Просуществует ли путинская система до 2042 года?

Глава 4. Пирамида Путина.

Итак, мы поговорили о том, что представлял собой Пугин к моменту прихода во власть, в каком состоянии подошло общество к началу путинской эпохи и что дала обществу экономика. Теперь проследим непосредственно за ходом событий.

Ленин когда-то говорил о трех источниках, трех составных частях марксизма. Любопытно, что та политическая система, которая сложилась сегодня в России, тоже стала следствием трех сошедшихся воедино обстоятельств, хотя они представляют собой не теоретические источники, а социальные процессы.

Во-первых, в пореформенные годы образовалось множество людей, проигравших от перехода к рынку, но не желавших при этом возврата к советской системе. Они ждали и безмолвствовали до тех пор, пока не появился лидер, который стал у них ассоциироваться с нормальным развитием экономики (подробнее см. главу 1).

Во-вторых, на рубеже девяностых и нулевых годов экономика начала быстро развиваться, появилась работа, возросли реальные доходы населения. Общество получило именно ту модель существования, которой долго ждало: наполненные товарами прилавки при повышающемся уровне жизни (подробнее см. главу 2).

В-третьих, Владимир Путин стал руководителем государства именно в такой ситуации: девяностые народ отверг, нулевые стал принимать на ура. Президент, как прагматик, стремящийся извлекать выгоду из любой ситуации и не склонный поддаваться влиянию абстрактных идей (подробнее см. главу 3), использовал сложившиеся в народе настроения для максимизации личной власти.

Каждый из этих факторов сам по себе не создал бы столь авторитарного режима. Скажем, путинский друг Сильвио Берлускони, стремившийся к личной власти и вложивший большие деньги в манипулирование массмедиа, не смог подмять Италию под себя. Более того, даже при наличии любых двух из перечисленных выше условий путинская политическая система не сложилась бы.

Если бы в 1990-х не появилось столь большого числа проигравших, вряд ли общество смогло потом быстро консолидироваться вокруг одного лидера. В таком обществе возникла бы значительно более сложная система интересов, для согласования которых нужно было бы взаимодействие различных политических сил. Вместо страдающих и ожидающих «мессию» миллионов там появились бы рыночники-либералы, рыночники-протекционисты, националисты, сепаратисты, клерикалы, социалисты-реформаторы, ортодоксальные коммунисты и многие другие группы. Оптимальным способом для спокойного сосуществования всех этих объединений является создание демократических институтов, с помощью которых можно отстаивать не только ключевые требования масс, но даже интересы меньшинств. Поэтому в тех развитых странах, которые неплохо зарабатывают на нефти (США, Канада, Великобритания, Норвегия), не возникает авторитарных политических систем, даже если вдруг появляются авторитарные по своим личностным свойствам лидеры (типа Джорджа Буша-младшего).

Если бы в нулевые годы не установилось высоких цен на нефть, обеспечивших несколько лет бурного развития, то общество не было бы так шокировано контрастом между тяготами прошлого и благополучием настоящего. Расколотое на конфликтующие группы интересов, но не имеющее при этом большой бочки, из которой можно черпать нефтедоллары, удовлетворяющие до поры до времени всех, это общество погрузилось бы в серию сложных внутренних конфликтов. Политическая победа одних коалиций на некоторое время приводила бы массы к эйфории, оборачивающейся вскоре разочарованием из-за непрекращающихся экономических трудностей. На смену старой власти приходила бы другая коалиция, столь же недолговечная. Возможно, временами случались бы военные перевороты, но после нескольких лет военной диктатуры страна, быстро разочаровавшаяся в генералах, возвращалась бы к неустойчивой демократии. Подобный путь развития принято именовать латиноамериканским, но по нему идут сейчас Украина, Грузия, Молдова, унаследовавшие от СССР примерно те же проблемы, что и Россия, однако не унаследовавшие нефти и газа.

