Псалмы Ирода

15

После того, как Джеми исчез, Бекке показалось, что холода наступили куда более сильные, чем были в это же время в прошлые годы. Когда ей приходилось бывать во дворе, она никак не могла решить: это ощущение — всего лишь еще один призрак, порожденный ее собственным мозгом, или и в самом деле климат изменился? Она бегала туда-сюда по разным хозяйственным делам, но чувство, будто нечто мрачное опускается на весь Праведный Путь, как если бы Баба Фила набросила на него свой разросшийся благодаря ее сверхъестественным силам до невероятной величины плащ, непрерывно усиливалось.

— Что с тобой, девочка? — Этот вопрос мать задавала ей все чаще и чаще, пока дни складывались в недели, а недели свивались в пучки месяцев. Какая-то часть души Бекки требовала, чтобы она бросилась к ногам матери и выплакала свое горе, а другая часть, отрастившая на себе прочную скорлупу, шептала ей, что в задаваемых матерью вопросах недостает настоящей материнской заботы.

«То бледное вытянутое лицо, с которым ты ежедневно появляешься на людях, не кажется ей пристойным у юной девушки, — издевался над ней Червь. — Теперь, когда уборка окончилась, а посевные работы еще далеко, груз забот стал куда легче. Все радуются, и эта радость находит отражение на лицах. На всех, кроме твоего. В твоих глазах — скелеты. Такой взгляд если и не превращает тебя в живой труп, то во всяком случае свидетельствует, что ты плохо воспитана. А это обстоятельство может дать другим женам преимущество по сравнению с Хэтти. Ведь для всякой матери ее дети — либо ожерелье из золотых бусин, либо тяжелая связка грязных галек. Все, что ее сейчас заботит, — это то, как твое поведение отразится на ее положении».

Нет, думала Бекка, сжимая кулаки. Она доставала свежее белье для маленькой Шифры из запаса подаренных или одолженных вещей и выкладывала его на кровать Хэтти. Ребенок рос очень быстро, и другим женам пришлось рыться среди собственных детских вещичек, чтобы подыскать то, что могло пригодиться малышке. «Нет, моя ма заботится обо мне гораздо больше, чем я о ней. Моя мама любит меня!»

«А тогда почему, когда у тебя началось это, ты побежала к Селене, а не к ней?»

«Потому что… потому что это доставило бы ей ненужное беспокойство. Когда я… Когда это началось так скоро после последнего раза, я пошла поговорить с Селеной. Сначала мне показалось, что все это плод моего воображения, но то, как мужчины глазели на меня… Значит, это было на самом деле. Я сама ощущала свой запах задолго до того, как пошла кровь. Селена просто засмеялась и сказала, что такое случается. Сказала, что так было и с ней, после первых родов, когда у нее все сроки спутались и кровь появилась гораздо раньше, чем ожидалось. Так случается с большинством женщин, и в этом ничего такого нет. Другое дело, если б это произошло до того, как миновало первое Полугодие, сказала она. Тогда это было бы неестественно».

«А они лихо разбираются в том, что естественно, а что — нет, эти твои родственнички, — гнусавил Червь. — Будто сам Господь Бог шепчет им на ухо — апелляцию-то уже подавать некуда. Значит, ты в безопасности… Насколько это возможно для женщины, находящейся в поре…»

«Молчи!» Бекка сложила последнюю распашонку и сбежала вниз.

Когда Бекка вошла в гостиную, там среди жен уже находился па. Она скромно склонила голову и покорно прошла на свое место возле колыбели Шифры. Страстное желание подержать на руках своего собственного ребенка после смерти Джеми потеряло былую остроту. Она, как и раньше, любила сестренку, но нелегкая работа по уходу за ней быстро надоедала. Когда наступили холода, а она снова оказалась в поре, Бекке пришлось заниматься с ребенком все больше и больше. Пока течка не кончилась, ей приходилось делить ложе с матерью, но теперь это уже не доставляло прежней радости.

Боль в сердце была слишком остра, чтобы наслаждаться этими безмятежными ночами, и Бекка чувствовала, что Хэтти излишне внимательно приглядывается к ней. Теперь Бекке не хватало того чувства одиночества, которое она ощущала в переполненной девичьей спальне, но мать сказала, что о возвращении туда сейчас и речи быть не может.

— Твой па слишком хорошо разбирается в чувствах молодых людей и в том мощном отклике, который рождает в них запах женщины, находящейся в поре. Тебя воспитывали в понимании того, что мужчине отказать нельзя. И это правильное воспитание! При этом ты недостаточно сильна, чтоб оказать мужчине сопротивление, если он настаивает на своем. В обычное время страх Господень и понимание требований цивилизации удерживают мужчин от грехопадения, но когда женщина в поре… — Хэтти даже не сочла нужным закончить фразу.

— К счастью, течка долго не продолжается, — шепнула Бекка спящей сестренке. — Дева Мария свидетельница, я бы очень хотела, чтобы у меня все выправилось и вошло в норму. Дважды в год — более чем достаточно для меня. А сейчас я была бы благодарна и за то, чтобы пошла кровь и первая стадия этого дела осталась позади. — Она погладила бархатистую щечку сестрички и улыбнулась.

Ее внимание привлекла какая-то суета возле входных дверей. Там стоял сын Селены — Вилли. Это могло означать лишь одно — новости. Хотя подростки росли смелыми и дерзкими, но ни один из ее сводных братьев не набрался бы нахальства вломиться в дом, где сейчас находился его родитель со своими женами, вот так — незваным, непрошеным. Значит, новости были важные и неотложные.

