Псевдоисторик Суворов и загадки Второй мировой войны

Глава 28 ФАНТАЗИИ БУНИНА

Но вот наконец Бунич перестал конспектировать своего учителя и принялся за свои собственные фантазии.

По Буничу, командование немецкой армии было возмущено отношением Гитлера к евреям, и в 1938 году Гитлеру был даже вручен письменный протест после «Хрустальной ночи»:

«Все это привело к тому, что на территории Германии не было уничтожено ни одного еврея. Все лагеря массового истребления евреев находились в России, Польше, Словакии, Литве и Белоруссии, т. е. в местах, где подобные акции вызывали восторг и энтузиазм у местного населения, чьими руками, как правило, это уничтожение и проводилось».

Итак, «на территории Германии не было уничтожено ни одного еврея», — считает Бунич. Немцы были высоконравственными людьми, христианами; это русские, поляки, словаки, литовцы и белорусы — злодеи. Ах этот Бунич. Он всегда лжет — наверняка врет и на этот раз. Е. Г. Решин в книге о Карбышеве описывает Флоссенбюрг, лагерь уничтожения в Германии, в котором оказался советский генерал:

«Заключенных убивали без разбора, преднамеренные убийства евреев были обычны; впрыскивание яда, расстрелы в затылок были ежедневными событиями; свирепствовавшие эпидемии брюшного и сыпного тифа, которым предоставляли неистовствовать, служили средством уничтожения заключенных; человеческая жизнь в этом лагере ничего не значила. Убийство стало обычным делом, настолько обычным, что несчастные жертвы просто приветствовали смерть, когда она наступала быстро (Решин Е. Г. Генерал Карбышев! С. 309).

«Концлагерь находился примерно в ста километрах от Нюрнберга, у чехословацкой границы… За проволокой находился и крематорий — две печи, а рядом с ними — огромный котлован, где на кострах сжигали более ста трупов в сутки.

Концлагерь имел так называемый «арест» — внутреннюю тюрьму, откуда никто из заключенных живым не возвращался. Во дворе «ареста» были устроены под навесом виселицы — железные костыли, вбитые в столбы, и бойницы для расстрела заключенных, когда их приводили на казнь под навес. Фабрику смерти обслуживали два палача — начальник «ареста» и его помощник.

В другой стороне лагеря, в скромном на вид здании, работало круглые сутки, как и крематорий, увеселительное заведение — «Буфф». Здесь «отдыхали» эсэсовцы и другие должностные лица лагеря. «Увеселяли» их женщины-узницы, которых пригоняли сюда из многих стран мира» (там же. С. 307–308).

В 1-м издании книги Е. Г. Решина есть фотография с трубой крематория, на которой написано число умерщвленных: «Евреи — 3132».

Но самое большое число евреев — около 1 100 000 человек погибло в Аушвице. Польский город Освенцим после победы Германии над Польшей был присоединен к Германии и переименован в Аушвиц, после чего возле этого — уже немецкого — города вырос лагерь смерти. Заправляли в этом лагере немцы.

Но Бунич этого не хочет знать.

Бог с ним. Но нам надо помнить об этом. Вчера — евреи, сегодня — сербы, завтра — если мы забудем это

— будем мы… Збигнев Бжезинс-кий уже сказал, что мы — «лишние».

Далее Бунич излагает свою, прямо удивительную версию возникновения 107-мм пушки.

«Как-то в разговоре со своим любимцем Андреем Ждановым Сталин заметил, что в годы гражданской войны, он помнит, была очень хорошая 107-мм полевая пушка. Ее очень любили красноармейцы. Такая пушка легко перевозилась лошадьми. Вот, если сейчас ее установить на танки? Было бы здорово.

Поскольку речь шла о полевой пушке времен гражданской войны, то, естественно, установить ее на танк было никак невозможно. Но мысль вождя была развита творчески. Жданов дал указание конструкторам Кировского завода в Ленинграде создать для танка 107-мм орудие. Те пришли в ужас. Для такого орудия необходимо было создать совершенно новый танк, а не тот, который уже шел в серию».

Нагромождение лжи.

Когда Сталин высказался за выпуск 107-мм танковой пушки (начало 1941 года), она уже существовала. Ее разработал Грабин и установил в конце 1940-го на танк КВ-2 Кировского завода.

В. Г. Грабин:

«Новая пушка в КВ-2 не придала танку изящных форм. Для наших целей использование слишком просторной башни КВ-2 тоже было плохим выходом: трудно определить оптимальные габариты танка для 107миллиметрового орудия. Но выбора не было, и пришлось этой неуклюжей громадине с нашей пушкой идти на заводской и войсковой полигоны. Испытания прошли успешно и быстро. Большую часть стрельб провел Горохов. Особенно высокие результаты удалось достигнуть при стрельбе по амбразуре дота и по надолбам.

К началу 1941 года пушка Ф-42 все испытания на заводском и войсковом полигонах выдержала. Об этом было доложено в ГАУ и ГБТУ, но одобрения не последовало…» (Грабин В.Г. Оружие победы. С. 390). Перечитаем Бунича-фантазера: «Жданов дал указание конструкторам Кировского завода в Ленинграде создать для танка 107-мм орудие. Те пришли в ужас. Доя такого орудия необходимо было создать совершенно новый танк, а не тот, который уже шел в серию».

«Пришли в ужас» и на Кировском заводе… Наверное, потому, что на Кировском заводе уже выпускался КВ-2 и на КВ-2, именно на который-то и была поставлена 107-мм пушка Ф-42.

Но в серию пушка Ф-42 все же не пошла; пошла другая, тоже 107-миллиметровая, но для танка КВ-1, и с улучшенной баллистикой. Историю ее возникновения описал нарком вооружений Ванников:

«За несколько месяцев до Великой Отечественной войны Наркомату вооружения (и мне, как его руководителю) пришлось пережить серьезные испытания. В начале 1941 г. начальник ГАУ Г. И. Кулик сообщил нам, что, по данным разведки, немецкая армия проводит в ускоренном темпе перевооружение своих бронетанковых войск танками с броней увеличенной толщины и повышенного качества и вся наша артиллерия калибра 45–76 мм окажется против нее неэффективной. К тому же немецкие танки-де будут иметь пушки калибром более 1000 мм. В связи с этим возникал вопрос о прекращении производства пушек калибра 45–76 мм всех вариантов. Освобождавшиеся производственные мощности предлагалось загрузить производством пушек калибра 107 мм, в первую очередь в танковом варианте» (Кузница победы. С. 154).

А Бунич бесцеремонно перекраивает историю, не стыдясь своей технической безграмотности:

«Тем более, что уже была создана для серийных танков прекрасная 76-мм пушка».

И это ложь. На начало 1941 года на КВ-1 ставилась пушка Ф-32, которая уступала даже пушке среднего танка Т-34, имевшей название Ф-34 (К слову, прекрасной пушке, которую ставили на суда и бронепоезда). И потому в 1941 году в КБ Грабина Муравьевым был создал вариант пушки Ф-34 для КВ-1 — пушка ЗИС-5.