Наконец, если бы на месте Путина оказался человек с другой культурой, то, возможно, он не стал бы с такой легкостью отказываться от тех слабых демократических институтов, которые худо-бедно установились при Горбачеве и Ельцине. Не стал бы даже при высоких ценах на нефть и всенародной любви, связанной с ростом доходов населения. Конечно, вероятность данного варианта развития не слишком велика, поскольку, как известно, всякая власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно. Любому лидеру трудно удержаться в рамках демократических институтов, если власть сама валится ему в руки. Но всё же прагматизм, характерный в целом для поколения семидесятников и ярко выраженный лично у Путина, оказался прекрасной питательной средой для авторитаризма. Для сравнения отметим, что, скажем, шестидесятник Горбачев, имевший возможность не начинать никаких реформ в СССР и. соответственно, не рисковать своей властью, пошел тем не менее на перестройку, поскольку в его поколении были очень популярны идеи демократического социализма.

В общем, тот, кому не нравится система, сложившаяся сегодня в России, имеет основания винить в этом три обстоятельства. Экономику, которая досталась нам в наследство от Советского Союза и которую никак было не реформировать без мощных социальных потрясений. Специфические черты прагматичного и порой циничного поколения, сформировавшегося на закате СССР без склонности к великим идеям (в том числе к демократии). И так называемое «ресурсное проклятие» — обилие нефти, газа, металлов, обеспечившее Кремлю в период благоприятной ценовой конъюнктуры возможность дать народу стабильный рост доходов в обмен на абсолютную власть.

Если мы исходим из вышесказанного, то следует отмести два крайних и сильно упрощенных подхода к объяснению причин формирования путинской системы.

С одной стороны, говорят порой, что Путин, как офицер КГБ, а значит, человек, в силу специфики своей профессии глубоко враждебный демократии, с самого начала тайно вынашивал мысль об установлении авторитаризма. Некоторые сторонники подобного подхода даже полагают, что Путин был специально внедрен к Собчаку, а затем к Ельцину для захвата власти госбезопасностью.

С другой стороны, отмечают, что раз Путин на первых порах проводил разумные экономические преобразования и воздерживался от использования наиболее одиозных политических мер в борьбе со своими противниками, то, следовательно, в какой-то момент у него случился перелом в сознании. Соответственно, сторонники такого подхода начинают искать причины этого перелома.

На самом деле, думается, путинская система не строилась по заранее разработанному плану, а медленно вызревала, трансформируясь по мере появления новых обстоятельств, влияющих на российское общество. Путин делал шаг, осматривался вокруг, изучал реакцию населения, проводил ревизию находящихся в его распоряжении ресурсов укрепления власти, а затем делал следующий шаг, причем, возможно, совсем не в том направлении, которое раньше представлялось ему оптимальным. Похоже, он исходил из стремления не максимизировать власть, а оптимизировать ее. Если бы наиболее комфортным способом правления оказался демократический, Путин остался бы демократом, но поскольку проще и выгоднее было демократию сворачивать, он выстроил именно ту модель, которую мы сегодня имеем.

Путин начал с установления контроля над телевидением уже в 2000 г., то есть сразу после прихода на президентский пост. С позиций нынешнего дня захват TV представляется первым шагом к установлению авторитарного режима, однако, скорее, это был всё же последний шаг в тех информационных войнах, которые шли на протяжении второй половины 1990-х гг. НТВ, принадлежавшее Владимиру Гусинскому, представляло собой пропагандистскую базу для Юрия Лужкова, стремившегося к оптимизации собственной власти. Путин хотел лишить противника этой базы и вынудил Гусинского продать телеканал.

С ОРТ и Борисом Березовским вышла похожая коллизия, хотя предыстория была совершенно иной. Березовский работал на Путина в информационной войне, однако в силу своей политической наивности думал, будто это Путин работает на него. Соответственно, проведя в Кремль своего ставленника, олигарх надеялся давить на него через телевидение. В итоге так вышло, что Березовский стал, по сути, новым Гусинским после того, как тот был выведен из игры. И Путин с ним поступил так же, как с Гусинским, тем более что Борис Абрамович не владел контрольным пакетом ОРТ, а лишь управлял каналом от лица государства.

