Прыжок леопарда

Глава 10

Организм набирал обороты. После стакана "казенки", наконец, получилось поужинать. Даже руки почти не тряслись. Я поднялся на мостик в приподнятом настроении. Витька стоял на правом крыле с микрофоном наизготовку.

- Последняя марка, - рявкнул тралмейстер.

- Вижу.

Доски еще елозили по воде, а глупыши, клуши, поморники, чайки сбились в большую, галдящую кучу. Сегодня они голодными не останутся! Из пучины таинственных вод светло-зеленым пятном поднимался наш донный трал. А в нем - "Архангельский хлеб", "трящочка", подарочек от деда Нептуна.

Самые голодные птицы рванулись с неба на глубину, за кусками горячей печени. В этот самый момент, что-то меня подхватило и вынесло на крыло. Я чуть не споткнулся о комингс и врезался в капитана. Но он этого не заметил. Наклонясь над фальшбортом, мы оба молили удачу: только б мешок не лопнул, не развязался...

Да, самая азартная в мире игра - это рыбный промысел!

Доски "прилипли" к борту. И вот наконец, огромная "дура" всплыла на поверхность. Эдакая сосиска на шесть дележных стропов, расстоянием от надстройки до полубака. Сейчас небольшой излом - и плакали наши денежки!

Улов подтащили к борту и сыграли аврал. Тащили мешок, как репку в известной сказке: и грузовыми стрелами, и гаком через турачку, но больше - "пердячим паром".

Я потом специально справлялся, ходил, пересчитывал бочки: с учетом усолки, утруски, за минусом голов и кишок, у нас получилось чистых семнадцать тонн.

Судно легло в дрейф. Все свободные от вахт и работ махали ножами. Вышел к тралу и капитан. Он ловко пошкерил четыре трещины, разрезал у них желудки и пристально осмотрел содержимое. Потом встал за общий конвейер. Витька тоже не пальцем деланный, сразу видно - ученик Севрюкова.

Я встал перед ним на рубку. Под левой рукой резиновый круг, в правой - головоруб. Это массивный топор с очень короткой ручкой и очень широким лезвием. Хватаешь трещину за глаз, давишь под нижнюю челюсть, пока не раскроет жабры - и вжик! Движение от себя - надрезаешь колтык, движение на себя - легким косым ударом лишаешь ее головы.

Дело довольно простое, вот только таких "вжик" должно быть не менее сотни в минуту. Иначе получишь в морду. Хороший рубщик должен обеспечивать рыбой, как минимум, трех человек. Недаром в ходу анекдот с бородой. Хохол в деревню письмо пишет: "Мама, папа! Я теперь матрос первого класса. Рублю сто двадцать голов в минуту. Заработаю кучу денег и приеду в деревню в отпуск". А те ему отвечают: "Сынок! Поезжай лучше к теще в Киев. В нашей деревне тебе работы - от силы на пять минут".

- Слышь, морконя? - сказал капитан, вытирая лоб рукавом. - С меня причитается.

- Спасибо, уже не надо, - ответил я совершенно искренне, - все ненужное вымыто потом. Разве что завтра, для аппетита?

- А ты все равно зайди.

Через два с половиной часа на палубе было чисто. Матросы смывали за борт остатки кровавого пиршества, рыбмастер возился с бочками, а боцман майнал их стрелами в трюм. Мы снова поставили трал, утюжили все тот же квадрат.

На вечернем совете подбивались итоги дня. Короткие выступления по ранжиру: за начальником промрайона - капитаны судов промразведки, за ними - "Тралфлот" и далее, по нисходящей. Мы - колхозники - в последнюю очередь. Картина у всех одна и в целом, довольно безрадостная:

- БМРТ "Лунь": квадрат 1134, глубины 400-650, скорость полтора-два узла. За три с половиной часа - две с половиной тонны.

Громче всех плакал наш Витька. Дескать, порвали трал, стояли, чинились. Сейчас, мол, меняем квадрат в поисках рыбы. Насчет этого он молодец: "если хочешь жрать за двух - не лови хлебалом мух!" А то налетят конкуренты пестрой, голодной стаей, установят рекомендованные курсы тралений. И ходи между ними, как Бобик на поводке - никакого тебе творчества!

Эфир опустел. Мы с капитаном остались одни. Он с опаской отодвинулся от приемника, как будто бы там, на той стороне эфира, кто-то сможет его случайно подслушать и вполголоса произнес:

- Наша рыба мигрирует на "Медвежку". Я проверил желудки и сверился со старыми записями. Даже помню примерный маршрут. Севрюков в таких случаях "садился на голову" стае. Может, и мы попробуем?

Так и сказал: "мы попробуем" - мелочь, а, черт побери, приятно!

