Просуществует ли путинская система до 2042 года?

Глава 2. Под крылом у Путина

Чтобы понять, почему нынче мы движемся от кризиса к кризису и никак не можем толком наладить положение дел в экономике, нужно выяснить, каковы были реальные причины успеха, достигнутого в ранние годы пребывания Владимира Путина у власти. На первый взгляд кажется, что если в стране появился новый лидер, то, значит, именно с ним связаны успехи. Однако на самом деле всё было намного сложнее. Экономический подъем объяснялся не столько личностью президента и его делами, сколько комплексом объективных обстоятельств, сложившихся в первой половине нулевых.

Экономический рост начался еще до того, как Путин успел принять какие-либо меры для развития экономики. Связано это было с эффектом девальвации рубля. Как ни парадоксально, но на пользу нам сработало именно то, что в августе 1998 г. воспринималось населением страны как страшное бедствие, как обнищание, как удар по интересам миллионов российских граждан.

Но экономика — это вообще область сплошных парадоксов. Там очень часто негативные явления вдруг оборачиваются позитивными, и наоборот. А потери, которые мы, скажем, несем как потребители, становятся нашими же приобретениями как производителей.

До августа 1998 г. российский потребительский рынок был заполнен импортными товарами. Объяснялось это тем, что наши власти на протяжении трех с половиной лет стремились удерживать рубль в так называемом валютном коридоре. Рублю не давали сильно падать. Максимум — мягко опускали на незначительную величину. При этом работала наша экономика в целом довольно плохо. Несмотря на трудности, с которыми сталкивались в середине 1990-х гг. миллионы людей, в целом мы жили всё же лучше, чем должны были жить в соответствии с общим уровнем развития хозяйственной системы.

И вот рубль рухнул. В августе власти вынуждены были отказаться от поддержания валютного коридора, поскольку у них не имелось больше средств, чтобы сохранять свою старую политику. Бизнес и рядовые граждане стали в панике скупать доллары, понимая, что в перспективе иностранная валюта еще больше подорожает. В целом весь комплекс обстоятельств (слабость властей, паника, бегство капитала из России) привел к тому, что за полгода рубль ослабел почти в пять раз. Иными словами, на нашу зарплату мы могли теперь купить в пять раз меньше долларов и, соответственно, тех зарубежных товаров, которые наши импортеры за доллары приобретали на мировом рынке.

Импортер, понятно, не может работать себе в убыток. Если, скажем, он купил за рубежом товар по цене десять долларов, то должен выручить эту же десятку от продажи на российском рынке. То есть импортер должен получить такую выручку в рублях, чтобы, поменяв затем ее на валюту, снова иметь десять долларов. И даже больше, поскольку без прибыли никакой бизнес функционировать не станет.

Если до августа 1998 г. доллар можно было, грубо говоря, поменять на шесть рублей, то наш импортер должен был продавать свой товар в России не дешевле шестидесяти рублей. А если к началу 1999 г. за доллар давали уже тридцатку, то продавать десятидолларовую вещь приходилось как минимум за три сотни. Соответственно, покупатели, которые не могли или не хотели платить триста рублей вместо шестидесяти, покупателями быть перестали.

Неудивительно, что вслед за рублем рухнул импорт. Ввозить в Россию большой объем импортной продукции уже не было смысла. Потребители не могли в целом столько всего купить. Понятно, что импорт совсем не исчез, поскольку всегда бывают богатые и бедные, а значит, для тех, кто побогаче, покупки зарубежных товаров всё равно оставались по карману. Кроме того, есть ведь такие вещи, которые даже сравнительно бедный человек постарается купить на последние сбережения. Например, лекарства, у которых нет более дешевых отечественных заменителей. Однако в целом для экономики эти «частности» не так много значили. Импортные товары россияне стали покупать гораздо реже.

