Письма

Все куда-то я бегу, —

На душе темно и тошно,

У кого-то я в долгу,

У кого — не помню точно.

Все труднее я дышу,

Но дышу — не умираю,

Все к кому-то я спешу,

А к кому — и сам не знаю.

Ничего, что я один.

Ничего, что я напился,

Где-то я необходим,

Только адрес позабылся…

* * *

Снимаюсь уж неделю. Сниматься трудно. Во-первых, жесткая система подчинения графику — каждый объект стоит бешеное количество долларов. Во-вторых, репетиции с артистами из разных стран происходят на разных языках. В-третьих, из двух месяцев работы у меня нет ни одного выходного дня, слава Богу, еще не болею. Даст Бог, если все будет благополучно, буду в Москве в конце июля.

Вечерами сижу в отеле с Сашей Адабашьяном и Сережей Соловьевым и пытаюсь дозвониться к тебе в Москву. Тоска на сердце невыносимая, хотя внешне все вроде бы благополучно. Масса существует в стране развлечений — театры, бары, рестораны, ревю, кино всевозможное — от высочайших американских картин до порно и боевиков. Но каждый вечер накатывает какая-то тяжесть, да и от тебя никаких вестей. Как ты живешь там? О чем думаешь? Чем занимаешь время? Посылать мне письма из Москвы в Колумбию — бессмысленно, они будут сюда добираться месяца три, а то и больше. Лучше всего звонить, теперь тебе известен мой телефон. А как дозваниваться, ты узнаешь у Тамары Сергеевны. Позвони ей, как только получишь это письмо и проконсультируйся, как это делается, какой набирается код или как делается заказ на разговор.

Целую тебя нежнейшим образом. Жду отклика. Жду встречи. Скучаю очень.

Ленька


P. S. Сегодня вечером, значит, по московскому времени утром, буду тебе опять звонить. Вчера звонил и разговаривал с твоей мамой, не знаю, поняла ли она меня, но я просил передать, что звонить сегодня. Имя, правда, не назвал, но это ни к чему. Если не дозвонюсь, а это часто бывает, ибо линия занята, то буду дожидаться твоего звонка. Еще раз целую.

* * *

То, что происходит — нелепо и чудовищно, я в это не верю. Я прошу тебя помочь мне, а ты отказываешь, но ты, наверное, права. Я люблю тебя, но вижу, что в тебе все убито. Спасибо за все мое счастье. Не думай обо мне плохо. Я все время пытался жить только для тебя. Прости, что всегда получалось что-нибудь неладно. Как только найду работу, я уйду из театра. Буду стараться. Прощай, любовь моя, золото мое, жизнь моя! Вспоминай меня неплохо, прошу тебя.

* * *

Любимый мой!

Не дышится без тебя! Не удаляйся ни на секунду, а то каждую секунду страшно. Не разлюбливай меня — заклинаю! Люби пока любится. Не насилуй себя. Не уговаривай. Делай это легко и свободно. Если это начинает у тебя проходить, то не обманывай себя и меня… прямо на глазах. Тебя что-то гнетет? Что-то волнует? Не бойся разрыва. Лучше скажи, так будет чище и легче. Любимый, ненаглядный, родной, что там у тебя внутри, а?

1975 г.

* * *

Милый мой, ни о чем не горюй. Ты видишь, как у меня все плохо. Многое от этого. Я о тебе помню, но сейчас мне тяжело, и я хочу пережить это время один, иначе мне будет совсем трудно.

Целую тебя.

* * *

Родненький мой, откликнись!

Мне очень плохо без тебя. Напиши хоть два слова, чтобы я что-нибудь понял. Я не верю, что тебе без меня хорошо. Что-то нехорошее между нами сейчас происходит? Надо что-то делать, да?

21 мая 1971 г.

* * *

Любимый мой, так хочется увидеть тебя близко и выговориться. Исполнилась наша годовщина, я помню. Хорошо бы в конце мая встретиться там же, если, конечно, это возможно. Уничтожь эту записку, а мне напиши новую и передай сегодня же! Ладно? Я тебя очень, очень, очень люблю.

