Пустой

Часть 2. Выход в "люди"

В "спортзале", народу значительно прибавилось. Нет, своими спортивными достижениями новенькие, да и старенькие то же, никого не поражали. Просто это стало местом тусовок. Кто-то расположился вальяжно на бетонной «паперти», кто-то слонялся, рядышком ведя друг с другом видимо невероятно важные переговоры. Ко мне, все относились подчеркнуто уважительно и нейтрально, но в задушевные разговоры не вступали. (Что не могло не радовать). Смотрели с опаской. Для них всех я теперь мутный псих и садист.

Меня такой расклад вещей вполне себе устраивал. Но вот, по личному опыту прошлой жизни могу сам себе уверенно заявить, подобный авторитет долго не продержится. И нейтралитет тоже. Мало того, что его постоянно будут прощупывать на прочность, пытаясь выяснить границы допустимого поведения. Так я себе еще и врагов нажил, которые будут постоянно строить мне всяческие козни, а при порядках в данном мире, скорее всего грохнут где ни будь и не почешутся.

А все те, кто пытается сейчас угодливо заглянуть мне в рот, сдадут меня же первым.

При таких мыслях, настроение у меня было крайне неспортивное и тупо сидел по-турецки на коврике, который мне притащил ранее кто-то из моих обожателей, и пытался хоть как ни-будь распланировать свою дальнейшую жизнь в Стабе.

Неожиданно для всех, и в первую очередь для меня, на площадке появился Кот. Парнишка лет двадцати восьми, один из приближенных Карела. Все время тенью ходивший за ним. В его глазах, особой щенячьей преданности к шефу я не наблюдал. Чего не скажешь о глазенках Шкафа и Ботана, обращенных ко мне, особенно после избиения Кубика.

Кот, всегда меланхоличен и не разговорчив. Я вообще не слышал, что бы он говорил. Я даже не знаю какой у него голос.

Мой жизненный опыт, подсказывал мне, что от таких как он, поджарых и нарочито медленных, следует держаться на почтительном удалении. Хорошего бойца рукопашника видно сразу.

Такие как он знают себе цену, и абсолютно все, делают с чувством собственного достоинства. В лидеры никогда не лезут, но и ниже плинтуса не падают.

И так галдящая в полголоса немногочисленная толпа стихла сразу при его приближении. Тот молча и спокойно поднялся на эстакаду, медленно прошёлся рядом со мной, не поворачивая головы и смотря сквозь меня, буд-то меня тут и не было. Подошел к моей полуторалитровой баклажке с живчиком, который мне поставляли благодарные поварихи. Живчик хороший, не моча от охранника. Поднял баклажку с пола, без спроса, спокойно открутил пробку. Сделал хороший глоток, закрутил баклажку так же медленно, как в кошмарном сне поставил ее на пол и подошел к висящему без дела бревну, обмотанного одеялом. После чего стремительно «взорвавшись» нанес серию ударов по нему руками и ногами. Такой скорости и силы я никогда не видел ранее.

Я никогда не видел, что бы Кот тренировался в Стабе. Значит все эти познания остались у него от прошлой жизни. Кто-то говорил, что он служил в армии, и не в простых войсках.

Разинув рот, я, как и все наблюдал за серией ударов от которого бревно казалось вот-вот рассыплется в щепу. Мысленно себя похвалил за то, что не издал звука после покушения на мой живчик, который здесь являлся вещью неприкосновенной и сакральной. Никто без спроса не имел права даже дотронутся до него, и совершенно не важно, кому он принадлежал, а спросить сделать глоток считалось чем-то зазорным и не достойным.

Кот, просто уничтожил бы меня и мой начинавший крепнуть авторитет.

Примерно через минуту он перестал нас впечатлять своими силовыми и акробатическими этюдами и ничуть не запыхавшись, абсолютно без отдышки, вот ведь класс! Перестал колошматить полено и так же спокойно подошел к баклажке с живчиком. На этот раз он смотрел мне прямо в глаза. Смотрел с вызовом. Так же медленно, как и прежде открутил пробку. Сделал глубокий глоток, затем шумно булькая прополоскал горло все это время не отводил своего взгляда от меня. Ну что мол? Вопросы будут?

Вопросов не было. Тонкой струйкой, сложив губы трубочкой струйкой выплюнул живчик к моим ногам одновременно закручивая пробку. Аккуратно поставил баклажку на пол и так же молча ушел, как и пришел.

Народ возбужденно в пол голоса загалдел, на меня старались не смотреть

Я все так же сидел на коврике не шелохнувшись. Меня размазали с гавном.

Я все понял. Все усвоил. Карел мне прислал послание, что бы не зарывался сильно и не воображал о себе невесть что… Легкий щелчок по носу и затрещина по самолюбию. Вполне логично с его стороны. Урок усвоен, будем двигаться дальше.

****

Я еду вместе со всеми на честный разбой! Афигеть! С одной стороны радость превеликая, что меня повысили из посудомоек, с другой стороны…оно мне надо?!

Народу в Стабе не хватает, знахаря нет, будь они прокляты, зараженные сожравшие его! Теперь я носильщик, как и большинство обитателей казармы.

При погрузке в кузов грузовика, как и положено испытывал легкий мандраж и возбуждение, которое выражалось, как и у всех в бесконечной и глупой говорливости ни о чем. Зря, ой зря мужчины ругают женщин за их пустые разговоры!

За дорогой я не следил, точнее не получалось следить, наблюдать и запоминать. Хотя я старался как мог. Место досталось на длинной деревянной скамье, почти у кабины, вид оттуда — не очень.

