Прыжок леопарда

Глава 20

Началось с казуса. Теплоход "Воркута", с которого я был почему-то изгнан, грузился сырой картошкой на Бакарице. (Есть такой грузовой район в безразмерном порту Архангельска). Ожидался рейс на Дудинку, в рамках "северного завоза". Меня же призвали в контору, пред светлые очи товарища Брилина. Сам старший инспектор с сарказмом и выражением читал докладную записку годичной давности, отправленную вдогонку за мной:

"...В ночь с третьего на четвертое мая принял участие в коллективной пьянке, в результате которой был избит артельщик Воробьев. Как представитель среднего комсостава, не только не принял мер по наведению должного порядка на судне, но и сам дважды ударил артельщика по лицу..."

Я слушал начальство с должным почтением и мысленно недоумевал: почему только сейчас этому делу дан ход, ведь все давно утряслось?

- Гнать таких надо, Виктор Федорович! - сказал молодой подмастерье, сидевший в углу за столом.

- Да куда ж его выгонишь, молодого специалиста? - поморщился Брилин, - разве что в "Портофлот", матросом? А ну, напиши командировочное.

Клерк подобострастно хихикнул.

- Знаешь, где их контора? - инспектор по комсоставу перевел на меня осуждающий взгляд. Не дожидаясь ответа, решил пояснить. - Чешешь отсюда в сторону морского вокзала. Третий дом от угла - твой.

В "Портофлоте" меня уже ждал инспектор по фамилии Маленьких. Я случайно обмолвился, назвал его "начальником службы связи" и мне сразу же предложили присесть. Кабинет, как я понял, был у хозяина местом "неходовым". Он долго копался в столе - разыскивал нужный бланк, смахивал паутину с подушечки для печати, но это его нисколько не раздражало.

- Что тут у вас за пожар? - спросил я, как равный равного. (Инспектор относился ко мне вполне дружелюбно - он был действительно рад, что я вовремя подвернулся).

- Ох, не спрашивай, - запричитал Маленьких, - радист-то у нас на буксире непьющий совсем. А тут с женой поругался. Ну, и загремел в медвытревитель, а оттуда - транзитом - аж на пятнадцать суток...

- Радист?! - изумился я. - А откуда на буксире радист?

- Дык как же? - в свою очередь, изумился инспектор, - он же на "Буране" работает! Ах, да, ты же не в курсе.

После прослушанной лекции я прочно усвоил наиболее важные постулаты. Разномастных посудин в "Портофлоте" много, а радистов всего два. Оба они работают на "Буране", поскольку "Буран" не столько буксир, сколько "пайлот бот". Специфика его деятельности отличается в лучшую сторону от серых будней чумазых собратьев. Он стоит на лоцманской вахте у приемного буя, встречает и провожает океанские корабли. Если судно следует в порт, оно берет на "Буране" лоцмана. Если выходит в море - возвращает назад. Потому что не каждый штурман знает повадки реки и рискнет в одиночку пройти незнакомым фарватером. Приемный буй далеко от Архангельска, у острова Мудьюг. В зависимости от погодных условий, связь на УКВ бывает и не проходит. Вот тогда будят радиста и просят включить передатчик. В общем, возят его, как огнетушитель, "на всякий пожарный случай".

Оставшийся день прошел у меня под знаком злополучной командировки. Какая-то черная полоса! Направление на буксир нужно было отдать капитану в течение суток с момента его подписания, иначе запишут прогул. Я старательно обрывал телефоны лоцвахты, диспетчерской портфлота и капитана порта. Все тщетно: "Буран" был "только что здесь", но никто не мог уточнить главное: где конкретно и как можно его поймать?

К концу рабочего дня удалось, наконец, выяснить, что проклятия, посылаемые мной на его железную голову, возымели неожиданный результат: "Буран" сломался. Да так крепко сломался, что, как передали по телефону, "в море больше не выйдет, а будет работать плавучей теплоэлектростанцией".

- Позвоните через пару часов, - обнадежил начальственный голос, - будем что-то решать.