P. S. Напиши мне что-нибудь ласковое.

P. P. S Милый, прости за вчерашний разговор. Целую все пальчики твоих ног. Люби меня, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

* * *

Любимый мой, мне горько и тяжело от последнего разговора. Оказывается, жало пытаться быть благородным по отношению к людям, надо еще и соответствовать их представлениям о людях. А мне казалось, что достаточно не быть подлым, а дружить или не дружить с кем-то — это дело свободного выбора каждого. Я никогда не думал, что я когда-нибудь доживу до дня, когда меня назовут серостью. В другой ситуации я бы этому посмеялся, но ЭТО процитировала мне ты. Сегодня они назовут меня серостью, завтра — подлецом, послезавтра — как-нибудь еще.

Меня это не огорчило бы, у всякого нормального человека должны быть враги, но я никогда не думал, что ты можешь искренне разделять подобные убеждения. Ты-то меня знаешь. Знаешь, что я — один. Один! Я ни на кого не давлю, и не хороню под собой ничьих индивидуальностей. А еще труднее кому-либо задавить меня самого. Пожалуй, это можешь сделать только ты. Кому-то я нравлюсь, кому-то кажусь уродом, разве я могу угодить всем? Главное, чтобы я соответствовал своим представлениям о чести.

Я нуждаюсь в тебе, как ни в ком, и ты же убиваешь меня, как никто. Более того, ты бегаешь по театру и не чувствуешь, что я ранен, что каждую минуту я жду твоего взгляда, твоего слова. В чем я виноват? Пусть кто-нибудь мне объяснит. Кому я сделал плохо? Кого я предал? Кого я обидел? Кому перешел дорогу? Почему это посторонним и совершенно неинтересным для меня людям я должен доказывать, что я лучше, чем они думают? Почему? Неужели я должен сомневаться еще и в тебе? В том, что твою зоркость и трезвость можно отравить гадкими разговорами обо мне? Найди время завтра же поговорить со мной или передать записку.

* * *

Любимый, ненаглядный, чудо мое! Думай обо мне хоть сотую часть того, как я думаю о тебе. Люби меня, милый. Я-с тобой.

9 мая 1982 г.

* * *

Любимая моя девочка!

Поезжай с легким сердцем, я тебя очень люблю. Думаю о тебе, волнуюсь за тебя, заранее жду встречи. Все будет хорошо. Целую тебя нежно. Поцелуй Бориску.

* * *

16 марта 85 г.

Лицедей, болтун, бездельник, я не нажил ни хера,

Ни имущества, ни денег, ни кола и ни двора.

Но к печальному итогу все ж поправка быть должна,

У меня есть, слава Богу, первоклассная жена.

Л. Ф.

P. S. Я тебя люблю!

* * *

Золотухину 50 лет

Хотя тебе шарахнуло полвека,

Но хочется надеяться любя,

Еще сто лет советская аптека

Не будет покушаться на тебя.

И как тебя судьба не колотила

Тебя всегда спасали от хулы

Сибирская нахрапистость и сила

И крепкие алтайские мослы.

Ты славу взял за талию не слабо,

Аж синяки остались на боках,

Ведь слава, как ни кинь, а тоже баба,

И тоже ценит силу в мужиках.

Пусть эти пятьдесят прошли непросто,

И пусть хватало горестей с лихвой,

Спасибо, что тебе не девяносто,

А главное — спасибо, что живой!

С уважением и любовью.

Леонид Филатов

25 июня 1991 г.

* * *

Муха, муха Золотуха, музыкальнейшее ухо,

Но при этом это ухо и к словесности не глухо,

Разреши мне, Золотуха, пожелать тебе ни пуха,

Хорошо, что ты не тюха и имеешь силу духа.

С уважением

Леонид Филатов

* * *

Нюсенька моя родная, сегодня у меня, первый свободный день и сегодня, наконец, получил обещанное письмо. Расстроился ужасно, как жаль, что мы не успели толком поговорить перед отъездом. Твои ощущения по поводу меня настолько не совпадают с тем, что происходило у меня на душе, что даже страшно. Ну, разве может у меня возникнуть раздвоение в душе? Именно теперь, когда кажется, что все наши разговоры на этот счет стали излишними. Разве я был по отношению к тебе хоть раз нечестен? Разве я таил что-нибудь от тебя? Разве ты не знаешь, чем и кем я жив? Разве для доказательства тебе моей преданности необходима чья-то кровь?