Вилли прошел в глубь комнаты, прямо к Полу. Однако, проходя мимо Бекки, он слегка притормозил. Вилли был маленький тощенький мальчуган, но он сразу же ощутил в гостиной присутствие чего-то особенного. Этим особенным была Бекка. Нос мальчика задергался, а рот раскрылся, давая дополнительный выход затрудненному дыханию. Все это выглядело довольно комично, но в то же время по спине Бекки поползли мурашки страха. Она сжалась, будто стараясь превратиться в маленький комочек теней, притулившийся за высоким деревянным изголовьем колыбели Шифры.

— Ну так в чем же дело, Вилли? — благосклонно спросил Пол. — Может, барсук затрещал сухим жнивьем и напугал тебя?

Жены позволили себе тихонько рассмеяться в ответ на эту шутку. Все знали, что Вилли и другие его родственники-одногодки наслаждаются своим первым ответственным поручением — несут ночные караулы на сжатых полях. И множество ложных тревог, которые выпали на долю хуторян из-за этих ночных стражей, давали повод для всевозможных шуток. В стремлении доказать свою бдительность мальчишки мчались бегом в хутор из-за каждого шороха, показавшегося им странным.

Вилли открыл рот еще шире, потом закрыл и попытался что-то сказать. Группа самых старых жен — уже давно бесплодных, но по каким-то причинам не подвергнутых Чистке, — чуть не лопалась от непристойно-сладостного любопытства. Они-то прекрасно знали, что сковало язык парню. Они родили и воспитали достаточно сыновей для пажитей Праведного Пути, чтоб знать, как ведут себя дурачки-мужчины, когда их кровь почует зов Евы. А у этого еще не хватало сообразительности.

Селена была единственной из присутствующих, кому нелегкая ситуация, в которую попал Вилли, не казалась смешной. Бекке стало даже интересно, когда же она встанет на его защиту. Ждать пришлось недолго.

— Вилли! Ответь же своему па, а иначе ты завтра же вернешься на кухню и шагу оттуда не сделаешь!

Вилли сделал судорожное глотательное движение пересохшей глоткой и покорно отозвался:

— Да, ма. — Его неуклюжие руки сами собой выделывали какие-то сложнейшие выкрутасы, пока наконец ему удалось выдавить из себя: — Там снаружи стоит какой-то, чтоб повидаться с тобой, па. — Вилли опять сглотнул вязкий комок. — Он сказал, что пришел за твоей кровью.

Смех оборвался. Тишина смерти легла толстым и мягким саваном, будто недавно выпавший снег. Кэши еле слышно простонала и привстала со стула. Одна из старших жен поднялась и силой посадила ее обратно.

— Дети… — начала та.

— Они спят. — Голос старухи — тусклый серый металл. — Сон, может, спасет им жизнь. А ты должна быть свидетельницей происходящего и принять его таким, каким оно будет по воле и милосердию Господина нашего Царя. А пока не смей даже шелохнуться, чтоб не опозорить своего мужчину.

Сидя на своем месте, Хэтти так тяжело дышала, что, казалось, вот-вот задохнется. В ее глазах пылало отчаяние, и она повернула к Бекке лицо, полное невысказанных слов. В них не было необходимости — Бекка поняла все. Спрятать. Руки Бекки скользнули под теплое маленькое тельце Шифры и попытались бесшумно поднять спящую сестренку.

Малышка зашевелилась и заплакала. Громкий плач разорвал мертвую тишину.

Пол вскочил на ноги. Бекка про себя отметила взгляд, которым он обвел своих жен — старых и молодых, избранных им самим или добытых вместе с Праведным Путем. В этом взгляде трудно было прочесть что-то человеческое, кроме одного — знания, что перед ним стоит задача, которую придется решать в одиночку.

— Кто это, Вилли, сынок? — спросил Пол. Голос совершенно спокоен. Будто о погоде спросил. — Ты его знаешь?

— Нет, сэр. — Мальчик выглядел совсем несчастным. — Я был в карауле с Левием, когда мы увидели, что он идет по дороге мимо… мимо холма. — Говорить, какой это был холм, не было нужды. — Мы его окликнули, он тут же отозвался и сказал, в чем дело. Но еще он сказал, что имя свое назовет только, когда ты к нему выйдешь. Поэтому Левий подкинул сучьев в огонь, чтоб вызвать гонцов с других постов и разнести эту весть. А он — этот человек — послал меня сюда — предупредить тебя. — Стремление уйти отсюда как можно быстрее охватило мальчугана. Его босые ноги как будто танцевали на горящих углях. — Ты не хочешь, чтоб я разбудил своих родичей, па?

Пол спокойно положил руку на плечо Вилли.

— Мы подумаем насчет этого, мальчик. Вот прямо сейчас и подумаем. — Пол пошел к дверям. На пороге он остановился и обратился к самой старой из своих жен. — Мишель, ты отвечаешь за порядок тут. Место буду выбирать я, и оно будет прямо перед крыльцом моего собственного дома. Я пошлю Вилли позвать тебя и всех остальных, как свидетелей, когда настанет время. До этого пусть никто с места не трогается. Это ясно?

Мишель склонила тщательно причесанную голову.

— Господь да укрепит твою десницу, мой муж. Господин наш Царь позволит этому человеку пойти той же дорогой, которой до него ушли другие.

Пол улыбнулся.