Танковая пушка Ф-34 использовалась для вооружения бронепоездов

Но для тяжелого танка действительно требуется значительно более сильное орудие, чем для среднего, так что решение Сталина поставить на танк КВ-1 107-мм пушку было правильным. Когда немцы на Курской дуге массово применили «тигры» с 88-мм орудиями большой длины, советские войска понесли колоссальные потери. В июле 1943 года СССР имел 9580 танков, немцы — 5850; в январе 1944 года СССР имел 4900 танков, немцы — 5400 (Великая Отечественная война Советского Союза, 1941–1945. С. 579). Как видим, за полгода у немцев почти не изменилась численность танковых войск, советские же танковые силы сократились почти наполовину. Главная причина этому заключалась именно в том, что калибр и длина советских танковых пушек уступали калибру и длине пушек «тигров».

Перед войной 107-мм танковые пушки для КВ-1 уже начали выпускаться, но на танки КВ-1 их так и не поставили, поскольку Кировский завод танков не предоставил.

В. Г. Грабин:

«Даже сегодня писать об этом горько и больно: в те дни, когда на фронт забирали орудия из музеев, все, что могло стрелять, около 800 современных мощных танковых пушек были отправлены на переплавку в мартен. Такова была цена «ведомственных неувязок» (Грабин В. Г. Оружие победы. С. 498).

Бунич:

«Не говоря уже о том, что для этой мифической 107-мм пушки не был еще создан и боезапас».

Опять ложь. Снова обратимся к Грабину:

«На очереди по нашему плану шла 107-миллиметровая танковая пушка мощностью 385 тонна-метров. Мощность была продиктована тем, что в производстве был выстрел (гильза, снаряд и заряд) для 107-миллиметровой полевой пушки. На него ориентировались и мы, так как проектировать новый выстрел — дело очень долгое и трудное» (там же. С. 388).

Лгунишка Бунич:

«Жданов тем же временем уже заручился поддержкой маршала Кулика, занимавшего пост начальника Главного Артиллерийского (последнее слово с прописной у Бунича. — АЛ.) управления РККА. Узнав, кто «создатель» 107-мм пушки, Кулик немедленно отдает приказ снять с производства 76-мм орудие и начать изготовление любимой сталинской пушки с тем, чтобы ее можно было установить на новые танки».

Снова ложь.

Инициатором 107-мм пушки был не Сталин, а именно Кулик. Б. Л. Ванников пишет:

«Через несколько дней… меня вызвал И. В. Сталин. Его я застал одного. В руках у него была записка Г. И. Кулика. Показывая ее, он спросил:

— Вы читали записку товарища Кулика по артиллерии? Что скажете по поводу его предложения вооружить танк 107-мм пушкой?» (Ванников Б. Л. Выигранные сражения // Кузница победы. С. 142).

А ведь воспоминания Б. Л. Ванникова Бунич читал. Иначе трудно объяснить, откуда у него могли появиться следующие строки:

«Вскоре Ванников был вызван к вождю.

Тот хмуро спросил: «Что скажете вы по поводу предложения вооружать танки 107-мм пушкой?».

Про эту беседу Бунич мог узнать только из воспоминаний Ванникова (Сталин воспоминаний не оставил). Значит, Бунич Ванникова читал — и после этого сознательно исказил слова Ванникова, убрав упоминание про Кулика, чтобы представить инициатором пушки Сталина.

Зачем это Буничу?

А чтобы выставить Сталина этаким яростным милитаристом, бредящим о захвате Европы. Этому посвящена вся книга Бунича, за которую он получит от англичан деньги. Если же писать про Кулика, то придется упоминать и об его страхе перед немецкими танками, а это портит всю картину агрессивных устремлений советского вождя. И дальше Бунич гнет свое о Сталине:

«К этому времени и сам Банников уже хорошо знал, откуда дует ветер. Но, тем не менее, он нашел в себе достаточно мужества, чтобы объяснить товарищу Сталину в наиболее мягкой форме всю абсурдность его неожиданной инициативы».

Инициатива, как мы знаем, исходила не от Сталина — к тому же она отнюдь не была абсурдной. Грабин вспоминал:

«Ранней весной 1943 года Сталин собрал совещание, посвященное появлению у немцев «тигров», «пантер» и самоходных орудий типа «фердинанд»… Сообщение делал Воронов. Появление на Тихвинском фронте фашистского танкового «зверинца» он назвал внезапным, новые немецкие танки произвели на него, по собственному его признанию, потрясающее впечатление.

— У нас нет артиллерии, способной успешно бороться с этими танками, — таковы были его заключительные слова» (Грабин В. Г. Оружие победы. С. 484).

Когда в 1942-м немцы сделали вполне естественный и прогнозируемый скачок в бронировании, наша армия оказалась почти беззащитной перед новыми танками. Пушки на тяжелых танках пришлось спешно менять, но уже на 122-мм, что было нелегко в военное время. Самоходки же имели 100-мм и 122-мм орудия и даже 152-мм гаубицы. Бунич:

«Сталина заботили более простые, но с его точки зрения важные вопросы. Скрытая мобилизация, непрерывно ведущаяся с сентября 1939 года, уже довела армию до немыслимой в мирное время численности, приближавшейся к 8 миллионам человек». Ложь.

В Красной Армии на 22 июня 1941 года состояло 5 774 211 человек, из них 171 900 — во внутренних войсках НКВД (См.: Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. С. 477). А Мельтюхов взял эти данные из Статистического сборника № 1 «Боевой и численный состав Вооруженных Сил СССР в период Великой Отечественной войны (1941–1945 гг.)».

Бунич:

«Не считая войск НКВД, численность армии уже перевалила за 8 миллионов человек и должна была к 1 июля достигнуть 8,9 миллиона человек».

Убиться можно, как говаривал Утесов.

У Бунича 8, 9 миллиона солдат в Красной Армии, а во всей стране было всего 8 миллионов винтовок. «Агрессор» Сталин не сделал стратегических запасов — и в конце лета многие московские ополченцы были отправлены на фронт с саперными лопатками, а ленинградские — с кинжалами.

«16 мая 1941 года был окончательно утвержден план «Операции «Гроза», окончательно отредактированный и представленный Сталину 15 мая. Именно этот план, хранящийся в красных запечатанных пакетах с надписью «Вскрыть по получении сигнала «Гроза», и дал полуофициальное название этой операции. Официально же, как и водится в советском делопроизводстве, документ был обозначен как «План стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками».

Вот оно, наконец-то.

Бунич переходит к самому главному, эпохальному разоблачению.

Операция «Гроза» — о ней уже на обложке — наконец раскрывается. Это — план стратегического развертывания.

Ух, как страшно!

Прочтем-ка иного историка, чтобы прийти в себя.

«Штаб Западного военного округа в третьем часу ночи 22 июня передал в штаб армий сигнал «Гроза», которым вводился в действие «Красный пакет», содержавший план прикрытия государственной границы» (А н ф и л о в В.А. Крушение похода Гитлера на Москву. С. 111).

Вот те на! По получении сигнала «Гроза» войска должны были перейти к прикрытию границы, а не нападать на буржуйку Европу.

Историк В.А. Анфилов не высасывает своей книги из пальца, как Бунич, а пишет по документам; приведенный им исторический факт имеет ссылку: ЦАМО СССР. Ф. 208. Оп. 355802. Д. 1. Л. 1.

Бывший пограничник Г. Сечкин пишет в книге «Граница и война»: «Этот округ должен был получить сигнал «Гроза», разрешавший вскрыть «красный пакет» с планом прикрытия границы» (С. 125). Сечкин ссылки не дает: это ему не пришло в голову, поскольку по сигналу «Гроза» он 22 июня тоже прикрывал государственную границу.