Последний раз я так путешествовал, даже не в студенчестве, а в школе, в последних классах. Все старшеклассники отправлялись сразу же после первого сентября на помощь подшефному хозяйству, собирать урожай спелых томатов. А подшефное хозяйство, то есть близлежайшие аграрии, взамен, не давали нашей средней школе подохнуть голодной смертью зимой. Видимо плохо обстояло дела с алгеброй и бухгалтерией у колхозников, так как по моим подсчетам, вреда от юных любителей флоры и фауны с удовольствием прогуливающих школьные занятия, было гораздо больше, чем пользы. Воздвигались на полях целые фортификационные сооружения из деревянных ящиков и происходили побоища. Где вместо ядер и камней использовались спелые помидоры. Грамотно и умело произведенный бросок тухлого помидора прямо в лоб супостату сопровождался бурей эмоций и восторга у зрителей. Но только в данном случае дело заканчивалось не пойманным лбом томатом, а пулей конкурента из соседнего стаба, или растворением в желудочном соке зараженного. Все, детские шалости кончились, впрочем, они давно кончились.

При въезде в город, удалось пересесть ближе к выходу. И увиденное меня не порадовало, хоть я и предполагал такую картину происходящего. Было ранее утро с соответствующей утренней свежестью и легким ветерком, который все равно не смог разогнать химическую и кислую вонь тумана недавней перезагрузки. Автомобили не сновали туда-сюда постоянно сигналя, так как ни один светофор в городе не работал. Они просто не завелись. Видимо, разряды молний, «малэнькие такие», как мне пояснили в казарме, начисто сжигали всю электронику, включая аккумуляторы автомобилей. Люди после произошедшей перезагрузки, мгновенно обращаться еще не стали, а просто деловито и недоумевающе топали на работу или по своим делам.

На наши «джихад мобили», двигающиеся в начале и конце колоны, внимание конечно же обращали, и еще как. Люди останавливались по среди тротуара с перекошенными лицами, а многие, конечно же пытались нас снять на не работающие телефоны что бы первыми выложить сногсшибательные кадры в интернет. Больше лайков, еще больше!

Подъехали, громыхая и грохоча к торговому центру. Строение советских времен было монументальным и всем своим величием должно было говорить о скорой победе коммунизма и процветании советского народа. К главному входу вела громадная лестница, конечно же из мрамора. По краям лестничного пролета с обоих сторон, кто мы мог подумать — шары. Что они символизировали, никто толком не знал, то ли, что в магазине хоть шаром покати, то ли, что правительство забило на народные массы. Ранее в торговом центре находились товары широкого потребления, которые вызывали нервный смех и недоумение у счастливых покупателей. Теперь же на первом этаже располагался традиционный социальный продуктовый магазин, а все последующие этажи были заняты бутиками по продаже заграничных старомодных тряпок по космическим ценам и продаже самых что ни на есть эксклюзивных золотых побрякушек. А также реализация вместе с установкой эксклюзивных металлических дверей. Эксклюзивной обуви… Ну и всего другого, тоже очень эксклюзивного.

Короче говоря, как был ширпотреб, так ширпотребом и остался.

Первыми, в магазин ломанулись охранники, одетые по такому случаю в основном в камуфляжные костюмчики с автоматами АКСУ. Визги перепуганных женщин были слышны даже в грузовиках. Далее, команду забегать получили мы все. Я имею в виду хватальщиков и носильщиков в одном лице. Выпрыгнув как черти из табакерки из грузовиков, мы всей плохо организованной толпой устремились в магазин.

Наша охрана, несколько раз выстрелила в потолок, для пущего устрашения и скорейшего понятия всей серьезности ситуации. Часть охранников, вполне буднично и отработанно выбивала прикладами автоматов стеклянные двери магазина. Носильщики не должны были сбиваться с ритма выноса товара ни на секунду. В магазине по причине раннего времени покупателей было маловато, в основном несколько мамаш, пришедших за молоком для своих чад, пенсионеров, которым вечно не спится, и продавщиц с охранниками, которые первыми упали на пол. Я, вслед за толпой мужиков бежал неведомо куда. Оказалось, в подвальное помещение, которое использовалось как склад. Задача была крайне проста, схватить указанные мне ящики-коробки с продуктами сломя голову тащить все это наверх к грузовикам, где в кузове уже шустро сновали укладчики краденного. Грубо, но основательно складируя коробки стараясь максимально заполнить все пространство кузова.

Работа простая и примитивная, схватив указанный мне ящик, я побежал с ним в обнимку наверх. По дороге, первым делом удивился, что я его вообще поднял. Да в лучшие свои годы, я бы его не оторвал с пола! Если бы поднял, то не сделал бы шагу! Видимо правы были обитатели казармы, утверждающие, что регулярное употребление живчика удесятеряет силы. Я даже по дар такой слышал, человек становится невероятно выносливым и физически сильным без внешнего увеличения мышечной массы. Наверное, не врут.

Но надо сказать дар, так себе… Работать всю оставшуюся жизнь в качестве тяговой лошади, то еще удовольствие.

Примерно на пятом рейсе обратил внимание, что в зале торгового центра, охранники стаба, заместо того, чтобы бдеть и заботится о нашей безопасности, начали использовать женщин, оставшихся в магазине по их прямому назначению. И видимо без их согласия. Просто перегнув их через прилавки, не обращая никакого внимания на их крики, трахали их со всей дури.