Но от того, что импорта стало меньше, наша потребность в товарах не исчезла. Если вдруг появлялся на рынке кто-то, кто мог предложить тот же товар не по триста рублей, а по шестьдесят (как раньше), он был обречен на успех. И даже если не по шестьдесят, а, скажем, по сто, успех тоже был гарантирован. Понятно, что кто-то вообще больше шестидесяти рублей платить был не в состоянии, но для основной массы столь незначительная разница со старой ценой была приемлема, в отличие от дорогущего и совершенно неприемлемого импорта.

И вот выяснилось, что российский бизнес может организовать производство товаров-заменителей по цене, которая выше старой, но значительно ниже новой цены импорта. Издержки ведь выросли только у импортеров. А для отечественного производителя всё осталось как прежде. Он не стал из-за падения рубля платить большую зарплату своим рабочим. Не стал платить больше налогов государству. Сырье не подорожало (если, конечно, оно было отечественным), да и транспортные расходы остались на прежнем уровне.

В общем, ситуация возникла, как в поговорке «Что русскому здорово, то немцу карачун». Или, точнее, выигрывал не русский у немца, а производитель, который организовывал свой бизнес на российской территории и нес издержки в рублях. Проигрывал же тот, кто производил за рубежом и нес издержки в долларах, немецких марках или, скажем, эстонских кронах.

До августовской девальвации российский производитель часто не хотел вообще связываться с организацией производства, поскольку импортный товар был не дороже (или немного дороже) его собственного, а качество импорта и престиж зарубежного товара у покупателя, как правило, были выше. Если у бизнесмена имелись свободные капиталы, он, скорее, предпочитал на эти деньги сам что-нибудь импортировать, чем организовывать производство в России. Но теперь приоритеты сменились. Отечественный капитал пошел в производство. Да и иностранный тоже начал создавать на территории России свои филиалы.

Если в Петербурге до августа продовольственные магазины были заполнены эстонскими молочными товарами, благо везти их недалеко, то с 1999 г. торговля перешла практически целиком на отечественную продукцию. Цены оказались несколько выше, чем до девальвации, но в сравнении с тем, сколько стоила бы эстонская сметана при новом валютном курсе, российский товар выглядел очень дешевым. И покупатель его активно приобретал. А бизнес постоянно расширял производство и нанимал новых работников.

И здесь возникает важный вопрос. Если девальвация так позитивно влияет на развитие отечественного производства, то почему же раньше при слабом рубле российская экономика не встала на ноги? Ведь наша валюта падала по отношению к доллару практически непрерывно на протяжении всей первой половины 1990-х гг. Если на первых рыночных торгах в апреле 1991 г. (раньше вообще никакого валютного рынка в СССР не существовало) за доллар давали 32 рубля, то к началу гайдаровской реформы в январе 1992 г. «зеленый» подорожал до 150 рублей. К концу 1992 г. курс был уже 1 к 400, а в печально памятный день «черного вторника» октября 1994 г. «американец» поднялся почти до четырехтысячной отметки (вырос в 10 раз меньше чем за два года). Причем к моменту введения валютного коридора летом 1995 г. рубль еще больше ослаб.

Понятно, что за эти годы издержки российских производителей в рублевом выражении тоже сильно возросли, но, конечно, происходило это с большим отставанием. Зарплату рабочим задерживали месяцами. Тарифы на энергию оставались заниженными. А от уплаты налогов бизнес порой умело уходил.

В общем, слабый рубль должен был вроде бы способствовать развитию отечественной экономики. А он не способствовал. Экономика падала вплоть до 1997 г. Характерно, что падение ВВП приостановилось не в годы падения нашей валюты, а тогда, когда рубль оказался в валютном коридоре. И лишь на руинах этого коридора сработал впервые эффект девальвации.

Объясняется всё это тем, что одних лишь макроэкономических стимулов для развития недостаточно. Важны еще и так называемые институциональные изменения. Проще говоря, правила игры, действующие в экономике.

Во-первых, чтобы отечественный бизнес устремился зарабатывать деньги благодаря девальвации, надо, чтобы этот бизнес существовал. До гайдаровской реформы бизнеса в России не было. Или, точнее, зародыш его имелся, благодаря первым кооперативам и коммерческим банкам, возникшим в годы горбачевской перестройки. Но они были тогда еще слабоваты и масштабное развитие отечественного производства потянуть никак не могли.