Как показали кампании парламентская 1999 г. и президентская 2000 г., телевидение при правильной постановке дела является весьма эффективным средством для достижения политических результатов. Грех этим не воспользоваться. И поскольку демократия не была для Путина «священной коровой», он трансформировал телевидение в целях оптимизации власти. Чтобы и на следующих выборах побеждать без проблем.

Однако ни о какой системной трансформации Путин тогда не думал. Рыночная экономика должна была оставаться рыночной, поскольку она работает эффективнее плановой. А хорошая экономика нужна любому президенту для того, чтобы на будущих выборах иметь дело с довольным населением. Укрепление рынка посредством налоговой реформы Кудрина было таким же прагматичным шагом, как укрепление контроля над СМИ посредством изгнания Гусинского с Березовским. А в арсенале у Путина был ведь еще комплекс рыночных реформ, предусмотренных программой Грефа, к которой президент относился всерьез.

В плане теории это вроде бы совершенно разные шаги: рынок ассоциируется с демократией, тогда как контроль над СМИ — с авторитаризмом. Но подчеркнем еще раз: прагматик Путин меньше всего исходил в своих действиях из следования какой-либо идеологии. Он оптимизировал власть, чтобы побеждать и в дальнейшем, а потому смешал коктейль из самых разных мер, казалось бы, несовместимых друг с другом. Кудрин и Греф были в плюсе, Березовский с Гусинским — в минусе. Но не в силу приверженности Путина какой-либо идеологической модели, а потому, что рынок в то время еще работал на укрепление его власти, тогда как свобода СМИ могла сработать на подрыв.

Президент не был идейным коммунистом и не желал наносить удар по рыночной экономике, которая помогала ему, поскольку обеспечивала быстрый рост ВВП. Ограничить сферу действия рынка Путин мог бы не раньше, чем получил бы какой-то иной инструмент для повышения реальных доходов населения.

Впрочем, в 2000 г. он, по всей видимости, даже не задумывался о такого рода вещах, поскольку они представлялись совершенно неразумными и нереалистичными с точки зрения мирового опыта развития. Социализм на спаде, капитализм на подъеме: значит, надо брать то, что лучше. Если пойдешь против рынка, то окажешься, глядишь, среди лузеров, как Зюганов какой-нибудь. А лузером Путин стать никак не хотел.

После того как ключевые каналы телевидения оказались у Путина под контролем, встала задача централизации расколотых элит. Она в основном была решена в 2001 г. Пропутинские силы сконцентрировались в партии «Единая Россия», установившей свой контроль над Государственной Думой.

Суть проблемы централизации состояла в том, что перед парламентскими выборами 1999 г. объединением элит занялись два разных человека. С одной стороны, Борис Березовский формировал межрегиональное движение «Единство» (МеДвЕдь), которое формально ассоциировалось с Сергеем Шойгу, а фактически стало вскоре партией Путина. С другой стороны, Юрий Лужков формировал движение «Отечество», которое втянуло в себя еще и «Всю Россию», основанную группой региональных лидеров. Пропагандистской опорой Березовского стало телевидение. А Лужков со товарищи полагали, по всей видимости, что их опорой станет влияние, которое имеют в провинции местные губернаторы.

Телевидение Березовского оказалось сильнее. Даже в той ситуации, когда НТВ еще работало на Лужкова. А когда у Гусинского забрали телеканал, Березовского отстранили от управления и все пропагандистские рычаги оказались в руках Путина, региональным лидерам стало ясно, что их собственная политическая игра не сложилась. Все козыри теперь у противника.

В этой ситуации сказалась главная слабость российских элит. Вообще-то элиты должны быть влиятельны. По определению. Иначе они просто номенклатура — кремлевские назначенцы, которые не столько поддерживают власть снизу, сколько живут за счет того, что им дали в кормление какой-то регион.