Почитаем еще про пакеты, вскрытые 22 июня 1941 года.

Бывший пограничник М. Паджаев пишет в книге «Через всю войну»:

«Весть о начале войны застала меня дома. Когда появился Скляр и, тряхнув меня за плечо, сказал: «Кажется, началось», я понял, что случилось что-то серьезное. Обычно я не надевал клинок, стоявший в углу комнаты. На этот раз и его прихватил с собой. Связисты уже опробовали телефон на командном пункте в подвале заставы. Пулеметчики и стрелки заняли траншеи. В пять утра позвонил капитан Щербаков. Комендант распорядился вскрыть секретный пакет, стянуть с границы наряды, направить в отряд для эвакуации жену младшего политрука Скляра. Я доложил, что застава заняла оборонительный район, но противника не видно.

— На других участках такая же картина, — заметил комендант, — но это ничего не значит, будьте готовы к отпору, об изменениях в обстановке докладывайте немедленно.

Сразу после этого разговора я вскрыл засургученный печатями конверт и нашел в нем документ, в котором излагалось, что следовало делать на случай войны. Заставе, в частности, предписывалось трое суток удерживать государственную границу, затем с подходом частей Красной Армии отойти вглубь нашей территории к городу Стрый».

Почитав Бунича, неискушенный, доверчивый читатель подумает, что в пакете — план нападения. А в нем документ, в котором предписывается оборонять границу, и только.

Но, может, такое содержание пакетов было только у пограничников?

К.С. Москаленко («На юго-западном направлении», кн. 1):

«Телефонный звонок поднял меня с постели. Схватив трубку, я услышал взволнованный голос Потапова (командующий 5-й армией. — А. Щ: фашисты напали на нас, ведут артиллерийский обстрел войск на границе, бомбят аэродромы и города. Без промедления я позвонил в лагерь своему заместителю по политической части батальонному комиссару Н. П. Земцову и приказал объявить боевую тревогу, а сам быстро оделся и с адъютантом и водителем выскочил во двор, где стояла машина…

Мы быстро пошли в штаб. Здесь я вскрыл мобилизационный пакет и узнал, что с началом военных действий бригада должна форсированным маршем направиться по маршруту Луцк, Радехов, Рава-Русская, Немиров на львовское направление в район развертывания нашей 6-й армии».

И здесь про нападение на Европу тоже ничего не говорится. В районах Равы-Русской и Немерова располагались Рава-Русский и Струмиловский укрепрайоны. И. Х. Баграмян пишет в книге «Мои воспоминания»:

«В 6-й армии самое трудное испытание выпало на долю правофланговых — 41-й стрелковой, 3-й кавалерийской дивизий и батальонов Рава-Русского укрепленного района» (С. 227). Баграмян пишет «батальонов», поскольку части Москаленко не подошли — командующий 5-й армией Потапов перенаправил их к Владимиру-Волынскому, к которому прорывался враг.

Но читаем про пакеты дальше. Рокоссовский тоже служил в 5-й армии.

«Около четырех часов утра 22 июня дежурный офицер принес мне телефонограмму из штаба 5-й армии: вскрыть особый секретный оперативный пакет.

Вскрывать его мы имели право только по распоряжению Председателя Совнаркома СССР или Народного комиссара обороны. А тут стояла подпись заместителя начальника оперативного отдела штаба. Приказав дежурному уточнить достоверность депеши в округе, в армии, в наркомате, я вызвал начальника штаба, моего заместителя по политчасти, и начальника особого отдела:

— Ваше мнение, товарищи, как поступить в данном случае?

Все высказали сомнение, подозревая какую-то провокацию.

Дежурный доложил, что связь нарушена. Не отвечают ни Москва, ни Киев, ни Луцк.

Пришлось взять на себя ответственность и вскрыть пакет.

Директива указывала: немедленно привести корпус в боевую готовность и выступить в направлении Ровно, Луцк, Ковель» (Рокоссовский К. К. Солдатский долг. С. 11).

И здесь ничего не говориться про Бухарест, Париж и Берлин. Да и Ковель — не у самой границы. Рокоссовский возглавлял мехкорпус, а в соответствии с планом прикрытия к границе должны были подойти лишь стрелковые дивизии — мехкорпуса располагались чуть в глубине, чтобы оперативно уничтожить прорвавшегося противника.

А теперь почитаем воспоминания генерал-полковника Л. М. Сан-далова:

«Военный городок южнее Бреста, где дислоцировалась 22-я танковая дивизия, северный военный городок в Бресте, где размещались корпусный артиллерийский полк и некоторые части стрелковых дивизий 28-го корпуса, подверглись массированной артиллерийской обработке в течение часа…

С началом артиллерийского налета командир дивизии генерал-майор В. П. Пуганов по разрешению находившегося в дивизии начальника штаба 14-го механизированного корпуса полковника И. В. Тутаринова объявил боевую тревогу и приказал частям изготовиться для следования в назначенный по плану прикрытия район Жабинки…» (Сандалов Л. М. «В первые часы войны» в кн. «1418 дней войны», М, 1990, С. 53)

Дислоцированный недалеко от границы танковый полк с нападением немцев начал уходить в тыл! По плану прикрытия границы.

Бунич нас уверяет, что «операция «Гроза» — это план нападения. Однако свидетельства говорят, что о нападении в «красных пакетах» не было ни слова; пакеты содержали только план прикрытия границы. Прикрытие границы, конечно, требуется и при нападении — чтобы не дать противнику помешать мобилизации и развертыванию. Но, как мы уже знаем, немецкие военные как до 22 июня 1941 года, так и позже никаких свидетельств готовившегося нападения не нашли.

Но почитаем про вскрытые пакеты еще.

И. Х. Баграмян:

«Начальник штаба решительно продолжал:

— … Завтра в этом районе мы в лучшем случае будем иметь еще сто тридцать пятую стрелковую дивизию и две дивизии двадцать второго механизированного корпуса, причем его наиболее боеспособная сорок первая танковая вряд ли сумеет подойти.

(С ней получилась явная неувязка: вскрыв пакет из армейского плана прикрытия границы, командир дивизии буквально из-под носа немцев увел свое соединение из района Владимир-Волынского и направился на северо-восток, по-видимому, к Ковелю, где по плану прикрытия должен был сосредоточиться весь 22-й мехкорпус…)» (Мои воспоминания. С. 232).

Танкисты не бросились на врага, не пересекли границу, а напротив — ушли в тыл, «буквально из-под носа немцев».

Итак, вопреки Буничу советские части по получении сигнала «Гроза» не нападали на старушку Европу. По сигналу «Гроза» вводился план прикрытия границы, по которому 63 дивизии и 2 бригады первого эшелона и 51 дивизия второго эшелона (в резерве командующих округами оставалось 45 дивизий, а в распоряжении Главного Командования — 11) должны были отразить первый удар противника и обеспечить мобилизацию и сосредоточение главных сил Красной Армии. В случае прорыва противника эти прорывы ликвидировались ударами мехкорпусов, что входили во второй эшелон. К слову, в 1941 году Красная Армия вот так и пыталась действовать. Командующий 3-й танковой группой Г. Гот писал:

«Войска противника, оборонявшиеся перед соединениями северного крыла, были отброшены от границы, но они быстро оправились от неожиданного удара и контратаками своих резервов и располагавшихся в глубине танковых частей остановили продвижение немецких войск» (Гот Г. Танковые операции; Гудериан Г. «Танки — вперед!» С. 76).