Во-вторых, чтобы бизнес получил развитие, он должен был находиться не в «резервации», а захватить все сферы экономики. Такое расширение стало возможно только при либерализации цен и торговли, которые произошли при Гайдаре. При Горбачеве бизнес функционировал только в некоторых сферах, где прибыльность была очевидна: импорт компьютеров, одежды, узкого круга продуктов питания. А после либерализации новый российский бизнес имел потенциальную возможность вторгаться в любые иные сферы, поскольку они все стали рыночными. Он мог инвестировать деньги, обеспечивая нормальное экономическое развитие самых разных отраслей.

В-третьих, чтобы окрепшие на протяжении 1990-х российские капиталы устремились в производство, должна была пройти приватизация. Она у нас осуществлялась не лучшим образом, и есть за что критиковать конкретный механизм передачи госсобственности в частные руки. Однако частная собственность при всех недостатках появилась. И это перевесило пороки процесса приватизации. Бизнес, желающий работать и зарабатывать, к концу 1990-х пришел на предприятия и смог поставить дело по-рыночному, а не по-советски.

В первой половине 1990-х старые советские заводы и фабрики могли бы, наверное, составить конкуренцию импорту. Но у директоров, как правило, не было ни умения, ни желания работать в условиях конкуренции. И главное — у них не было капиталов, чтобы обновить технологии и сделать свой новый товар похожим на импортный, а не на советский. Капиталы появлялись у бизнеса, выросшего из кооперативов и банков. Но пока бизнес не пришел на заводы, он мало чего мог добиться. Строить молочный или мясоперерабатывающий завод с нуля гораздо дороже, чем налаживать дело на старых советских предприятиях.

В-четвертых, для нормальной работы экономики важно было обеспечить финансовую стабильность. Проще говоря, сделать так, чтобы цены не росли бешеными темпами. При Гайдаре стабильности достигнуть не удалось, но к концу 1990-х совокупными усилиями нескольких правительств инфляцию снизили до приемлемого уровня. Каждое из них было не слишком удачливо, но все вместе они сделали так, что Центробанк смог, наконец, прекратить безудержную денежную эмиссию, порождавшую рост цен.

При высокой инфляции бизнесу выгоднее зарабатывать на спекуляциях: купил доллар задешево — продал задорого. А в производство инвестировать сложно. При инфляции кредит очень дорог, а потому трудно найти деньги, которые можно было бы вложить в производство на условиях, выгодных и банку, и инвестору, и будущему потребителю продукции. Когда же инфляция снижается, инвестиции активно идут в экономику. Особенно большим был их приток у нас в 2000 г.

В общем, обнаруживается еще один парадокс. Для нормализации работы экономики в путинскую эпоху значение прихода Путина к власти оказалось не столь уж большим. Гораздо важнее всё то, что происходило перед этим. «Лихие 90-е» были, конечно, лихими, но именно они в конечном счете обеспечили стабильность. Уже к 1999 г. российский бизнес стал значительно более умелым, богатым и энергичным, чем в начале 1990-х. Бизнес рвался в производство, поскольку оно становилось теперь для него по-настоящему привлекательным. И производство действительно заработало. Причем, надо сказать, неплохо — вплоть до кризиса 2008—2009 гг.

Впрочем, не следует делать вид, будто при Путине вообще не совершались реформы, необходимые для развития экономики. Такой взгляд на вещи был бы не объективным, а сильно идеологизированным.

В правительстве и в кремлевской администрации за время путинского президентства перебывало много экономистов реформаторской направленности: Алексей Кудрин, Сергей Игнатьев, Андрей Илларионов, Герман Греф, Михаил Дмитриев, Алексей Улюкаев... Хотя сегодня почти все они ушли в отставку, нельзя объяснить их готовность работать на президента одним лишь путинским умением нравиться собеседнику. Реформаторы действительно какое-то время видели возможность реального продвижения вперед, поскольку это продвижение действительно было. Один из немногих, но важных примеров преобразований — налоговая реформа. Кудрин осуществил ее в первый же год пребывания Путина у власти. 20 мая 2000 г. Указом президента были утверждены направления налоговой реформы, предусматривавшие снижение общего фискального бремени, упрощение системы, улучшение налогового администрирования и повышение уровня собираемости налогов. Эта реформа, несомненно, стимулировала развитие экономики.

