотря на то что уровень жизни начал снижаться и объективных оснований поддерживать Кремль у народа больше не имеется. Эта модель фактически строится на предположении, что при необходимости могут быть устранены даже внешние признаки демократии. Избиратель должен поддерживать Путина исходя из иррациональных соображений, то есть вопреки своей личной выгоде. А если он этого не делает, необходимо его заставить. Соответственно, всякая оппозиционная деятельность может быть пресечена, как только власть сочтет, что она угрожает стабильности режима.

За долгие годы правления Владимира Путина в первую очередь качественно менялось отношение кремлевских властей к прессе.

В режиме Волошина никакой особой стратегии по отношению к массмедиа не существовало. Кремль тогда ориентировался на западные демократические стандарты и предполагал, что свобода слова является важнейшим условием нормального отношения к России со стороны потенциальных инвесторов, а также зарубежных политиков, влияющих на экономические процессы. Предполагалось, что мы не поднимем российскую экономику, если не будем играть по принятым на Западе правилам.

И действительно, в эпоху Волошина экономика начала по-настоящему «вставать с колен».

Естественно, Волошин не был идеалистом. Он допускал информационные войны и предполагал влияние государства на СМИ. При нем по противникам Путина нанесли три мощных удара. Сначала (осенью 1999 г.) была развязана информационная война против тандема Лужков—Примаков, в результате которой оба влиятельных политика были выведены из будущей президентской гонки. Затем у Владимира Гусинского, поддерживавшего этот тандем, отняли НТВ. И, наконец, Первый канал TV был выведен из-под влияния Бориса Березовского. Однако радикальной зачистки информационного пространства и превращения телевидения из средства массовой информации в средство массовой пропаганды тогда не предполагалось.

В модели Суркова телевидению и некоторым крупным газетам отводилась особая роль. Все СМИ тогда подразделялись на две части: имеющие электоральное значение и не имеющие такового.

Там, где осуществлялось воздействие на результаты выборов, никакой свободы слова не предполагалось. Западные стандарты демократии полностью устранялись с основных каналов телевидения, а также из газет (типа «Комсомольской правды»), имеющих огромные тиражи. Важнейшей задачей этих СМИ становилось промывание мозгов. А чтобы оно не надоедало обывателю, СМИ должны были превращаться в СМРАД (Средства массового развлечения, агитации и дезинформации), где интригующие телесериалы, захватывающие развлекательные шоу и напряженные спортивные состязания перемежались «политинформациями», формирующими у отдыхающей публики пропутинскую точку зрения по всем ключевым политическим вопросам.

При этом Сурков не был фанатиком СМРАДа. К агитации и дезинформации он относился весьма прагматично. Те СМИ, которые не влияли на результаты выборов из-за своих сравнительно малых тиражей, сохраняли практически полную свободу и превращались в любимое развлечение интеллигенции. Мыслящие люди могли без всяких ограничений получать нужную информацию и аналитические комментарии, но основная часть населения страны к свободным СМИ не обращалась просто потому, что свобода ее не интересовала. Повышающийся уровень жизни снимал у обывателя долгое время вопрос о том, чтобы разбираться в серьезных вопросах. Если жить и так хорошо, да к тому же если в памяти остаются трудности «лихих 90-х», то зачем вообще нужно ломать голову над сложными проблемами экономического развития?

В системе Володина предполагается в той или иной мере ставить под государственный контроль все СМИ. Дело в том, что нарастающие экономические проблемы неизбежно пробуждают у миллионов российских граждан интерес к политике. Ведь если жизнь не становится лучше, то возникает вопрос: не сменить ли нам на очередных выборах власть? Для получения ответа на этот вопрос люди могут временами отвлекаться от телеэкрана и обращаться к серьезным газетам, к неконтролируемому властями радио и к интернету. А там они станут обнаруживать квалифицированную критику режима экспертами и альтернативные предложения оппозиции, не допускаемой к «ящику» со времен Суркова.

Иными словами, в ситуации нарастающих экономических проблем существует вероятность превращения маловлиятельных оппозиционных СМИ, за которыми обыватель вчера еще не следил, в серьезные интеллектуальные центры, объединяющие недовольных. Примерно такие, какими в годы горбачевской перестройки становились журнал «Огонек» и газета «Московские новости», ранее ничем не выделявшиеся из общей массы безликой брежневской прессы.

Некоторые независимые издания уже сменили редакторов и стали послушными. Других в системе Володина «подвесили на крючок». Любой самостоятельный редактор теперь должен понимать, что при проявлении излишней оппозиционности он сильно пострадает. Свободную прессу лишают последних источников самостоятельного финансирования. Ее обкладывают со всех сторон такой системой законов, при которой малейшая оплошность может привести к закрытию издания. Ее правдами и неправдами стремятся передать под контроль лояльных Кремлю бизнесменов, способных уволить любого нелояльного к власти журналиста, который слишком много будет себе позволять.

В общем, если завтра из какой-нибудь скромной газеты или небольшого интернет-издания под воздействием нарастающих оппозиционных настроений станет развиваться что-то опасное для Кремля, президентской администрации достаточно будет лишь пальцем пошевелить, и этот проект исчезнет.

Сегодня говорят часто, что Россия расколота на имперское большинство, поддерживающее политику Кремля, и демократическое меньшинство, находящееся в оппозиции. На самом деле всё значительно сложнее. Две противостоящих друг другу части общества не просто имеют различные воззрения на происходящие события, а живут фактически в двух разных странах. Или, точнее, видят перед собой две непохожих друг на друга России, поскольку одна часть населения смотрит на нее через телевизионный экран, а другая — через экран монитора, на котором всплывает информация из интернета.

Россия телевизионная выглядит примерно следующим образом. Это страна, которая в конце 1990-х стояла на грани распада, поскольку подверглась воздействию внешних и внутренних врагов. Олигархи и нанятые ими либерасты стремились расчленить Россию на части, поскольку в таком состоянии ее легче было бы захватить подкрадывающемуся к нашим границам Североатлантическому альянсу, который на самом деле представляет собой не военно-политический блок НАТО, а лишь группу европейских государств, являющихся марионетками США. К счастью, тут появился Владимир Путин, и жизнь быстро стала налаживаться. Возросли зарплаты и пенсии, появилась выгодная работа. Это стало следствием того, что Путин обуздал олигархов. Те перестали воровать и проплачивать либерастов, а значит, больше денег остается теперь народу. Россия поднялась с колен, укрепила армию и стала возвращать то, что ей принадлежит по праву: сначала Северный Кавказ, включая Абхазию и Южную Осетию, а затем Крым. Америка нас испугалась, но продолжает строить козни, из-за чего в магазинах нет нынче многих привычных продуктов. Цена на нефть упала из-за сговора США с арабами. Теперь американцы хотят победить нас не с помощью национал-предателей, а с помощью экономических санкций. Но с нами Китай, страны БРИКС, и это означает, что мы не слабее Америки: как в военном, так и в хозяйственном плане.

Картина мира, формируемая интернетом, не просто отличается от телевизионной. Она совершенно иная. Интернет — это множество независимых источников информации, и когда начинаешь их собирать вместе и сопоставлять, выясняется, что телевизионного мира вообще нет нигде за пределами телевизора. Он профессионально сконструирован специально для зрителей, которые время от времени превращаются в избирателей.

Во-первых, в конце 1990-х из состава России собиралась выходить только Чечня. Башкирии и Татарстану Кремль позволил оставлять большую часть нефтяных доходов, что полностью пресекло там сепаратизм. Сегодня уже Чечня удерживается в составе Федерации подобным способом. С той лишь разницей, что покладистые республики просто оставляют себе часть доходов, тогда как в Чечню Москва вкладывает деньги, изымаемые у регионов-доноров. Только дурак будет при такой финансовой поддержке заниматься сепаратизмом, а Рамзан Кадыров, естественно, не дурак. Вот когда деньги у Москвы кончатся...