О нашей работе. Я не понимаю, почему в письме у тебя проскользнула фраза о том, что я слезно просил Сергея Сергеевича дать Лиде работу? Ты разговариваешь теперь с Сергеем Сергеевичем и знаешь наверняка, что он без малейшего намека с моей стороны сказал, что обязан дать ей работу в этом спектакле. Ты же прекрасно знаешь, что я уже тысячу раз имел возможность «слезно попросить» его об этом, но ни разу этого не делал, поэтому я был доволен, что он заявил об этом сам, и именно тогда, когда я больше всего думал о том, что в этом спектакле обязана играть ты. Поскольку я знал и был уверен, что твое участие обязательно — без этого я просто бы не взялся за сценарий — то щедрый жест Сергея Сергеевича в ее адрес меня только порадовал. Это бы сразу ликвидировало сплетни, что я в первую очередь забочусь о тебе, а о своих, мол, не думаю. А такие сплетни уже идут, я тебе говорил. Таким образом, теперь всем, в том числе и Валерию, станет ясно, что я помогаю не только тебе, но и другим. Что же касается «соединения» вас в одном спектакле, то поверь мне — я абсолютно искренне считал и считаю, что моя единственная забота — это ты. И когда судьба в лице Сергея Сергеевича позволяет мне «творчески обогреть» и других, то, по-моему, никому это не может быть обидно. Тем более что этот спектакль, как ты знаешь, населен сплошными таганскими артистами. Неужели среди сонма знакомых лиц появление вас двоих может быть расценено как пошлость? Здесь же рядом появятся и Ирка Кузнецова, и Машка Полицеймако, и Сергей Савченко, и Юра Кузнецов, а ведь в отличие от Лиды — это мои прямые рекомендации. Я не допускаю мысли, что Сергей Сергеевич мог умышленно солгать, сказав, что я его просил «пристроить» Лиду.

Я могу поклясться на чем угодно, что я даже в мыслях этого не имел. Отказаться же от его предложения было бы подло, хотя мне, разумеется, понятно, что он сделал этот жест, думая сделать мне приятное, а не потому, что ему необходима Лида. Если бы в одном спектакле появились ты и она, только вы двое из всех таганцев, это было бы пошло, ты права. В таком антураже, да еще в таком богатом спектакле, а такая работа может представиться артистам раз в пять лет, это никак не может выглядеть пошлым. К тому же мы с тобой появимся, как ты знаешь, только в третьей и четвертой серии, когда полностью обновятся все персонажи, действовавшие в первых двух.

Нюсик, ты же знаешь, как я мечтаю подарить тебе какую-нибудь сложную выигрышную работу. Ты знаешь, как трудно эту работу изобрести и пробить. Ты знаешь, сколько сил и дипломатических ухищрений мне нужно потратить, чтобы, не обнаружив своего отношения к тебе для посторонних глаз, придумать тебе именно такую работу. И теперь, когда вся эта гора забот мною уже почти сдвинута, мне приходится еще объяснять тебе, что все это сделано только для тебя.

Но разве невыгодно нам с тобой, что мы в этом спектакле появляемся не вдвоем, а в окружении наших же артистов? Это же моментально ликвидирует в окружающих всякие подозрения. Это же так очевидно, и я надеялся, что ты это понимаешь так же, как и я. Я думал, что ты мой соратник, и мы говорим с тобой на одном языке. Теперь уже никому не придет в голову сказать, что я открыто высказываю свое пристрастие к тебе. Получится, что я думаю обо всех, понимаешь?

Нюсик, пожалуйста, не делай так, чтобы я вынужден был тратить силы и нервы еще и на то, чтобы убедить тебя, что все мои заботы по поводу твоей работы в этом спектакле чего-то стоят. Ты и сама должна понимать, во что мне обходится эта нечеловеческая операция. Будь моим надежным другом, тылом, помощником, верь и помогай. Для того чтобы помочь тебе в творчестве на сто процентов, я вынужден делать еще кучу посторонней работы для других, чтобы ни у кого не возникло мысли, что я работаю только для тебя. Я уж и сам устал от этого «высшего пилотажа», от создавания хитроумных громоотводов, но пока другого выхода нет. Вот видишь как.

Все это время, снимаясь в картине, я писал сценарий, радуясь, что я такой талантливый, что я делаю дело для тебя и во имя тебя, а никто об этом не догадывается. А теперь у меня в душе наступила какая-то разруха, и у меня нет сил взяться за перо, потому что моя Нюся считает, что все мои усилия, в том числе и дипломатические, будут выглядеть пошло. И теперь все достижения в «увязывании» наших личных проблем и общественного мнения, вдруг превратились в минус. Оказывается, все мои «тонкие игры» были никчемны, потому что не породили ничего кроме пошлости.