Снижение налогов способствует развитию экономики. Если бизнес экономит деньги на расчетах с государством, он может установить цену пониже, чем у зарубежных конкурентов и выиграть схватку за покупателя. Важно и то, что при низких налогах бизнес может получить большую прибыль. Как ни странно, от этого выигрывает не только сам предприниматель, но и общество в целом, поскольку высокая прибыльность привлекает капиталы. Соперничающих за эту прибыль конкурентов с годами становится всё больше, а значит, в результате соперничество притормозит рост цен или даже их снизит.

Кудрин добился снижения целого ряда налогов. Многие вообще были отменены. Если в 1990-х гг. в России существовало 53 вида налогов и сборов, то после 2004 г. осталось лишь 14. На первый взгляд представляется, будто подобный либерализм подрывает бюджет и увеличивает доходы бизнеса, снижая возможность государства осуществлять социальные выплаты. Однако на самом деле обилие налогов не приводит к росту доходов государства. По некоторым из них собирают столь мало денег, что на содержание налоговых инспекторов и на осуществление всяких проверок уходит больше средств. А кроме того, налоговая неразбериха заставляет бизнес плодить много бумаг и держать лишних клерков вместо того, чтобы нанять людей, способных что-то производить.

Итак, как же изменилась налоговая система конкретно после реформы Кудрина?

Во-первых, была отменена прогрессивная шкала подоходного налога (НДФЛ — налог на доходы физических лиц). Все стали платить лишь по 13%. Кажется, будто бы это делалось лишь в интересах богатых плательщиков, однако в реальных условиях начала нулевых годов многие богатые люди скрывали свои доходы. Разнообразные мошеннические компании наживались на «обналичке», необходимой для выплат зарплат черным налом. Госбюджет денег не получал. Но в налоговых службах тысячи инспекторов занимались долгой бумажной волокитой, чтобы взыскать по прогрессивной шкале лишнюю сотню рублей с профессора, крутящегося на трех работах, чтобы прокормить семью. Упрощение системы взимания налога ликвидировало эту бессмысленную суету.

Во-вторых, существенно снизили ставку налога на прибыль (с 35 до 24%) и не столь существенно — НДС (с 20 до 18%). Такое снижение в первую очередь способствовало стимулированию развития бизнеса. Некоторые экономисты потом предлагали снизить НДС радикально, но Путин с Кудриным на такую реформу не пошли, поскольку налог этот стабильный, собирается хорошо и снижение ставки привело бы, скорее всего, к снижению доходов бюджета. При этом в Кудринском варианте налоговой реформы бюджетные поступления не снизились, а возросли. В том числе за счет расширения экономики, связанного с налоговой реформой.

В-третьих, постарались переложить большую нагрузку с обычного бизнеса на нефтяной, который в наших условиях является наиболее доходным. Ввели специальный налог на добычу полезных ископаемых, повысили экспортные пошлины и акцизы. Через несколько лет, когда резко начали расти цены на нефть, стало ясно, что такой подход был правильным. Бизнес, который зарабатывал больше всего благодаря хорошей рыночной конъюнктуре, должен был отдавать хоть часть заработанного на общие нужды.

А бизнес, который от цен на нефть ничего не выигрывал, получал в такой ситуации возможность платить государству несколько меньше за счет снижения остальных налогов. Конечно, в полной мере переложить должное бремя нагрузки на нефть и газ Путин с Кудриным не смогли, но двигались в правильном направлении.

Конечно, Путин осуществлял, скорее, политическое прикрытие реформы, непосредственным исполнителем которой был Кудрин. Но прикрытие это было очень важным. Правительству часто приходилось вступать в споры с парламентариями, желавшими всё взять и поделить по известному шариковскому принципу. Немногие понимали, в частности, что государство может снизить налоги и при этом выгадать в фискальном плане от развития бизнеса. Но Путин это всегда понимал, а потому способствовал проведению реформы.