Помимо плана прикрытия границы с началом войны вводился в действие мобилизационный план МП-41, согласно которому в течение месяца разворачивалось 8 фронтовых и 29 армейских управлений. Армии укомплектовывались людьми, грузовиками и лошадьми. Мобилизованные силы должны были размещаться в соответствии с «Оперативным планом развертывания вооруженных сил» — о нем упоминает Бунич в своей книге в главе «Политическая мастурбация». Предполагалось, что части прикрытия границы удержат районы своего сосредоточения. Мобилизованные войска должны были выдвинуться в эти районы и перейти в решающее наступление на противника. Общий характер боевых действий на начальном этапе войны излагался в оперативном плане. В оперплане от 18 сентября 1940 года, действовавшем с поправками ив 1941-м, излагалось:

1) Размещение сил противника и его численность.

2) Направления возможных ударов противника.

3) Принципы обороны на период мобилизационного развертывания.

4) Размещение войск после мобилизации.

5) Направления контрнаступления.

План прикрытия границы можно выдать за подготовку к нападению, но размещение войск по этому плану для нападения никак не годилось, поскольку развертывание войск по плану прикрытия носило оборонительный характер — с равномерным распределением войск по всей границе, да еще в три эшелона глубиной. Мехкорпуса, вместо того чтобы быть объединенными в 4–5 мощных группировок, были «размазаны» по всему фронту для контрударов и убраны во второй и третий эшелоны. В июне 1941-го им пришлось совершать долгие переходы к границе и терять при этом матчасть.

На самом первом этапе предусматривалась жесткая оборона на линии укрепрайонов: 11-я армия обороняет 42-й и 46-й УРы, 3-я армия — 58-й УР, 4-я армия — 62-й УР, 10-я армия — 66-й УР, 5-я армия — 2-й и 9-й УРы, 6-я армия — 5-й и 6-й УРы, 12-я армия — 10, 11 и 12-й УРы, 26-я — 8-й УР, 9-я армия — 80, 81, 82, 84 и 86-й УРы, 7-я армия — 26-й УР, 14-я армия — 23-й УР, 23-я армия — 27-й и 28-й УРы. Помимо укреплений на новой границе в обороне могли участвовать укрепления старой границы, которые и после переноса границы охранялись и имели свои пограничные комендатуры. По директиве Генштаба эти УРы требовалось держать в таком состоянии, чтобы на десятый день войны они могли быть полностью боеготовы. Этого, однако, сделать в полной мере не удалось — немцы захватили или обошли многие УРы раньше.

Немецкий план уничтожения Красной Армии исходил именно из того, что русские займут жестокую оборону на линии укрепрайонов, а не перейдут в атаку и не начнут маневренную войну, сочетающую разнообразные оборонительные и наступательные действия (что было бы самым правильным).

«О результатах воздушной разведки 22 мая Гальдеру доложил офицер отдела разведки штаба военно-воздушных сил майор Вестерберг. Было установлено, что вдоль границы советские войска ведут работы по строительству укреплений, особенно противотанковых рвов. На прокладку сплошного оборонительного рубежа, заключили разведчики, указывает также прокладка кабеля. «Аэрофотосъемки подтверждают наше мнение о решимости русских удержаться на границе», — делает вывод Гальдер. Это вселяло в германское командование уверенность в возможность разгрома советских войск западнее Двины и Днепра, как это предусматривалось планом «Барбаросса» (Анфилов В. А. Крушение похода Гитлера на Москву. С. 37).

План прикрытия границы не учитывал случая, когда противник сразу обрушивает всей силой и занимает места сосредоточения советских войск. Потом Г. К. Жуков будет каяться в своих «Воспоминаниях и размышлениях»:

«Прежде всего, я думаю, справедливо будет сказать, что многие из тогдашних руководящих работников Наркомата обороны и Генштаба слишком канонизировали опыт Первой мировой войны. Большинство командного состава оперативно-стратегического звена, в том числе и руководство Генерального штаба, теоретически понимало изменения, происшедшие в характере и способах ведения Второй мировой войны. Однако на деле они готовились вести войну по старой схеме, ошибочно считая, что большая война начнется, как и прежде, с приграничных сражений, а затем уже только вступят в дело приграничные силы противника. Но война, вопреки ожиданиям, началась сразу с наступательных действий всех сухопутных и воздушных сил гитлеровской Германии… Наконец, важную роль сыграло и то обстоятельство, что И. В. Сталина до последнего момента — начала гитлеровского нападения на Советский Союз — не покидала надежда, что войну удастся оттянуть».

Немецкий генерал Л. Рендулич придерживается того же мнения:

«… По-моему, русское командование не извлекло уроков из [немецкой] западной кампании и придавало слишком большое значение развертыванию сил в начальной стадии войны, рассчитывая на затяжные бои передовых частей, в то время как немецкая армия, как и на Западе, обрушилась на русских сразу всеми своими силами» (Рендулич Л. Управление войсками. С. 139).

Надо сказать, что советский оперплан от 18 сентября 1940 года был в принципе верным, но он годился на февраль, март и апрель 1941 года. Позднее немцы сконцентрировали на нашей границе столь крупные силы, что о «прикрытии границы» не могло быть и речи; требовалось создавать полноценный фронт и мобилизовывать всю Красную Армию, а при явном развертывании немцами войск для нападения — думать и о превентивном ударе. К чести Г. К. Жукова, он это понял и 15 мая 1941 года представил совершенно новый оперплан — план развертывания войск для превентивного удара (заметим, что, если бы оперплан от 18 сентября 1940 года был наступательным, в разработке нового оперплана не было бы нужды).

В оперплане от 15 мая 1941 года говорилось:

«Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар.

Чтобы предотвратить это, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому Командованию, упредив противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск» (Пит. по: Соколов Б. Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи. С. 208).

Вопреки утверждению Бунича, этот план не был утвержден. В «Воспоминаниях и размышлениях» Г. К. Жуков пишет, что в 1941 году действовал уточненный план 1940 года (который разрабатывался не при Жукове). Экземпляр (единственный) плана от 15 мая 1941 года имеет место для подписей наркома обороны и начальника Генштаба, но самих подписей нет — как и резолюции Сталина.

Какова была судьба этого оперплана? По свидетельству В. А. Анфилова, в 1964 году Жуков рассказывал ему следующее:

«Идея предупредить нападение Германии появилась у нас с Тимошенко в связи с речью Сталина 5 мая 1941 г. перед выпускниками военных академий, в которой он говорил о возможности действовать наступательным образом. Это выступление в обстановке, когда враг сосредотачивал силы у наших границ, убедило нас в необходимости разработать директиву, предусматривающую предупредительный удар. Конкретная задача была поручена A. M. Василевскому. 15 мая он доложил проект директивы наркому и мне. Однако мы этот документ не подписали, решили предварительно доложить его Сталину. Но он прямо-таки закипел, услышав о предупредительном ударе по немецким войскам. «Вы что, с ума сошли, немцев хотите спровоцировать?» — раздраженно бросил Сталин. Мы сослались на складывающуюся у границ СССР обстановку, на идеи, содержащиеся в его выступлении 5 мая… «Так я сказал, чтобы подбодрить присутствующих, чтобы они думали не о победе, а о непобедимости немецкой армии, о чем трубят газеты всего мира», — прорычал Сталин. Так была похоронена идея о предупредительном ударе…» (Военно-исторический журнал. 1995. № 3. С. 41).