Ты не представляешь, как я много должен держать в голове, чтобы срежиссировать мою помощь тебе, как рядовой и обычный факт моей биографии, чтобы эта помощь выглядела как ничего не значащая для меня помощь коллеге по театру. Для этого нужно потратить на это много дней и ночей, а потом сделать вид, что мне это ничего не стоило. Пусть все думают, что мне это ничего не стоит, пусть. Но становится страшно, когда так начинает думать твой любимый человек, для которого все это сделано. Страшно, когда он перестает понимать, что это «ничего не стоило» рассчитано на окружающих. Страшно, когда он начинает рассуждать примерно так: «Но ведь он и другим помогает, значит, хочет всем угодить, в том числе и домашним».

Нюсенька, ты прекрасно понимаешь, что я болен, что мне недолго жить, но чтобы сохранить нас от сплетен, я должен сделать кучу вредной для себя работы, создавая миф о том, что я делаю добро не только своей Нюсе, но и своим домашним, и даже своим друзьям, и даже просто знакомым, исключая, конечно, тех, кто поступает по отношению ко мне откровенно подло.

Что же касается домашних взаимоотношений, то ты все об этом знаешь. Неужели мне нужно еще раз говорить тебе то, что ты слышала от меня уже много раз? Неужели это нужно еще как-то доказывать? Неужели я тебе еще этого не доказал? Иногда после наших разговоров на эту тему мне хочется тоскливо завыть, как собаке. В такие минуты я чувствую себя совсем одиноким. Моему любимому человеку, моей Нюсе, мало моей верности, моей любви, моей жизни. Ей еще нужно, чтобы я относился к моим домашним враждебно, только тогда моя Нюся уверится, что наши отношения безопасны.

Но зачем тебе нужна моя жестокость, Нюсенька? Разве моя любовь обязательно требует чьей-то крови? Я не раздвоен. Я — твой. Я — с тобой. Разве я мало предпринимаю для того, чтобы тебе это стало очевидно? Разве ты делишь меня с каким-то другим человеком? Разве между нами есть ложь?

Иногда я думаю, я — один, кругом один. Все чего-то хотят, бескорыстной любви нет. Неужели это справедливо? Неужели все мои старания ничего не стоят? Да, наверное, ничего не стоят, потому что даже моей Нюсе они не кажутся оптимальными. Даже моя Нюся отказывает мне в понимании, помощи, союзничестве. Даже моя Нюся хочет взвалить на мои плечи бремя дополнительных тревог, вместо того чтобы переложить часть на свои плечи. А я все продолжаю надеяться, что Нюся будет моим помощником, что она хоть в чем-то будет мудрее меня, хоть в чем-то великодушнее.

Нюсик, я ведь не требую от тебя объективного отношения к моим домашним, это ни к чему. Но неужели ты не понимаешь, что когда мы наносим удары по тем, кто живет с нами рядом, то мы, в первую очередь, раним и унижаем самих себя. И тут не может быть никаких градаций: один — талантлив, другой — неталантлив, одного можно бить, другого нельзя. Никого нельзя, ибо это часть нашей жизни, пусть уже ушедшая в прошлое, но — часть. И поэтому неразумно рассуждать таким образом: а-а, ты ее защищаешь, значит, ты привязан к ней больше, чем ко мне. Нет, Нюсенька, просто я считаю, что воспитывать друг в друге отвращение к своим домашним — это, значит, оскорблять и не уважать самих себя.

Есть мы, понимаешь, мы с тобой — и это главное. Ты у меня умница, я в тебя верю, верю в твои светлые глазки, они не должны быть недобрыми. Мне без тебя плохо. Снимаюсь, как полный бездарь. Ночами пишу. Не высыпаюсь совершенно. Надеюсь к приезду Сергея Сергеевича добить первые две серии.

Как ты отдыхаешь? Пожалуйста, очень тебя прошу, лечись и отдыхай. А то буду рассматривать твой отъезд в Сочи как побег из-под моего взгляда. Временами неспокойно. Так и кажется, что рядом с тобой появился какой-то коварный соблазнитель, эдакий курортный бездельник, который своей наглой влюбленностью даже не подозревает, что в Москве тебя ждет твой незагорелый, отощавший и надорвавшийся любимый. Целую тебя нежно-нежно.