Кроме того, он хорошо понимал, что Кудрин осуществил для него одну из немногих важных и в то же время успешных реформ. Именно этим объясняется то, что Путин о Кудрине всё время вспоминает, и именно ему он предложил подготовить проект новой реформы, необходимой в нынешней кризисной ситуации. Некоторые люди из путинской команды уходят практически без следа. Президент их без проблем отпускает, поскольку и пользы-то особой от них не было. Такие люди, как, скажем, Борис Грызлов, легко заменимы. Но заменить Кудрина оказалось сложно. И Путин знает подобные вещи лучше многих.

При всей важности рыночных правил игры, девальвации рубля и снижения налогов российская экономика в нулевые годы не показывала бы такой быстрый рост, если бы не поднялись нефтяные цены на мировом рынке. Эффект девальвации обычно сходит на нет за несколько лет, так как у производителей растут издержки (в частности, потому, что рабочие требуют большей зарплаты). Рынок и низкие налоги, правда, обеспечивают рост по-прежнему, но если отечественная экономика не имеет особых преимуществ перед другими, то наше развитие не может быть лучше, чем у соседних стран. А Россия в середине нулевых росла в целом быстрее, чем мировая экономика, и, в частности, быстрее, чем европейская экономика. Произошло это именно за счет нефти и газа.

Вот уж кого в полной мере можно назвать чудотворцем. Не Путина, а нефть. Слабенькая, чуть-чуть только начавшая подниматься после долгого кризиса экономика вдруг резко пошла вверх благодаря широкому спросу на наши основные экспортные продукты. Начался рост еще в 1999 г., но он не был таким уж значимым, поскольку цены лишь восстанавливались после сильного падения, случившегося в середине 1990-х. За пару лет они стали вновь нормальными, и дальше рост начал притормаживать. Никто не ожидал больше радикальных перемен. Однако в 2003 г. американцы вторглись в Ирак, добились быстрой победы над Саддамом, но навести порядок на Ближнем Востоке так и не смогли. Наоборот, весь регион всполошился и утратил былую стабильность. Мировой рынок перепугался не на шутку, поскольку возможность перманентной войны в основном нефтедобывающем регионе мира грозила развалом производства и прекращением поставок. Цены на нефть вновь резко пошли вверх. В общем, Соединенные Штаты своей близорукой внешней политикой создали ситуацию, от которой выиграли Россия и другие нефтедобывающие страны.

Важность этого фактора развития сегодня для всех очевидна. И всё же значение энергоносителей для России принято несколько преуменьшать. Иногда говорят, что нефть нефтью, но она ведь составляет лишь часть (пусть даже очень большую) нашей экономики. А нефтегазовые доходы составляют лишь часть бюджета. Но в нулевые годы мы имели широкомасштабный рост во всех отраслях. Росли строительство, автомобилестроение, производство продуктов питания, увеличивался туристический поток. Так, может, помимо нефтяных цен были какие-то важные факторы, обеспечивавшие развитие? Может быть, это происходило благодаря деятельности Путина, тогда как без него наше экономическое чудо сказалось бы лишь наполовину?

«Чудо» наше моментально исчезло в 2008 г., как только нефть рухнула, подешевев примерно в три раза. Экономический рост мигом обернулся спадом. Эта катастрофа, случившаяся с российской экономикой, заставляет всерьез задуматься именно о роли нефти и снижает охоту искать какие-то иные мифические факторы развития помимо нее.

Почему же нефть для нас столь важна? Дело в том, что каждый нефтедоллар, полученный от экспорта, выполняет в экономике важную стимулирующую функцию, а не просто наполняет карманы. Выручка достается не только нефтегазовым олигархам (хотя они, конечно, выплачивают себе любимым огромные зарплаты с немалыми премиями, да к тому же получают доход от акций), но тонким слоем «размазывается» по всей стране. Во-первых, хорошо зарабатывают все люди, трудящиеся в нефтегазовом секторе экономики. Во-вторых, деньги достаются тем отраслям, которые обслуживают «нефтянку» (железнодорожный и трубопроводный транспорт, банки, нефтепереработка, производство оборудования, автозаправки). В-третьих, немалую долю нефтяной выручки изымает государство с помощью налогов и пошлин, а затем перераспределяет на военные цели, на правоохранительные органы, на зарплату бюджетникам, на пенсии старикам, на поддержку малоимущих.