— Господин наш Царь так и поступит. — Он поднял ее лицо за подбородок и поцеловал сухие губы, уже многие годы не знавшие такой ласки.

Бекка попыталась воспользоваться этой минутой, когда, казалось, внимание всех было отвлечено, чтоб схватить Шифру и вынести ее из комнаты через задние двери. Для нее не составило бы труда выпрыгнуть потом из окошка и добраться до какого-нибудь заброшенного хранилища. Ко всеобщему удивлению, па приказал разрушить после праздника Окончания Жатвы не все времянки годичной давности. Парочка осталась целой — была задумка укрепить их камнями и таким образом увеличить число постоянных хранилищ. Только Бекка знала, что значительная часть оптимизма па была связана с тем маленьким мешочком опытных семян, который ему подарили городские купцы. Никто и слова не сказал, чтоб не накликать беду, но все на хуторе считали, что более обильного урожая, чем урожай этого года, в прошлом еще не бывало. Поэтому план Пола увеличить емкость хранилищ на будущий год казался вполне практичным.

Но для Бекки следующий год скрывался где-то в конце ночи длиной чуть ли не в сто лет. Сейчас значение имело лишь одно — склад мог послужить хорошим убежищем для Шифры на случай, если…

— Куда это ты изволила собраться? — Вопрос Мишель обрушился на плечи Бекки, как удар плети.

— Я хотела поискать чистую пеленку для малышки. Она запачкалась, поэтому и плачет. — Бекка сама удивилась тому, с какой легкостью соскальзывает ложь с ее языка.

Бесполезно. Мишель пересекла гостиную и отобрала у Бекки девочку.

— А почему бы не принести пеленку сюда, вместо того чтобы носить девчонку к пеленке? — Опытная рука порылась в свивальниках Шифры. — Сухая, — объявила Мишель. И передала девочку Хэтти. — Чтоб это было в последний раз.

С потупленным взглядом Хэтти расстегнула блузку и дала Шифре грудь. Если она и заплакала, то никто этого не увидел.

— Пол хороший человек, — сказала Селена.

— И к тому же сильный, — добавила Кэйти, стараясь вложить в свои слова как можно больше уверенности. — Сильнее не бывает.

Тали подняла одну бровь.

— Ты же столько лет безвылазно просидела на хуторе, так откуда тебе знать? — Ее глаза обежали всю комнату. — Откуда вы знаете, насколько он соответствует тому, что ждет его этой ночью? Наш мир ограничен этими четырьмя стенами. Что лежит за ними — нам неизвестно. Насколько мы знаем…

Мишель не стала размениваться на оплеухи, она сразу же прибегла к кулакам. Тали упала со своего стула чуть ли не прямо на янтарные угли камина. Рэй подбежала к ней в ту же минуту.

— Сумасшедшая старуха! — крикнула она на Мишель, прижимая плачущую Тали к своей груди. — Да есть ли у тебя вообще мозги? И где твои уши?! Ты что — единственная в Праведном Пути, кто не знает, что она беременна?

Мишель побледнела.

— Я не… Она не смеет говорить такое… О милосердный Господь, вы же не скажете…

— Так ведь у нее все на лице написано! — Рэй сплюнула на пол.

— Нет! — Тали приложила ладонь к покрасневшей щеке и высвободилась из рук Рэй. Сидя со скрещенными ногами на полу, она сказала: — Я наступила на подол юбки и упала. И если у меня будут какие-нибудь неприятности вот с этим, — она указала на живот, — то пусть будет, что будет. Да исполнится воля Господина нашего Царя… — Ее смех звучал безрадостно. — Я быстренько снова забеременею. Может, это и будет истинным милосердием Господа.

— Милосердием? — Голос Хэтти рвался наружу из каких-то темных глубин ее души. И в этом слове, прозвучавшем как эхо слов Тали, было столько огня и силы, что, казалось, оно способно содрать плоть с костей не хуже, чем то делает котел из обихода мужских обрядов. Хэтти поднялась со своего кресла и сунула ребенка в руки Бекке, ни на секунду не отрывая глаз от лица Тали.

— Ну а теперь запомни, женщина, что я скажу тебе перед свидетелями, которые подтвердят каждое мое слово. Когда случится то, что должно случиться этой ночью, и если милосердие, как ты его понимаешь, постигнет тебя, я дам тебе урок, что такое настоящее милосердие. Я буду поджидать тебя в каждом укромном уголке этого хутора. Я буду терпелива, и когда следующая беременность покажется тебе благословением, я, клянусь всемогущим Господом Богом, выйду из темноты и вот этими самыми руками вырву у тебя из матки это кровавое благословение!

Малюсенькие золотистые волоски на руках Бекки становились дыбом при каждой фразе, произнесенной ее матерью в ответ на богохульство Тали. Рэй отшатнулась от Тали, как будто боясь заразиться от нее. Другие жены молчали, и только расширенные зрачки их глаз говорили, что они внимательно вслушиваются в каждое слово. Одна Тали была непоколебима как гранит.

— Раньше или позже, — глухо сказала молодая женщина, — ты или кто-то другой вырвет у меня ребенка то ли из матки, то ли из рук — какая разница? Это всего лишь ребенок. Я принимаю твое проклятие, Хэтти, — не такая уж это тяжелая ноша. Давным-давно Господин наш Царь возложил на нас всех гораздо более тяжелую.

Дверь открылась. Это вернулся Вилли.