Я

* * *

Нюсюлечка моя, поздравляю тебя!

Видишь, кате выходит: ты здесь, а я в отъезде. Это стало в твой день рождения уже традицией. Буду тебе звонить. Скорее всего, поздно. Тебя же вечером не будет дома. Объявится Петька и позвонит Сашка Стернин. Вкупе с Сережей Львовым это уже вполне мужская компания. Еще раз целую.

Л.

P. S. Я тебя люблю!

* * *

Владимир.

Гостиница.

Актеру Леониду Филатову

(телеграмма).

Спасибо за счастье, неразумную щедрость, сумасшедший, любимый муж мой, но не превращай в традицию свое отсутствие в мой день рождения. Сегодня друзьями Доме кино. Приезжай скорей. Без тебя плохо. Люблю тебя. Горжусь тобою. Целую.


Нина

* * *

Не сердись на меня, просто два дня сидел у телефона ждал звонка. Естественно, нервничал: все-таки город беспокойный. Не волнуйся, нашего разговора никто не слышал, все были далеко в стороне, иначе я бы не позволил себе задавать вопросы, которые задавал. К сожалению, сегодня съемка «В поисках жанра». Я иду в театр раньше гримироваться и делать билеты для гостей. Не сердись и не гневайся, моя родненькая, просто вникни: ты же знаешь, что ты для меня значишь.

Целую тебя, жду в театре.

Л.

* * *

Вчера мне было спокойно и легко. Сегодня уже тревожно. Сегодня уже начался завтрашний день. И сегодня уже необходимо увидеть твои глаза, чтобы понять, что я для тебя существую. Осталось еще восемь часов до того как я тебя увижу, а потом с тобой еще побыть один какое-то время. Сейчас я тебя представляю до последней черточки, и знаю, что никого кроме тебя у меня нет. Целую твои глаза, губы, шею. Люблю тебя. Без тебя плохо, неуютно и скучно.

* * *

Родная моя, будь умницей. Не думай ни о чем плохом. Если тебе будет грустно, то и мне тоже. Так что гони от себя все плохие мысли. Целую тебя крепко, моя любимая девочка. Веди себя хорошо, и я тоже буду вести себя как следует. Ладно? (перед Киевом).

* * *

Милый мой!

Прости, если сумеешь. Вынужден царапать эту жалкую писульку; потому что боюсь непоправимого. Как же мы друг без дружки? Сразу же возникает какая-то тяжесть внутри. Это как ностальгия. Объяснить свой поступок в записке я не могу; если позволишь, объясню позже. Знаю только, что я принадлежал и принадлежу только тебе, вот — единственная правда. Нервы на взводе, и трудно все сразу разложить по полочкам. Не знаю — нужен ли я тебе? Боюсь, что нет. Но ты мне нужна. И сейчас речь идет уже не о твоем отношении ко мне, но о самом обыкновенном милосердии. Я буду ждать твоего приезда из… Верю, что все образуется, только не хочу никакой беды, слышишь? А то я просто не смогу дальше жить. Нацарапай мне хотя бы два слова. Еще раз прости. Люблю. Жду.

* * *

Милый мой!

Звоню, звоню а тебя все нет. Нельзя так от меня открещиваться. Все время ты в бегах. Или в тебе что-нибудь переменилось? Все мне говори, а то ведь Бог все видит. Меня нельзя обманывать. Даже в маленьком. Будь высоким человеком. Я тебе верю. Я тебя очень, очень, очень люблю. Да?

* * *

Чудо сероглазое, золотоволосое, самое любимое в мире, сердечко мое нежное! Прости за обилие всяких безвкусных слов. Это «прости за» я вставил для того, чтобы иметь право продолжать в том же духе. Девочка моя единственная, самая моя красивая, самая ласковая, не предавай меня, не остывай ко мне. Никаких испытаний я больше не выдержу. Давай обойдемся без них, ладно? И облегчать ничего не надо. Легко живут многие, а любовь, к сожалению, посещает немногих. За нее надо держаться, потому что на свете есть что-то, за что можно умереть, то только за любовь. Любовь и есть наша с тобой жизнь, наша биография. Все остальное — пошлость. Жду тебя, приезжай скорей.

* * *

Ты уже не грустишь?