Во-вторых, никакой расправы с олигархами не было. Нашумевшие истории с Березовским и Ходорковским создали представление, будто укрепляется государство. Однако почти все олигархические состояния 1990-х так и остались у их хозяев, причем сильно увеличились в размерах. Кроме того, появились новые богачи из числа людей, близких к Путину либо послуживших в путинской системе. При этом каждый олигарх должен понимать, что при первом же требовании со стороны Кремля он обязан перечислять деньги на любые его нужды. Подобные трансферты гарантируют неприкосновенность состояний.

В-третьих, жизнь стала лучше совсем не потому, что Путин отнял деньги у олигархов, а благодаря росту цен на нефть. По этой же причине, кстати, увеличились и олигархические капиталы. По этой же причине сейчас жизнь становится хуже. Путин у нас в президентах всё тот же, но цены на нефть существенно снизились. И от былого экономического чуда не осталось и следа. Наши доходы обесцениваются из-за высокой инфляции, а у государства нет никакой возможности компенсировать их в соответствии с ростом цен на потребительском рынке. Дальше дело будет обстоять еще хуже, если только цены на нефть не начнут по какой-то причине быстро расти.

В-четвертых, НАТО приближалось к российским границам, поскольку ее об этом просили страны, которые России не доверяли. В число таких государств входили Чехия, Словакия, Венгрия, Польша, республики Балтии, но не Украина и не Грузия. Не доверяли России те страны, которые в прошлом сталкивались со случаями вторжения на их территорию советских (а раньше царских) войск. Доверяли те, у которых с нами были издавна дружественные отношения. После историй с Крымом и Южной Осетией настроение в Украине и Грузии существенным образом меняется в пользу опоры на мощь Запада. И хотя в НАТО их сейчас не примут, ментально эти страны стали уже нашими противниками.

В-пятых, привычные продукты исчезли из магазинов совсем не в результате санкций, принятых против России Западом, а в результате санкций, принятых нашими властями против Запада. Путин противостоит ему по принципу «Бей своих, чтоб чужие боялись». Антироссийские же санкции сводятся к мерам, которые рядовой гражданин на себе толком даже не чувствует: черный список для чиновников и политиков, желающих ездить в Европу и США, ограничения на кредитование российских компаний, ликвидация сотрудничества между российским и западным бизнесом в военной сфере...

Какова же реальная картина мира, в отличие от картины телевизионной?

Россия была в 1990-х единым государством, им же и осталась. Орловщина или брянщина никакого сепаратизма не знают. Чечня жила сама по себе и ныне сама по себе живет, входя в состав России и обильно поглощая российские ресурсы. Русские жители оттуда сбежали и возвращаться не собираются. Не только туристы, но даже следователи боятся в Чечню нос сунуть, поскольку гарантий безопасности там нет ни для кого.

Экономика поднялась в нулевые годы на дорогой нефти, а затем рухнула. Сегодня мы имеем в целом столь же неконкурентоспособную хозяйственную систему, как в тот год, когда Путин впервые появился в Кремле. Уровень жизни населения, конечно, выше, чем в конце 1990-х, однако за 16 лет благосостояние выросло во всех нормальных странах мира, кроме самых уж безнадежных. Россия, может, и приподнялась с колен, но тут же села на корточки. Поза, как известно, самая что ни на есть неудобная, Если ничего не делать — скоро шлепнемся на задницу.

Дифференциация доходов в России была очень большой и такой же остается по сей день. Но причиной проблемы являются вовсе не олигархи (они — лишь следствие). Причина — всевластие бюрократии, которое в умах телезрителей превращается в мудреное понятие «государственное регулирование». Бюрократия и впрямь всё регулирует, но с помощью взяток и откатов. Причем чем больше бюрократическое государство «заботится» о народе, тем больше становятся масштабы коррупции.

Единственная радость на этом безрадостном фоне: НАТО нам как не угрожала, так и не угрожает. Положа руку на сердце, мы всё это понимаем. Даже те, кто твердит об угрозах. Поскольку при сегодняшнем соотношении сил мы либо проиграли бы натовцам войну, либо совместно с ними уничтожили человечество. Как тот, так и другой исход был бы ужасен. Любой, кто верит в реальность подобной войны, должен уже от ужаса попасть в психушку.

Но наши мозги пока еще держатся, поскольку «натовская угроза» — это имитация, которая очень нравится большинству населения. Ведь если НАТО хочет напасть, но не решается, значит, мы очень сильны, несмотря на кризис, снижение уровня жизни и запредельную коррупцию. Для телезрителя это хорошая новость. Вернее, не новость, а иллюзия, имитация. «Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад», — как точно подметил в свое время Пушкин.

Путин всё же — великий имитатор. Поэтому и выигрывает выборы за выборами.

Важнейшей чертой российского политического режима последних лет (режима Вячеслава Володина, как назвали мы его выше) является деятельность «взбесившегося принтера». Так именуют порой Государственную Думу, которая принимает большое число репрессивных законов, запрещающих то одно, то другое, то третье. Конечно, речь не идет в данном случае о жестоких репрессиях сталинского образца, однако пространство нашей свободы регулярно хоть по чуть-чуть уменьшается. Причем не вполне ясно, зачем власть это делает. Кажется, что сами парламентарии не понимают смысла своей странной законотворческой деятельности.

У нас ныне запрещено оскорблять чувства верующих, пропагандировать сепаратизм, нетрадиционные сексуальные отношения среди несовершеннолетних, использовать в СМИ, книгах и кино специфическую лексику, принижать героизм предков. Возвращено отмененное ранее уголовное наказание за клевету. Давно уже запрещен экстремизм, хотя толком не выяснено, что это такое. Суровому наказанию подлежит «неправильное» участие в митинге. Серьезными ограничениями обложены популярные блогеры, не имеющие при этом возможности содержать специального юриста для того, чтобы разбираться, как им можно писать, а как нельзя.

Список запретов чрезвычайно велик, и наверняка я упустил здесь что-то важное, поскольку простому человеку невозможно отследить все новшества, которые плодятся в ходе законотворческого процесса. Иногда такая странная активность парламентариев порождает страхи относительно того, что нас чуть ли не готовят к новому репрессивному 1937 г.

Однако, в отличие от сталинщины, прошедшейся по миллионам советских семей, нынешнее наступление на свободы касается лишь немногих. На практике жизнь 99% граждан в связи с подобным изменением юридических норм вообще никак не меняется. Люди даже не знают про корректировку нормативных актов и спокойно живут, как раньше. Репрессивных законов в современной России сколько угодно, но репрессий почти нет. Так, может, деятельность «взбесившегося принтера» — просто случайность или следствие сильной идеологизированности и вопиющей некомпетентности парламентариев?

Пожалуй, нет. «Принтер» хоть и взбесился, но действует совершенно логично. Важнейшей задачей для российских властей сегодня становится обеспечение при необходимости «точечных» ударов по тем потенциальным лидерам общественного мнения, которые могут настраивать народ на оппозиционные действия. Новые законы предоставляют именно такую возможность.