Двушки кончились. Весь в расстроенных чувствах я поплелся в "Гостиницу моряка", благо там телефон всегда под рукой, и случайно встретил отца.

- Есть работа, Антон.

- Какая работа? - у меня направление на буксир.

- Вот я и сказал: есть работа. Вот Жорка освободится и пойдем... побеседуем.

Я закрутил головой. Устинов стоял в телефонной будке и с кем-то оживленно болтал.

- Ты помнится, говорил, что хотел бы работать на судне финской постройки, - ехидно сказал шеф. - Так вот, этот "Буран" - стопроцентный чухонец по праву рождения. Ты даже не представляешь, сколько трудов положено, чтоб воткнуть тебя на него. Так что поставишь Жорке бутылку.

- Что ж это он так неосторожно, - спросил я сварливо, - буксир поломал, подвел меня под прогул?

- Тогда квиты. Предлагаю заодно и поужинать, - в отличие от меня, отец ни капельки не расстроился.

"Шабашка" подвернулась непыльная. Нужно было "проверить на вшивость" капитана теплохода "Кондор". Не какого-то там рядового иностранного моряка, а любимого сына большого босса из Гамбурга. Наряду с "Кондором", его фирма владела еще тремя пароходами той же серии. Все четыре стояли на архангельской линии, трелевали на Запад русское "зеленое золото".

Причиной внимания солидной конторы к сыночку старого бюргера, стал нелепейший случай. Во время последней погрузки "Кондора", на борт, вместе с пило лесом, тайком проник человек - не то беглый зэка, не то диссидент. (Шеф помнится, еще пошутил, что все население нашей страны делится на "де сидентов" и "ниде не сидентов").

Так вот, этот хмырь оборудовал в трюме "лежку" с запасами еды и питья и сидел там безвылазно трое или четверо суток. В общем, обвел вокруг пальца и пограничников и таможню: "Кондор" досмотрели, он спокойно ушел в море, благополучно покинул морские границы СССР. И стал бы наш соотечественник "гражданином свободного мира", если бы не курил. Папиросный дым уловили чуткие датчики автоматической системы пожаротушения, и в горле Белого моря подозрительный трюм автоматически заполнился углекислотой. До Гамбурга довезли лишь зловоние.

Германская сторона хранила молчание. Заявления ТАСС тоже не было. Посольства сошлись во мнении, что это "курьезный случай". Но по линии КГБ поступил тревожный сигнал, у кого-то возникла версия, а версии, даже самые сумасшедшие, в нашей конторе принято проверять. И мне предстояло войти с объектом в контакт, извлечь из его извилин все, что касается данного случая, а попутно проверить: есть ли в этих извилинах хоть что-нибудь полезное для страны?

Об этом, и о многом другом мы неспешно беседовали в верхнем зале ресторана "Двина". На эстраде рассыпал барабанные дроби Саша Блюм. Олежка Курач пел песню "про лебедей". Через столик от нас любезничал с официанткой мой капитан Юрий Дмитриевич Жуков. Ему было некогда: рядом "блевал стихами" его закадычный друг Сенечка Лебензон - зав. отделом поэзии "Правды Севера". Это он подарил всему миру знаменитую серию хулиганских четверостиший про "сэра Гордона", "атамана Козолупа" и "футболистов, снявших бутсы". Но слава пришла к нему совершенно с иной стороны: под Семеном, страдавшим грудной жабой, однажды померла баба. Увидев его, знающий человек просвещал собутыльников:

- Это тот самый!

...Стихи родились сами по себе. Я не выдержал, прочитал:

Обсуждая это стихотворение, мы крепко поспорили. Отец сказал, что оно никуда не годится, так как попахивает антисоветчиной. Жорка - тот, как всегда, своего мнения не имел. А меня такое зло разобрало! Хлопнул стакан, и выдал:

- Ни хрена вы оба не понимаете! Это поэзия будущего, здесь духовное граничит с материальным.

Тут уже Жорка, на пару с товарищем Векшиным обвинили меня в поповстве.