- Ладно, - озаботился Витька, - пойду, накажу штурманам, чтоб языком с корешами не трекали...

Вот так мы и работали: черпали из глубин по потребности и пахали, как прокаженные - без бани, без нормального сна. Иной раз десять раз передумаешь: то ли сходить на ужин - то ли поспать лишние полчаса? Прошло каких-то семь дней, а из трюма достали последнюю тару. Рыба шла, перла, как ненормальная, а мы ее пластали "под соль" и бондарили в бочки. На "помойке" у Медвежьего острова такая удача - редкость. Матерясь, чтоб не сглазить, боцман наращивал рыбный ящик и расширял запасной рыбодел. На палубе круглосуточно стучали ножи. Даже погода ни разу не подвела. Короткое полярное лето чтило нас своей благосклонностью: плюс четыре по Цельсию, в море легкая зыбь, в небе незаходящее солнце. Что еще надо советскому рыбаку?

А потом подошел норвежский "вояка", погрозил спаренной пушкой, выслал катер с комиссией на борту. Оттуда, пожалуй, все и пошло! Эх, знать бы, где упадешь!

Этих инспекторов мы давно уже знаем. Примелькались за годы работы. Бабенка лет тридцати, да два молодых парня. Все в ярко-оранжевых комбинезонах, с улыбками на всю морду. По-нашему ни бум-бум! Не хотят, охломоны, приобщаться к великой культуре!

Я выступал в качестве переводчика.

- Please keep your trawl! - глядя на капитана, по-английски сказала Кристин.

- Трал подымай, Виктор Васильевич! - смеясь, продублировал я, обнимая ее за задницу. И шепнул в покрасневшее ушко, - Крыся, пойдем в каюту? У нас целых сорок минут!

Крыся не против. Ей нравятся русские мужики: несчастные, "измордованные ГУЛАГом". Она прижимается ближе. Где-то там, под холодной синтетикой, трепетно бьется сердце норвежского офицера. В другое бы время, в другой обстановке - она б с дорогой душой! Но нельзя - подчиненные "вломят". Мне тоже нельзя, но я бы рискнул! Поистине, этот мир полон условностей!

Ее подчиненные со складными линейками давно копошатся на палубе: ныряют в ящик, оценивают улов, тщательно вымеряют средний размерный ряд. Тупая, бессмысленная работа. Русский мужик не стал бы уродоваться: написал бы что-нибудь "от балды". Дураку ясно: трещины что надо, одна к одной!

Витька все замечает.

- Скажи своей сучке: сейчас подниму! - вздохнул он и дал три звонка.

Капитан на рыбацком судне - не великая шишка. Вот сейчас, например: окажись в трале "рубашка" - кусок мелкоячеистой дели - и быть нашему Витьке в следующем рейсе опять матросом. Вот так вся карьера: чреда падений и взлетов.

Наш трал был в полном порядке. Не подкопаешься: размер ячеи - семьдесят восемь. Это на три сантиметра больше, чем надо. Вот только рыбы в нем было до неприличия мало: тонна от силы.

Я, конечно, сказал все, что думаю: и об этой норвежской женщине и обо всех ее близких родственниках. Крысю перекосило. Что-то из русского матерного, она поняла.

- Mister captain!

- Господин капитан, - перевел я с английского.

- Вы вели незаконный промысел в экономической зоне Норвегии. Прошу подписать протокол.

- Нет! - Витька покачал головой. Эту фразу он выучил наизусть от длительного употребления всуе. - Наше правительство не признает законность этих границ.

- Так и запишем, - привычно кивнула Кристин, - от подписи отказался. Разрешите фото на память?

Через десять минут гости убыли восвояси. "К едрене матери на быстром катере". Новая вахта поставила трал.

- Ну-ка глянь!

Брянский склонился над эхолотом. Под пером самописца дымилась бумага. Черные, жирные линии у самого дна сложились в неровный прямоугольник.

- Что скажешь? - спросил капитан, потирая руки.

- Что скажу? - "обломал" я его. - Пока не поздно, сворачивай, иначе порвемся. Это не рыба - это затонувшее судно.

Вахтенный штурман метнулся к штурвалу:

- Полный ход, десять градусов вправо!

Как ни странно, на палубе никто не расстроился. Кое-кто даже обрадовался. Матросы ведь тоже люди. Им на промысле тяжелее всего. Несмотря на рыбацкую одержимость, каждому хочется отдохнуть.

Даже Игорек улыбался:

- Антон, включи, пожалуйста, музыку - все веселей!

- Ладно, включи, - разрешил капитан, - ну, как на такого сердиться?

Я смотался в "трансляционную". Поставил кассету, щелкнул тумблером "Верхняя палуба". Над просторами громыхнуло:

"Было время, был я беден

Без причины, просто так..."

Ушла рыба, мать ее за ногу!