Когда я уже начал уставать, прозвучала команда сесть в машины. Бросив очередную коробку себе под ноги и не обращая внимание на возмущенные окрики какого-то типа, который, по-видимому, был смотрящим за погрузочными работами с пустыми руками выбежал из складского помещения на верх.

Бабы еще продолжали орать, но уже не все. Кто-то видимо уже потерял сознание и не обращал никакого внимания на пристроившуюся сзади очередь из страждущих.

Я направился в отдел с золотом. С ноги разбив панорамное стекло, кулаками стал крушить витрины и торопливо набивать золотой дрянью свои карманы. За одной из витрин, на полу оказалась сжавшееся в комок трясущиеся от страха девушка продавщица. Лицо ее я так и не увидел. Она плотно его закрывала ладонями и что-то выла, твердя как заведенная: «Не надо… не надо…». Что ей было не надо, я уточнять не стал, а молча, с остервенением продолжал набивать карманы куртки и мешковатых брюк золотом, как пират сокровищами с корабля, взятого им на абордаж.

Как мне пояснили, каждый мог взять с собой все, что сможет унести, после выполнения основного задания. Все набивали свои рюкзаки, в основном свежим мясом, консервами и алкоголем. Все это съедалось и выпивалось в первые два-три дня после возвращения на Базу. Аппетит у иммунных был хороший. За женщин то же спроса не было. Но у меня аппетит, сейчас, был другого характера.

С наполовину набитыми золотым и нафиг никому не нужным драгоценным хламом карманами я запрыгнул в кузов грузовика.

Наша колонна, состоящая из четырех грузовиков и пяти джипов огневой поддержки, спешно направилась к другому магазину.

Обстановка в городе практически не менялась. Прохожие все так же спешили по своим делам, электричества не было, сотовая связь не работала. Нас же больше всего волновало две грядущие проблемы и встреча с ними была крайне нежеланной. Это зараженные и соседи из стаба конкурента. И та и та встреча была крайне неприятной и кончалась для нас потерей здоровья и личного состава. Очередной магазин был не настолько богат продуктами как предыдущий, но практически напротив него находился небольшой магазинчик с незамысловатой надписью «Охотник». Впрочем, арсеналом огнестрельного оружия он не обладал. Пневматика и охотничьи ножи. В основном забиралась специализированная одежда, обувь и конечно же патроны. Хоть так. На безрыбье и рак рыба.

На этот раз надо было спускаться действительно в подвал по узкой лестнице со сбитыми ступеньками. В подвале хватали все, на что укажет указующий перст командира, подсвечивающий нам путь фонариком, и тащили все в кузов грузовика. Охрана, стоящая живым кольцом у автомобилей, вела себя все нервней и нервней.

Постоянно оглядывались и крутили тупыми башками. И было от чего понервничать. После загрузки в город толпой должны были кинуться зараженные. И при чем серьезные, голодные до человечка. Работать надо было не просто быстро, а очень быстро. В темпе вальса или кадрили. Отбиваться от элиты нам было просто не чем. Убогие АКСУ хороши только в руках полиции. С оружием в нашем стабе было все очень печально. Если бы не укромное расположение посреди болота, давно бы разорвали, не зараженные так конкуренты. А так, кому мы нафиг нужны?

Схватив очередную коробку, я направился к выходу, и она, по закону подлости, раскрылась с низу, вываливая мне на ноги десятки консервных банок. Те, весело раскатились по полу, а я, выслушав очередную тираду от начальника по поводу своей криворукости, схватил следующую коробку. Во время этого происшествия, я невольно сбился с ритма переноски грузов, который установили сами носильщики, следуя один за другим, как игрушечные скаковые лошадки на детской карусели, и пропустил вперед себя какого-то типа с баулом на спине. Идя по уже знакомому маршруту следом за товарищем по работе, я начал подниматься по лестнице неся впереди себя очередную коробку и совершенно не видя из-за этого своих ног.

С улицы начали раздаваться выстрелы и напуганные крики охраны. «Ну все, нечисть поперла», — подумал я. И вдруг череп впереди идущего носильщика, разлетелся от выстрела из автомата. Он упал на бок, роняя свой мешок, который тащил на спине, я присел от неожиданности. Все произошло буквально при выходе из подвала магазина. Я, совершенно ошалевший от происходящего, начал крутить головой. Кто это сделал? И зачем? Как?

Охрана суетливо перебегала с места на место, изредка постреливая, кто очередями, кто одиночными.

Уже сидя в кузове несущегося куда-то грузовика, в голову мне пришла как молния одна мысль: «А ведь это целились в меня!». Я должен был первым выскочить из подвала! И если бы не дырявая коробка на складе, то первым вышел бы я. Пойди теперь тут разберись, кто кого и зачем? Может это случайно?! Шальная пуля! И кто тут будет разбираться во всем?!

Вот те раз… Оказывается меня тут кто-то не любит? Ну надо же?!

Ну и ладно. Будет лишний повод свалить.

Грузовик громыхал и подпрыгивал на всех ухабах дороги. Накиданный и кое как уложенный груз разлетался по полу. Катались банки с консервами, полиэтиленовые пакеты с неясным содержимым, какие то тряпки… Народ, находящийся в кузове, матерясь и опасаясь вывалится наружу, то хватался собирать закиданное содержимое, то ловя на свой хребет падающие уложенные в штабеля коробки и ящики. Все орали друг на друга и ругались матом, кто-то просто сидел на полу стараясь не попасть под чью ногу в берце или падающий на него скраб.