В общем, выходит так, что «по кусочку» от нефти достается миллионам людей. И эти миллионы, увеличив свои доходы, бросаются в магазины, желая купить нужные вещи: от колбасы и сыра до автомобиля и квартиры. Поскольку спрос на товары растет, то наши производители имеют возможность расширить производство. Они открывают новые предприятия, покупают новое оборудование и нанимают новых работников. В погоне за хорошими работниками они значительно повышают зарплаты. Таким образом, деньги, полученные миллионами людей непосредственно от «нефтянки» или от государства, создают рабочие места для других миллионов. Те, в свою очередь, получив зарплату, тоже устремляются в магазины. И так расширение спроса доходит до каждого уголка страны и до каждой отрасли экономики — даже самой узкой.

Естественно, этот процесс не бесконечен. Расширение спроса постепенно затухает. Богатые приобретают внутри страны всё, что им нужно, а свои более экзотические потребности начинают удовлетворять за счет импорта, поскольку многих товаров и услуг наша экономика предоставить не может. Вслед за богатыми так начинает вести себя и средний класс. В общем, чем дольше мы «жируем» на нефти, тем большая часть населения начинает тратить деньги на то, что производится не у нас. Однако в целом механизм роста, стимулируемого нефтью и газом, способен обеспечить несколько лет бурного экономического развития. Особенно, если в эти годы цены на энергоносители непрерывно растут.

Именно так мы и жили при Путине. Не благодаря Путину, а именно при нем.

С 1999 по 2008 г. российские граждане жили в среднем всё лучше и лучше. Понятно, что статистка, это демонстрирующая, вещь несколько условная. Немало было людей, уровень жизни которых повысился незначительно. А самое главное — мы всё равно остаемся сравнительно бедной страной, если рассматривать Россию на европейском фоне. И те, кто ездит хоть изредка за рубеж или внимательно изучает положение дел по прессе, книгам и кинофильмам, не могут этого не замечать. Но подавляющее большинство, конечно, не ездит и не изучает. Причем в составе этого большинства есть немало тех, кто по-настоящему стал лучше жить именно при Путине. Для них путинская эпоха оказалась временем настоящего процветания. Миллионы людей именно в это время купили себе машину, что ясно видно было даже не по статистике, а по резко возросшей насыщенности уличного движения, появлению серьезных пробок и исчезновению свободного места для парковок. Многие приобрели новые квартиры, что видно по тому, как росли новые жилые кварталы в городах. Другие впервые по-настоящему занялись шопингом, о чем свидетельствует быстро увеличивающееся число магазинов, которые, понятно, не работают себе в убыток, то есть имеют достаточное число покупателей.

В общем, у миллионов людей в нулевые годы были серьезные основания хорошо относиться к эпохе Путина и, следовательно, высоко ценить самого Путина, поскольку искать иных объяснений процветания, кроме прихода правильного руководителя, общество не стремилось. Если в 1990-е гг. народ безмолвствовал, потому что ему не нравились ни старая советская система, ни новая демократическая, то теперь народ стал всё чаще высказываться. При Путине и прилавки оказались наполнены, и доходы стали возрастать. Это устроило подавляющее большинство людей, а потому избиратель с «чувством глубокого удовлетворения» шел на избирательные участки, чтобы проголосовать либо за Путина, либо за его партию, либо за его преемника.

Российские граждане вели себя очень рационально и последовательно. Это не значит, что правильно. И ныне ошибочность путинского курса становится всё очевиднее. Но в рациональности простенького решения поддержать президента, при котором «всё путем», усомниться трудно.