Но российские элиты, происходящие из старой советской партийно-хозяйственной номенклатуры, оказались маловлиятельными. Они не стали авторитетом для местного населения, не могли принести своей партии достаточное число голосов, выступить перед земляками и убедить их в том, что у региона существуют свои интересы, которые надо отстаивать вне зависимости от того, кто в данный момент сидит в Кремле. «Царь» для народа по-прежнему был ближе по духу и авторитетнее, чем «воеводы». И даже использование ресурсов местной финансовопромышленной элиты дело не спасало. В том числе потому, что она была бедна в сравнении с элитой московской.

В России подавляющая доля финансовых ресурсов сосредоточена в центре. Во-первых, потому, что так повелось еще с советских времен. А во-вторых, потому, что в 1990-е гг. крупнейшие состояния формировались при содействии коррумпированных чиновников и, следовательно, финансовая элита должна была находиться именно там, где правительство.

Всё это сказывается не только на экономических, но и на политических процессах. Российские олигархи способны подпитывать деньгами центральную пропагандистскую машину лучше, чем региональные бароны — подпитывать свои местные «агитпропы». А если на местах нет ни денег, ни авторитетов, то нет, соответственно, и голосов. Или, точнее, избирателя ведет за собой человек из телевизора, несмотря на то что он вроде бы гораздо дальше находится, чем местный губернатор.

Что же касается местных интеллектуальных элит, то их значение фактически близко к нулю. Скажем, местные журналисты не могли заинтересовать читателя так, как центральное телевидение. Оно ведь предлагает комплекс развлечений, начиная с ток-шоу и заканчивая трансляциями спортивных игр. Пропаганда же идет в дополнение к этому. На местном уровне ничего подобного сделать невозможно. Развлечений нет ни в газетах, ни даже на региональном TV (слишком дорого всё это стоит), а значит, нет и влияния.

Таким образом, слабость региональных элит фактически лишила их возможности содержать свою собственную партию, соперничающую с партией Путина. Но в то же время оказалось, что она им и не нужна. Кремль готов был пойти на объединение, в рамках которого открывались хорошие карьерные возможности для лужковских ставленников. Кстати, можно отметить, что нынешний главный кремлевский политтехнолог Вячеслав Володин — выходец не из питерской мэрии, не из КГБ, не из путинского дачного кооператива «Озеро» и даже не из «Единства», а из движения «Отечество — Вся Россия».

Более того, быстрый экономический рост позволил ослабить борьбу за ресурсы между разными группами интересов. Денег хватало всем, и феноменальное богатство миллиардерши Елены Батуриной — жены «проигравшего» Юрия Лужкова — является лучшим тому подтверждением. Борьба групп интересов на время притихла, а вместе с ней стала бессмысленной и политическая борьба.

По мере того как приток нефтедолларов сказывался на щедрой раздаче денег народу, к Кремлю стали постепенно подтягиваться и некоторые номенклатурные коммунисты. Близость к кормушке оказалась для них гораздо важнее идейных разногласий. Зюгановская КПРФ стала маргинальной партией, сохранившей свое место в Думе, но не пытающейся больше на что-либо повлиять.

Любопытно отметить, что на Украине такой централизации элиты не произошло, поскольку, с одной стороны, Киев исторически не был административным центром огромной державы и, следовательно, не отличался так уж резко от региональных центров, а с другой — там не было нефтедолларов и, значит, соперничество групп интересов за ограниченные ресурсы оставалось очень острым. В итоге Харьков, Донецк, Днепропетровск, Львов, Крым породили собственные элиты, вступившие друг с другом в острое политическое противостояние.

Вторая чеченская война, быстрый экономический рост, повышение уровня жизни населения, установление контроля над телевидением и централизация элит позволили Путину за несколько лет сформировать совсем иную политическую систему, чем та, в которую он входил летом 1999 г. с помощью ельцинской «Семьи». Никто не смог бы заранее сказать, что такое возможно, но явный успех, достигнутый на ряде важнейших направлений, предопределил трансформацию.