— Па говорит, чтоб вы… — Он сделал долгую паузу. Он явно чувствовал в атмосфере комнаты нечто большее, чем просто зов готовности Бекки. Его невольно передернуло. — Па велел, чтоб вы все сейчас же вышли и становились перед домом, — закончил он и тут же убежал.

Женщины прошлепали босыми ногами, выдерживая строгий порядок, по половицам Большого дома Праведного Пути. Бекка вышла вместе со всеми, держась рядом с матерью, как будто она снова всего лишь малышка с вечно измазанной мордашкой, которую все еще водят на матерчатых помочах. Ужас, поднимающийся откуда-то из живота, заложил ей уши и застилал глаза. И внезапно на нее нахлынуло море запахов: мускусный запах пропитанного потом платья матери; острая вонь опаленных волос Тали; запах горящих камышовых свечей, бросающих свой колеблющийся свет на весь бесконечный путь от гостиной до парадной двери дома; хлесткий удар свежего холодного воздуха, когда эта дверь отворилась и женщины вышли в ночь; влажный, прохладный, сочный запах вспаханной земли. Запах земли, ожидающей семени, а совсем близко от Бекки — молочный сладковатый аромат ребенка, тепло прижавшегося к ее плечу.

Здесь же была и Баба Фила, сидевшая на стуле с прямой спинкой рядом с притулившейся у ее ног прислужницей. Бекка тщетно пыталась поймать взгляд этой девушки. Пальцы ног поджаты, пальцы рук накрепко вцепились в колени, каждая мышца, каждая жилочка тела безымянной напряжены так, что могут сорваться как пружины при малейшем прикосновении. А глаза горят. Это было единственное лицо, которое улыбалось. Голодной улыбкой.

Женщины выстроились как по линейке за спиной у хуторской вещуньи. Большой дом прикрывал тыл этой шеренги. Все они смотрели вперед с деланным спокойствием и безразличием. За открытым пространством, прямо напротив них стояла шеренга мужчин — родичи-Пола, сыновья Пола. При свете наскоро изготовленных факелов все они готовились стать свидетелями, как то и положено по обычаю.

Не было лишь самых маленьких мальчиков, тех, что слишком молоды, чтобы работать в поле, а потому никакой пользы Праведному Пути принести еще не могут. Она сейчас спали в своей общей спальне, устав после целого дня игр. Спал там и сын Кэйти, и сын глупой Тамар, и Саймон — сын Метрии — результат ее последней течки, после чего у нее наступила вторая Перемена в жизни женщины. Бекка представила себе их всех, хотя ей ни разу не пришлось побывать в спальне мальчиков. Она увидела их взлохмаченные головки, раскрасневшиеся во сне лица, их ночные рубашки, путающиеся в ногах, которые еще только-только стали удлиняться, готовясь к тому, чтобы совершить прыжок из детства в юность.

Особняком от мужской и женской шеренг стояли две фигуры. Эти двое мужчин, освещенных колеблющимся светом факелов, находились в квадрате, чьи границы кто-то прокопал в твердой, утоптанной земле. Бекка узнала их обоих. Одним был ее отец, другим — Адонайя. Странно, но сейчас, когда Бекка узнала их, чувства удивления и ужаса нисколько не ослабли в ее душе.

Был такой случай, когда Бекка — тогда еще совсем маленькая — залезла слишком высоко на ветви мертвого дерева и свалилась вниз. И хотя она прекрасно знала, что удар, когда она стукнется о землю, будет страшно болезненный, каким он и оказался, но в те секунды, пока она летела вниз, ей казалось, что она покинула свое тело и ее душа парит рядом, чтобы оказаться среди ангелов. С высоты и как бы извне она видела, как какая-то незнакомая девчонка пролетает сквозь ветви мертвого дерева и вот-вот сломает ключицу. Она не ощутила страха даже тогда, когда земля вздыбилась ей навстречу… Не ощутила она и боли, когда врезалась в нее.

И вот теперь — все та же бесчувственная изоляция. Что-то происходит. В голове она не ощущает присутствия Червя, но нет там и собственных мыслей. Все расползается, как выношенная ткань, и ничем этому не поможешь, и ничего не изменишь. Эти два человека и то, что они собрались делать, были где-то далеко-далеко. Ее это все не касалось. Адонайя пришел убить ее отца, если получится, и забрать под себя Праведный Путь. Бекка была слишком ошеломлена, чтобы молиться о предотвращении немыслимого. Просто таков порядок вещей.

«И холм тоже в порядке вещей? — Сатанинский Червь, а если точнее, то истинная сущность Бекки, взвыл от возмущения. — И котел в порядке вещей, и вранье во имя спокойствия, и то, что станет с Шифрой, если Пол проиграет, и все эти мерзости, все это в порядке вещей? И неужели это повсюду так? И в городах — тоже? Неужели в мире, который куда больше, чем учит Кэйти, неужели же там все устроено так, как здесь?»

«Ну и что? — ответил закаменевший дух Бекки. — Я-то живу не там, а здесь!» Она почти поверила этому выводу.

На ринге достаточно громко, чтоб все могли слышать, Пол обратился к сопернику:

— Адонайя, привет тебе. Будь здрав, Адонайя из Миролюбия, сегодня на земле Праведного Пути.

Эти слова были специально разработаны вот для таких случаев. Их спокойная, несколько церемонная интонация должна была подсказать слушателям, каким древним и почтенным обычаем является соревнование, которое произойдет немного позже.

Адонайя ответил соответственно:

— Привет тебе. Пол, и да пойдешь ты по пути Адама, Пол из Праведного Пути.