Или тебя все-таки что-нибудь мучит? Мне передается твое настроение, а если твое настроение распространяется на двоих, то ты должна быть все время в хорошем настроении. Я ведь очень зависим от тебя. Вечером снова приду посмотреть на тебя.

Я т. л. Компране муа?

P. S. Эту бумагу уничтожь.

* * *

Твое вчерашнее поведение просто отвратительно, а то, что ты не явилась домой ночевать — это за гранью обсуждения вообще. Все твои встречные аргументы — шелуха по сравнению с тем, что ты сделала. В чем я виноват?

Л.

Р.S. Я на озвучании.

* * *

Если ты не в состоянии дать оценку своему поступку относительно меня, нам не о чем тогда с тобой разговаривать. И если ты оставляешь за собой право и впредь поступать таким же образом, мы никогда больше не появимся в общественном месте с тобой вдвоем. Неужели непонятно? Так с любимыми женщинами, если, конечно, они любимые, не поступают, с женами — тем более это неэтично. От тебя требовалось очень немного: встать, посадить, извинившись, уйти на какое-то время за другой стол. О твоих друзьях я не хочу говорить. Они чужие мне люди, их эгоизм — и мужской, и женский — меня не волнует. Хотя с их стороны можно было бы просто формально проявить немножечко чуткости и понимания. Они прекрасно понимали неудобство ситуации. И вместо того чтобы объяснить тебе, что получилось действительно не очень красиво, они — я уверена абсолютно в этом — подогрели тебя до твоей утренней записки. Вот поэтому, Леня, я не испытываю к этим людям каких… А уж представить, что мне могло быть настолько плохо, что впору повеситься, ты, конечно же, не в состоянии. Твоя вчерашняя неряшливость — нехороший звонок в наших с тобой взаимоотношениях. Я могу выдержать все, только не невнимание к себе, когда это требуется. А объясняться с тобой в том состоянии, в котором ты пребывал вчера и из которого не выходишь-я не хочу; и это бесполезно. Ты сам это прекрасно понимаешь. А где найти здоровую паузу, при которой возможно общение нормальное — не знаю, разве что утром.

Нина

P. S. Ты ничего не понял при помощи твоих друзей. Неужели тебе не страшно? Вместо того чтобы загладить случившееся, обнаружить свою вину, ты пишешь мне пошлую и недостойную записку.

* * *

Пицунда

Абхазская АССР

Дом творчества кинематографистов,

Шарыгиной Нелле Семеновне.


Надеюсь, все в порядке. Отдыхай, как следует. Веди себя хорошо. Думаю. Помню. Люблю. Целую тебя нежно.


Артур

* * *

Нинча моя, здравствуй!

Пишу наудачу. Не знаю, может быть, ты никуда не уехала и находишься в Москве. У меня продолжается цепь неудач — нет авиабилетов. Но начальство местное обещает, правда, помочь. Устал как пес. Отдых не в отдых. К тому же никак не могу освободиться от всяких дурных предчувствий. Но это все ерунда. Надеюсь, что обойдется. Пройдет же он когда-нибудь этот проклятый год!

Как тебе отдыхается? Как малыш? Надеюсь, в конце месяца ты будешь в Москве, и я смогу тебе дозвониться. Экстрановостей никаких, думаю, у тебя их больше. Очень скучаю, и хочу тебя видеть.

Целую тебя нежно. До звонка, а потом и до встречи.

Артур

* * *

Здравствуй, мой милый!

Сегодня утром я услышал автомобильные сигналы. Выглянул было на улицу, но увидел только мчащуюся машину, и сразу началась тоска. В Москве жарко, душно, противно. Твои окна опустели. Некуда звонить. Незачем планировать время. Сегодня просидел весь день дома. Пытался сосредоточиться на работе. Трудно. Думаю, вечером будет чуть-чуть полегче.

Ты уже в Сочи. Наверное, тебе уже дали номер, и ты отправилась на море. Милый мой! Счастье мое! Любимый! Думай, пожалуйста, обо мне. Не выпускай меня из памяти ни на один день. Вот уже один прошел, осталось еще девятнадцать или двадцать. Это не так уж много. Отдыхай, лечись и набирайся сил, иначе мы с тобой не сумеем осуществить все наши планы на будущий сезон.

Целую тебя нежно.

Н.З.

P. S. Шифр понятен? Жди новой весточки.

* * *

Роднуленька моя, здравствуй!