План, естественно, не был принят. Если бы план был утвержден, он бы приобрел форму соответствующих распоряжений и был бы выслан в войска, но никаких важных директив после 15 мая в войска не поступало. По крайней мере, до нас не дошло ни единого документа и даже ни единого косвенного упоминания. Единственное, что получили войска перед началом войны, — оперативную директиву начала мая 1941 года.

«В первой половине мая всем военным округам были направлены директивы Генштаба с требованием подготовить к концу месяца детально разработанные планы прикрытия государственной границы. Позднее других, 2 июня 1941 года, такой план представил Прибалтийский округ. Во всех округах ставились сугубо оборонительные задачи. Только для Киевского округа предусматривалось: «При благоприятных условиях всем обороняющимся войскам и резервам армий округа быть готовым, по указанию Главного Командования, к нанесению стремительных ударов для разгрома группировок противника, перенесению боевых действий на его территорию и захвату выгодных рубежей» (Соколов Б. Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи. С. 210–211). Но и Киевский округ имел оборонительную задачу, поскольку речь шла о перенесении в ходе обороны военных действий, не о прямом нападении на территорию противника.

Если бы план от 15 мая 1941 года был принят, вся конфигурация размещенных у границы советских войск должна была бы измениться, а не осталась бы в оборонительным виде, предписанном оперпланом 1940 года: пограничники, за ними части прикрытия, за ними — стрелковые соединения, за ними, в глубине, — мехкорпуса, за ними — оперативный резерв. В стране была бы объявлена мобилизация (а ее не было, кроме призыва 800 000 резервистов). Чтобы не дать противнику сорвать мобилизацию, к границе должны были бы подойти дивизии прикрытия. Сталин же, напротив, в июне отводил от границы дивизии прикрытия, чтобы не спровоцировать немцев, — вопреки командующим, которые пытались это распоряжение саботировать.

И. Х. Баграмян пишет в книге «Мои воспоминания»:

«20 июня, т. е. за два дня до начала войны, Генеральный штаб распорядился отвести все части дивизии из этого района в тыл, чтобы не вызвать провокационных действий со стороны фашистов. Но все же, чувствуя приближение войны, Алябушев на свой риск оставил в предполье укрепленного района три стрелковых батальона, которые в последующем сыграли весьма положительную роль в развертывании боевых действий дивизии».

Командующий 8-й армией ПрибОВО П. П. Собенников:

«В ночь на 22 июня я лично получил приказание от начальника штаба округа генерал-лейтенанта Клёнова П. С. в весьма категоричной форме — к рассвету 22 июня отвести войска от границы».

В. А. Анфилов в книге «Крушение похода Гитлера на Москву, 1941»:

«10 июня генерал-полковнику М. П. Кирпоносу было приказано немедленно отменить отданные распоряжения о занятии предполья частями укрепленных районов и к 16 июня доложить об этом».

Но вернемся к Буничу. Мы за всеми этими «красными пакетами» совсем забыли о его книге.

Бунич рисует план Жукова от 15 мая 1941 года. Слишком долго для плана, который не был принят. Впрочем, вспомним: Бунич-то «принял» этот план 16 мая.

План предусматривал разгром сконцентрированной у советских границ немецкой группировки. Неплохой план с военной точки зрения, и, читая его, поневоле испытываешь удивление, почему он не был реализован. Не погибли бы десятки миллионов человек.

Но план хорош только с военной точки зрения. Сталин был политиком — он видел шире и дальше, чем Жуков, и потому план отверг. Много позже описываемых событий писатель Ф. Чуев беседовал про период войны с Молотовым.

«— А вы допускали такое, что если не они, то мы первые начнем?

— Такой план мы не разрабатывали. У нас пятилетки. Союзников у нас не было. Тогда бы они объединились с Германией против нас. Америка-то была против нас, Англия — против, Франция бы не отстала.

— Но тогда официальная доктрина была: воевать будем на чужой территории, малой кровью.

— Кто же может готовить такую доктрину, что, пожалуйста, приходите на нашу территорию и, пожалуйста, у нас Воюйте?! (Чуев Ф. Ветер истории // Роман-газета. 1999. № 14).

«У нас пятилетки»…

Перевооружение армии должно было завершиться с окончанием пятилетки, в 1942 году. Только в 1942 году созданные мехкорпуса были бы укомплектованы. А на 22 июня 1941 года вместо положенной тысячи с лишним танков они имели: 17-й мехкорпус — 63 танка, 20-й — 94, 24-й — 222, 26-й — 184, 21-й — 175 и т. д. (См.: Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. С. 603). В 1942 году авиация бы располагала современными истребителями, которых на 22 июня 1941 года было 1946, но они не были освоены летным составом, поскольку, к примеру, на освоение МиГа требовалось около года.

«Как вспоминает М. И. Гуревич (один из создателей МиГа. — А. П.), в мае 1941 года на одном из совещаний Сталин сказал, что истребители строить дешевле и проще, чем бомбардировщики, и потому их число надо наращивать. Он даже назвал цифру — дать армии не менее двадцати тысяч истребителей. Конструкторы ушли убежденные, что до войны осталось, как минимум, полтора года. Она началась через полтора месяца» (Арлазоров М. Артем Микоян. М., 1978. С. 84).

Молотов говорил: «Мы делали все, чтобы оттянуть войну. И нам это удалось — на год и десять месяцев. Хотелось бы, конечно, больше. Сталин еще перед войной считал, что только к 1943 году мы сможем встретить немца на равных» (Чуев Ф. Ветер истории).

В 1941 году промышленный потенциал Европы был еще намного больше потенциала СССР. Другое дело, что немецкие подростки не стояли у станков, а немки не рубили лес для электростанций. Против немецкой армии воевал весь русский народ. Гитлер этого не учел.

Но вернемся к плану от 15 мая.

Удивительно, но, приводя в своей книге этот план, Бунич перевирает его лишь в мелочах. Впрочем, оперплан на сей раз не нужно «поправлять»: он вполне наступательный. Фразы типа «концентрическим ударом армий правого крыла фронта окружить и уничтожить основную группировку противника восточнее р. Висла в районе Люблин» говорят сами за себя. Заметим только, что речь идет о группировке немцев восточнее Вислы, изготовившейся к удару.

«… Вероятнее всего (здесь Бунич пропустил запятую из оригинала. — АЛ) главные силы немецкой армии в составе 76 пехотных, 11 танковых, 8 моторизованных, 2 кавалерийских и 5 воздушных, а всего до 100 дивизий будут развернуты к югу от линии Брест — Демблин для нанесения удара (выделение Бунича — А.П.) в направлении (здесь Бунич убрал тире. — А.П.) Ковелъ, Ровно, Киев». Зачем Бунич выделил, а не изъял слова «для нанесения удара» — сказать трудно; видимо, по привычке, ну и сделал промашку.

«Чтобы предотвратить это, план считал необходимым «ни в коем случае не давать инициативы действий немецкому командованию (в оригинале — Германскому Командованию. — А.П.), упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск».

Удивительно, у Бунича почти не искажен целый абзац. Но только абзац.