— Из земли вышел, в землю ушел.

— От кости — к праху.

— Господь да поддержит и укрепит меня.

— Господь сокрушает могучих.

В обмене репликами произошла пауза. Затем Пол сказал своим обычным голосом, сказал почти мягко:

— Адонайя, то, что произошло между нами на празднике Окончания Жатвы, кончено и забыто. Стоит ли терять жизнь из-за своей гордыни?

Адонайя оскалился:

— Испугался, старичок?

Люди Пола как бы окутались паром дыхания, разом сорвавшегося с их уст при обмене возмущенными репликами. Насмешка Адонайи стерла даже тень мягкости с лица Пола.

— Ладно же. — Челюсти Пола сжаты крепко. — Тебе угодно валять дурака, но за это придется платить полновесной монетой, как то и положено мужчинам. Ты привел кого-нибудь, кто стоял бы рядом с тобой, чтоб потом рассказать о том, что здесь произошло? Я не желаю, чтобы сюда являлся Захария и божился, что я просто убил его сыночка.

— Нет, — верхняя губа Адонайи приподнялась, — ничего подобного не случится. — Он, как и раньше, пристально вглядывался в Пола, храня на губах все ту же шакалью усмешку. Однако он тут же подал знак кому-то, стоявшему за его спиной, чтобы тот вышел вперед. В шести юношах, вступивших в круг света, Бекка узнала каждого. Это была половина охотничьей своры Адонайи. По затылку Бекки пробежал холодок, подсказывая, что и вторая половина где-то близко.

— Так много? — Пол с сомнением поглядел на них. — По обычаю нужен только один.

— По меньшей мере один. — Зубы Адонайи сверкнули. — И больше, если мне заблагорассудится. — Люди Пола зашептались, факелы в их руках дрогнули. — Ты и их тоже боишься? Но ведь ты будешь бороться со мной одним, а после должно пройти не меньше месяца, прежде чем кто-то из них сможет вызвать тебя. Или меня.

— Я не боюсь ни их, ни тебя, — сказал Пол и тут же повернулся спиной к Адонайе.

Перед тем, как начнется бой, нужно было решить несколько второстепенных вопросов. Самых сильных и легконогих сыновей Пола надо было послать в соседние хутора и в Имение с известием, что Полу брошен вызов. Стоявшая рядом с Беккой Кэйти находилась в крайнем напряжении. Чтобы не думать о невинных ребятишках, спящих в своих постельках в общей спальне, она нашла убежище в привычной роли учительницы.

— Видишь, Бек, — она указала туда, где несколько мужчин и подростков катили пару черных бочек, взятых из какого-то склада, — эти бочки металлические. Металлические! Я слыхала, что они сохранились еще с Голодных Лет, когда мужчины занимались разборкой развалин. Господин наш Царь свидетель, что выглядят они достаточно старыми, но мы их очень бережем и обращаемся осторожно. В них мы сжигаем всякий мусор из Праведного Пути. Сейчас в них положат кое-какие вещества, которые при сжигании дают дым разных цветов. Это, понимаешь ли, достижения мужского знания. Вполне возможно, что дым на дальних хуторах увидят раньше, чем туда доберутся гонцы, но их дозорные заметят цвет дыма и вспомнят об этом, когда наши люди прибудут к ним, чтоб сообщить имя победителя.

— Имение далеко. — Бекка попыталась вложить в свои слова все, о чем она сейчас думала. — А это значит, что они о начале боя узнают только тогда, когда у нас уже все кончится. Так что никто не сможет предотвратить того, что произойдет у нас.

— Предотвратить? — Кэйти нахмурилась. — Бекка, да кто же посмел бы?

Бекка подумала о Бараке, который был так добр к ней. Конечно, у альфа Имения достаточно власти, чтоб предотвратить несчастье целого хутора. Разве ему не все равно, что такой скверный человек, как Адонайя, пытается убить ее отца? Пол богобоязненный человек, тогда как отродье Заха стерло крест у нее со лба. Неужели же этому богохульнику разрешат бороться за власть над Праведным Путем?

Только дым разносится ветром. Слова летят куда медленнее. Мысли Бекки становились все мрачнее. К тому времени, когда Варак узнает, что здесь произошло, все уже давно кончится. И никакой альф Добродетели не станет заниматься делами, которые кончены и забыты.

Пол вынул из кармана штанов носовой платок и вытер им ладони. Потом отшвырнул его прочь и произнес слова, которые Писание Господина нашего Царя вкладывает в уста Пилата, снявшего с себя всякую ответственность за то, что может произойти в дальнейшем. Он снял рубашку, и Том подбежал, чтобы принять одежду отца. Двое младших сыновей Пола встали на колени прямо в пыль, чтобы снять с него обувь и носки, в то время как один из стариков опустился на четвереньки, подставив Полу спину, чтобы тот мог присесть, пока подростки выполняют свой долг. Если Пол переживет этот бой, об оказанных услугах вспомнят с благодарностью. Бекка была достаточно взрослой, чтоб знать, какой монетой альф расплачивается по своим долгам.

Ее отец тут единственный муж, но иногда — в определенных ситуациях — ему приходится делиться.

Что касается Адонайи, то он небрежно стряхнул с ног ботинки, а носки снял сам, не прибегая ни к чьей помощи. В отличие от Пола он оставил на себе рубашку. Бекка услышала шепот одного из своих родичей-мужчин, что Адонайя, должно быть, закрутил интрижку со смертью, если он дает па такое преимущество. Ведь ухватить человека за одежду куда проще, чем за его кожу. Одежда облегчает и захват приемом, ломающим ребра, и достижение такой позиции, когда шея противника оказывается в вашей власти. Тогда один поворот, и…

Бекка молилась, чтоб бой кончился вот так быстро и просто, вкладывая в это всю душу и сердце.