Сам по себе народ пассивен и пока что к стихийному возмущению не готов. В экономическом плане жизнь у нас сносная, даже несмотря на кризис, и стихийных протестов обнищавших масс Кремль не ждет. Однако нервное напряжение в обществе нарастает. И если в нулевые годы или на рубеже десятилетий в стране еще было множество искренних фанатов Владимира Путина, которых ничем нельзя было бы настроить на протест, то ныне застой в развитии, коррупция чиновников и бессмысленная растрата миллиардов рублей на достижение внешнеполитических целей могут всерьез заинтересовать тех граждан, которые привыкли хотя бы изредка шевелить мозгами. Вопрос лишь в том, найдутся ли интеллектуальные лидеры, способные объяснить заинтересованным людям, что же действительно в России происходит, и призвать их к активным действиям.

Формально в демократическом государстве, каким считают Россию наши государственные лидеры, нельзя преследовать политических противников за разоблачение коррупции и за призыв к цивилизованному протесту. Однако можно напринимать множество всяких законов, руководствуясь принципом «Был бы человек, а статья найдется». Или, как шутили чекисты сталинских времен, «Если Вы еще на свободе, это не Ваша заслуга, а наша недоработка».

При ангажированности нынешних российских судов и расплывчатости формулировок законов, созданных «взбесившимся принтером», в случае надобности притянуть к ответственности можно любого человека. Вы говорите в лекции о проблемах нынешнего территориального устройства страны, а вас упрекнут в призыве к сепаратизму. Вы отстаиваете в статьях атеистическую точку зрения, а вам скажут, что это оскорбление чувств верующих. Вы расследуете коррупционные схемы, а вас притянут к суду за клевету на «ни в чем не повинного чиновника». Вы выходите в одиночный пикет, а он благодаря двум-трем провокаторам вдруг превращается в несанкционированный митинг со всеми вытекающими отсюда печальными последствиями.

Массовых репрессий сегодня никому не нужно. Достаточно нейтрализовать моральную и интеллектуальную элиту общества. Важно сделать так, чтобы умные, квалифицированные и честные люди просто не лезли в политику, предпочтя помалкивать, занимаясь своим частным делом, или вообще эмигрировать. Если оставить народ без оппозиционных лидеров, вероятность трансформации политического режима резко снизится. Или, точнее, режим сменится в результате массовых протестов лишь тогда, когда развал экономики станет всеобщим и люди выйдут на улицу уже без всяких лидеров и без каких-либо разъяснений причин деградации режима.

В модели Володина вновь трансформируется система парламентских выборов. Россия возвращается от партийно-пропорциональной системы к более сложному механизму избрания депутатов Государственной Думы, при котором одна половина ее состава формируется по спискам, а вторая — по одномандатным мажоритарным округам. На первый взгляд создается впечатление, будто власть сама не знает толком, чего хочет: то укрепляет политические партии, то вновь расширяет демократию, предоставляя возможность сильным местным лидерам проходить в парламент благодаря собранному в округе большинству голосов. Однако на самом деле логика в переменах есть, и связана она (как и в иных трансформациях) с меняющейся экономической ситуацией.

Партийно-пропорциональная система была очень удобна для власти. «Единая Россия» позиционировала себя как партия Путина и проходила в парламент, пользуясь путинским авторитетом. Там она имела явное большинство, причем кремлевская администрация могла не бояться никаких бунтов среди партийцев, поскольку каждый из них представлял собой лишь маленький винтик в огромной партийной машине. Любой винтик нетрудно было заменить на очередных выборах, а потому единороссы вели себя в целом послушно и не формировали даже умеренной внутрипартийной оппозиции. Как бы ни трансформировался кремлевский курс, они его всегда поддерживали ради того, чтобы быть включенными в следующий партийный список.

Более того, Кремль мог не бояться как политических, так и экономических требований со стороны верных солдат партии. Вообще-то в нормальных демократических системах депутаты представляют какие-то группы населения и, соответственно, пользуются парламентским креслом для того, чтобы пролоббировать интересы своих сторонников. Они часто требуют дотаций слабым регионам, снижения налогов для близкого им бизнеса, протекционистской защиты отечественного производителя и т.д. В случае с единороссами, избранными в рамках партийно-пропорциональной системы, Кремль мог по большей части игнорировать лоббизм. Слишком активного лоббиста к следующим выборам просто меняли на послушного депутата, и это сохраняло правительству полный контроль над финансами. Бюджет использовался для поддержки путинских программ (таких, например, как национальные проекты «Здоровье», «Жилье», «Образование» в середине нулевых или программы перевооружения в последние годы), а не для удовлетворения интересов отдельных парламентариев. В общем, в политике полностью торжествовала идея властной вертикали, используемой для укрепления государства и ослабления любых групп интересов — олигархических, политико-оппозиционных, региональных, отраслевых.

В идеале, наверное, Кремль хотел бы и дальше так работать. Однако партийно-пропорциональная система в полной мере исходит из того, что жизнь в стране улучшается, Путин популярен, «Единая Россия» цепляется за Путина, а в самом крайнем случае часть голосов избирателей уходит к «Справедливой России», которая тоже является пропутинской партией. В ситуации экономического кризиса данный механизм может не сработать. Вдруг рассерженные избиратели в отдельных местах страны начнут голосовать против единороссов и даже система фальсификации результатов голосования не сможет скрыть провалы? Вдруг жизненные тяготы скажутся на выборах в большей степени, чем послушание начальству?

При партийно-пропорциональной системе голоса могут вообще уйти к несистемной оппозиции, если она не будет еще до выборов жестко отсечена от парламента. Но даже если несистемную оппозицию отсечь, по-другому начнут себя вести «послушные» коммунисты, жириновцы и справороссы. Когда соотношение сил в Думе сменится в их пользу, они могут оказаться вдруг не совсем послушными и предъявить свои политические требования. Даже если от политических требований эти партии благоразумно воздержатся, они точно станут сильными лоббистами чьих-то экономических интересов, а это очень дорого обойдется государственному бюджету.

Торговаться с успешно выступающей на выборах оппозицией очень трудно. Но гораздо легче торговаться с победителями в одномандатных округах. Каждого из них по отдельности можно втягивать в сферу влияния Кремля гораздо дешевле, чем партии целиком. Скажем, депутата Иванова, победившего где-нибудь в Иванове, можно ублажить сравнительно небольшой дотацией на поддержку местного текстиля, и в политических вопросах он окажется послушен кремлевской администрации. Но если вдруг по спискам победят коммунисты, торг с ними не обойдется столь мелкими уступками. Системная оппозиция станет доминировать в Думе, и тогда ей придется отдавать миллиарды рублей бюджетных денег, пост спикера, премьерский пост и, возможно, многое другое.

Поэтому в нынешней ситуации Кремлю выгодно ослабить партийное представительство и усилить представительство местных «авторитетов», с каждым из которых можно договориться на сходных условиях. Более того, думается, именно с этой целью был создан Общероссийский народный фронт. Втягивать в него независимых местных «авторитетов» гораздо проще, чем втягивать их в «Единую Россию». Формально депутат остается вне состава дискредитирующей себя партии, но реально он точно так же работает на Кремль и контролируется кремлевской администрацией. И вновь выходит, что путинской системе нет никакой альтернативы в глазах рядового избирателя.

Избиратель может быстро принять решение об альтернативе Путину, если такого кандидата ему покажут по телевизору и представят как человека солидного, уважаемого. И если этот уважаемый человек сможет вступить в полемику с президентом, оспаривая его экономический курс и приводя убедительные данные о том, как нынешний режим за 16 лет довел богатую нефтью страну до экономического кризиса. В такой ситуации миф о великом Путине рухнет за пару месяцев, как, собственно, он и возник за пару месяцев осенью 1999 г. на антитеррористической волне второй чеченской войны.

Именно поэтому реальная оппозиция от телевизора отсекается. И когда демократы предлагают народу не поддерживать нынешнего президента, многие люди вполне логично интересуются: если не Путин, то кто?