«Все мероприятия по развертыванию, — приказал вождь, что-то подсчитывая в уме, — закончить примерно 1 июля. Ну, скажем, к 3-му. Не позднее. И только не поддавайтесь ни на какие провокации со стороны немцев и их не провоцируйте. И помните, Германия никогда не пойдет на нас войной, не покончив с Англией. А мы выберем нужный момент…»

Даже если принять развертывание армий с 18-й по 28-ю за подготовку к нападению на Германию, то это развертывание никак не могло быть окончено 3 июля. Войска 20-й армии должны были закончить сосредоточение только к 5 июля, 19-й армии — к 7 июля, 16, 24 и 28-й — к 10 июля (См.: Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. С. 412).

Далее Бунич задает вопрос читателю. Мы помним, как много ошеломляющих вопросов любил выпаливать в читателя наставник Бунича Суворов-Резун.

И вот ученик следует за ментором:

«… Для чего Сталин сконцентрировал на границе такую чудовищную армию?

Но это вопрос настолько очевиден, что ответить на него «для обороны» могут только бывшие историки КПСС с вывихнутыми мозгами».

Верно, товарищ Бунич.

Вопрос законный и ответ очевидный.

Когда немцы перебрасывают на Восток свои армии, Сталин конечно же должен был уводить для сохранения своих солдат в тыл. Ну, скажем, до Урала.

Бунич:

«Почему официальная история объявила катастрофой потерю за два дня войны 1200 самолетов, когда их было 11 тысяч?»

Верно.

Вопрос законный.

Поскольку официальная история никогда не объявляла катастрофой потерю за два дня войны 1200 самолетов. В официальной истории написано, что 1200 самолетов было потеряно за один день, а в некоторых книгах утверждается, что 1200 было потеряно даже к полудню.

А относительно «первых двух дней» Геббельс записал 25 июня в дневнике, что за первые два дня уничтожено 2585 самолетов…

А Бунич продолжает вопрошать:

«Почему потеря 600 танков в первые два дня войны тоже объявлена катастрофой, когда их было тоже 11 тысяч?»

Верно, вопрос законный.

Геббельс 30 июня 1941 года сделал запись: «Русские потеряли 2233 танка и 4107 самолетов».

Бунич:

«Куда же делась гигантская армия, нацеленная на вторжение в Европу в день Д+З от высадки немцев на британские острова?»

В самом деле — куда делась армия, которой не было? О «дне Д+3» нет ни одного источника, кроме повествования безграмотного, не знающего истории Бунича.

«При всей тактической внезапности удара они должны были быть остановлены к 1 июля. Вырвавшиеся вперед танковые группы Гота, Гудериана и Клейста, опередившие свою пехоту на два суточных перехода, были бы отрезаны от нее, окружены, смяты, раздавлены и размазаны страшным превосходством в силах, которое имела Красная Армия.

И так бы непременно произошло, если бы не одно обстоятельство.

Если бы Красная Армия оказала сопротивление.

Это и была знаменитая ошибка в третьем знаке, допущенная товарищем Сталиным, любящем все упрощать».

Не оказала Красная Армия сопротивления. Солдат 14 стран Европы победила Красная Армия во Второй мировой войне, а сопротивления она не оказала. 29 июня 1941 года начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии Ф. Гальдер написал: «… Сведения с фронта подтверждают, что русские всюду сражаются до последнего человека…»

Свою книгу Бунич лихо завершает очередным подлогом:

«Глубокой ночью 22 июня — в 2 часа 10 минут — генерал Гудериан выехал на свой командный пункт, находившийся в 15 километрах северо-западнее Бреста у местечка Богукалы. Он прибыл туда в 3 часа 10 минут ночи. С 8 часов вечера танки его группы, ревя своими бензиновыми моторами, выдвигались к границе.

Солдатам был зачитан приказ Гитлера.

«Наступил час, мои солдаты, — обращался фюрер к вермахту, — когда… судьба Европы, будущее Германии и нашего народа находятся полностью в наших руках/»

— Что с мостами? — поинтересовался Гудериан и был удивлен, узнав, что русские сами разминировали мосты, расчистив проходы и засеки на многих участках для прохода танков.

Небо на востоке начало сереть.

Начинался день 22 июня 1941 года, выпавший на воскресенье.

Гудериан еще раз посмотрел на часы. Было 3 часа 15 минут ночи.

И приказал начать артиллерийскую подготовку».

Итак, Бунич утверждает, что «русские сами разминировали мосты, расчистив проходы и засеки на многих участках для прохода танков» Германии. Мы уже знаем, что танки Сталиным были отведены от границы. В этом свете факт расчистки проходов для прохода немецких танков столь удивителен, даже фантастичен, что следует обратиться к первоисточнику — книге самого Гудериана. Вот что немецкий генерал пишет в «Воспоминаниях солдата»:

«В роковой день 22 июня 1941 г. в 2 час. 10 мин. утра я поехал на командный пункт группы и поднялся на наблюдательную вышку южнее Богукалы (15 км северо-западнее Бреста)».

Это сходится с тем, что пишет Бунич. Читаем следующее предложение.

«Я прибыл туда в 3 час. 10 мин., когда было темно».

И это сходится.

«В 3 час. 15 мин. началась наша артиллерийская подготовка».

И здесь все в порядке. Три предложения — и каждое соответствует по содержанию тому, что написал литератор Бунич. Однако у литератора Бунича не три предложения, а больше. Среди них фраза:

" — Что с мостами? — поинтересовался Гудериан и был удивлен, узнав, что русские сами разминировали мосты, расчистив проходы и засеки на многих участках для прохода танков».

Эта фраза значительно дополняет наши сведения о том, что произошло в роковую ночь на 22 июня.

Следуя манере Бунича, мы вслед за ним разовьем ситуацию с Гудерианом.

«— Что с мостами? — поинтересовался Гудериан.

Из темноты возник бородатый литератор в потертой советской зеленой гимнастерке.

— Разминированы, — угодливо доложил он. — Расчищены засеки и проходы для продвижения ваших танков.

Гудериан секунду смотрел на толстое лицо, всем своим видом выказывающее готовность услужить. На лице генерала мелькнула брезгливость.

— Расстрелять, — бросил он.

— Но, господин генерал… — удивленно возразил прикомандированный офицер итальянской разведки. — Это наш лучший агент!

— Это дезинформатор. Я знаю, что засеки и проходы не расчищены.

Не оборачиваясь, генерал направился к границе.

Сзади прозвучала приглушенная автоматная очередь…»

Расстреляли бородатого литератора под Брестом за дело.

Г. Гот пишет:

«57-й танковый корпус натолкнулся в этой лесистой и богатой озерами местности на многочисленные обороняемые препятствия и заграждения, которые сначала сильно задерживали продвижение 12-й танковой дивизии» (С. 58).

Этот проклятый «ундерменш» хотел воспользоваться арийскими прямотой и доверчивостью и обрек немецкую танковую дивизию на муку с преодолением заграждений.

Но до своей гибели «ундерменшу» удалось-таки обмануть врага. В том числе и с мостами. Г. Гот пишет: «6й армейский корпус встретил сильное сопротивление противника и вышел к Неману только 23 июня. Мост в Приенае был разрушен» (там же. С. 59). У мостов были группы подрывников; где врасплох саперов захватить не удалось, они сделали свою работу.

А. И. Чугунов в книге «Граница сражается» пишет о событиях 22 июня:

«В 10 часов самолеты противника повторили налет на город. По окончании его майор Шаламягин приказал специально подготовленной группе пограничников взорвать все мосты через реку Щещуна и отойти на заранее подготовленную в 3 км от города оборонительную позицию» (С. 18). «Застава прикрывала шоссе из Сувалок на Августов, здесь же находился мост через реку Близна, взорванный пограничниками во время артиллерийского обстрела; наведению переправы мешал их меткий огонь» (С. 33).