Нормальная демократия строится на том, что различные элиты как бы возносят лидера вверх на собственных спинах. Политические партии выбирают самого подходящего человека из своей среды, а затем ведут агитацию в его пользу. Связанные с партией деловые круги финансируют эту пропагандистскую кампанию, поскольку та нуждается в большом числе наемных работников, в переездах по стране, в изготовлении наглядной агитации, в приобретении времени на телевидении и рекламных площадей в газетах. Влиятельные люди — предприниматели, спортсмены, работники культуры, общественные и религиозные деятели — высказываются в пользу кандидата, оказывая тем самым влияние на электорат в своих «нишах». Наконец, популярные журналисты скрепляют воедино усилия отдельных лиц, формируя целостную предвыборную кампанию.

Всё это означает, что победивший лидер является ставленником элит. Не в том смысле, конечно, что он проводит курс определенных финансовых группировок, как учил в свое время марксизм-ленинизм. А в том, что, если он разочарует поддерживающие его элиты, трудно будет в дальнейшем переизбраться. Потеря отдельных небольших групп для лидера не смертельна. Такое всегда происходит. Но если он строит свою политику лишь в интересах узкой группы приближенных, пренебрегая элитами в целом, то постепенно становится политическим маргиналом, теряет доступ к деньгам и уважение интеллектуалов.

В общем, власть — это своеобразная пирамида, на вершине которой находится лидер. Путин же построил свою политическую систему в виде перевернутой пирамиды. Внизу он сам, а все многочисленные представители элит сидят у него на шее, стоят на плечах, на голове или висят, цепляясь за руки властелина или хотя бы за разные части его одежды. Они лезут в карманы, тянут, что плохо лежит, но больше всего на свете боятся соскочить. Путин же может, как патрон, тянуть на себе всю эту камарилью, а может в любой момент стряхнуть вниз любого представителя своей многочисленной клиентелы.

Конечно, эта картинка слегка упрощает ситуацию. Совсем независимым от элит лидер не может быть, поскольку огромная масса чиновников должна осуществлять от его имени управление страной и без этой бюрократии Путин не справится. Но в такой массе каждый чиновник, политик, бизнесмен или тележурналист оказывается лишь маленьким винтиком — даже если занимает крупный пост или обладает несколькими миллиардами долларов. Каждый винтик легко заменим на другой. А вот лидер ни на какого другого не заменим. Поэтому винтикам даже в голову не приходит иметь свое мнение, отличное от мнения лидера. Формально они считаются представителями элит (они богаты и известны, занимают высокие посты), но на самом деле таковыми не являются. Это новый вариант советской номенклатуры брежневской эпохи, обслуживавшей унаследованный от Сталина режим, но не способной его поддержать в кризисной ситуации.

Почему же Путин смог построить такую пирамиду? Почему он стал незаменим в этой политической системе? Почему превратил элиты в номенклатуру?

Это произошло потому, что Путин установил прямую связь с широкими народными массами, минуя элиты. Вторая чеченская война сделала его признанным лидером. Приток нефтедолларов и рост реальных доходов населения удовлетворил, наконец, миллионы избирателей после долгих лет существования постылой советской системы товарного дефицита и десятилетия реформ, ударивших по интересам многих групп. А телевидение позволяет Путину и узкому кругу его высокооплачиваемых пропагандистов обращаться напрямую к этим миллионам, постоянно напоминая, кому они обязаны своим счастьем.

Альтернативной пропагандистской машины в России не существует. Никто не может оспорить перед многомиллионной массой те идеи, которые вкладываются людям в голову. Однако каждый конкретный винтик в этой большой пропагандистской машине легко заменим. Когда Сергей Доренко, являвшийся осенью 1999 г. главным путинским пропагандистом, ошибся и сделал ставку на Березовского, он мигом был выброшен на свалку, и вместо него появился целый ряд других, абсолютно послушных, — Дмитрий Киселев, Михаил Леонтьев, Владимир Соловьев, Петр Толстой, Александр Гордон, Аркадий Мамонтов и т.д.