Я тогда взял и сказал:

- А мысли читать? Это вам что, социалистический реализм? Был бы я не нужен конторе, вы бы меня, наверное, на Колыму упекли. Мужики, посмотрите вокруг и придите в этот же ресторан лет через пять, или десять. Кого-то давно нет на свете, кто-то уехал. Совершенно другие люди, обстановка другая, музыка. Скатерти на столах износились - их взяли и заменили. Зеркальную стенку и вовсе снесли. И тогда, через десять лет вспомните этот вечер! Все, что сломают, снесут, уберут останется жить только лишь в вашей памяти, в виде незримых духовных образов.

И чего это я так психанул?

- И откуда такая туфта в твою голову забралась? - сердито спросил отец, а потом замолчал, задумался.

Его проняло. Жорка тоже притих. Да и я по-другому взглянул на все, что происходит вокруг. Будто бы запоминал навсегда.

Ох, допек меня этот "Буран"! Весь вечер я думал только о нем. Чувство долга мешало расслабиться и разгуляться по полной программе.

В диспетчерской портофлота никто ничего не знал. Я

позвонил через час. Потом еще через два часа. Потом еще и еще...

Ближе к полуночи телефон возмутился:

- Вы где это пропадаете? Вместо "Бурана" на лоцманской вахте будет работать "Молотобоец". Он ждет экипаж у причала на Красной Пристани.

. От ресторана до памятника Петру пятнадцать минут неторопким шагом, но я все-таки опоздал. От берега по касательной, раздвигая ледяную шугу, уходил, разворачиваясь, буксир. Что толку играть в Робинзона: орать и махать руками? - тебя все равно не услышат. Поэтому я достал из-за пазухи бутылочку водки и поднял над головой. Меня тут же заметили:

- Ты кто такой?! - громыхнул над полуночью хриплый, свирепый голос.

- Начальник радиостанции, - пояснил я, особо не напрягаясь, поскольку именно эта должность была указана в моем направлении.

- А, начальник! Тогда погоди, щас причалим!

На мостике, в одиночестве, стоял человек в черной фуфайке, стоптанных сапогах и сдвинутой на затылок шапке-ушанке. Редкие белесые волосы на огненно-красной лысине лоснились от пота. Лицо его было гораздо свирепей, чем голос: широко посаженные глаза водянистого цвета, хищный, переломанный в нескольких местах нос. В левой ноздре с твердостью восклицательного знака застыла сопля. Две волевые морщины сбегали от крыльев этого носа к уголкам кривящихся губ. Венчала картину трехдневная, опять же, белесая с рыжим, щетина.

Это был Геннадий Михайлович Зуев. О том, что наши морские дороги переплетутся в будущем, мы оба еще не знали.

- Почто стоим? - поинтересовался я, вручая ему направление.

Он небрежно сунул бумажку в карман. Даже не прочитал.

- Повариху ждем. Отпрашивалась до девяти вечера. Уже половина двенадцатого, а ее, сучку, как будто мужик гвоздями к стенке прибил. Ты что это там доставал из кармана?

Я поставил бутылку на штурманский стол.

- Наливай!

- "Молотобоец" - я "Радио-двенадцать", - громко сказала УКВ-радиостанция "Корабль-2", - где вы находитесь?

- Проходим Соломбальский рейд! - браво отрапортовал капитан, доставая из рундука пару граненых стаканов.

- Запарка, Михалыч! Когда тебя ждать на Березовом Баре?

- Минут через сорок управимся!

- Вас понял, до связи! - тангента довольно хрюкнула.

- До связи... э-эй, у нас так не наливают!

Последняя фраза относилась уже ко мне.

- Умные головы, - пояснил капитан, - граненый стакан в конструкторском бюро проектировали и тещин ободочек предусмотрели. Так что лей пока не заполнятся грани!

Выпили. За неимением прочего, "закусили мануфактурой".

- Ну, что, начальник? - ухмыльнулся Михалыч. - Давай, становись на руль!

- Ха! Для моряков - это пыль!