Итак Бунич направил немцев к мостам, где дежурили наши подрывники. Он погиб, но мы должны чтить память героя.

Но мне уже стало как-то скучно без выдумок Бунича. У меня уже появилась наркотическая зависимость от его лжи.

Истребим эту зависимость постепенно.

«Где-то к полудню в Кремле Сталин, Тимошенко и Жуков, наконец, поняли, что вторжение в Англию, судя по всему, откладывается, поскольку Гитлер на данном этапе предпочел вторгнуться в СССР.

И тогда настал великий час!

Было принято решение начать операцию «Гроза»!

«Гроза, Гроза, Гроза!» — начали надрываться на всех линиях прямой связи и радиочастотах телетайпы и передатчики Наркомата обороны и генерального Штаба.

«Гроза, Гроза, Гроза!»

Она зашумела и загремела на еще уцелевших линиях связи между фронтовыми, корпусными и дивизионными штабами.

Из сотен сейфов, с некоторой долей ритуальной торжественности, извлекались толстые красные пакеты с надписью «Вскрыть по получении сигнала «Гроза».

Из вскрытых сейфов вынимались пачки оперативных приказов с названиями прусских, польских и румынских городов и населенных пунктов, взять которые приказывалось в первые 72 часа после начала операции. На приданных секретных картах жирные красные стрелы хищно нацеливались на Варшаву и Копенгаген, на Берлин и Кенигсберг, на Бухарест, Будапешт и Вену».

Несусветная ложь.

Мы уже знаем, что пакеты с «Грозой» начали вскрывать в приграничных округах не «где-то к полудню», как у Бунича, а ночью 22 июня 1941 года. В третьем часу отдал приказ вскрывать пакеты штаб Западного округа. Как известно, в 3 часа ночи никто на Германию не напал, как и на Польшу, Румынию и Венгрию.

После посещения Молотова Шуленбургом и официального объявления войны в 7. 15 утра была отдана директива № 2, в которой говорилось:

«Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в тех районах, где они нарушили советскую границу. Вплоть до особого распоряжения наземным войскам границу не переходить».

Директива же № 1 была отдана ранним утром в 00. 30 и предусматривала «быть в боевой готовности».

Директива № 3 была разослана вечером, на Юго-Западном фронте ее получили в 23 часа (согласно И. Х. Баграмяну) или около 24 часов (согласно Г. К. Жукову, вылетевшему на Юго-Западный фронт).

В полдень Сталин не посылал никакой директивы и никакого сигнала «Гроза». Это выдумка Бунича — полная чушь.

А вот директива № 3 предусматривала переход в контрнаступление. Баграмян рассказывает, по какой причине была принята эта директива: «Просматривая сейчас наши первые разведывательную и оперативные сводки, я с горечью убеждаюсь: в них далеко не отражалась вся та огромная опасность, которая угрожала войскам северного фланга нашего фронта. Какие, к примеру, сведения о противнике, наступавшем на нашу 5-ю армию, смогли сообщить наши фронтовые разведчики? Они отмечали, что в районе Любомля наступает одна пехотная дивизия, в направлении Владимир-Волынского — одна пехотная и одна танковая, а южнее, до самой границы с 6-й армией, — еще две пехотные дивизии.

Получалось, что во всей полосе армии наступает всего лишь пять дивизий противника. Учитывая, что неподалеку от границы у нас стояли четыре стрелковые дивизии, положение, естественно, казалось не таким уж угрожающим. Из этого и исходила полученная нами директива. Ведь ни наркому, ни начальнику Генерального штаба не было еще известно, что от Сокаля хлынул на Радзехув по свободной от наших войск местности немецкий моторизованный корпус и что такой же корпус стремится прорваться от Устилуга на Луцк. Когда мы более реально оценили угрозу для первого фланга для всего фронта, наши сводки, не отражавшие всей тяжести угрозы, уже были в Москве. Вероятно, такие же погрешности в оценке сил противника, вторгшегося в пределы страны, были допущены и другими фронтами.

Исходя из них, верховное командование теперь ставило задачи на 23 и 24 июня. Войскам нашего фронта предписывалось: «Прочно удерживая государственную границу с Венгрией, концентрическими ударами в общем направлении на Люблин силами 5-й и 6-й армий, не менее пяти механизированных корпусов и всей авиации фронта окружить и уничтожить группировку противника, наступающую на фронте Владимир-Волынский, Крыстынополь, к исходу 24. 6 овладеть районом Люблин…» (Баграмян И. Х. Мои воспоминания. С. 230–231).

«Окружить и уничтожить» группировку противника не удалось. Поняв это, Ставка в ночь с 26 на 27 июня пришла к решению о переходе к стратегической обороне.

Но продолжим чтение Бунича.

«На Северо-Западном фронте командир танковой дивизии доблестный полковник Иван Черняховский, вскрыв свой красный пакет, не минуты не колеблясь, бросил свои танки в наступление на Тильзит, имея целью, захватив его, развивать наступление на Кенигсберг, как и было указано в извлеченном из пакета приказе. Даже в условиях 22 июня 1941 года танкам полковника Черняховского удалось, давя немецкие позиции, продвинуться на 25 километров. Только общая обстановка на фронте заставила Черняховского повернуть обратно».

Ну, наконец-то хоть один достоверный факт об агрессивности Сталина! Хоть в конце книги, в эпилоге, Бунич, наконец, приводит аргумент, который можно проверить, чтобы сделать соответствующий вывод. У меня как раз есть книга А. Шарипова «Черняховский», где он подробно расписывает все действия Черняховского в конце июня.

20 июня 1941 года 28-я танковая дивизия полковника И. Д. Черняховского после двух ночных переходов из Риги сосредоточилась в лесах в 20 километрах севернее Шяуляя. В 12-й механизированный корпус, куда входила дивизия Черняховского, также входили 23-я танковая дивизия, что расположилась западнее Шяуляя, и 202-я мотострелковая дивизия, что расположилась восточнее Шяуляя.

Конечно же, то, что эти дивизии не были собраны в кулак и подведены к границе, а, разбившись на три части, окружили город, означало желание Сталина напасть на Германию…

21 июня войска стояли там же. Видимо, готовясь к нападению…

22 июня прежняя позиция дивизии подверглась удару с воздуха, но малорезультативному. Черняховский ночью сменил позицию дивизии. Видимо по наивности, он не ожидал нападения немцев и сделал это просто так, по прихоти…

Тем не менее немецкий налет вывел из строя телефонную связь.

«Около четырех часов не удавалось установить связь с вышестоящими штабами. Только к восьми часам утра была принята первая радиограмма из штаба корпуса: «Германия напала на Советский Союз, ее войска местами вторглись на глубину 50–60 километров, приготовиться к контрудару».

С восьми часов И. Черняховский стал готовиться к контрудару. Но еще не трогаясь с места.

«К двенадцати часам дня офицер связи штаба корпуса доставил Черняховскому приказ, подтверждающий радиограмму, полученную в дивизии в восемь утра. Как стало известно, командир корпуса Н. М. Шестопалов, ожидая указаний из штаба армии, медлил с приказом о переходе в наступление. Дорого стоили эти потерянные часы…»

Вот те на! И в 12 часов Черняховский еще не тронулся с места! Да и весь корпус!