На вечернем совете "прорезался голос" у начальника промрайона:

- Отношение к учебным тревогам на судах "Севрыбы", прямо скажу, безобразное! "Прошу обратить внимание... принять меры... усилить контроль..."

Чего это он? - еще не конец месяца?

Наконец, ФНП выдохся:

- Я вот тут, подготовил циркулярную радиограмму, - произнес он довольно мстительно, - ясность, исполнение подтвердить!

- Что делать-то будем? - мрачно спросил Витька, - добираться здесь, на помойке, или опять в поиск?

- Сходи-ка ты, пару часов вздремни, - посоветовал я. - Утро вечера мудренее...

В радиорубке пришлось просидеть добрых четыре часа. От имени капитана, я подтвердил прием циркуляра, потом "наведался на Мурманский радиоцентр: там было для нас что-то срочное. Со связью в районе "Медвежки" всегда хреновато, но телеграммку я выцепил:

АИ-0039 КМ Брянскому=

Получение настоящей срочно следуйте Мурманск тчк Аренда норвежской фирмой "Joachim Grieg", Bergen.

Везет дуракам и пьяницам! Здесь каждое слово на вес золота: что такое "аренда норвежской фирмой" знает даже ребенок - это валюта!

Я поднялся на мостик. Осчастливил старпома. Хотел позвонить капитану, но Петрович отговорил:

- Что зря человека будить? Через двадцать минут подъем трала - проснется и сам. Иди-ка, "добытчик", в люлю. На тебе уже морды нет! Посмотри на досуге в зеркало - это же тихий ужас!

Я добрался до "люли" и мгновенно "отъехал"...

Но поспать так и не довелось. Тишина взорвалась, по мозгам шибануло наотмашь! Я подпрыгнул на койке. На тоненькой переборке, в районе моей головы, надрывался звонок громкого боя. Три длинных сигнала: буква "о" - "спасательный круг" - человек за бортом!!!

- Да что ж ты, скотина?! - я думал, что это старпом ударно проводит в жизнь указания ФНП и так возмутился, что чуть не заплакал.

- Вставай! - дверь решительно распахнулась. - Игорь Баранов утоп!

Такое не опишешь красиво. Все захлестнули эмоции. В чем был, я помчался на палубу. Там уже гомонила толпа. Внизу, на воде, болтался спасательный круг. Кто-то из сопливых мальчишек водил по воде багром - пытался его достать. С фальшборта прыгал стармех, обвязанный вокруг пояса веревочной боцманской выброской. Я поднял с палубы что-то тяжелое и сиганул следом.

Когда человек тонет, тело его "зависает" метрах в трех-пяти от поверхности и остается там, пока не начнется процесс разложения. Раздувшись как бочка, оно всплывает, но ненадолго. Лопается желудок, что-то еще внутри - и море берет свое.

Так должно быть всегда, но так не было: внизу подо мной стремительно падало вниз что-то оранжево-желтое, по цвету напоминавшее рыбацкий костюм Игоря. А дальше, на глубине... холод... смерть... зловещая, темная, беспощадная масса. Оттуда, из бездны, вырвалась черная точка и, ускоряя движение, пошла на меня. Мелькнула у глаз... ударила по коленке. Я выронил ставший ненужным железный лом, в висках застучало. Метрах в трех от меня выгребал на поверхность Леха Рожков с глазами, полными ужаса. Высоко-высоко над его головой изгибалась кромка воды.

Я был босиком, в трусах и летней тельняшке. Это, наверное, и спасло. Теряя сознание, я вцепился руками в нижнюю ступеньку штормтрапа. Вместе с нею меня и выдернули.

- Тащите, тащите стармеха! - орал я, хлебая воздух, как будто не видел, что он уже рядом со мной.

Леха был в полном ауте. Его растирали одеколоном, давали понюхать ватку с нашатырем...

- Я оперся на чьи-то руки. Сделал шаг на чужих, деревянных ногах и зашелся в приступе рвоты. Когда с глаз сошла пелена, громко захохотал: как детский кораблик у игрушечной пристани, о борт СРТ колотилась... рабочая каска Игоря! Так это ее я так испугался?!

И вдруг... иссиня-черное мощное тело бесшумно скользнуло по гладкой поверхности. Мне оно показало только широкую, плоскую спину с четко очерченной выемкой позвоночника и сравнительно небольшим плавником. Скользнуло - и без всплеска ушло в глубину...

Касаток, акул и китов, причем, самой различной "модификации", я в своей жизни видел достаточно. Скажу вам, как на духу: это не то!

Я все понимаю: да, люди не рождаются с плавниками. Да, они не бывают метров под десять ростом и, как минимум, два в ширину. Прошу вас, не смейтесь над моряком, склонным к "зеленому змию". Но мне до сих пор кажется, что это была спина человека. Вот режьте меня, бейте, но это была спина человека!