Лучшего времени слинять и не придумаешь. На очередном повороте я просто вывалился через задний борт наружу. Упал на спину. Сказать, что меня впечатлило это падение, значит ничего не сказать. На четвереньках, сил встать на ноги не было, я отполз с середины проезжей части на тротуар и привалился пострадавшей спиной к какой-то будке. Вряд ли ради меня, если вообще заметят пропажу такого важного бойца как я, остановят автомобиль и начнут поиски. Через пару секунд, из-за поворота буквально вылетел один из наших бронированных джипов. Не обращая на меня совершенно никакого внимания, он пронесся мимо. Из открытых, по причине жары и не работающих в нем кондиционера окон, окрестности оглашали вопли нескольких женщин, которые видимо были возмущены столь не галантным с ними обращением. Если не обратятся, попадут в гарем. Повезет им там…

Кряхтя и охая как старик, я поднялся на ноги и набирая скорость потопал по одному мне известному направлению.

****

По дороге, примерно трех километрового маршрута, стал свидетелем многих ожидаемых, но от этого не менее печально выглядящих событий. Город, до этого момента спокойный, тихий и провинциальный начинал агонизировать, вступая в новую, необычную жизнь. Люди сходили с ума, кто от ужаса и не понимания происходящего, кто от неминуемого заражения. Некоторые тупо сидели на земле, схватясь за голову и медленно раскачиваясь, кто-то, наоборот, бегал и орал безо всякой цели. Несколько раз переступал через трупы, лежащие на тротуаре. Судя по всему, просто выбросились из окон стоящих рядом зданий. Одно радовало, что никто никого пока не ел и голодных зараженных видно не было. Хотя они уже здесь. Это я знал точно. Ведь охрана палила по кому-то…

Отбиваться от этих ребят мне совершенно не чем, да и просто видеть их я желанием не горел, поэтому несся как сумасшедший, перепрыгивая через оградительные заборчики вытоптанных газонов как заядлый спринтер. Впрочем, по своему поведению я мало чем отличался от всех сумасшедших, в тот момент.

За девятиэтажными панельными домами, за покосившемся во все стороны не крашенным железобетонным забором, сиротливо стояло несколько убогих коротеньких одноэтажных зданий с облупившейся краской на стенах. Местная жилищная компания в обязанности которой входило уборка территории и мелкий ремонт в подъездах, который производился профессионалами высочайшего класса с трудом говорившем на великом и могучем.

В зданиях находился всякий хлам типа метелок и сварочных аппаратов, один из которых я сейчас пер впереди себя толкая на тележке. Два баллона, один с пропаном и кислородный, на двух колесной телеге, которая не была предназначена для долгих путешествий. Но пройти с ними примерно с километр я смогу.

Нет, данное приспособление, явно было заточено к коротким переездам по двору жилищно управляющей компании и не более. Творение безызвестного Кулибина сварного с металлическими самодельными колесами дико громыхало и скрежетало по асфальту, чем приводило меня в дикий испуг. Как маленькому ребенку, мне казалось, что из-за каждого куста на меня выпрыгнет что-то ужасное и мерзкое.

Я тоже, не профи сворной и резчик в одном лице, и тем более не носильщик такого груза. Двигаться надо было в обратном направлении и меня это как-то напрягало. Откуда прибегут зараженные я понятия не имел. Ладно они хоть не летают. Хочется в это верить, во всяком случае.

Главным моим занятием теперь стало балансировка тележки с баллонами. Шланги и резак то и дело старались соскочить и упасть на дорогу мне под ноги. Все-таки мне повезло, что день был будний и неизвестный мне слесарь успел с утра выкатить телегу с баллонами на улицу. Как бы я взламывал толстенные металлические двери, за которыми работники ЖЭКа прятали свой драгоценный инструмент, ума не приложу.

Пунктом моего назначения было довольно затрапезная панельная пятиэтажка — хрущевка. Затолкав свою поклажу в третий из пяти подъездов, я первым делом прихватил несколькими прихватками гостеприимно открывшуюся для меня подъездную дверь. Варил газом я первый раз в жизни, но критиковать и бить по шее за криворукость меня было не кому.

Только после сел на ступеньки и отдышался. Здесь на третьем этаже в двух комнатной квартире жил мой знакомый. Бывший бандюган, по кличке Фунт, ставший со временем авторитетным бизнесменом, весь бизнес которого постепенно хирел, угасал и ограничился владением двумя ларьками с приготовлением и продажей шаурмы. Сам знакомый, ни в той, ни в этой жизни для меня никакой ценности не имел, ценность представлял его металлический оружейный шкафчик.

Сделав небольшой глоток из наполовину уже пустой полуторалитровой баклажки с живцом я попытался восстановить силы. Подняв оба баллона и шланги на третий этаж я вырезал входной замок. Благо входная дверь была хиленькая, китайская. Вот стальные доморощенные и самодельные двери, это да. Проблема из проблем. Счастье, что наши граждане гонятся за красивым, а не за надежным.

Застать хозяина дома я не рассчитывал. День будний, все уже на работе дети в школе. Хозяин квартиры был конечно работяга еще тот, но дома его явно быть не должно. Так оно и произошло, как я предполагал. Квартира была пустой. Зайдя в нее, я первым же дело кинулся в ванну, заткнул пробкой слив и наполнил ее до краев холодной водой. Пока набиралась вода, занес баллоны с газом в квартиру и закрыл за собой входную дверь привалив ее шкафчиком для обуви. По крайней мере шум будет при попытке открыть.

