Прямая речь

О свободе

Я вообще не понимаю этого слова в контексте нынешней болтовни. Есть, конечно, внешние параметры свободы. Они изложены в Декларации прав и свобод человека: свобода слова, совести, вероисповедания, перемещения и т. д. Но само по себе это слово еще ничего не означает. Варлам Шаламов говорил: «Свободным можно быть и в тюрьме». Он имел в виду свободу внутреннюю, а она от внешних причин мало зависит. А мы и сегодня ведем себя как дети. И понятие свободы воспринимаем на детском, инфантильном уровне. Разрешили, значит, можно. Руки развязаны — свободен. Мы опять снимаем пенку, верхний слой. До сути далеко.

Я сделал пьесу на основе произведений Салтыкова-Щедрина «Пестрые люди», «Губернские очерки», «Дневник провинциала в Петербурге». Параллели удивительные. Все катастрофически совпадает. Речь там идет о пореформенной России XIX века. Только-только обозначаются позиции русских либералов, демократов, консерваторов. Я уже не говорю о том, что встретил там слова «гласность», «перестройка». Но там все ясно обозначено: и какие возникают тональности, какие типы, как ведет себя пресса, наконец. Потрясающе все повторяется!

Я продолжаю исповедывать те же демократические идеи, что и прежде, но очень многое из того, что происходит сейчас в лагере демократов, не признаю. Кликуши — не демократы… Когда я слышу их речи, мне хочется крикнуть: «Да включите наконец самоиронию, чувство юмора по отношению к самим себе!» Растрачивать такой ресурс доверия, так стремительно и бездарно его прожигать, не знаю каким нужно быть талантищем со знаком минус…

Цинизм чиновников, открыто обходящих законы, стремительно дискредитирует идею демократической России, убийственно действует на общественные настроения. Многие уже считают, что Россия в принципе не приемлет демократии.

1985 г.

Журналисты владеют суперопасным оружием, способным привести нормальных людей к инфарктам и инсультам. И никто из пишущих не кается за содеянное. Продолжают резвиться, скакать, изображая, что борются за правду. За какую правду? Заискивания, выпендривания и вранья в средствах массовой информации стало чересчур много. «Времена не выбирают, в них живут и умирают». Но мерзко наблюдать победу серости, падение нравов, разгул бесстыдства. Когда ничтожные люди, облепляя со всех сторон, побеждают, человек валится. Это в свое время киносъезд проделал с Сергеем Федоровичем Бондарчуком. Где результат? «Войну и мир» помню. «Покаяние» помню. А кто сейчас снимает в основном? Вчерашние осветители, ассистенты, директора картин — черте кто! Можно не соглашаться с Никитой Михалковым, не любить его, но сделанное этим режиссером требует анализа, а не ерничества. Михалков привлек к себе внимания огромного количества людей. А ты, Тютькин, пишущий о нем пасквили, нет! И уже поэтому не имеешь права на оскорбительные ухмылки в его адрес. Человек, который вешает ярлыки направо-налево, делает вид, что демократ, а ухватки при этом старого энкавэдешника.

Ничего не изменилось в России. Опять разрастается бюрократическая машина, и появляются прохвосты, неизвестно откуда вылезшие и легко привыкающие к власти. Необязательно знать их лично, достаточно видеть на экране, слышать их выступления. Я все-таки актер, мне это заметно.

1991 г.

Это было наше обольщение в ту пору, что слово «свобода» — заветное, случись она, и все встанет на свои места. Не произошло.

Ничего не может быть, грубо говоря, без вещей моральных. Ни свободы, ни несвободы. Вполне возможно, это христианские постулаты, но нужны и их носители. И я уверен: это не священники. Должны быть люди, которые живут в миру, во грехе и здесь противостоят мерзости.

Я боюсь опять впасть в глобализмы, но мне кажется, что, иногда так внятно, так ощутимо, не хватает лидера. Я не имею в виду того, кто куда-то поведет. Нет духовных лидеров. Их не может быть много, всего несколько человек, больше не бывает даже у огромной страны. Людей, которые могли бы жертвовать собой во имя чего-то. Только они могут изменить мир. Прошу прощения за пафос.

2002 г.

Сегодня не лгать, как не есть. Кланяешься кому-то, а потом думаешь: «Господи, что это»? И не должен, и прежде вроде бы не водилось этого рабского за тобой, а, поди ж ты… Но какой-то черты переступать нельзя.

1986 г.