«Только к четырнадцати часам командующий 8-й армией, следуя указаниям командующего СевероЗападным фронтом (с началом военных действий Прибалтийский Особый военный округ развернулся во фронтовое объединение), приказал 12-му механизированному корпусу, взаимодействуя с 3-м механизированным корпусом, уничтожить противника, наступающего на шяуляйском направлении».

Ну, наконец-то! Вот тут-то и был удар Черняховского по Восточной Пруссии, в соответствии с планом Сталина — Бунича напасть на Германию! Но — дальше:

«В свою очередь генерал Шестопалов приказал: 23-й танковой дивизии во взаимодействии с 10-м стрелковым корпусом 8-й армии с рубежа севернее Шяуляя нанести удар в направлении Плунге; 28-й танковой дивизии и 202-й мотострелковой дивизии, взаимодействуя с 3-м механизированным корпусом, с рубежа Варняй, Ужвентис с утра 23 июня нанести удар по вклинившемуся противнику в направлении Таураге».

Удивительно, но все эти города лежали на территории СССР. Таураге — это не Кенигсберг. И даже не Тильзит.

«Дивизия Черняховского, успев совершить пятидесятикилометровый марш, уже в десять часов утра заняла исходное положение для атаки».

Ну наконец-то атака! Но… в десять часов утра. Так это же следующий день! Только на следующий день, 23 июня, дивизия Черняховского развернулась для атаки. А Бунич говорил — Черняховский атаковал 22 июня…

Атаки — где? В Восточной Пруссии?..

«Как же развернулись боевые действия на участке 28-й танковой дивизии? Черняховский решил контратаковать противника в районе Калтыненяй…»

Калтыненяй — это опять не в Пруссии. Это — в Литве.

Забавно, что Бунича опровергает даже Суворов-Резун. В своей эпохальной книге «Ледокол» этот сотрудник английских спецслужб и немецкого литературного агентства сообщает:

«Согласно немецким трофейным документам, первая встреча с 28-й танковой дивизией произошла под Шяуляем».

Откуда же Бунич взял свое утверждение?

Видимо, он творчески развил следующее:

«В Прибалтике на полях сражений прошел суровую проверку на зрелость полковник И. Д. Черняховский, ставший одним из талантливых военачальников Великой Отечественной войны. Части 28-й танковой дивизии под его командованием контратакой не только остановили врага в районе Калтиненай, но и вклинились в его боевые порядки на 5 км, уничтожив при этом 14 танков, 20 орудий и до батальона пехоты» («Военноисторический журнал». 1988. № 7).

Но Калтиненай — это тоже не Германия.

В книге «Советские танковые войска. 1941–1945» читаем:

«В сложной обстановке начавшихся боевых действий командующий Северо-Западным фронтом генерал Ю. И. Кузнецов принял решение силами 12-го и 3-го механизированных корпусов во взаимодействии с общевойсковыми соединениями нанести контрудар по флангам 4-й танковой группы противника, прорвавшейся в стыке 8-й и 11-й армий.

Танковые дивизии (23-я и 28-я) 12-го механизированного корпуса генерала Н. М. Шестопалова должны были атаковать противника из района северо-западнее Шяуляя в южном направлении, а соединения 3-го механизированного корпуса под командованием генерала А. В. Куркина — из района Кедайняя в западном направлении. Подготовка контрудара проводилась в ограниченные сроки, поспешно, при крайне скудных сведениях о противнике; должное взаимодействие между соединениями организовать не удалось, боевые задачи для войск доводились с большим опозданием, так как связь была весьма неустойчивой.

Основная роль в контрударе отводилась 12-му механизированному корпусу, который после марша из района Риги к исходу 22 июня сосредотачивался северо-восточнее Шяуляя. 3-й механизированный корпус должен был нанести удар лишь силами 2-й танковой дивизии, так как его 5-я танковая дивизия действовала в отрыве от главных сил в районе Алитуса, а 84-я моторизированная дивизия находилась в резерве 11-й армии.

Контрудар начался 23 июня. Выступив из района сосредоточения, 28-я танковая дивизия полковника И. Д. Черняховского к 10 часам вышла на рубеж развертывания (50 км юго-западнее Шяуляя), однако сразу перейти в наступление она не могла, так как почти все горючее было израсходовано. До 15 часов дивизия была вынуждена стоять на этом рубеже и ждать машины с горюче-смазочными материалами. Во время выдвижения части дивизии четыре раза подвергались ударам авиации противника и понесли потери.

Во второй половине дня 28-я танковая дивизия вела тяжелый бой с передовыми частями 1-й танковой дивизии гитлеровцев» (С. 23).

Итак, дивизия вступила в бой только 23 июня (а не 22-го), во второй половине дня, примерно в 50 км юго-западнее Шяуляя.

К Черняховскому Бунич прямо привязался:

«Фронтам, которые уже извлекли из сейфов пакеты с «Грозой», было приказано на первом этапе захватить Восточную Пруссию, на втором — остатки Финляндии и Норвегии и быть готовыми (после особого распоряжения) оккупировать Швецию. К сожалению, полковнику Черняховскому в одиночку этого сделать не удалось…»

Дался ему Черняховский. Захватить «остатки Норвегии»? Почему именно остатки? Куда должна деться вся остальная Норвегия? Или надо нанести удар такой силы, чтобы Норвегия превратилась в «остатки», а потом кое-какие из них захватить?

И зачем «фронтам» на первом этапе захватывать Восточную Пруссию, если на втором этапе не будет движения в глубь Германии? Черняховский захватывает Кенигсберг, а на втором этапе ждет вестей с севера — или сам уводит войска «в одиночку» захватывать «остатки Норвегии и Финляндии»? Пусть немцы спокойно осуществят мобилизацию?

Если захват «остатков Норвегии» был лишь на втором этапе, зачем вообще говорить о нем в «Красном пакете»? Предупредить «остатки»: «Готовьтесь»?..

И зачем в «Красном пакете» вообще упоминать о Швеции, если это операция не для первого и даже не для второго этапа? Чтобы шведы со страху выслали к Черняховскому депутацию, а потом подготовили ему торжественную встречу?..

Но я уже не могу ответить на эти вопросы. Похоже, логика Бунича и Суворова устроена иначе, чем у нормальных людей.

В завершении книги читатель, наверное, хотел бы знать ответ на вопрос — собирался ли Сталин напасть на Европу?

Ответа на этот вопрос я не знаю. Документов, которые об этом свидетельствовали бы, я нигде не нашел, в том числе и в изысканиях сторонников теории Суворова-Резуна. Все их аргументы о якобы готовившемся нападении Сталина являются либо домыслами, основанными на незнании общеизвестных фактов, либо подтасовками с целью протолкнуть свою книгу на модную тему в печать.

Я думаю, что наличие книг Суворова-Резуна и Бунича на полках наших книжных магазинов — это настоящий срам для нашей системы преподавания истории. Благодаря этому «преподаванию» народ читает полуграмотную чушь — и не способен определить, что это чушь.

Но это еще полбеды. Недавно мой знакомый учитель физики возил своих учеников в древний русский город Смоленск, и в музее экскурсовод задал школьникам вопрос: «Вы знаете, кем был Александр Матросов?» Из учеников, среди которых были семиклассники, восьмиклассники и даже несколько десятиклассников, на этот вопрос не ответил никто.