Зайдя на кухню, из холодильника вытащил и поставил на кухонный стол все продукты, которые приятно поражали сроком годности. Молоко и мясо, как не жалко, пришлось оставить внутри. Все равно испортятся и начнут вонять. Хотя, скоро в городе вонь будет еще та…

Стараясь не терять времени, отправился было марадерить по остальным квартирам. Но вовремя себя остановил. Во-первых, надо открыть и проверить шкафчик с оружием. Во-вторых, если в квартирах окажутся хозяева? Допустим они уже зараженные, и что тогда? Стрелять в них из содержимого оружейного шкафчика нельзя, ни в коем случае. Шум, это самый главный враг иммунного. Прибегут такие ребята, что я и застрелиться не успею. А если хозяин окажется иммунным? Делится с ним живцом?

Я тупо залез в ванну и стал смывать себя пот и грязь. Для изувеченной при падении из кузова автомобиля спины, очень даже приятно. В стабе была баня, и довольно неплохая, но тут раслабон в холодной воде и полумраке. Заодно и мысли в порядок приведу.

А мысли у меня в тот момент были самые разные.

****

Выйдя с ванны, я тщательно помыл ее за собой. Оказывается и горячая и холодная вода до сих пор шла. В чистую ванну опять налил холодной воды. И вообще наполнил все емкости, найденные в квартире. После чего оделся в гардероб хозяина. Роста мы были примерно одинакового, от был чуть покрупнее, но сейчас это не существенно. Наконец то я снял с себя бесформенную одежду от "бомжгучи" и оделся в джинсы и кроссовки.

Содержимое оружейного ящика я знал хорошо. Сайга калибром 7.62 с пластиковой ложей и оптическим прицелом. Карабин гладкоствольный Сайга 12, и не зарегистрированная «мелкашка» с кучей патронов к ней. Сейчас абсолютно бесполезная вещь. К Сайге 7.62 было две коробки патронов. К другой Сайге патронов не было вообще. Не густо, конечно… Но, хоть так…

Квартира бандюгана, была обставлена с фантазией дятла! Главное «шоб бохато!». Кругом какая-то дурацкая позолоченная лепнина, широкая кровать, «траходром» с балдахином и громаднейший телевизор на стене. Теперь, увы, совершенно бесполезный. Ламинат на полу, а на нем заляпанный местами ковролин непонятного цвета. Натяжной потолок с запрятанной в нем цветомузыкой.

Потолок, и без цветных лампочек искрил всеми цветами радуги, отражая от себя содержимое комнаты. Он был глянцевым, как в магазине. Словом — «цынщина». На приводимых им сговорчивых дам, такая сказочная роскошь действовала благотворно и расслабляюще. У меня она вызывала желание хлопнуть себя с размаху ладонью по лбу.

Я вспомнил наши совместные посещения бань и дешёвых ресторанов. Те подруги, которые я видел постоянно рядом с ним, и ему подобных, на подобные вещи падки.

Дешевки еще те…

Поплотнее завалив входную дверь разным хламом, я начал пожирать обнаруженные мною ранее продукты. Пережевывая что-то, я не чувствовал вкуса, мысли мои были далеко и были они крайне невеселыми. Хватит ли у меня сил, наглости и смелости совершить задуманное? А если все совсем не так как сказал мне Знахарь? Чудик то ведь был еще тот… Может он вообще пошутил и прикололся надо мной? Мало что ли меня кидали в жизни, и друзья подставляли не раз. А уж про женщин лучше вообще не вспоминать. А он мне кто? Самый родной или лучший друг? Да нет… зачем ему все это?

Хватит мучить самого себя глупыми сомнениями и рефлексией! Остановил я сам себя и свой панический поток мыслей. Рубикон перейден, теперь или пан, или пропал. В любом случае хуже уже не будет. Хуже просто не куда.

Я наконец то выспался! В кровати! Хорошие пластиковые окна давали почти сто процентную звукоизоляцию, и я не слышал крики и урчание с улицы. По среди темной с отблесками пожарищ ночи, меня разбудил чей-то крик и барабанная дробь руками и ногами в заваренную мною подъездную дверь. Нет мужик, иди в другой подъезд, сюда тебя уже не пустят. Крики и стук длились не долго. На шум прибежал кто-то серьезный. Я услышал последний крик испуга и боли, хруст чего-то ломающегося и чавканье. Затем все стихло. Я с головой накрылся одеялом.

Проснулся только к обеду, поэтому завтрак и обед был совмещенный и очень обильный. Холодильник открывать уже было не надо, и я себя похвалил за предусмотрительно вытащенные из него продукты.

Если бы еще крики и урчание снаружи дома не перебивали аппетит, то все было бы вообще отлично. Я было подумал закрыть окна одеялом, для светомаскировки, но потом мне просто стало лень рвать на тряпки что-либо. Разводить огонь я не собирался и поэтому просто опустил жалюзи на окнах квартиры.

Орудуя резаком, за неполные два дня вскрыл все двери в подъезде. Ходячих мертвецов обнаружил только в трех квартирах. В одной были пенсионеры. В другой — маленькая девочка, лет десяти. Та, как видимо поймала и съела свою кошку. Лицо было испачкано в крови. Хочется думать, что это была именно кошка, а не маленький братик или сестренка, оставленная на руки родителями.

Всех упокоил молотком, найденным в одной из квартир. Хороший такой молоток, с удобной рукояткой. Надо будет себе его оставить, пока не разживусь киркой, или как там ее называют. Она висела привязанной к поясному ремню у каждого охранника. Нам, носильщикам, ее не выдавали, ни к чему она нам.