В ответ демократ может предложить либо того, кто всё равно до выборов допущен не будет (например, Навального), либо того, кто многократно участвовал, но всегда безуспешно (например, Явлинского), либо того, кого власть намеренно изваляла в грязи (например, Касьянова).

— Так они же не выиграют, — прагматично возражает народ.

— Выиграют, если все мы сплотимся в единой антипутинской коалиции, — уверенно отвечает интеллигент.

— Ты сам-то в такую коалицию веришь? — спрашивает народ.

— Не очень, — отвечает честный демократ, памятуя, что трудно требовать от народа единства, когда сами лидеры условной антипутинской коалиции постоянно грызутся между собой. — Но если мы хотим хоть когда-то жить лучше, нам надо сплачиваться и голосовать против власти. Не в этот раз, так в следующий, мы сможем, наверное, одолеть путинский режим.

— А следующий — это когда? — прагматично интересуется народ.

— Не знаю, — отвечает честный демократ, вспоминая, что первые попытки сплочения были предприняты четверть века назад с участием покойного Егора Гайдара и по сей день здравствующего Григория Явлинского.

— То есть конкретного успеха ты не обещаешь, но предлагаешь бороться за идею?

— Рано или поздно борьба за идею приводит к успеху, — с уверенностью говорит демократ, поскольку хорошо знает историю.

— Ну, если рано, то я, пожалуй, Путина бы скинул, — отвечает народ, почесав глубокомысленно репу. — А если поздно, то лучше уж с Путиным. Выходит, что нет ему никакой альтернативы.

— Ты сам сделай так, чтобы рано было, а не поздно. Не голосуй за Путина. Протестуй. Демонстрируй, что ты с властями не согласен.

— И станет лучше? — недоверчиво спрашивает народ, включая телевизор, поскольку долго без него существовать не может.

Демократ совсем уже открывает рот, чтобы подтвердить это предположение, но тут телевизор начинает рассказывать народу о ситуации на Украине.

— Не обязательно сразу же станет лучше, — говорит честный демократ, косясь на экран. — Но рано или поздно, конечно, станет.

— Похоже, что все-таки поздно, а не рано, — резюмирует народ, глядя в телевизор на свежеотставленного Яценюка. — В общем, нет Путину альтернативы.

В этот момент Яценюк исчезает, а экран гаснет из-за отключения электричества. Народ с помощью небольшого числа букв выражает всё, что он думает о любимой родине, властях предержащих и приватизации тока в розетке.

— Вот-вот, — воодушевляется демократ. — Надо же что-то делать.

— И впрямь, — кивает народ, — пора Путину написать.

— Вот ... — возмущается демократ, используя то небольшое число букв, которыми народ только что охарактеризовал ситуацию с электричеством. — Неужели ты в него веришь?

— Да не очень, — соглашается народ. — А у тебя есть иное предложение?

Не будем дальше развивать этот диалог, поскольку на такой вопрос может последовать лишь один конструктивный ответ: давай выпьем.

У тех людей, которых мы условно обозначили термином «демократ», и у тех, которые столь же условно обозначены термином «народ», существует вполне понятная рациональная логика. Но эти две рациональные логики на удивление несовместимы между собой.

Демократы не могут поддерживать лидера, при котором жизнь в стране становится хуже. Они полагают, что надо делать всё возможное для трансформации власти. Именно так поступают избиратели в демократических государствах, и поэтому уровень жизни там существенно выше, чем у нас.

При этом народ не понимает, какой смысл голосовать за тех, кто всё равно не может победить. По большому счету, нет даже смысла разбираться в их взглядах и программах. Нет даже смысла копаться в интернете, отыскивая политическую информацию и отвлекаясь от переписки в социальных сетях. Когда в России действительно что-то реально можно будет изменить, нам об этом скажут по телевизору. Включаешь — а там диктор вдруг заявляет:

— Как выяснилось на XX съезде «Единой России», президент Путин допускал культ своей личности, покровительствовал внезапно выявившимся иностранным агентам и волюнтаристски проводил политику импортозамещения. Кроме того, съезд постановил поддержать миролюбивый курс американской администрации, а украинскую хунту с нынешнего дня считать демократически избранной властью.

Вот как только подобное из ящика будет слышно, так сразу можно будет соглашаться на переизбрание Путина, если к тому времени его еще не переизберут без нас. А до тех пор, пока он остается национальным лидером, моральным авторитетом и другом всех байкеров, лучше писать петиции начальству о возвращении тока в розетку. Не бог весть что, конечно, но точно эффективнее петиций о возвращении Касьянова в правительство.

В общем, интеллигенция, конечно, умнее народа и более образованна, но, как и в прошлом, строит порой утопические схемы развития. На сегодня, увы, подобной утопией представляется апелляция к демократическим чувствам среднего избирателя. Не стоит думать, будто через организованные Кремлем выборы мы можем прийти к демократии, если народ вдруг проснется, отряхнет лапшу с ушей и возбудится от пустеющего холодильника больше, чем от наполненного враньем телевизора.

От холодильника (только совсем уж пустого) народ может возбудиться на майданы и погромы, но до этого нам еще далеко. Представление о необходимости срочной борьбы с майданом формируют лишь те, кто получает на проведение антимайданов хорошие деньги от Кремля. Народ же спокоен, умерен в своих поступках. Он тихо клянет власть и громко выражает уверенность, что движемся мы правильным путем. Поскольку если не верить в наш правильный путь, то во что же, скажите, пожалуйста, верить при такой власти?

Поздний вечер. Сижу на автовокзале в провинциальном российском городке. Жду проходящего рейса на Москву. Билеты не продают пока, поскольку неясно, каким будет количество свободных мест. И люди теснятся у кассы, чтобы не пропустить по безалаберности вожделенный момент «обилечивания».

Рядом старичок лет восьмидесяти. Ему — не в Москву. Он только что был у кассы, брал билет до соседней деревеньки. Теперь ждет автобуса. Пристраивается на лавочку неподалеку от меня и обращается к молодому человеку столичного вида:

— Простите, побеспокоить Вас можно?

— Побеспокойте, — тот медленно отрывается от экрана мобильного телефона и поворачивает голову к собеседнику.

— Вот Вы умеете интернетом пользоваться? На компьютерах, там. На планшетах.

— Более-менее, — скромничает молодой человек.

— Вот, говорят, есть решение, что тем, кому больше восьмидесяти, можно взносы за капремонт не платить, — старичок достает из кармана квитанцию и демонстрирует москвичу для наглядности. — Начисляют вот за капремонт, а мы и так ведь сколько всего платим. Вода, отопление... Я бы хотел узнать...

И дальше ветеран долгих жилищно-коммунальных сражений начинает подробно объяснять своему собеседнику, как дорого ему жизнь обходится и как плохо, что государство с него деньги пытается взять еще и за капремонт, плодами которого в силу преклонного возраста, возможно, даже воспользоваться уже не удастся.

— Так что Вы от интернета хотите, собственно? — перебивает, наконец, собеседник эти несколько затянувшиеся стенания.

— Узнать бы...

— Что узнать-то? Зачем с Вас деньги берут? Депутата своего спрашивайте.

— Эх... — старичок резко отмахивается от столь несерьезного предложения и вновь начинает апеллировать к интернету, надеясь на понимание со стороны солидного человека, случайно занесенного судьбой на провинциальный автовокзал.

— Ну, что здесь интернет скажет? Это власть с Вас деньги берет, а не интернет, — демонстрирует москвич свои странные по нынешним временам демократические наклонности. — Вон по всему городу морды висят. «Добьемся, мол, повышения пенсий вместе с президентом». Депутата спрашивайте. Кто у вас депутат?