Все время крайности: «Путин, что-то с ним неладно»… Дождись, пока поймешь — что? Чего ж гнать волну-то? А то, что возникает много туманных движений в государстве, — так оно и есть, невнятность всегда пугает. Я сейчас сделал по мотивам Шварца пьесу «Еще раз о голом короле», примерно про наше время. Там ткачи-мошенники, вытащив к толпе голого короля, надеются устроить переворот: вот, смотрите, каков он есть на самом деле ваш король. Но переворот не удается, потому что среди общего замешательства раздается голос: «Такая мода». И все с удовольствием раздеваются, и стоит голая толпа. Миша Ефремов предлагал мне назвать спектакль «Правда о голом короле», убеждая, что в этой прямолинейности есть некая сегодняшняя достигаемость слуха. Вроде как «Из наших архивов». Все наврали, оболгали хорошего человека, а дело-то не в короле, а в народе.

Кричат: «Я за Союз! Это моя Родина!» Хочется спросить: «Ну скажи, ты можешь уложить в свою башку понятие «Родина» размером от Камчатки до Бреста? Тебе четырех жизней не хватит ее объехать». Человек склонен говорить о своей малой родине, как, например, Есенин — о Рязани. Будь ты нормальным человеком, а не придурком, перед которым все семьдесят лет столько махали красным флагом, что он уже не в состоянии ничего понять. Это, конечно, не значит, что Союз надо разваливать. Нужно что-то делать ненасильственным путем.

1991 г.

Мы не умеем рассуждать по-людски: я, моя семья, моя жизнь, которая, кстати, одна. И не может быть идеи, в жертву которой нужно эту жизнь принести. А если она требует таких жертв, то это плохая идея. Бесчеловечная.

1991 г.

Глубинно — ситуация все та же. Россия всегда ныла. И, слава Богу, вечно будет ныть. В нас потрясающе сильна потребность идеала. Мы ноем, что идеал отсутствует, и отчаянно ищем нового. При этом идеалы общечеловеческие, цивилизованные, такие, как свобода, демократия — сами по себе еще никак не исчерпывают наших чаяний. Помножьте их на российский «пейзаж», и вы получите такой клубок! Национальная идея, патриотические судороги, желание всем добра и всем поровну, всепрощение, нетерпимость, объятья, кровопролития…

1992 г.

У нас любят топтать поверженных. Так было, кстати, всегда. А сейчас очень даже прилично забрасывать камнями и стоящих у власти. Можно. Разрешено. Многое я объясняю именно этим, нашей общей невоспитанностью.

Мы замечательно научились манипулировать словами. В одном случае говорят с придыханием — «народ». В другом — уничижительно: «власть толпы», «охлократия», «быдло». Зависит от политического контекста.

У всех один и тот же джентльменский набор: Булгаков, Цветаева, Ахматова, эдакий переносный чемоданчик. У всех одни кумиры, только выясняется, что все хотят разного. Одни — свободы. Другие — кресла. Третьи — воровать. А что касается «совков», то все мы несем в себе эти гены. А те, кто всякий раз сообщает нам, что мы живем в «клоаке и дерьме», счастливо гладя при этом нам в глаза, потому что вроде бы он уже выбрался из клоаки, несут их в себе не менее, чем мы.

1993 г.

На что мы только не шли за все прошедшие годы: на голосование «против», на откровенное предательство… Не будем сейчас никого судить. Мы уже выведены такими, как порода людей. А ведь за отказ подыгрывать властям в наши времена не убивали, не сажали. Но ты мог чего-то лишиться: квартиры, путевки, мог стать невыездным. Казалось бы — пустяк. Живи себе и живи, но…

Слава Богу, были люди, которые шли против любой ценой, в лагеря шли, это уже героическая позиция. По ним нельзя равнять всех людей. Но равнять хотя бы на уровне умения сказать: нет, извините, не могу, — надо. Даже это требовало невероятного благородства. Один человек, не желавший присутствовать на собрании, когда Солженицына исключали из Союза писателей, взял и заболел. По нашим понятиям: он честный человек, чуть ли не Данко. Вот ведь, какое помельчание личности…

1991 г.

Я думаю, что по существу, ничего не изменилось. Просто происходит массовая истерия. Какой-то тотальный страх и паника охватили людей. Сейчас на Тверской в девять вечера никого не встретишь. Да что такое происходит в самом деле? Ограбят тебя, убьют? А если дома отсидишься, живой останешься? Кирпич, как известно, никому на голову ни с того ни с сего не сваливается. Все в руках Божьих. А страх — от потери собственного достоинства. Но утративший его человек боится всего на свете. Правда, тут есть и частичная «заслуга» наших средств массовой информации. Я никого не осуждаю и в злых намерениях не подозреваю, но нельзя же так сосредоточиваться лишь на дурном, как будто в стране ничего хорошего не осталось. Неправда все это! Солнце было и осталось! Женщина была и осталась! Если уж на то пошло, давайте перейдем на категории вечные.