Огнестрельного оружия я в подъезде больше не нашел. Он был без выхода на крышу, так что в следующий подъезд, проникнуть можно только проломив стену, или выйдя на улицу, что, конечно, исключено. Да и не к чему. Продуктов я натаскал к себе просто немеренно. В каждой квартире был куллер с водой. Как-нибудь месяц я протяну. И не как-нибудь, а с комфортом. Трупы, я в целях дезинфекции помещения, выбросил из окон. Прибарахлился. Золота вот правда так и не нашел. Несколько жалких колечек и кулончиков не в счет.

Сколько же ненужного хлама оставляем мы в своем жилье?! Потом выброшу, жалко, еще пригодится… и так далее. Весь этот хлам мне пришлось перерыть, отчасти по нужде, в поиске необходимых для меня вещей, отчасти — из-за нефиг делать… Свободного времени было полно, и если не создавать излишнего шума, то занятие себе можно было найти по душе. А кроме как рыться в чужом хламе, заняться больше и не чем.

На мое несчастье, жильцы подъезда были если не все пенсионерами, то людьми преклонного возраста большинство. По всей видимости к огнестрельному оружию они относились резко негативно. В одной из квартир обнаружил довольно удобный и неброской расцветки рюкзачок, в который пересыпал все золото стыренное мною из магазина.

Была другая проблема, которая требовала немедленного решения. Живчик. Или живец. Он нужен мне как воздух и вода. Придется видимо пошуметь.

А вот все-таки интересно… Кто первым догадался делать живец из споранов? И сколько вообще существует Стикс? Наверняка есть люди, которые знают ответы на все вопросы. Надо их только встретить. Учитель находится — когда ученик готов.

Вот только дожить бы до этой встречи.

План охоты родился в моей голове сразу же, и я сразу же обругал себя за его примитивность. Но ничего умнее, я придумать не смог. Спустившись в квартиру на первом этаже, я открыл окно и встал на подоконник маленькой кухни.

Кухня, в квартире которой я облюбовал, по всей видимости принадлежала пенсионерам. Об этом говорила убогость и дешевизна мебели. И, конечно, запах. Так могло пахнуть только жилище стариков. Корвалолом и сбором мяты.

В целях экономии боеприпасов не стал стрелять в воздух для привлечения внимания, а весело начал стучать половником в металлическую чашку.

Зомбиии… Ужиинаать…

Наверное, ничего глупее я в жизни не совершал. Барабанил в чашку минут с двадцать, сам себя пугая образами элитника, которого ни разу не видел.

Примерно через пол часа приковылял один пустыш, затем другой. По внешнему виду мужчина лет сорока пяти и парень лет двадцати. Тянули руки ко мне как ребенок к папе просясь на ручки. Я в ответ, скрутил им фигу из пальцев. Наверное, двух хватит, решил я. Да и просто страшно было стоять в окне, рекламируя вкусный обед из самого себя.

Если мне не наврали мои знающие товарищи, то эти твари своим урчанием общаются друг с другом и каждый из них слышит другого за километр. По-честному, я в это никогда не верил, о чем им безмозглым общаться? Просто, наверное, гортань перестроилась в связи с заражением и ну наяривать мурчание. Закрыв окно, я выглядывал из-за красных шторок в белый горошек на улицу. Пара зараженных топталась подо мной на улице. Окно, за которым я находился, было примерно в полуметре выше их голов.

Видимо зря, я сомневался в их коммуникативных навыках. Минут через десять откуда то, я даже не успел заметить откуда вылетел кусач. Ну или что-то на него похожее, судя по описаниям, которыми меня снабдили.

Я не то, что бы присел, а просо плюхнулся на пол, едва не отшиб себе задницу. Крупнее и страшнее бегуна я ничего не видел, а тут такое… Просто лысая горилла.

При чем очень немаленькая горилла. На уродливой голове какими-то клочками растут остатки волос. И, конечно, челюсти! Бог ты мой, какие челюсти! Я не сильно в его распрекрасную внешность вглядывался, но как мне тогда показалось, зубы были как у акулы в несколько рядов. Опираясь на костяшки пальцев неимоверно длинных и мускулистых рук, двухметровая горилла мигом оказалась у моего окна. Подлетев, без особых церемоний раскидала в стороны двух пустышей. Те даже не попытались убежать. Намурчали на свою голову!

С явным любопытством она засунула свою уродливую голову в окно сквозь раму. Меня присыпало осколками разбитого стекла, и я скорее с перепугу на уровне инстинкта, лежа на полу, поднял Сайгу стволом вверх и нажал на спусковой крючок. Потом еще раз и еще… Три выстрела прозвучали почти как один. Заряд попал вниз челюсти. Морда молча исчезла из моего вида. Если честно, то в своей жизни я стрелял из огнестрельного оружия всего несколько раз.

Один раз в средней школе, на уроках начальной военной подготовки, возили всех мальчиков старших классов на стрельбище, где мы все, из одного старенького автомата Калашникова, пальнули по три патрона каждый, в ростовую мишень. И дети, и плутрезвый военрук остались довольны результатом.

Второй раз, в тире школы милиции, где начинающим оперативным сотрудникам показали, как выглядит пистолет Макарова и тоже выдали три патрона, которые мы расстреляли, кто в свою мишень, кто в чужую. И на этом все!

Стрелять в тире из пистолета мне очень не понравилось. Мало того, что я никуда не попал, так еще и оглох временно на оба уха. Но те впечатления были ничем по сравнению с теперешними! Три выстрела из ружья, в замкнутом пространстве, это вам не это…!