А тогда я подумал, что рядом со мной Игорь. Вернее - его душа. Что она захотела со мной попрощаться и за что-то сказать: "прости". Как мог я, безбожник и матершинник, даже удумать такое?!

Потом меня завернули в теплое одеяло и оттащили в каюту. Я выглушил "из ствола" остатки трофейного спирта и уснул. Лишь только проснулся - увидел под носом стакан. Его протягивал "дед", сидевший на ящике с водкой. Мы долго молчали и пили не чокаясь, пока не дошли до черты откровенности:

- Ты тоже видел... там, в глубине, или мне оно показалось?

- Как все случилось? - спросил я, отодвигая стакан.

- Мы с капитаном на мостике были, - тупо бубнил Леха, уставившись в одну точку. - Глупо так обосрались... на ровном месте. Подняли последний трал, тонны три засыпали в ящик и - полным ходом - на Мурманск. Рыбмастер пошел бочки бондарить, а лебедку не разъединил. Старший майор с матросами трал привязали, сняли доски с цепей. Стали их крепить по-походному. Гачок завели, затянули петлю на турачке... Игорь стоял на нижней подборе, за фалом следил, чтоб случайно надстройку не поцарапать. Сам же и крикнул: "Давай!"... Ну, боцман и "дал"! Рванул за рычаг - подбора, как та рогатка, и стрельнула Игорьком. Гаком по голове - и за борт. А судно на полном ходу. Капитан сразу на разворот, вышел в нужную точку. Боцман кинул спасательный круг. Довольно удачно кинул. Метров десять всего надо было доплыть. А Баранов не смог. Меньше минуты на воде продержался: в метре от круга как закричит - и камнем на дно!

Аренда наша закончилась не начавшись. Трое суток мы рыскали галсами в этой проклятой точке - искали Игоря. Свидетельство о его смерти писали и вновь переписывали. То перепутаем отчество, то не сходится время, то сотые широты...

Витька был задумчив и строг. Это первый "исход гранит" в его профессиональной карьере. Из Архангельска, Мурманска и Москвы нас бомбили гневными телеграммами. Мы, как могли, отплевывались, пока не вошли в порт.

У причала "Норильск" уже ждал другой капитан - Сергей Павлович Мачитадзе. Комиссия сменяла комиссию: допросы, свидетельства, подписи. Четверо суток Витька сдавал дела, потом его отправили в отпуск, подальше от начальственных глаз.

На следующий день из Тамбова приехал брат Игорька за вещами и документами. Звали его, как и меня, Антон.

Мы с тезкой укрылись в матросской четырехместке, пили и плакали. Я все ему рассказал. Все, кроме того, как мы с "дедом" прыгали за борт и что под водой увидели.

Естественно, прозвучал главный вопрос:

- Кто виноват?

- Формально, или по правде?

- По правде.

- По правде - сам Игорек. Он ведь в рейсе матросом был, а матросов не допускают к лебедке.

- Но он же тралмейстер, мореходку заканчивал?

- Если тралмейстер - помни, что ты тралмейстер и следи за режимом работы лебедки до самого последнего жвака. Игорь... он ведь всех приучил, что лебедка всегда на нем.

- Он ведь совсем не умел плавать, - давился слезами Антон, сидя на койке брата, - зачем он пошел в море, зачем вообще выбрал такую профессию?

- Я тоже совсем не умею, но разве это причина? Если что - в Арктике не поплаваешь. Тот, кто умеет - тот дольше мучается. Конец все одно один: без могилы, без отпевания...

- Почему без могилы? - удивился мой тезка, - брата похоронили.

Тогда удивился я:

- Где?

- В Тамбове, на кладбище.

- Да ты что?!

- Серьезно. Мать со свидетельством в церковь пошла, к батюшке. Все ему рассказала. Так, мол, и так: в Мурманск на пенсию не наездишься. Да и кто меня вывезет на место упокоения? Батюшка вынес какой-то сверток, завернутый в белую тряпочку и наказал: "Схороните в гробу. Это и будет могила вашего сына. У Бога земля одна".

...С пьяной, распухшей рожей, к Селиверстовичу я не пошел. Он тоже был деликатен. Не беспокоил, не кантовал. Был еще долгий, трехмесячный рейс, на нервах, на автопилоте. Мы загорали на южном побережье Шпицбергена, когда просочился слух о том, что нашли Игорька. Дескать, какой-то "Омуль" Беломорской базы гослова достал его донным тралом. Тело было без правого сапога, лицо объедено рыбами. Опознали его в порту, по одежде. Но в Тамбов Игорька почему-то не повезли. Схоронили за счет "конторы", на кладбище Дровяного. Совсем недалеко от "Двины".