Политическая система, выстроенная Путиным, — это классический авторитаризм. Власть лидера покоится на его личном авторитете, а не на сложной системе демократических сдержек и противовесов, находящихся в руках элиты. Лидер может быть даже не авторитетен в глазах представителей номенклатуры, но он авторитетен в глазах многомиллионных масс населения, и это делает элиту сервильной. Она встраивается в систему на тех условиях, которые ей предлагает лидер, и обслуживает эту систему в обмен на возможность получать значительную долю нефтедолларов, приходящих в Россию. Или, точнее, на возможность иметь постоянную ренту с этих нефтедолларов, которая принимает вид коррупционных доходов или доходов от связанного с государством бизнеса. У экономистов, политологов и социологов такое поведение номенклатуры называется рентоориентированным поведением. Российской элите оно с лихвой заменило участие в реальном управлении государством.

Когда пирамида власти перевернулась и вместо того, чтобы опираться на широкие плечи элиты, начала опираться на личную харизму Путина, стало возможно провести еще одну важную трансформацию в политической системе. Теперь из элиты можно было по необходимости вырывать любые куски. Можно было убирать любых людей. Даже тех, которые ничем путинской политической системе не угрожали. При проведении соответствующей пропагандистской кампании народ начинал активно поддерживать действия Кремля, а несчастные представители элиты могли лишь смиренно просить царя смилостивиться над боярами. Даже если в своем кругу они возмущались и приходили к выводу, что зря поставили Путина на царствование, публично «бояре» ничего поделать уже не могли. В путинской системе они не являлись опорой власти. «Бояре» могли быть отправлены на свалку в любой момент и в любом количестве.

Михаил Ходорковский, в отличие от Березовского, Гусинского, Доренко или, тем более, Шамиля Басаева, ничем Путину опасен не был. Устранение Ходорковского не вызывалось никакой политической целесообразностью. Дело ЮКОСа развернулось в 2003 г., когда уже никакие олигархические капиталы не могли подорвать установившийся путинский режим, даже если бы Ходорковский этого захотел. Но он подобного совершенно не хотел.

Олигарх не строил заговоров, не создавал политической партии. Он всего лишь подкармливал уже существующие парламентские партии в лоббистских целях. Но этим занимались многие бизнесмены (а иначе на какие шиши такие партии существовали бы?). Да еще как-то раз Ходорковский во время заседания Российского совета промышленников и предпринимателей (РСПП) обратил внимание президента на коррупцию в его личном окружении. Путина, конечно, это сильно разозлило. Никто не имел права совать нос в дела той команды, которую он привел в Кремль и которая находится под его личным патронатом. Однако само по себе острое выступление Ходорковского на РСПП не могло иметь для него трагических последствий. Ведь этот конфликт был никак не более серьезным, чем конфликт с Лужковым, реально оспаривавшим у Путина власть осенью 1999 г. Однако Лужкова спокойно интегрировали в «Единую Россию», а Ходорковского держали за решеткой десять лет.

Широко распространенное представление, будто дело Ходорковского имеет политическую подоплеку, является следствием того, что, как ни парадоксально, такая трактовка выгодна обеим сторонам конфликта. Путин здесь предстает борцом с всевластием олигархии, что нравится народу. А Ходорковский — узником совести, что повышает его престиж за рубежом и делает в глазах западной общественности главным российским демократом.

Однако от дела Ходорковского демократия в России совершенно не пострадала, поскольку, как говорят герои одного популярного телесериала, «то, что мертво, умереть не может». Авторитарный режим к началу 2003 г. был уже выстроен и функционировал весьма успешно. При этом одну важную задачу Путин к тому времени еще не решил, и именно она породила дело ЮКОСа.