Затем один из пожилых мужчин вышел на площадку, где стояли Адонайя и Пол. Он поднял правую руку к ночному небу:

— Во имя Господа! — произнес он, резко опустил руку и отпрыгнул назад — в ту же неизвестность, где пребывал до того.

Бекка была поражена, так же как и ее отец, первым броском Адонайи. Ей он показался очень похожим на прямолинейную тактику девчонки Бабы Филы. Ее отец явно ожидал привычного борцовского кружения вокруг друг друга, позволяющего оценить противника, прежде чем войти в клинч. Однако, несмотря на неожиданность, рефлексы Пола оказались слишком хорошими для лихого наскока Адонайи, который, таким образом, извлек из него мало пользы. Пол встретил бросок Адонайи и его цепкие руки грудью и с силой ударил по ним молотом обеих сцепленных рук, тут же разорвав кольцо рук его противника. Еще один мощный удар обрушился на подбородок Адонайи, отбросив нападающего назад. Борьба началась.

Бекка просто физически ощущала напряжение в окружающей атмосфере, когда бой между мужчиной и юношей перешел в стадию чередования коротких схваток. Видно, Адонайя быстро израсходовал все новинки, загодя подготовленные для боя. Слева и справа от себя Бекка видела, как лица жен Пола проясняются, как в их позах исчезает напряженность. Теперь им казалось, что перед ними разыгрывается спектакль по мотивам старой знакомой сказки. Другие люди приходили сюда раньше, чтоб принять участие в игре, которую сейчас вел Адонайя, но конец был всегда один и тот же.

Кэйти откровенно улыбалась. Даже Хэтти разрешила себе сбросить маску неподкупного свидетеля; прямая линия крепко сжатого рта, казалось, дала трещину по углам. Бекка смотрела на это, не веря своим глазам. Для ее ма улыбка в такой момент… Для этой гордой Хэтти, хранительницы хуторских обычаев, любившей эти обычаи больше, чем она любила собственных детей… Если уж она вела себя таким образом, то у другой женщины могла бы просто вырваться благодарственная песнь!

— Молод еще… — пробормотала Рэй. Селена кивнула, подтверждая это заключение. Хотя Адонайе и удалось несколько раз удачно зажать Пола, но альф выворачивался из захвата, как будто это было для него самым привычным делом. Он даже не вспотел. Ему тоже хорошо было известно, чем этот бой должен окончиться. Время не подпирало.

— Очень юный; кто-то подложил ему большую свинью, уговорив его пойти на такое дело. — Эти слова, сказанные Рэй, передавались из уст в уста. Жены Пола — молодые и старые — чувствовали такое облегчение, что могли пожертвовать обреченному мальчику немножко жалости.

Все, кроме Тали. Бекка видела, как сжимаются ее кулаки, когда Адонайе удавалось ловко ухватить противника. Глаза молодой жены Пола светились, как угли, и вспыхивали, как пламя, ее губы раскрылись, а изо рта со свистом вырывалось дыхание, будто усилием воли она хотела перелить свои слабые силы в тело Адонайи. Бекка отвела глаза и спрятала лицо в теплую шейку Шифры.

В это время на ринге Пол схватил Адонайю за перед его рубашки и подтянул к себе. Тот резко и мощно нанес Полу удар головой в лицо, размозжив ему нос. Пол взвыл от боли. А хитроумный сын Заха легко отскочил назад и хищно осклабился, глядя, как альф вытирает поток крови, окрасивший его руку в ярко-красный цвет.

— Не ожидал, старичок? — крикнул Адонайя. — Лучше держись от меня подальше. А то как бы я тебя ненароком не зашиб. — А потом, широко раскрыв объятия, будто встречал любимую, позвал: — Вот он я!

Глаза Пола вспыхнули. Оскорбления Адонайи имели целью вывести Пола из себя, чтобы тот кинулся в бой очертя голову. Но Пол был слишком опытен, чтоб позволить кому-нибудь, кроме себя, контролировать свои действия. Он не шел на сближение.

Визгливый смех Адонайи разорвал ночь:

— Вот это дело, старичок! Держись за жизнь, пока можешь. Но не успеет еще рассвести, как ты превратишься в кусок мяса, который плугом закопают в землю, а заодно с тобой и все, что выросло из твоего семени. Твои сыновья станут моими слугами, твои дочери — моей забавой, а твои жены… — Его насмешки вызывали у Бекки ощущение мурашек, бегающих по всему ее телу. — Они же и так говорят между собой, что все, что у тебя ниже пупка, давно принадлежит могиле. Доставь удовольствие этим бедняжкам. Пол, отдай земле и все остальное.

Пол набрал в легкие воздуха.

— Я отдам земле кое-что побольше, — ответил он, и его голос был так тих, что Баба Фила громко спросила, что он оказал. Но прежде чем кто-нибудь успел ей ответить, Пол прыгнул вперед; на плечах его сидела смерть. Адонайя сделал неудачную попытку уклониться. Мощный толчок свалил его с ног, и он плашмя упал на землю. Пол попытался схватить его за горло, но бешенство, застилавшее ему глаза, оказалось плохим советчиком. Даже ребятишки, еще находящиеся под присмотром своих матерей, знали, как надо избавляться от такого захвата: выбросить с силой руки вперед — иначе их родичи наверняка не дали бы им времени дожить до второго урока. Адонайя выдвинул вперед свои напряженные руки, но желаемого результата не получил. Пол придавил его всем весом своего грузного тела. Барахтающийся и трепыхающийся юноша еще слабо сопротивлялся, но теперь все свелось к вопросу — кто тяжелее, у кого сильнее мускулы и крепче кость.