Пыль то оно пыль, но даже в простеньком деле нужно иметь свой хист. До меня это сразу дошло. Вести пароход, сверяясь с магнитным компасом, может только матрос первого класса. Кто не верит - пусть попробует покрутить оба указательных пальца навстречу друг другу. Ты руль повернул вправо, а картушка съезжает влево! "Крутить" - это полбеды. Нужно еще и посматривать в иллюминатор: не зашибить бы кого! В общем, без стакана не разберешься. Буксир в моих нетрезвых руках рыскал неровной собачьей рысью.

- Что, на руле стоять больше некому? - сделал я тонкий намек после двух безуспешных попыток выровнять курс.

- Так на ногах уже никто не стоит. Я тут, механик - в машине. Все остальные "бит он зе винд", уроды! Что там с нашим Морконей стряслось? - Михалыч перевел разговор на другую тему, и сделал это довольно мастерски. - Осторожней на поворотах! Держи враздрай вон тому судну!

- Забухал ваш Морконя. В вытрезвитель попал. А оттуда уже - на пятнадцать суток... это как понимать, "враздрай"?

- Враздрай - это значит. держи между судном и берегом... на сутки попал, говоришь? Ты смотри, человеком становится. Я всегда говорил, что у нас, в "Портофлоте", даже судовой кот должен быть разгильдяем!

Справа по борту терялся в тумане ровный кильватерный след какого-то мелкосидящего судна. Вода под шугой дымилась на легком морозце.

- Может, по этому следу пойдем? - предложил я, а про себя подумал: все будет полегче.

- Давай, по этому, - согласился Михалыч.

Кажется, я немного переложил руль и вышел правее. Стакан упал со стола и разбился. Бутылка не пострадала, ее подхватил на лету капитан. Буксир по инерции перевалил через невидимый глазу барьер, на несколько метров продвинулся дальше и, хоть машина работала "самый полный назад", сиротливо застыл на месте.

- Вот черт! - огорчился Михалыч, - в самый отлив угораздило! Машина - мостику! Давай-ка еще назад, самый что ни на есть полный!

За кормой вскипали пенные буруны, но мы почему-то не двигались.

- "Радио-6" - "Молотобойцу", - капитан переключился на рабочий канал, подальше от посторонних ушей, - выручай, Петрович.

- Понял тебя! - отозвался эфир. - Буксир "Октябрь", катер "Бакарица", вы там рядом, помогите Михалычу!

Вокруг нас зашарили прожектора. Кто-то не выдержал,

чертыхнулся:

- Глубоко сидит! Близко не подойдешь, сразу рядом

пристроишься!

- "Радио-6" - "Радио-12", - в голосе диспетчера "Портофлота" прорезались обертоны профессионального нищего, - где там "Молотобоец"?

- Да здесь он, у Красной пристани, на мели.

- Это как на мели? На какой Красной пристани? Он же сорок минут назад Соломбальский рейд проходил! На пляж потянуло, кого-то, позагорать?! Ну, кто-то у меня точно позагорает!

- Ты что там, салага, языком своим ляскаешь?! - взвился Михалыч. - Засунь-ка его в задницу!

- Но, но! Ты это мне прекрати, слышишь?!

- А я говорю - в задницу!!! - капитан покраснел и сжал кулаки. - Всем спать!

"Всем спать" - это уже относилось ко мне.

Меня разбудил пронзительный женский визг. Наверное,

пришла повариха и стала качать права. Каюта, в которой я отдыхал, была маленьким закутком между мостиком и радиорубкой.

- Просыпайся, начальник! - проревел Михалыч за переборкой.

Я встал и продрал глаза. Брезжил рассвет. В невнятном свете уличных фонарей падали хлопья снега. Наверное, ночью во время прилива буксир самостоятельно снялся с мели и стоял теперь у самого Морвокзала, поближе к начальству. Капитан прихлебывал кофе со сливками - сгущенный концентрат, разбавленный кипятком. Ушанка была по-прежнему сдвинута на затылок. Из-под нее задумчиво свисали на лоб рыжие волосы. Увидев меня, Михалыч достал и кармана фуфайки бутылку, которую мы не допили вчера.