— Лёшка-то, что ли? Да, ну.. — старичок явно выражает неудовольствие тем, что разговор переводят с серьезной темы об интернете на какую-то ерунду. — Вот смотрите, сколько они начисляют, — ветеран снова мусолит свою квитанцию. — Где столько денег-то взять? А еще вода, отопление...

Разговор о непосильном бремени платежей заходит на второй круг. Москвичу это явно не нравится. Он снова перебивает ветерана-неплателыцика:

— Что вы от интернета хотите, дедуля?

— Ну, есть же там справочная?

— Какая еще справочная?

— Гугль, там, или еще что...

— Гугл — это американская справочная. Вы в Америке хотите узнать, зачем с Вас деньги за капремонт берут? С Обамы спросить? Обама, конечно, скажет.

Старичок посмеивается. Обама, ясно, для него не авторитет в области капитального ремонта. Так же как и таинственный Лёшка-депутат.

— Вот я читал в «Аргументах и фактах», что был такой суд, где решили, что если человеку за восемьдесят, то он деньги за капремонт платить не обязан. Говорю про это в конторе, а они: ничего, мол, ни про какой суд не знаем. Положено платить — так платите. Вот мне бы и узнать в интернете, надо платить или не надо. Потому что очень дорого всё получается. Вода, отопление...

Молодой человек какое-то время слушает, пытаясь умом понять Россию, хотя еще Федор Иванович Тютчев справедливо предупреждал в свое время, что этого ни в коем случае делать не следует. И про аршин говорил, про общий, которым измерять Россию нельзя. И много еще чего добавлял. Москвич, однако, старается добросовестно понять, каким образом обращение жильца в Гугл может решить проблемы, не решенные ранее при обращении в жилконтору. Наконец, он предпринимает попытку увязать воедино политику с экономикой.

— Вы, батя, всё же к депутату обращайтесь. Расскажите ему про этот суд. Про «Аргументы», про «Факты». Про то, что платить ни х.. не обязаны. И пусть он вопрос с платежами решает. На то, б..., и депутат.

Старичок качает головой, удивляясь непонятливости собеседника. Образованный ведь. Из Москвы сюда заехал. В интернете разбирается. С Гуглом знаком. А такие вот несерьезные вещи вдруг говорить начинает. Страдалец вновь распрямляет квитанцию и тычет пальцем в конкретную строку.

— Смотрите. Написано вот — Никитина Екатерина Петровна. Хозяйка жилья. Улица Московская, дом 5, квартира 12. И ей за капремонт начисляют такие огромные деньги. А здесь еще за воду, за отопление...

— Жена Ваша, что ли? — перебивает москвич.

— Жена. Ветеран труда. Ей даже Путин поздравление с праздниками присылает.

— Вот Путину и напишите про капремонт, — нашел вдруг неожиданный ответ москвич. — Раз с праздниками поздравляет, может, и с буднями разберется.

— А Вы, я смотрю, не лишены чувства юмора, — констатировал муж ветерана, с усмешкой покачивая головой. Мысль о том, что Путин может лично отвечать за какие-то принимаемые в России решения, сильно его позабавила.

Оппонент тем не менее завелся и продолжал настаивать на своем:

— Ну, Вы же за Путина голосовали, — прозорливо подметил он. — Вот пусть и разбирается в проблемах избирателя. Отстаивает, так сказать, его интересы.

— Конечно, голосовал, — подтвердил сторонник Путина, являющийся одновременно противником внесения платы за капремонт. Потом немного подумал и взял, наконец, быка за рога. — Я вот читаю «Аргументы и факты». Там Костиков — умеренный критик. Он вот что говорит. У нас все партии — за Путина... А жизнь — всё хуже и хуже... Но, все при этом счастливы. Такой вот, понимаете, парадокс.

— А Вы тоже за Путина?

— И я за Путина.

— А за капремонт платить не хотите.

— Не хочу.

— И при этом счастливы?

— Счастлив, — заметил старичок, так и не добившийся справедливости от Гугла.

Он встал, обнаружив, что подошел нужный ему автобус, и двинулся на посадку.

Те, кто на Москву, посидели еще какое-то время. Наконец, подъехал проходящий через провинциальный городок автобус, и кассирша стала продавать билеты на свободные места. Лишь только она начала это делать, как появился в дверях водитель и махнул нам призывно рукой:

— Идемте. Прямо в автобус посажу.

Хвост очереди, стоявший у выхода, двинулся первым в правильном направлении. При этом предусмотрительная старушка, находящаяся непосредственно у кассы, несказанно удивилась столь неожиданному повороту событий:

— Так я ведь уже билет беру.

— Вот и берите, — без тени сомнений ответил водитель, ведя нас за собой.

Хвост очереди разместился на лучших сиденьях, внеся при этом умеренную плату в фонд материального содействия водителю автобуса. Последней, естественно, пришла на посадку предусмотрительная старушка с билетом. Ей поездка обошлась на сто рублей дороже, чем безбилетникам.

А она ведь еще, наверное, и за капремонт платит.

В путинской политической системе Путин постоянно оказывается для избирателя безальтернативен. Но этот результат является следствием не только «работы с оппозицией», но и тщательной работы над обликом самого национального лидера.

За долгие годы правления Путина в России феномен его личной популярности претерпел существенные изменения. Образ вождя нам подавали по-разному, в зависимости от конкретной политической ситуации, экономического положения страны, а также от возраста и внешнего вида самого президента. Электорат к каждым очередным выборам получал именно того Путина, который был им востребован, и голосовал именно так, как желал Кремль.

Первый Путин был «спасителем Отечества». Никому на тот момент не известный политик из «второго эшелона» вдруг по решению Ельцина оказался премьером и преемником. Помнится, Борис Немцов в тот момент пошутил, что в будущую победу Путина на президентских выборах 2000 г. верят в России только два человека: сам Путин и Ельцин. Немцов оказался не прав, поскольку слишком рационально подходил к проблеме выбора. Он недооценил того, что электорат может проголосовать не за реального человека и не за реальные дела, а за миф, который был сформирован телевидением буквально за несколько месяцев.

Однако в стране, живущей нормальной жизнью, нельзя регулярно спасать Отечество к каждым очередным выборам, поскольку нет просто такого большого числа врагов. К счастью для Путина, в середине нулевых его образ формировался в глазах населения на совершенно иной основе, чем на рубеже тысячелетий. Экономика быстро росла, подпитываемая дорожающей нефтью. Жизнь народа становилась получше. Люди покупали всё больше разнообразных товаров, интересуясь в первую очередь своим собственным бытом, а не врагами, тайком подкрадывающимися к нашим границам. И Путин постепенно превратился из уникального героя, «спасителя Отечества» в «лучшего из россиян», в образец для подражания миллионов. В «крутого мачо», которому завидуют юные карьеристы и в которого влюбляются девушки.

Теперь электорат поддерживал Путина и временно замещавшего его Медведева по вполне рациональным соображениям. При них всё было вроде бы достаточно хорошо, а от добра, как известно, добра не ищут. И Путин стремился поддержать представление миллионов о том, что они голосуют за своего парня. За такого, каким, в принципе, мог бы стать каждый, приложи он достаточные усилия. Путин хорошо выглядел, много занимался спортом, много путешествовал и много отдыхал, хотя говорил при этом, естественно, что трудится, как раб на галерах. Он вел такой образ жизни, к которому стремились практически все, и поскольку реальные доходы населения росли, людям казалось, что страна действительно устремилась к процветанию вслед за своим национальным лидером.