Я не поверю, что мы уж такие государственники, что от беды Отечества у всех исчезли нормальные человеческие желания. Чушь! Еще кое-где есть и трава, и люди улыбаются. Нельзя же в самом деле собственную жизнь ставить в прямую зависимость от режима или перемены власти. Был Горбачев — шесть лет попеременной радости и уныния. Теперь Ельцин, то ли радость, то ли уныние. Верой, надеждой, любовью всегда жил человек. Это только в нашей извращенной стране можно заразиться общим недомоганием и умереть. Это только ненормальный мыслит глобализмами.

Я вовсе не за то, чтобы быть равнодушным к судьбе страны. Сопереживать надо. Страшные вещи происходят на всей земле. Но все равно остается надежда. Есть какие-то вечные приоритеты. И они за жизнью, а не за политикой.

Нормальной жизни никогда не было. Раньше люди ходили в кино, писали письма артистам, занимались чем угодно, восполняя недостающее. Создавали собственную фабрику грез. Теперь же все кинулись в политику Но нельзя же впадать в глупость — она без берегов, она смертельна.

Когда Пушкин умирал, ему говорили: «Ты кричи, кричи, легче будет». Он отвечал: «Не буду. Там Наташа, ей и так плохо». Ему: «Ты с ума сошел? О чем ты сейчас думаешь?» И Пушкин ответил: «Что за глупости? Что, я не сумею победить этого вздора?»

Вот позиция! Конечно, есть много поводов для печалей, но нельзя забывать, что «уныние есть смертный грех». Слишком дорогой подарок — жизнь, чтобы тратить ее на вздор.

Не было такого, чтобы небеса дарили нашей грешной земле безоблачную жизнь. В этом ключ к пониманию бытия. Абсурд — втащить ушедшее в сегодняшний день. Учиться у прошлого надо, а реанимировать его нельзя.

1992 г.

Нам все время что-то мешает жить. Мы все ищем виноватых, но…

Не переменится мир к тебе, если ты сам качественно не поменяешься. Скажи себе, что ты плохой. Нет, это святой может сказать, а средний никогда не признается, что он свинья. Как он завистлив, как пуглив, как требователен к другим и невзыскателен к себе. А ведь это единственно возможный путь — к себе и миру через себя. Да, он трудный, мучительный, порой, ох какой горький и неприятный. Но единственно возможный. Уж если мы все такие эгоисты, то обожай себя и в этом, в муках душевных. Пойми, что и в этом ты корыстен.

В конечном счете обеспечить бессмертие души — это тоже корысть. Но лучше будь корыстен так, это все-таки поступательное движение, если не к полному совершенству, то хотя бы к очищению. И у меня, как у всякого человека, есть грехи. Я пытаюсь быть лучше, но не всегда это выходит. Даже чаще не выходит. Но только это может помочь облегчить душу.

1992 г.

Дух разрушительства имеет свое объяснение. Разобрал же народ по кирпичику Бастилию. В символах тоталитаризма заключена большая отрицательная энергия. Хочется ее сбросить. Только как сбросить то, что является твоей историей? Наивна вера, что, разрушая идола, мы освобождаемся от самого явления. Оно было. Оно есть. Оно впиталось в наши поры. И вот орава взрослых людей наваливается на памятник. Сбрасывает с души тяжкий камень. Понимаю. Но хочу спросить: «Полегчало?»

И еще. Ломать мы умеем, делаем это быстро. А построить? Причем за столь же короткий срок и что-нибудь стоящее? Свобода рушить… Как все просто и доступно!

Мы живем сегодня в безвекторном пространстве. То, что вчера выглядело романтично, сегодня — смешно. То, что вчера было хорошо, сегодня — отвратительно. Нельзя долго играть в игры неплодоносные, не дающие результата. Так можно выйти в круг и зайти к себе в тыл. Для меня становится все очевиднее, что страна расслаивается на два края: на людей, у которых существует чувство Родины, я не имею в виду кликуш из числа национал-патриотов, и временщиков, тех, кто живет по принципу «гуляй, рванина», хватай, беги и пропади все пропадом.