Иногда говорят, что у русских, мол, рабская ментальность и они поддерживают лишь рабство и тех тиранов, которые его выстраивают. Однако для объяснения путинских успехов на выборах совсем не нужно прибегать к столь радикальным объяснениям. Поддержка вождя объясняется как раз вполне рациональными причинами, а вовсе не иррациональной мазохистской склонностью к рабству.

Комментаторы, столь грустно смотрящие на наш народ, исходят обычно из двух ошибочных установок. Или полагают, будто общество должно быть столь умным, чтобы не просто голосовать за лучшую жизнь, а еще и предвидеть, чем эта жизнь обернется через десятилетия. Или считают, будто общество должно столь хорошо разбираться в экономике, чтобы понимать, насколько при других правителях жизнь могла бы быть лучше, чем при нынешних. Но мечта о таких идеальных обществах — не более чем мечта.

Должны ли были российские избиратели понимать, что успех нулевых лет связан не с Путиным, а с нефтью? Хорошо бы сказать, наверное, что должны. Но уповать на такую высокую сознательность — всё равно что уповать на мораль строителей коммунизма. При идеальных людях можно многого достичь, но люди, увы, не идеальны. Они не способны быть истинными строителями коммунизма. И вряд ли стремятся понимать истоки процветания, если, конечно, не вдалбливать им всё время в голову, что дело в нефти, а не в Путине.

Допустим, однако, что народ всё же понял значение нефти. Следует ли из этого, что при голосовании большинство должно было бы выбрать альтернативу Путину? Какие у избирателей были основания полагать, что кто-то другой из лидеров лучше воспользовался бы нефтедолларами в интересах общества? Для таких выводов надо отвлечься от телеэкрана, читать интернет, искать нужную информацию, тратить на это свое свободное время. Кто-то, конечно, готов так себя вести. Но большинство не готово.

Причем не в силу мифической рабской ментальности, а просто потому, что так проще. Не в силу того, что в голову народа заложены какие-то тлетворные идеи, а из-за того, что в голову эту вообще не заложено никаких абстрактных идей. Абстракции — свойства интеллектуалов, которые почему-то порой полагают, будто посредством просвещения весь народ можно довести до такого же интеллектуального состояния, как у них.

Рабство или свобода? Демократия или авторитарный режим? Система сдержек или абсолютная власть вождя? Это всё сложно и, самое главное, неинтересно большинству обывателей. По крайней мере, в те годы, когда и так всё путем. Пока демократия представляла собой развлекательное шоу на рубеже 1980—1990-х гг., она была интересна и привлекала внимание миллионов. Когда же появились лучшие шоу, демократию сдали в архив, положили на полку телестудии и забыли о ней. Грустно? Возможно. Но такова реальность.

Многие народы мира на протяжении своей истории показывали, что они спокойно живут при монархических и авторитарных режимах, если те обеспечивают нормальную жизнь. А при Путине благодаря нефти жизнь была даже более чем нормальной до 2008 г. Так почему человек, сильно уставший на работе и не склонный к абстрактному мышлению в часы отдыха, должен был Путина не любить? Почему должен был искать ему альтернативу?

В том, что подавляющее большинство избирателей даже не пыталось искать альтернативы Путину при быстром росте экономики и реальных доходов населения, никакой особой загадки нет. Загадка в другом.

Путин пришел к власти в тот момент, когда еще не мог считаться чудотворцем в экономике. К марту 2000 г., когда избиратели впервые проголосовали за него, никто еще толком не успел почувствовать, что жизнь стала меняться в лучшую сторону по сравнению с «лихими 90-ми». Достижение успеха на тех первых президентских выборах представляло собой по-настоящему сложную задачу, тогда как дальше всё уже было делом техники.

Впрочем, для опытных политиков, хорошо представляющих себе психологию масс, сложных задач не существует. Наоборот, чем сложнее — тем интереснее и с большим азартом берешься за решение. Задача за несколько месяцев провести никому не известного человека по имени Владимир Путин в президенты огромной страны, находящейся в трудном положении, была именно такой.