— Дерется, как баба, невзирая на свою хвастливость, — пробормотала Мишель. Бекка ясно различала множество оттенков презрения, вложенного в эти слова.

«Нет, я бы так драться не стала, — с удивлением поймала Бекка собственные мысли. — Если б я дралась с кем-то, кто гораздо крупнее меня, я бы всячески избегала клинча, пока мой противник не выдохся бы. Почему Адонайя старается приблизить конец поединка? Он быстр, он вполне мог бы уклониться от броска па и тянуть время. И все-таки он этого не сделал. Неужели он такой дурак, что стремится к смерти?»

Но в глубине сердца она знала, что это не так. Нет, Адонайя не дурак, он хитер, как лисица. Знание этого факта давало Бекке то, чего не могло бы ей дать наблюдение за боем, хотя бы оно и длилось целую ночь. И от этого знания пахло страхом.

В квадрате света Адонайя изо всех сил молотил кулаками в грудь его отца, а остальные мужчины с любопытством смотрели на это. Видимо, окончательное суждение уже было вынесено; уверенность в близкой победе Пола придавала атмосфере какую-то особую легкость, тем более радостную, что еще недавно эта атмосфера была полна сомнениями и дурными предчувствиями. Только приспешники Адонайи молчали, не обнаруживая ни особой печали, ни особого стыда за падение своего вожака и за его слабую и бессмысленную оборону. Пол уже просунул согнутую ногу под своего противника, готовясь перевернуть его, а потом сделать последний могучий рывок, чтобы переломить ему неподатливый позвоночник.

— Ради Бога, Пол, пощади его! — Все головы повернулись. Крикнул кто-то из членов стаи Адонайи — худенький парень со спутанными волосами и еле пробивающейся бородой. Даже Пол, все еще продолжая прижимать к земле Адонайю, взглянул туда же. И как будто в благодарность за отсрочку, а может, и в последней бесцельной попытке защитить себя руки Адонайи прикрыли его горло.

Только на мгновение. Ладони тут же отпустили ворот рубашки и снова сжались в кулаки. Левый ударил так слабо, что заставил Пола лишь бросить взгляд в том направлении, будто кто-то хлопнул его, отвлекая внимание. Правый кулак ударил сильнее — странный удар, нацеленный куда-то под мышку. Бекка нахмурилась, продолжая внимательно вглядываться в происходящее. Неужели Адонайя думает таким образом столкнуть с себя ее отца? Но почему, если удар такой пустяковый, как кажется, почему па издал такой страшный крик?

Почему он схватился правой рукой за левый бок — там, где находятся верхние ребра грудной клетки? Бекка постаралась припомнить уроки девушки Бабы Филы насчет того, как можно причинить противнику острую боль. Может, Адонайя случайно наткнулся на такое место? Но в этой части корпуса она такого места припомнить не могла. Правда, тот слабый удар не выглядел случайным — Адонайя не из тех, кто надеется на случай, особенно если на кон поставлена его собственная жизнь. У Бекки не было сомнения, что он хотел нанести именно такой удар и именно в то место, куда он попал.

Нет, о случайности следует забыть. Борьба возобновилась, но для наблюдательного взгляда Бекки было ясно — в ней присутствует какой-то элемент фальши, нечто, подозрительно напоминающее детскую игру. Адонайя снова принялся наносить Полу прежние слабые и бессмысленные удары. У встревоженных женщин Праведного Пути было слишком много поводов желать победы Полу, чтобы не задаваться вопросом: почему такой крепкий юноша, как Адонайя, показывает столь очевидную неподготовленность к борьбе? Бекке казалось, что она слышит, как они мысленно опровергают свидетельство собственных глаз: он молод, у него нет опыта, он плохо знает приемы, он действует под влиянием прихоти, молодые люди часто погибают под влиянием прихотей…

Но и хуторские мужчины были не лучше. Старшие боялись любых перемен в их жизни, а молодые? Они считали победу своего отца желанной лишь потому, что каждый из них считал именно себя тем человеком, который когда-нибудь убьет Пола. И никакой аутсайдер не имеет права красть у них из-под носа эту славу.

Все смотрели, но никто не видел.

Дождь слабых, скользящих ударов Адонайи должен был служить лишь для отвлечения внимания. Их раздражающая барабанная дробь очень быстро заставила Пола забыть о том невероятно болезненном толчке, который враг нанес ему куда-то под мышку. Он еще сильнее навалился на Адонайю и все свое искусство направил на то, чтоб перевернуть противника, как черепаху. Ему оставалось только убить, а уж тогда можно будет выслушать восторженные крики жен.

Но мир вдруг рухнул и покатился под наводящим ужас небом куда-то, где течение времени страшно замедлилось, а привычные движения лишились смысла.

Неужели Бекка одна заметила ту судорогу, которая прошла по рукам ее отца? Его челюсть отвисла, рот безвольно приоткрылся. Огромные лапищи, вцепившиеся в плечи Адонайи, побелели от напряжения — сила вытекала из пальцев Пола. Бекка прижала сестренку к груди еще крепче, увидев, как левое колено Пола вдруг подогнулось и он упал.