Однако после 2012 г. поддерживать подобный образ стало уже невозможно.

Во-первых, Путину исполнилось 60. В таком возрасте даже спорт, отдых и ботекс не могут сотворить чудеса. Постепенно становится видно, что нами правит уже не «крутой мачо», а пожилой человек, не вызывающий у молодежи стремления подражать. Те, кто постарше, еще могут ориентироваться на образ вождя по привычке. Но те, кто не видел Путина в расцвете сил, вряд ли поймут, чем он так привлекателен для родителей и для дедушек с бабушками.

Во-вторых, чудеса перестали происходить в экономике. Стало ясно, что через некоторое время жизнь в России снова станет малоприятной и бесперспективной, какой казалась она во времена Брежнева, Горбачева и Ельцина. На этом фоне трудно было ожидать, что за стареющего президента народ станет голосовать по рациональным соображениям вновь и вновь. Поэтому Кремль в очередной раз должен был трансформировать образ Путина, предложив народу иной «бренд». Тот, который «покупателю» хотелось бы «приобрести», несмотря на то что он вроде бы не нужен ни для чего полезного.

Но мы ведь часто покупаем бесполезные вещи. Чтобы украсить квартиру. Чтобы пробудить воспоминания об интересных поездках. Чтобы сделать символический подарок. Бренд «Путин» в последние годы ориентирован именно на такое иррациональное потребление со стороны избирателя.

У нас напридумывали множество разнообразных врагов, пробудили с помощью телевидения страхи за безопасность державы, и президент вновь, как в самые первые годы, предстал избирателю в образе «спасителя Отечества». А чтобы мы поменьше вспоминали про реальный образ, ларьки заполняются кружками и футболками с ликом вождя, который там навсегда останется сильным, молодым и крутым. Путин, демонстрирующий мускулы. Путин, одетый в боевой камуфляж. Путин, грозящий врагам... Даже Путин на медведе и медведь (в смысле медвежья шкура) на Путине.

Президент России подается населению в качестве одного из важнейших неформальных символов страны наряду со Сталиным, Гагариным, матрешкой, Чебурашкой и Че Геварой. Набор вроде бы странный, но по какой-то невероятной причине востребованный жаждущими символики массами.

Пропаганда отделяет Путина от экономики, превращая его в символ современной России. В нечто безальтернативное. И, надо признать, ребрендинг Путина был произведен вполне профессионально. В комплексе с крымской операцией он обеспечил ему высочайший рейтинг.

Итак, Путин радикально поменял свой политический курс, забросил экономику и занялся поддержанием собственного имиджа для того, чтобы оставаться популярным максимально долгое время. Это нужно ему для победы на очередных выборах, поскольку власть хочется сохранить вне зависимости от того, как складывается положение дел в стране и как меняется уровень жизни населения.

В подобное многим из нас поверить трудно. В интеллигентских кругах постоянно раздаются вопросы. Ведь должен же глава государства хоть как-то о народе думать? Не может же президент не иметь никакого плана по выходу из кризиса? Хочет же Путин остаться в истории как великий правитель России, а если так, то он вынужден, наверное, делать хоть что-то ради собственной репутации у потомков?

Я, естественно, истинной мотивации Путина не знаю. На что он надеется, могу лишь предполагать. Однако думаю, что любой умный человек иррациональные надежды или подспудные страхи пытается рационализировать. И у Путина наверняка есть истинное объяснение своих действий, которое он открывает лишь самым близким людям в беседах за кружкой пива. Стремясь понять логику этого человека уже на протяжении 16 лет, я решил представить себе гипотетическую ситуацию, при которой Путин искренне отвечает на вопрос о своих мотивах.

— Видишь ли, старик, — сказал бы, наверное, Владимир Владимирович своему собеседнику. — Ты представляешь себе Россию, как какую-нибудь Германию, где можно делать реформы. Рынок внедрять. Демократию. На народ опираться. На его склонность к труду и рациональному выбору. Я знаю Россию и знаю Германию. Ничего общего. В Берлине я первый бы стал реформатором. И Ангеле Меркель всегда говорю, что нельзя больше эту социалистическую халяву по Европе разводить. Сегодня Греция накрылась, завтра Испания... Италия без Берлускони тоже долго не продержится... Катастрофа.

А в России катастрофа — это реформы. С нашим-то народом... Ельцина сожрали, Гайдара сожрали, Чубайса дожевывают. Любят лишь тех, кто их палкой по заднице лупит... Мне, кстати, по популярности до Сталина далеко. Поскольку ГУЛАГа не создавал. Народ не расстреливал. Репрессий настоящих не устраивал. И не устрою, кстати. Ведь я в душе своей — настоящий европеец. Максимум припугнуть могу разгильдяев, как в деле с Pussy Riot. Да и у них всё с лихвой имиджем окупится. Раньше про этих девиц никто не знал, а теперь всю жизнь оставшуюся кормиться станут со скандальной истории.

Ходорковский, говоришь? Признаю, жестковато получилось. Но лес рубят — щепки летят. Он щепкой такой оказался. Один олигарх отсидел, зато другие налоги мигом стали платить. А раньше ведь не платили. Пока Михал Борисыч варежки в лагере вязал, миллионы людей зарплаты и пенсии получили. Окрепли, поправились, имуществом обзавелись. В общем, цель оправдывает средства. Всё — для народа. Если б народ этот сам для себя столько делал, сколько я для него, мы бы давно уж Америкой были. Или Эстонией уж точно.

Да что я тебе рассказываю — оглянись вокруг. В интеллигенции каждый второй про народ то же самое говорит. Рабский, мол, ленивый, вечно пьяный. Работать не способен. От бутылки не оторвать. А бабло при этом обожает. Почти все так о народе думают. А от меня при этом реформ каких-то требуют.

Я, что, Жанна д’Арк? Зоя Космодемьянская? Собой должен жертвовать, чтобы какой-то профессор потом, свалив на Запад, диссертацию написал: Россия, мол, безнадежна, опять все реформы провалены.

Кстати, об интеллигенции. Дима по молодости лет тут трендел что-то про модернизационный класс. Чушь это всё. Ильич лучше дело понимал, когда сказал, что интеллигенция наша — говно. Может, вы, интеллигенты, Гайдару сильно помогли, собой пожертвовали ради его реформ? Наоборот, тут же стали гадить, говорить, что Явлинский лучше реформы провел бы, что Гайдар, мол, книжек мало прочел и на заводах не бывал.

России повезло, что Гайдар всё же на реформы решился, а Ельцин при этом не понял даже, во что ввязывается. Теперь есть главное — рынок. И надо не борьбу хорошего с лучшим развивать, а держаться зубами за то, что есть. Поскольку для России даже сидеть на нефтяной игле лучше, чем лапу с голоду сосать. Мы ведь по своей дурости, почти как Зимбабве. Верхняя Вольта с ракетами.

Без твердой власти здесь всё время майдан, революция. На Украину взгляни. Там лучше, чем у нас? Наоборот, хуже. Народ такой же — только без сильной руки. Совсем пропали хлопцы. Януковича я им нашел, чтобы навел порядок, так он в этой бодяге тоже раскис. Слабым стал. Майдана испугался. В итоге скинули хохлы Януковича — теперь опять глотки друг другу грызут.

Я 16 лет вас сдерживаю от того, чтобы глотки друг другу не перегрызли. И даст Бог, еще лет 16 удержу. Для этого и на рейтинг работаю. Россию подмораживать надо, чтобы не сгнила. Я хочу тридцать лет мирной жизни вам дать — без гражданских войн, без революций, без избиения тех, кто чего-то добился.