Подготовка к операции «Преемник Ельцина» началась в мае 1999 г., когда в отставку был отправлен премьер-министр Евгений Примаков, который, если судить по опросам населения, имел в тот момент самые высокие шансы стать президентом России. Примакова срочно убрали с большого поста, чтобы он перестал набирать очки в борьбе за избирателя. Ведь премьер имел высокую трибуну и телеэкран для постоянного общения с народом.

Казалось бы, вместо Примакова надо было сразу назначить Путина, коли уж его выбрали в преемники. Но о Путине Ельцин почему-то заявил лишь через три месяца. А в тот момент поставил во главе правительства Сергея Степашина.

Данная комбинация была настолько странной (зачем нужен премьер всего лишь на три месяца?), что до сих пор не нашла нормального объяснения. Некоторые комментаторы полагают, будто Ельцин еще продолжал выбирать себе преемника и в тот момент предпочитал Степашина. А Путина выбрал лишь тогда, когда убедился, что Степашин, мол, слабоват.

Однако на самом деле никакой особой слабости тот за столь короткий срок проявить не успел и был уволен в августе без видимых причин. Более того, он, скорее всего, и назначен-то был в мае чуть ли не случайно. Ведь известно, что Ельцин сообщил в Думу об ином кандидате в премьеры — Николае Аксененко, а потом оказалось, что оговорился. Даже если и впрямь лишь оговорился, значит, Аксененко был на слуху, то есть до последнего момента шли консультации, кого выбрать — того или этого. А если Степашин в мае еще не был безальтернативным премьером, значит, его точно не рассматривали как преемника.

Из этого следует, что преемником уже был Путин. Но какое-то время его не имело смысла назначать премьером, поскольку он еще не мог проявить себя как следует. На премьерстве дали покопошиться Степашину, чтобы он пока собирал на себя критику врагов, а Путина готовились выпустить в решающий момент.

Момент этот наступил в августе. Почему? В плане раскрутки обычной предвыборной кампании нет особой разницы, выдвигать ли преемника в мае или в августе. Разрыв небольшой. Причем, поскольку Путина в стране никто толком не знал, ему надо было, казалось бы, дать чуть больше времени на раскрутку.

Логичным маневр с «Путиным в засаде» выглядит только в том случае, если в августе непосредственно перед его назначением должно было случиться что-то особое. Но летом обычно событий в политике или экономике бывает значительно меньше, чем в другое время года. Единственное, что случилось, это обострение отношений с Чечней. В самом начале месяца вдруг какие-то боевики пошли с боями в Дагестан, а 7 августа там оказался уже лично Шамиль Басаев — самый известный в то время чеченский террорист.

Через два дня после этого Путин сменил Степашина и тут же активно взялся за организацию боевых действий на Кавказе, где выглядел очень выигрышно, поскольку выдавить небольшую басаевскую банду из Дагестана было нетрудно. Экономическая тематика, которая могла оказаться для Путина не слишком выигрышной (вывод страны из кризиса в тот момент считался явной заслугой Примакова), объективно ушла на задний план. Началась маленькая победоносная война, которая, в отличие от первой чеченской войны (середины 1990-х гг.), выглядела для россиян сугубо оборонительной. Чеченцы же первые начали. И у пострадавшего от терактов народа сработал инстинкт сплочения «своих» для обороны от «чужих».

А когда случились трагические сентябрьские взрывы жилых домов в Москве, общество поразил нешуточный страх. Люди стали думать не о перспективах развития, а просто о выживании. Мало кто теперь сомневался в том, что террористов надо уничтожать повсюду. И Путин в борьбе с ними предстал явным спасителем Родины. Очень уж удачно совпали по времени выдвижение Путина на пост премьера и глупая басаевская выходка.

Басаеву всыпали по первое число, а рейтинг преемника резко пошел вверх. Добровольная отставка Ельцина приблизила момент выборов, состоявшихся на «военной волне» практически без серьезного интереса избирателей к экономике. А за несколько лет пребывания Путина в кресле президента вдруг выяснилось, что и с экономикой у нас теперь всё хорошо. Путин стал спасителем во всех смыслах.