Где на четвереньках, где, пригибаясь я опрометью бросился из квартиры наверх по подъездной лестнице! Забежав, в свою, (теперь уже свою), квартиру, привалил дверь шкафом, забился в угол комнаты и приготовился к обороне, перезаряжая ружье. Я как сумасшедший, набивал магазин патронами, роняя их на пол и не замечая этого.

Звон в ушах стоял такой, что примерно с час я ничего не слышал. Убил или нет я эту тварь? Примерно через пол часа я осмелился подойти к окну квартиры, находящейся так же на третьем этаже и выходящей окнами на место преступления или охоты.

Кусач, сраженный наповал моими меткими и отважными выстрелами в упор, лежал на спине, раскинув руки в стороны и согнув ноги в коленях. Рядом с ним, по грязному асфальту, ползало бренное тело пустыша, которому он по все видимости перебил позвоночник. Его друг, разбитой головой прочно влепился в стену дома и признаков жизни не подавал. Эх ребята, что ж вы так своих то не бережете?

А вот фиг я выйду сегодня за добычей! Нашумел порядком, и по закону подлости, сейчас кто ни будь любопытный прискачет. Кто то, по которому я обязательно промахнусь, и оно сожрет меня.

Я вернулся в свою квартиру и налил стакан водки, которой я натаскал со всего подъезда.

За мою охоту и упокой души кусача!

Я выпил весь граненый стакан одним залпом и трясущимися руками попытался выловить соленый помидор из трехлитровой банки.

****

Фунт, бестолково топтался возле трупа, смирно лежащего на песке. Своими модными кроссовками он то и дело поочередно наступал тому то на руку, то на ногу. Постоянно ойкая при этом и, казалось сейчас начнет извинятся перед ним.

— Помог бы что ли… — как-то жалостливо воззвал он ко мне.

— Да ты охерел совсем!?

Сколько сигарет я выкурил, уже не считал. Пока хватало ума выкидывать окурки в реку, а не оставлять их на берегу.

— Я тебе сказал, всплывет, надо две брать было. Чего не ясно?

— Да нормально все будет. Куда он всплывет? — пробурчал в ответ Фунт стоя согнувшись над трупом Шарика и натягивая веревку, примотанную к чугунному радиатору отопления, лежащему на груди у трупа.

Ну все, доигрался я! Знал ведь, что нельзя связываться с дураками! Хотя Фунт фартовый. А я? За такой косяк кто-то должен ответить. Это не просто так доходяга какой ни будь. Это мент!

Шарик был ментом. Хоть и рядовым водителем оперативной машины. Гнилая и убитая «семерка» синего цвета, которая вечно ездила на парах от бензина. А иногда и вообще не ездила.

Водителем этой чудо-кобылы был Шарик. Мутный и суетливый тип. Бывают такие люди, которые сразу, нет, просто мгновенно вызывают антипатию. С ними не приятно оставаться наедине, не о чем разговаривать, да и не хочется, просто не комфортно рядом быть. Скользкий, мутный. Но это не повод его убивать! Просто не подходи к нему и все. Шарик, постоянно терся в каких-то кабаках, но не простых наливайках с синерожими постояльцами, а в более-менее приличных, куда захаживали местные авторитетные люди с томными дамами, да и просто типажи с которыми лучше никогда не ссорится и не переходить им дорогу.

Он намеренно приглашал чью ни будь жену на медленный танец, начинал быковать пьяный и вести себя так, что данное поведение не могло остаться безнаказанным. Когда его брали за нежный загривок и начинали выволакивать на улицу, эта скотина верещала, что он мент и вообще таких людей знает, что… И тут же козырял, называя в слух некоторые фамилии оперативников уголовного розыска или авторитетных бандитов.

Несколько раз, и я, приезжал в какой ни будь кабак, для разборок «по понятиям». Бандосы, которых почти всех знал в лицо, как обычно оказывались людьми с пониманием, что этот типчик просто местный дурачек, и не стоит из-за него конфликтовать с органами. Все обычно оканчивалось рукопожатием и шутками-прибаутками.

После чего, трезвеющий от испуга Шарик, доставлялся в отдел, где проводилась с ним разъяснительная работа. Сначала его даже не били. Ну с кем не бывает… Объясняли буквально на пальцах, что так вести себя не хорошо. Что нельзя мешать людям чисто-культурно отдыхать в местах общепита. Не заступиться за «своего» и не вытащить его из «блуняка» невозможно, и не столько из-за неземной любви к нему, а из-за «потери лица» конторы и своего авторитета, в конце концов.

Шарик согласно кивал, что-то блеял, а потом через некоторое время продолжал вновь. Ту чью то жену облапит, то пошлет, кого ни будь…

Впрочем, методы физического воздействия на него то же заметного влияния не оказывали.

Настолько крепко в нем было влечение ничтожества поставить себя на равных с большими людьми, унизить кого ни будь и наслаждаться безнаказанностью, что он готов был снести очередное унижение в виде побоев от старших по званию и славой в отделе милиции — лоха чмошного.

Как все-таки сильно в некоторых людях стремление возвысится хоть на миг, хоть над кем ни будь, пусть даже ценой собственного дальнейшего позора и пресмыкания в виде полного ничтожества и грязи. Пусть! Но зато хоть на минуту ты стал кем-то значимым, уважаемым, авторитетным. Человеком которого боятся и уважают. Человека, перед которым расступается толпа и все опускают глаза в пол.