В чем ужас сегодняшнего дня? Да в том, что народ склоняют или склонили к мысли, что демократия в России невозможна. И виноваты мы. Так ликовали, так радовались, что вора-то и не заметили.

Наверное, единственный выход — тихо делать свое дело. Видоизмениться, сменить шкуру, делать что-то сверх, хотя душу, конечно, не поменяешь. И от сознания, что ты сегодня неинтересен, что пришли другие, избавиться трудно. С таким ощущением сегодня живут многие. Да, было плохо. Но ведь люди жили, и им не вычеркнуть свое прошлое. И Булгаков жил, и Домбровский, и Шаламов. Вот, вычеркни. Не получится.

1993 г.

Климат бездарных людей сегодня. Все поменялось, причем по строго оборотному принципу — чем бездарнее, тем закономернее, что он окажется поющим или пишущим, или начальником большим. Чем глупее, невежественнее, тем будет выше.

Люди свободы — шиши в кармане держали. Говорили: если бы дали развернуться. Ну, дали вам свободу, вытаскивайте, что у кого есть. Все ящики пустые. Ни у кого ничего нет. Булгаков. Платонов… Им-то режим не помешал состояться. Жить мешал, а писать — нет. Поэтому все эти всхлипы: «В то время…» Оставьте, вы этим покрываете, что вы все пожиже, поглупее, понеобразованнее. «А сейчас нам вот эти мешают». Всю жизнь вам будет кто-то мешать. Таланта нет, ума и таланта.

2002 г.

Грубо говоря, сегодняшний период — проверка на вшивость. Когда разговоры о том, что не пускают, не дают — кончились. И возникает вопрос: а что ты можешь? И выясняется, что не больно густо. И начинаются, как говорит Никита Михалков, интеллектуальные мастурбации. Но когда за этим нет живой жизни никакой… Преломлять можно, что угодно. Надо понять, что есть основа. От чего танцуешь.

2002 г.

Нельзя вставать в потребительскую позу. Люди неленивые, знающие грамоту, не разучившиеся читать, найдут путь борьбы с телевизором, с шоу-бизнесом, с огромным количеством дураков-пророков, которые каждый день выступают по «ящику» и по радио. А кто их спасет? У стада есть пастухи. Пастухи ведут к пропасти. Только если у кого-то проклюнется сомнение: «А может туда не надо?» — и он не пойдет, то сможет спасти самого себя.

2001 г.

Это не сегодня началось. Давно известно, что деньги — зло. Объективное зло. Они растлевают душу, развращают человека, делают его дураком, негодяем. Но деньги были всегда, и при этом рождались гении и жили хорошие люди в большом количестве. Нельзя применить такую простую формулу: отключим телевизор, радио, уничтожим газеты и сразу станем чище. Ничего подобного. Это всегда индивидуальный труд. Не массовый. Массы можно только научить читать, буквы выучить. А заставить массово думать нельзя.

Другой вопрос — направление. Но везде есть ЛЮДИ, везде. Еще живы советские ортодоксальные учителя, которые с некоторой примесью ханжества все-таки сообщают детям нечто важное. Хотя бы про того же Пушкина…

2001 г.

Телевизор у нас унижающий. Не потому что он такой-сякой, аморальный. А потому что пошлый безумно. Пошлый не на уровне голых задниц, а на уровне всех этих улыбающихся пошляков. Меня оскорбляет, что я его наблюдаю. Один сам себе так нравится, особенно когда нападает на знаменитых соотечественников. Но надо же, чтобы кто-то сказал: «Так нельзя, понимаешь? Нельзя!» Ему, поди, и в голову не приходит, что он пошляк. Ведь ежу понятно, зачем нападает. Хочет быть значительным, замеченным…

2002 г.

Печально, умные люди, а занимаются ерундой собачьей. Тревожатся, как бы их не забыли. Зачем? Это все советская демагогия: надо приносить пользу. Не делай вреда, народ тебе скажет спасибо.

Разве это лозунг умного человека: «Хотите жить, как в Париже?» А как в Париже? Как живут в Париже? Кто как. Полно клошаров. В связи с африканизацией Европы там на улицах черт-те что творится. Не пройти из-за говна, прошу прощения.

На полном серьезе такие лозунги не вывешивают.

Это говорит об истинном отношении демократов к народу.

Я не принимал новую постгорбачевскую власть. А люди не понимали, как это можно не любить демократов? Можно. И это совсем не означает, что я разделяю большевистские взгляды. Просто демократы — это не те люди, которых я могу уважать, оценивая их поступки на уровне «хорошо — плохо».