В откровенных военных диктатурах правители могут использовать госбюджет, как им угодно. Казна диктаторов не отделена от государственной казны. В выстроенной Путиным системе электорального авторитаризма, когда внешне все демократические институты сохраняются, бюджет нельзя использовать для политических кампаний или для вывода денег в офшоры на чьи-то личные счета. А Путин, как мы помним, очень любит внешне соблюдать законность. В такой ситуации власть нуждается в появлении своеобразного теневого бюджета. Или, точнее, не единого бюджета, подчиненного некоему теневому министру финансов, а, скорее, множеству «черных касс», из которых по необходимости могут черпать деньги высокопоставленные персоны, совершая важные операции в интересах устойчивости режима. Сформировать такие «черные кассы» и спрятать их где-нибудь в офшорах можно только из олигархических денег. Причем двумя способами. Во-первых, отнимая имущество богачей и передавая его под контроль доверенных лиц. Во-вторых, вынуждая богачей время от времени платить этим доверенным лицам для того, чтобы не потерять всё.

Второй вариант предпочтительней, потому что тогда обе стороны заинтересованы помалкивать и не выносить сор из избы. О том, как и где формируются «черные кассы», постороннему человеку узнать трудно. Олигархи считают такие разумные трансферты неизбежной платой за право иметь миллиарды и не пытаются бороться против незаконных поборов. И Путину такое их поведение удобно. Он в детстве как-то раз обнаружил, что если крысу не загонять в угол, то она не будет агрессивной. И с тех пор в целом старается следовать этому разумному правилу.

Однако для того, чтобы олигархи платили, надо хотя бы раз продемонстрировать им серьезность намерений. Нужна показательная порка. Вот Ходорковский и стал объектом такой порки. С одной стороны, он был в 2003 г. самым богатым человеком страны, и это означало, что скрутить в бараний рог при необходимости можно любого. С другой стороны, он ведь всё же публично обидел Путина, намекнув на коррупцию в его окружении, и жестокая расправа, наверное, доставила президенту личное удовлетворение.

С тех пор каждый богатый человек знает, что при необходимости следует заплатить влиятельным людям, а не сопротивляться. В случае сопротивления ты теряешь всё, как Ходорковский, у которого конфисковали ЮКОС и лучшую его часть фактически передали государственной компании «Роснефть». А кроме имущества ты в случае сопротивления Кремлю теряешь свободу, здоровье и лучшие годы жизни.

Дело Ходорковского со всеми вытекающими из него последствиями ничего коренным образом не меняло в существе авторитарной политической системы, которая установилась раньше, но сильно повлияло на суть системы экономической. Одно дело — рыночная экономика с низким налоговым бременем и гарантиями частной собственности. Другое дело — рынок с условной собственностью, которую в любой момент можно отнять, и дополнительное «налоговое бремя» в пользу разнообразных «черных касс». В первом случае экономика имеет шанс стать эффективной и конкурентоспособной. Во втором — вероятность ее роста существенно снижается.

Всё это означало крах ключевых идей, заложенных ельцинской «Семьей» в проект «Путин». Начиналась история с попытки противодействовать приходу на президентский пост Евгения Примакова, угрожавшего сильно ограничить рынок государственным регулированием и расправиться с некоторыми олигархами. А завершилась тем, что Путин вместо Примакова обложил бизнес дополнительной данью и посадил в тюрьму самого богатого и (как многие считали) самого эффективного предпринимателя страны. Общая логика развития авторитаризма оказалась сильнее частных политических игр. Столько усилий было приложено к тому, чтобы заменить одного возможного ельцинского преемника на другого. Но «на выходе» картина оказалась схожей.

Такое развитие событий предопределило отставку создателя системы Александра Волошина. Трудно сказать, вынуждал ли Путин его к отставке, чтобы расчистить кремлевскую администрацию для своих ставленников, но Волошин объективно оказался не у дел и вынужден был уйти.