Кажется, уже тысяча лет прошло, как ты уехала. Всю эту неделю вынужден вставать в шесть ноль-ноль утра, а приезжаю в двадцать три ноль-ноль, это уже, как ты понимаешь, вечера. То вдруг безделье, то вздохнуть некогда. Помимо всего прочего царапаю свой опус. С ужасом думаю о конце отпуска.

Маленький, скорее приезжай. Я очень надеюсь, что у тебя там не происходит ничего такого, после чего тебе трудно было бы взглянуть мне в глаза. Я очень тебе верю. У вас, как я слышал по телику, дожди, дожди. Значит, весь отдых — комом. Если, действительно, купаться и загорать нельзя, возвращайся лучше домой. И я на следующей неделе уже окончательно освобождаюсь.

Малыша, без тебя тоскливо, особенно в моем положении. Если бы я тоже отдыхал, это было бы еще, куда ни шло, а так все время такое ощущение, что я отбываю бесконечную повинность, но я все-таки надеюсь дней через десять-двенадцать тебя увидеть. Сообщи, пожалуйста, когда ты точно намерена приехать. Ведь ты уже должна дня через два-три заказывать авиабилет. Будет просто ужасно, если ты не приедешь, когда обещала. Боюсь, пропустишь билетные сроки и не сумеешь прилететь вовремя. Ты уж, пожалуйста, побеспокойся о билете вовремя. Заранее, ладно? А то мне тут в голову будут лезть всякие мысли. А телеграмму с вызовом на студию я тебе вышлю завтра или послезавтра.

Нежно-нежно тебя целую, мой хороший.

До встречи.

* * *

Миленький, как ты? Что ты? Где ты? Что делаешь? О чем думаешь сейчас в эту минуту? В первый раз за последние два года ты уезжаешь так далеко от меня и так надолго.

Нюнечка моя, смотри, чтобы я из тебя не выветрился. Юг располагает к веселью, а веселье предполагает окружение… Роднулечка моя, не предавай меня, не забывай, что я у тебя есть. Лучше почаще смотри на море и думай про меня. Море отвлекает от суеты и сосредотачивает внимание на самом главном. Помни нашу клятву: в тот миг, когда с тобой будет происходить что-то неладное, я, пусть даже находясь далеко от тебя, непременно буду это чувствовать. Не забудь, что тринадцатого и восемнадцатого, мы будем сообщаться друг с другом телепатией с 11.00 до 15.00. Или, может быть, ты у же забыла о нашем уговоре? Не смей забывать про меня. Я понимаю: море, пляж, погода, но я при всем при этом обязан быть!!! Мне сейчас ужасно плохо, поэтому столько восклицательных знаков. Не обращай внимания на мою экзальтацию. Просто ужасно, что еще так много дней до встречи.

Целую тебя нежно.

Н.З.

P. S. Я тебя люблю!

* * *

Нинча, родненькая!

Вот и я, уезжаю из Москвы. Уезжаю буквально через два часа. Прости, что корябаю ученическими перьями, это потому что все время пишу из нашего почтового отделения, а здесь только такие перья и бумага.

Любимый мой, что же это происходит? Почему ты уехала от меня? Почему оставила меня? Такая тоска, спрятаться негде. Может, поездка меня немножко спасет, сожмет, сократит время. Всего три дня, как ты уехала, а кажется, что тебя нет уже месяц. Вот а теперь даже на твои темные окна не смогу посмотреть — уезжаю. Помни про 13-е и 18-е.

Жду тебя, малыш. Тоскую, как собака. Если удастся и захочешь, возвращайся хотя бы 22-го или 23-го.

До встречи.

Целую тебя нежно-пренежно.

Н.З.

P. S. Не выпускай меня из памяти даже на секунду!

* * *

Пицунда,

Дом творчества кинематографистов.

Очень скучаю. Мне без тебя плохо. Буду Москве конце этой недели. Целую нежно.

Артур

* * *

Когда давать телеграмму со студии? Надеюсь 4-го сентября увидеть тебя в Москве. Целую.

Артур

* * *

Слушаю радио, погоду, в Сочи всё время дожди. Наверное, сидишь в номере круглые сутки. Отправил тебе письмо. Скучаю ужасно. Люблю. Целую.

Артур

* * *

Как дела, настроение, работа? Надеюсь, ничего плохого не происходит? Целую.

* * *

Сочи.

Почтамт.