Плохо, что страна обнищала? Плохо. И никакие обоснования тут неуместны. Цель не может оправдывать средства, все это демагогия. Беспризорники — это плохо? Плохо. Проститутки — тринадцатилетние девочки — хорошо или плохо? Плохо. А раз плохо, то, значит, все, что связано с этими людьми, именующими себя демократами — плохо. Значит, они не просто где-то ошиблись, а запальчиво кинули народ, огромную нацию в бездну, пропасть. Не надо было бежать впереди прогресса и кричать: «Мы знаем, куда идем!» Не знаете! Весь мир живет так, а в России надо было по-другому. Как по-другому, не знаю. Я не звал никого в новую жизнь, хотя понимал, что старая остро нуждается в корректировке.

Конечно, как сказал недавно Вадим Непомнящий про все эти знаменитые гайдаровские «будем, как они, научимся…» Не научимся никогда! Вот в чем дело: другая, как это не пошло звучит, ментальность, другое геополитическое нахождение. Миссия и задача России были в том, что она служила буфером между развивающимся Западом и крайне агрессивным Востоком. И на такой огромной территории Восток просто «заблудился». Это, конечно, было неосознанной миссией, но так получилось. И так будет всегда. Потому что, если эта территория станет такой же, как Запад, или такой, как Восток, образуется некая «черная дыра», которая вообще взорвет мир.

Хочешь, не хочешь, но я никогда не ощущал себя «гражданином Советского Союза». Как-то прожил себе и жил. Не было у меня такого ощущения, что я в какой-то семье. А с годами оно появилось. Можно объяснять это постарением, осентименталиванием, но я думаю, что в свое время это происходит у многих. Виной этому, в первую очередь, конечно, разобщенность. Это и на культуре сказывается, и на качестве языка — на всем. И самое главное — это, конечно, наши бедные русские люди, которые остались там, за пределами нынешней России. Там другое, неблагодарное отношение к своим согражданам.

Как ни печально, но все объяснимо. Диалектика, сколь ни банально это звучит. И хаять при этом кого-то — довольно глупое занятие. Узбеки, к примеру, вдруг очнулись: самосознание у них национальное проснулось и все такое, этот момент неизбежен. Или киргизы — так много у них в республике было сделано, так хорошо они говорили по-русски — и вдруг такое отторжение. Пусть не враждебное, но национальное, оно все равно сидит в человеке. И хотя желание как-то воспрять самому за счет других — это, конечно, недальновидно и глупо, но это происходит естественно, как бы само собой. Поэтому не укоришь, такого следовало ожидать.

Не хочется говорить о вещах, которые без конца можно обсуждать — об ущемлении людей не только в национальном плане, но и вообще о бедности, о нищете. Все это общие места. Но в первую очередь это сказалось на состоянии культуры. Мне кажется, что сегодня культурный уровень падает, и не только в бывших республиках, но и в России тоже. Говорят: вот будет экономика, будет и культура… Чушь! С чего это она вдруг возьмется? От нищеты? Бедность, бывает, рождает гениев, нищета — никогда.

У меня в спектакле «Еще раз о голом короле», который идет в «Современнике», есть такой диалог:

— Не учинили мы переворота.

— К победе нас не вывела стезя.

— Мы не учли специфику народа.

— Такой народ планировать нельзя.

Так что в своих прогнозах обломились все глыбы павловские и иже с ними — политтехнологи всех мастей. Русский народ нельзя прогнозировать. Так же, впрочем, как и осколки советского народа, то же самое можно сказать и о киргизах, и о белорусах — обо всех.

В Белоруссии, конечно, будет по-другому, там другой народ. Или возьмем Украину. Ее геополитическое положение рождает такие амбиции! И вроде бы возможности большие, а умения ими распорядиться нет. Кто виноват? У нас всегда — евреи, а там, конечно, москали. Кто же еще? И на этой почве возникает национализм. И в национальные герои выходят Бандера, Мазепа… А Богдан Хмельницкий, конечно, предатель. Вот оно, это самое великодержавие при отсутствии реальной основы. Ну, хорошо, раньше вам москали мешали, но сейчас-то уж никто не мешает, даже русский язык упразднили, а умения как не было, так и нет.

Новое поколение уже не назовешь «другой Россией». Скорее, они будут тем, чем мы хотим называть себя сейчас: граждане мира. Они не будут бояться ассимиляции. Правда, обидно, если забудется русский язык. В нем слишком много русской культуры. Слишком много.