Если повезет, за это время новое поколение вырастет. Которое у немцев поучится и, глядишь, работать начнет. А не повезет — значит, судьба. Опять катастрофа... Но я перед Богом чист буду. Что мог — попытался сделать.

По вопросам внешней политики к Путину накопилось не меньше претензий, чем по вопросам политики внутренней. Тут война, там конфликт. Кольцо врагов сжимается до предела. Санкции иностранные на нас давят, не дают голову поднять. Стоило ли нам ссориться со всем миром?

Российско-американские отношения дошли, в частности, до беспрецедентно низкого уровня, и даже Медведев поднять их не сумел. Воспользовавшись имеющимся у меня «ходом к Путину», я решил поинтересоваться, зачем он их так опустил. И тут же получил весьма любопытный ответ.

— Послушай, старик, — сказал Путин, — вы, либералы, все уши мне прожужжали о том, что я, мол, недостаточный рыночник. То реформ, видите ли, вам мало, то госкорпорации вас не устраивают, то наезды на бизнес заколебали. Про наезды я, кстати, знаю побольше вашего. При рынке всегда так: давила давит, терпила терпит. На то она и свободная конкуренция.

А теперь представь, что конкурируют не фирмы, а страны. На мировом рынке. Там, где ни Путина сверху нет, ни Бастрыкина, ни даже Басманного правосудия. Никто порядок не наводит, никто правила не контролирует. Там сильный всегда прав. А слабых бьют. Я, слава Богу, рыночник, и всё это хорошо понимаю. У вас же, либералов, с логикой явно что-то не так.

Если вы верите в рынок и конкуренцию, признайте, что американцы нам спуску не дадут, прижмут всеми доступными им методами. Сибирь с нефтью отнимут. Газопроводы обрежут. Станут свой сжиженный газ в Европу гнать за большие бабки, пока мы тут сопли жевать будем.

Если же вы полагаете, что Обама, как Санта-Клаус, нам будет подарки на Новый год носить, то требуйте от меня не рыночной экономики, а Госплана. Коммунизм давайте строить. От каждого по способностям — каждому по потребностям. Или, точнее, по заднице, поскольку всего этого благодушия мы уже вдоволь при Брежневе нахлебались. Я от него в ГДР сбежал. Хоть пива вволю попил.

В общем, когда я с американцами собачусь, веду себя как менеджер крупной компании, действующий в интересах акционеров. Поскольку бизнес — это игра с нулевой суммой. Всё то, что Обама себе оттяпает, нам с вами уже не достанется. А то, что я у него оттяпаю, совместно распилим. Всей страной. Вплоть до врачей, учителей и либералов, которым, так и быть, тоже кое-что перепадет.

Вот Крым взяли себе — так народ разве плакал? Так туда ломанулся, что очередь на паром возникла. Сутками стояли. Поскольку Крым народу, а не мне нужен. Мне-то и без того есть где отдохнуть. Немцов ваш все мои резиденции посчитал.

А если б не взяли Крым, там вовсе не отдых был бы, а база НАТО. Народ отдыхал бы вместо Крыма в Турции. Бабло бы там оставлял. Поднимал бы турецкую экономику. Или египетскую. А мне потом плакался бы: что это ВВП не растет?

Если б я Диму слушал — про перезагрузку и прочую хрень, — Обама уже в Сибири бы нашей нефтью загружался. Одной рукой тянул, что плохо лежит, а другой — Диму по головке гладил: хороший, мол, мальчик, не спорит с большим дядей. А я с ним спорю. И кинуть при случае могу. Через бедро. Как учили.

Из G8 нас исключили? Да наплевать. Я и так туда перестал ездить, поскольку на «восьмерке» уже много лет пустая говорильня — занятие для Димы, которому всё равно ничего сложного не поручишь. Он там трендел, помнится, пока Кремлем вместо меня заведовал. А Обама — нервничал. Поскольку ему еще через президентские выборы проходить надо было. И оппонент Бараку припоминал, как перезагрузка конфронтацией обернулась.

Мне-то ссора с американцами по барабану. Мой избиратель от конфронтации лишь здоровеет. Крым наш? Ура-а-а. Грузин разбили? Ура-а-а. Сирию бомбили? Ура-а-а. Санкции получили? Тройное ура-а-а-а-а. Даешь импортозамещение!!!

А у американцев не так. Демократам при конфронтации, глядишь, голосов может не хватить на выборах. Сдрейфят рано или поздно. Задумаются. На уступки пойдут. А коль они не пойдут, так республиканцы.

В общем, им меня не запугать. Могу ждать долго. Еще лет 16 как минимум. Или вообще до 2042 года. А у них в Америке такого пространства для маневра нет. Им каждый раз к выборам успехи нужны во внешней политике.

Раньше они на Диму надеялись — мол, мальчика так или иначе уломают, на айфон возьмут. Не вышло. Со мной теперь дело иметь будут.

Затем надеялись на протесты. Тоже не вышло. Протесты я пережевал и выплюнул. Не первый день в президентах. Гоголя от Гегеля отличу, Бабеля от Бебеля и Барака от Мубарака тоже.

Еще они на нефть уповают. Мол, подешевела. Экономика наша при таких ценах накроется. На поклон к ним пойдем. За кредитами.

Не дождутся. От мертвого осла уши они у меня получат, а не поклон. Народ наш сосредоточится, пояса затянет. И я перетерплю. Год потерплю, другой... Десять. Нефть, глядишь, и поднимется. Поскольку на Ближнем Востоке опять нестабильность будет. По их же вине. Никак определиться не могут в Вашингтоне, чего хотят — то ли демократии во всем мире, то ли дешевых энергоносителей. Словом, я Белый дом почти уже к стенке прижал. Рано или поздно очередной президент захочет на мне очки зарабатывать в политике внутренней. Захочет сказать своим избирателям, что Путина уломал. И неизбежно пойдет на уступки.

Вот так политика делается, без белых перчаток. И не учите меня, ребята, рыночной экономике.

Когда начались трагические события на Востоке Украины, Путина вновь «удалось раскрутить» на интересный разговор. Российский президент, наверное, мог бы за кружкой пива сказать какому-нибудь близкому по духу зарубежному лидеру примерно следующее.

— Вы там, на Западе, считаете меня мелким восточным деспотом. Типа Асада или Саддама Хусейна. Пусть так. Не буду ничего говорить о величии России, о наших победах в прошлом и о роли моей личности в истории. Оставим всё это для телепропаганды. Но кое-что я скажу, не слишком для вас приятное.

Мелкий диктатор не может высунуть носа дальше своих границ. И если высовывает, вы его по носу щелкаете, как было с Саддамом, решившим захватить Кувейт. Но есть державы, способные так или иначе держать под контролем большие регионы мира. Вот это как раз про Россию.

Ваш западный политолог Сэм Хантингтон писал, что в каждой крупной цивилизации на планете существуют стержневые державы, способные обеспечить «на подконтрольной территории» должный порядок (ну, может, он не совсем так сказал, но я его, во всяком случае, так понял). И если Соединенные Штаты хотят такого порядка, то лучше Америке со стержневыми державами дружить, доверив им попросту мир и покой в регионе. Естественно, на условиях, которые эти державы считают для них подходящими.

Способны вы сами, без помощи из Кремля, добиться порядка на постсоветском пространстве? Не получается как-то.

Причем не надо мне говорить сейчас, что, мол, Россия этому порядку мешает. Подобную демагогию можно гнать по Би-би-си, и многие даже ей поверят. Но для решения важных практических вопросов имеет значение лишь одно: способны вы без меня навести порядок или нет. А кто виноват и что думает на этот счет европейский обыватель, к делу не относится.