До востребования.

Шацкой.

Поздравляю старым Новым годом. В Москве холодно, мрачно, неуютно. У вас тепло, празднично, весело. Жду, целую. Обнимаю. Мысленно с тобой каждую минуту.

* * *

Происходит что-то ужасное. Казни меня, избей, но реши, наконец, как со мной быть? Ты видишь, я неволен в своих мыслях, ничего не могу поделать со своими кошмарами. Ты не можешь ничего поделать, я вижу. Ты хочешь, но не можешь, не умеешь мне помочь. И все-таки, помоги мне. Мне сейчас, как никогда, нужно твое понимание и великодушие. Я не дышу без тебя. У меня лопается сердце. Дождись хотя бы, пока я не подохну, а там пусть будет, как будет. Ты — это все. ВСЕ. Другого не будет, не может быть. Если ты чувствуешь, что уже не выдерживаешь моей болезни, руби со мной сразу, не давай мне медленно умирать. Ты сказала мне сегодня: «Я знаю, что надо делать, но не скажу». Ты надумала что-то плохое, страшное, да? Будь со мной жестока, но честна. Сначала убей меня, а потом сделай то, что задумала. Ответь сегодня, сейчас, а то я умру.

* * *

Новосибирск.

Гостиница «Обь»,

номер 518.

Шацкой Н. С.

Ужасно тоскливо. Кажется, бросил бы все, приехал бы к тебе. Много работы. Но не помогает. Я знал, что так будет. Целую тебя нежно.

Артур

* * *

Новосибирск.

Гостиница «Обь».

Номер 518,

Шацкой Н. С.

Сегодня почему-то особенно тревожно. Что случилось? Срочно откликнись.

Артур

* * *

Срочная.

Новосибирск.

Каждый день хожу Главпочтамт. Получил две весточки. Это очень мало. Посылай телеграммы-молнии. Они быстрее доходят. Целую.

Артур

* * *

Новосибирск.

Гостиница «Обь».

Как здоровье? Не болей. Веди себя хорошо. Отдыхай побольше. Очень хочу тебя видеть. Постоянно. Помню. Жду. До встречи. Целую.

Артур

* * *

Сочи.

Главпочтамт.

До востребования.

Как устроилась? Как настроение? Как окружение? Веди себя хорошо. Помни наш уговор. В первый вечер бродил возле твоего дома, привык, что ты рядом. Работа утром и вечером, но все равно грустно. Целую.

Артур

* * *

Родненький мой, здравствуй!

Прошло уже десять дней. Как ты уехала. Вроде бы я работаю и суечусь, и есть, что делать, но привычка ощущать тебя где-то рядом, так во мне укоренилась, что постоянно испытываю раздражение на мною же выдуманный график. Часто бывает тоскливо. Одно утешение, что ты, может быть, все-таки нормально отдохнешь. Год был и для тебя тяжелый. Как ты там себя ведешь? Спрашиваю чисто риторически, потому что верю — вполне достойно.

Был в Киеве, Ленинграде, теперь временно опять в Москве. Сегодня должно выясниться, когда опять ехать в Ленинград. Думаю, что дня через три. Устал хуже собаки. Но вот закончу последнюю работу, хоть десять-двенадцать дней отдохну. Кое-какие деньги из обещанной суммы уже достал, остальные вот-вот уже на подходе. Так что, от моей суеты есть хоть какая-то польза. После дикой жары везде дожди. Думаю, и в твоих теперешних краях тоже. А ведь там нечем другим заняться, как побольше бывать на воздухе. Значит, сидишь, наверное, и смотришь на дождь? Милый мой! Постараюсь числа 17−18-го сентября оказаться в Москве. Если вдруг произойдет непредвиденная задержка, обязательно отзвони. Но, по моим предварительным подсчетам, меня в это время должны отпустить дня на три-четыре, а то и больше. Думаю о тебе, скучаю, люблю. Но что-то не получаю от тебя таких же импульсов. Может, у тебя все не так?

Звонил Лене. Узнал, что она едет к тебе. Задержал отправку письма, чтобы передать с ней. Лена сказала, что ей от тебя пришло письмо. Сейчас буду в Ленинграде, зайду на Главпочтамт, может, и мне что-нибудь перепадет?

* * *

Думай, думай, думай. Не позволяй себе не думать. Не смей остывать. Я тут. И всегда — тут.

Л.

Загрузка...