- На вот, опохмелись, прочитай и поставь свою подпись, - он протянул мне пустой стакан и листок машинописного текста.

- А ты?

- Нельзя. Комиссия скоро приедет. Вызвали водолазов, будут осматривать днище и во всем разбираться.

Я углубился в чтение: из написаной от моего имени объяснительной, вытекало, что буксиром управляли трезвые люди, искренне болеющие за дело. "Молотобоец", ведомый твердой рукой, хорошо "слушался руля". Машина работала самым полным вперед. В общем, ничто не предвещало беды, но в 1 час 13 минут внезапно налетел снежный заряд. Это случилось в опасной близости от следующего навстречу груженого теплохода. В условиях нулевой видимости, во избежание столкновения, буксир вынужден был отвернуть влево, машина отработала "самый полный назад" и сразу же - "стоп". Но погасить инерцию так и не удалось. Предотвратив возможную аварийную ситуацию, "Молотобоец" сел на песчаную мель, с которой во время прилива снялся самостоятельно. Повреждений нет. Действия экипажа предлагалось признать героическими и требующими всяческого поощрения.

- Думаешь, нам поверит? - спросил я, проставляя автограф.

- А куда они денутся? - усмехнулся Михалыч. - Тут главное в вахтенном журнале все грамотно расписать. Принять меры им, конечно же, будет надо. Но и работать кому-то надо? А тут, для меня и для них надежная отписка - стихия. Что с нее взять, со стихии? Премию, понятное дело, не выдадут, но и разжаловать не разжалуют. Не за что. И заменить некем. Ну, промурыжат пару денечков на берегу... только я все равно уйду! Надоело! Торчишь тут среди пацанов, шпыняют тебя как шавку. А я на морском спасателе капитаном раньше работал. Так что, спасибо тебе, начальник!

- Я ж не хотел...

- Нет, на полном серьезе спасибо! Сам бы я не ушел, толчок нужен был. Пока можешь быть свободен. Комиссия - песня долгая. Потом еще водолазы днище осматривать будут... В общем, раньше обеда здесь тебе делать нечего...

Встретить первым капитана "Кондора" мне тогда так и не удалось. Как говорил Михалыч, стихия! На лоцвахте за нас отдувался буксир "Рудокоп". Немецкий лесовоз получил у него лоцмана, безопасно вписался в Бакенские, Переваловские, Устьянские, а также другие створы и ожидал теперь своей участи на Соломбальском рейде. Интересующий контору объект забронировал "люкс" в гостинице "Юбилейная".

Жорка "застолбил" номер напротив. Из Москвы нам прислали три портативных магнитофона и большую коробку с микро-кассетами: только трудись!

Мы и трудились. Вместе с немцем я уходил на его работу, вместе с ним отдыхал в ресторане, вместе с ним возвращался в гостиницу. Устинов был рядышком, на подхвате. При первой возможности я, как клещ, впивался в наивный тевтонский разум, черпал оттуда полною чашей и часы напролет надиктовывал в микрофон обитавшие там мысли. Пробовал даже путешествовать по его сновидениям. Но кассет оставалось мало. Шеф сказал, что сны - это перебор. Материала хватает на один хороший шантаж, Вот только история с беглым зэком, как он и предполагал, оказалась чистейшей случайностью.

Теперь, когда капитан отдыхал, мы с Жоркой до одури резались в карты, вспоминали забавные случаи из его и моей жизни. Не без этого, выпивали. Он меня слегка опасался, но виду не подавал. И, если беседа хоть краем касалась его секретной работы, я сразу же "натыкался на стенку". По-моему, Жорка был закодирован.

Расстались мы с ним, опять же, друзьями. Я всегда интересовался у шефа успехами Жорки, не забывал передать привет. Шеф даже как-то обмолвился, что Жорка теперь курирует резидентуру где-то на юге Франции и даже достиг почетной ступени в масонской ложе "Права человека".

Что-то, наверное, в этой жизни не так срослось, если мой закадычный друг возглавил облаву по мою душу. Эх, Жорка, Жорка! Кому ж теперь верить?