16 лет назад я пришел к власти в России и искренне предлагал вам дружбу. Разумеется, на моих условиях. Вы оставляете под российским контролем всё постсоветское пространство (ну, ладно, Прибалтику, так и быть, забирайте, раз она уже в НАТО!) и не принимаете ключевых геополитических решений, не посоветовавшись со мной. А я за это становлюсь просвещенным абсолютистом и всяческим образом помогаю вам всем бороться с исламским терроризмом, тем более что Чечня меня откровенно достала.

Сочувствие Бушу по поводу страшных терактов я, как вы знаете, принес первым. И, кстати, совершенно искренне. Мочить надо этих мерзавцев в сортире. Но дальше, когда я взялся мочить террористов собственных, вы даже не дали мне развернуться в Чечне на полную силу.

Авантюру вашу в Ираке я разругал, тем более что в практическом плане Буш организовал всё даже хуже, чем я в Чечне (и это с американскими-то ресурсами!). Но в тот момент еще компромиссы были возможны. Увы, со мной так никто и не стал считаться по-настоящему.

Пришлось в мюнхенской речи выдать Америке по полной. Дипломатический политес я откинул и четко сказал: от мертвого осла уши вы получите, а не однополярный мир. Мы либо друзья (и тогда отдайте мне постсоветское пространство), либо враги (и тогда вы без меня даже с Сирией не справитесь, хотя эта ближневосточная дыра никого, по большому счету, вообще не волнует).

Через год случилась грузинская война. И у кого ныне Южная Осетия? Да, кстати, этот ваш СШАакашвили больше в Тбилиси не правит. Понятно, что и мое влияние там ничтожно, но это — частности. Главное, Вашингтон понял, как трудно ему будет решать проблемы на постсоветском пространстве без санкции Кремля.

Теперь Украина. Здесь хаос может сохраняться годами. Понятно, майдан был истинной революцией, и большая часть народа новую власть приняла. Но несколько лет хаоса сделают эту власть столь же жалкой, как режим Януковича. Вы можете здесь что-либо изменить, если я вас не поддержу?

Да вы без моей поддержки даже в самолетах летать над Украиной не сможете. Будете огибать ее за тысячи километров. И самое страшное: вы не подозреваете, что завтра еще там может случиться.

Есть у вас ответ на все эти вызовы? Ответа нет. Войну России вы не объявите. Навести порядок на Украине не сможете. Терпеть хаос бесконечно не готовы. Значит, рано или поздно придется вам признать, что Путин В.В. — не мелкий азиатский диктатор, а национальный лидер державы, которая одна только и может обеспечить на постсоветском пространстве тот настоящий порядок, в котором вы больше меня заинтересованы.

Кстати, порядок я сохраню до 2042 года, поскольку раньше не уйду. И умоляю: не надо о демократии. Вы ведь, положа руку на пиво, цените ее не больше меня.

Ну, и коли уж я стал делиться тайными разговорами с Путиным, поведаю под конец еще одну занимательную историю, объясняющую, почему национальный лидер при такой политике всегда находит общий язык с народом. Тот вроде бы должен к свободе стремиться, к смене национальных лидеров. Недоволен должен быть начальством и требовать от властей всё большего и большего. На деле же получается, что ничего он от властей не требует и лишь благодарит по принципу «Прошла зима, настало лето, спасибо Путину за это».

Дело было на знаменитом Валдайском форуме, где наш национальный лидер ежегодно объясняет представителям иностранной элиты, что он — человек порядочный и с ним очень даже можно иметь дело. Если, конечно, по-хорошему.

В числе именитых зарубежных политологов присутствовал на Валдае один чрезвычайно знаменитый мыслитель, в недавнем прошлом властитель дум русской интеллигенции. Поскольку рассказывал он об этой истории приватно, я имя его называть не буду, а обозначу инициалами — И. X.

Слушал он лидера час, слушал два. Не отрывался. Каждому слову внимал. Конспектировал. Но всё равно главного в нашей политике понять не сумел. А потому, когда политологи уже изрядно утомились и перешли от пищи духовной к насыщению своих желудков, И. X. сумел прижать в уголке национального лидера и стал ставить перед ним роковые вопросы российской действительности. Кто виноват в сырьевой направленности экономики? Что делать с протестным движением? С чего начать реформу российской политической системы? И как нам реорганизовать «Единую Россию»?

Национальный лидер по понятной причине утомился еще больше, чем политологи, и любого другого человека со столь роковыми вопросами послал бы... ну, скажем, к своим советникам. Однако И. X. был властителем дум и в одиночку героически противостоял советской власти еще в то время, когда национальный лидер с трудом вступал в пионеры. А потому впитанное им с детства чувство уважения обусловило честный ответ. Лидер на минутку задумался, подозвал любимую собаку (чтобы послушала), отодвинул в сторону захмелевшего западного политолога (чтобы не подслушивал) и произнес небольшую речь. Я изложу ее кратко, выделив курсивом принципиально важные места:

«Человек слабее и ниже создан, чем ты о нем думал. Он слаб и подл. Что в том, что он теперь повсеместно бунтует, выходит на Болотную, ведет себя, как бандерлог какой-то? Это гордость ребенка и школьника. Это маленькие дети, взбунтовавшиеся в классе и выгнавшие учителя. Но придет конец и восторгу ребятишек, он будет дорого стоить им. Они ниспровергнут храмы, раскачают лодку, устроят оранжевую революцию и зальют кровью землю.

Не ты ли так часто говорил: “Хочу сделать вас свободными”. Хватит сопли жевать. Вот ты теперь увидел этих “свободных” людей.

Неспокойство, смятение и несчастие — вот теперешний удел людей, после того как ты столько претерпел за свободу их! От мертвого осла уши они получат у нас, а не свободу. Ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы!

Мы исправили подвиг твой и основали его на чуде, тайне и авторитете. На экономическом чуде, на авторитете национального лидера и на таинстве сопричастности великим победам предков.

Сказано им в писании одного пророка: “Умремте ж под Москвой, как наши братья умирали”. И люди обрадовались, что их вновь повели как стадо.

У нас все будут счастливы и не будут больше ни бунтовать, ни истреблять друг друга, как было при горбачевской перестройке или в лихих 90-х. О, мы убедим их, что они тогда только и станут свободными, когда откажутся от свободы своей для нас и нам покорятся. Мозги им надо поменять, а не политический режим. Тогда они станут робки и станут смотреть на нас и прижиматься к нам в страхе, как птенцы к наседке. И все будут счастливы, все миллионы существ — граждан Российской Федерации. кроме сотни тысяч управляющих ими. Нам придется пахать, как рабам на галерах, с утра до ночи».

Я мог бы и дальше излагать речь национального лидера, а также придумать, что ответил на это властитель дум, однако внимательный читатель уже наверняка уловил мою мистификацию. Не было, конечно же, никакой утечки с Валдайского форума. Я просто взял «Легенду о Великом инквизиторе» из романа «Братья Карамазовы» Федора Михайловича Достоевского и процитировал ее с обильными сокращениями. Курсивом же выделил то, что добавил от себя. Или, точнее, не только от себя, а еще от национального лидера, который примерно так и говорит.

В общем, я здесь изрядно нафантазировал. Однако надо признать, что переложение литературной классики на современный политический язык помогает порой неплохо понять нашу российскую жизнь.

И кроме того, меня в известной мере оправдывает сам национальный лидер. Он ведь жаловался нам как-то, что после смерти Ганди ему и поговорить не с кем. А я дал нашему лидеру возможность высказаться перед самим И. X. Кто скажет, что этот собеседник хуже Махатмы, пусть первый бросит в меня камень.