А может, это был результат действий Адонайи — того точно продуманного, молниеносного движения, с которым его колено с силой взлетело вверх, нанеся удар меж раздвинутых ног Пола и отбросив его влево?

Адонайя откатился в другую сторону — свободный от клинча — и уже успел вскочить на ноги, пока Пол все еще извивался в пыли. Сильный удар босой ногой попал в уже окровавленное лицо Пола в тот самый момент, когда он пробовал встать. Однако Бекка видела, что Пол рухнул еще до того, как получил этот удар.

Все было неправильно. Все казалось чем-то нереальным. Неужели это видела только она одна или же все произошло так быстро, что остальные не успели осмыслить происходящее? Да и как вообще эти люди, зашоренные собственными интересами, всецело зависящими от того, чем кончится бой, могли вообще что-то заметить? Никогда еще Бекка не чувствовала себя такой одинокой. Независимо от того, насколько был силен удар ноги Адонайи, Бекка знала — ее па обладал такой силой, которая позволила бы ему легко перенести и гораздо более сильный удар. И если Адонайя сейчас показал столь высокое понимание искусства боя, то почему ничего подобного он не проявил на празднике Окончания Жатвы?

Разве может человек овладеть таким сложным искусством за столь короткое время? А не могло ли нечто, весьма далекое от естественных причин, заставить па двигаться так медленно и с такими усилиями, будто он полный инвалид?

О Господин наш Царь, неужели они не видят?

«Пути Господина нашего Царя неисповедимы. — Голос Хэтти возник в уме Бекки, чтоб произнести эту фразу, которая давала ответ на все вопросы. Казалось, Бекка опять стала ребенком, который внимательно вслушивается в голос взрослой женщины, обучающей их: — Как у Давида с Голиафом, как у израильтян под Иерихоном, иногда Господь Бог и его возлюбленный Царь решают показать нам чудеса, слава которых длится вечно».

«Нет! — Червь в сердце Бекки голосом, похожим на ревущее пламя, ниспроверг авторитет Писания, на который ссылалась Кэйти. — Па не Голиаф и не город, погрязший во грехе! Он не творил зла. Зло творил Адонайя!»

Шифра зашевелилась в теплых объятиях Бекки и тихонько пискнула. Бекка взглянула на сестренку, и все голоса Поминального холма вдруг хором запели что-то, используя в качестве своего рупора этот крошечный влажный ротик. Всю самоуверенность Бекки как рукой сняло.

Голоса налетали темными шквалами, наполняя воздух жалобами на то, что Пол отправлял новорожденных на холм, потому что это были мальчики, а хутору требовались девочки, или наоборот. Они напоминали о подростках, превращенных в скелеты за то, что они в чем-то погрешили против хуторских норм. Они оплакивали девушек, чьи Перемены начались не так и длились иначе, чем они начинаются и длятся у достойных женщин. О девушках, у которых кровь шла или слишком обильно, или слишком часто и которым приходилось умирать, дабы их присутствие не нарушало привычного хода вещей. Звучал там и голос дочери Тали Сьюзен, да и не только ее. Ведь для каждой смерти Пол подыскивал оправдание в, обычаях или в строчке Писания, строчке, которая подтверждала его волю, но Бекка знала, что не эти мертвые, холодные цепочки букв были настоящими палачами детей.

Песня, которую сейчас пели младенцы и дети Поминального холма, была проста:

— Пришла его очередь!

«Его очередь, думала Бекка. Да, может быть, то, что он делал, тоже было злом, но все же… О, па!»

И сквозь слезы, от которых пламя факелов казалось колеблющимся и расплывчатым, она снова взглянула на ринг и увидела, как Адонайя дает подножку Полу — примитивный прием, которым пользуются даже хуторские девчонки, чтоб подшутить над неуклюжими сестренками. Толчок, если говорить правду, еле заметный, но Пол падает на землю. На этот раз Адонайя вскакивает обеими ногами прямо на грудь Пола. Горестно кричат женщины, заглушая треск ломающихся ребер. Потом удар ногой в голову, за ним — другой, наносимые с такой дикой злобой, что каждая клеточка в теле Бекки покрывается ледяной коркой.

К этому времени Адонайя уже перевернул тело Пола на живот и схватил изуродованную голову альфа в руки, чтоб сделать тот последний поворот, который выдавит жизнь из Пола. Он сделал это с таким видом, будто у него есть планы и более интересные. Треск шейного позвонка был скорее формальностью, чем необходимым завершением.

Адонайя встал над телом Пола и вытер со лба пот рукавом рубахи.

— Во имя Господа! — сказал он.

— Да исполнится воля его, — послышалось бормотание хуторян. Один из них подошел и сунул свой факел в железную бочку, которая тут же выплюнула густой дым, подкрашенный чем-то темно-красным. На мили вокруг, на других фермах увидят лишь поднимающееся к небу черное облако. Вторая бочка должна окрасить небо белым.

Люди из отборной шайки Адонайи уже двинулись сквозь тьму, туда, где все окна Праведного Пути, кроме одного, разрывали темноту ярким светом. Стоны и вопли спиралью взвились к небу, оставляя за собой шлейф кровавого дурмана.

У Бекки не было времени оплакивать отца. Скорбь может подождать. Сейчас значение имело только одно. Пока оставалась хоть малейшая надежда, Бекка бежала в ночь с Шифрой на руках.