Во-первых, именно он убеждал Ходорковского открыть глаза Путину на коррупцию в его окружении и, значит, нес моральную ответственность за судьбу олигарха. Являясь, по сути, третьей фигурой страны (после президента и премьера), Волошин вдруг обнаружил, что с ним не считаются и что гарантии безопасности, которые он дает людям масштаба Ходорковского, ничего не стоят.

Во-вторых, та яркая операция «Преемник», которую провернул Волошин и которой он мог по праву гордиться, завершилась провалом. Тактически всё было осуществлено блестяще, но стратегически получился полный конфуз. Волошин таскал каштаны из огня для Путина и тех людей, которых тот за собой тянул.

Александр Волошин ушел добровольно. Борис Березовский сбежал. Валентин Юмашев и Татьяна Дьяченко поженились и ушли в частную жизнь. Роман Абрамович выгодно продал «Сибнефть» государству, пустил часть денег на развитие Чукотки в качестве обязательной олигархической дани и затем тоже ушел в частную жизнь, приобретя ведущий английский футбольный клуб. «Семья» растворилась. Оставался еще ее ставленник Михаил Касьянов на посту премьера, но Путин снял его без всяких формальных оснований весной 2004 г.

С тех пор глава правительства перестал быть политической фигурой, сопоставимой по значению с президентом. Ни Фрадков, ни Зубков, ни Медведев не обладали личной харизмой, способной соперничать с харизмой Путина. Перевернутая пирамида власти, держащаяся на путинских плечах, могла оставаться устойчивой лишь в том случае, когда никто из политиков не способен был оспорить лидерство Путина.

«Семья» фактически повторила судьбу небольшой группы «верховников», пытавшихся в XVIII веке пригласить на российский престол Анну Иоанновну, обставив ее приход определенными условиями. Царица сперва согласилась, но, когда, «вступив в должность», поняла, что за «верховниками» нет реальной силы, предпочла опереться на широкие массы дворянства, порвала «кондиции» и вернула петровскую абсолютную монархию, которая впоследствии, при Екатерине II, переросла в просвещенный абсолютизм.

Путинскую систему власти можно по аналогии назвать просвещенным вертикализмом, поскольку созданная президентом вертикаль власти наделяла его правами, сопоставимыми с правами абсолютного монарха, но при этом сторонилась откровенного самодурства. Она основывалась на прагматизме, деидеологизации, внешнем соблюдении законности (то есть на характеристиках, свойственных лично Путину) и отличалась следующими основными чертами:

1. Сохранение рыночной экономики (поскольку она работает лучше административной), но в сочетании с так называемым «капитализмом для своих», где рынок максимально развернут в интересах правящей группы.

2. Сохранение олигархического капитализма, поскольку крупный бизнес можно облагать дополнительной данью и формировать таким образом «черные кассы», используемые для поддержания политической системы.

3. Поддержание авторитарного режима, но с сохранением всех форм внешней законности, чтобы в случае неблагоприятного развития ситуации создателей этой политической системы нельзя было ни в чем обвинить.

4. Максимально возможное втягивание в систему разнообразных групп интересов (благо обилие нефтедолларов позволяет их удовлетворять), чтобы минимизировать число противников.

5. Постоянная поддержка роста реальных доходов населения, чтобы люди чувствовали повышение уровня жизни, и одновременно усиление пропагандистского давления, чтобы массы понимали, кому они обязаны.

6. Во внешней политике — умеренная конфронтация с Западом: так, чтобы исключить опасность большой войны, но вместе с тем формировать в российском обществе представление, будто страна встала с колен.

7. Отказ от намерения восстановить СССР в сочетании со стремлением противодействовать расширению НАТО, исходя из представления о политике как игре с нулевой суммой: приобретения НАТО — наши потери.

Подчеркнем, что все эти ключевые черты путинской системы являлись оптимальными на тот момент. В дальнейшем некоторые из них серьезно трансформировались в связи с изменением ситуации в стране и появлением новых задач, о чем речь пойдет в трех заключительных главах книги.