Настоящая беда ожидает ту дуру, которая выйдет замуж за такое чудовище. Он не будет выпячивать свое раздутое я на работе и среди немногочисленных друзей. Он будет отыгрываться на жене и ребенке, постоянно унижая их и обличая в них свои же детские комплексы и порождая в своем ребенке новые.

Комплексы маленького, униженного, забитого и очень трусливого человечка. Человечка, который постоянно озлоблен на весь мир за то, что он не заметил и не оценил его, такого сильного, красивого, умного. Постоянная зависть ко всему и всем. Зависть, сводящая с ума, готовая переродится в любое преступление. И у таких людей всегда и на все есть оправдание, любой низости которая исходит от них.

В школьном классе, в студенческой аудитории, они находят кого-то слабее духом, окончательно ломают его и не отходят от своей жертвы ни на шаг. Постоянно то натягивая, то ослабляя смертельную хватку на горле своими гнилыми зубами. Тонко чувству ту грань, за которую лучше не переходить, не перегибать палку. Доведенная до крайности жертва, потеряв страх от постоянных подколок и унижений может сорваться с крючка, и просто на просто ударить нахала по лицу. Нет, не ударить, а дойдя до крайней степени озверения избить до полусмерти и даже убить обидчика. А сдачи такие типы дать не могут, потому как трусливы до крайности и слабы духом.

Как сорвавшемуся с цепи человеку объяснить в суде почему он это сделал, казалось бы, сделал невиновного человека инвалидом или убил его? Поэтому, чувствуя, что жертва может сорваться и ударить, а еще хуже просто уйти, вампир ослабляет хватку, становится в этот день рубахой-парнем, прекращает свои издевательства, а затем, в самый неподходящий для жертвы момент — наносит укол. Непонятно за что, почему? Мгновенно меняясь в настроении.

Но меняясь неожиданно только для своей жертвы, а для себя, он просто выжидал и словил неслабый кайф от нежданчика в лице очередного плевка в виде унижения. Они постоянно крутятся у многих балбесах в лучших друзьях, советников в сложных жизненных ситуациях. Им просто жизненно необходимо постоянно кого-то унижать, чувствовать, что тем самым они выше кого то, лучше и умнее.

Таких женщин называют — ведьмами. Мужчин — вампирами или по-современному — энергетическими вампирами.

Ну или просто бьют с ноги по наглой морде.

— Слыш Фунт, а может ты ему кол осиновый в грудь забьешь? — спросил я.

Тот на секунду прервался от скорбного занятия по опутыванию веревкой трупа, с любопытством посмотрел на меня и поинтересовался:

— Зачем?

— Да ладно. Шучу я.

Тот, подумав секунду, угодливо осклабился. Типа понял и оценил шутку.

Летом темнеет поздно, и поэтому вечерний полумрак все не наступал. Я смял пустую пачку из-под сигарет и бросил ее подальше в воду.

— Точно никто не видел, как ты его мочил? — поинтересовался я у Фунта смотря на другой берег реки.

— Я ж те уже говорил все, — не отрываясь от своего занятия ответил тот.

— А ты еще раз повтори, — медленно заводясь ответил я сквозь зубы.

Тот вздохнул притворно как родитель вздыхает над туповатым чадом и нудным голосом начал монотонно говорить:

— Он сначала от меня к барной стойке отошел. Ну ты знаешь, там маленькая такая.

Монотонность в голосе после первого же предложения исчезла. Он вообще вскочил на ноги и начал расхаживать, взад-вперед жестикулируя руками. В том, что он «поплывет» на первом же допросе я не сомневался. Глуповат и трусоват. Я его с детства знаю, всегда таким был. Толстеньким, розовым, пугливым. И кличку ему дали соответствующую, Фунтик, как поросенку из мультика.

Годам к пятнадцати его словно бы подменили. Появилась жадность, а может она всегда в нем была, просто не замечал никто, и звериная жестокость. Он мог без особого повода нахамить старшему, что в те годы считалось недопустимым, ударить младшего, что было абсолютно не по-пионерски. Это позже я понял, что он просто проверял пределы допустимого в своей компании. Что ему позволят сделать и на что закроют глаза, а за какие красные черты лучше не заступать. Позволили ему много. Слишком много.

Годам к восемнадцати он окончательно откололся от начавшей редеть дворовой компании. Кто уехал, кто поступил учится и сменил круг друзей, а у кого-то сменились жизненные принципы и точки опоры стали иными.

Фунтик стал Фунтом!

Бабки, сидящие у подъездов и знающие все и про всех, говорили полушепотом и зловеще, что он в мафии. Вся доморощенная «коза-ностра» состояла примерно из десяти отморозков, и занималась поборами с владельцев коммерческих ларьков, которые только начали появляется на улицах города.

Впрочем, с отморозками действительно, лучше было не связываться. Похороны подобных «мафиози» происходили почти каждый день. Братва начинала делить, ларьки, магазины, заводы.

Люди, начинали терять прежний благообразный облик строителей коммунизма и превращается в унылых терпил, перебегающих от работы домой, где закрывали, приходя металлические двери и задергивали шторы на зарешеченных окнах.

Выживал каждый, кто как мог. На плаву оставались самые смелые, самые хитрые, самые беспринципные. Фунт, был в своей стихии.

Примерно на третий год моей ударной службы в органах МВД, он как бы случайно нарисовался передо мной. Друг детства-блин.

Незаметно, как ему казалось, он прозондировал почву, оказалось, что я не лох-педальный, и что-то могу и вес имею, он стал набиваться ко мне в друзья. Мелкая «торпеда» на подхвате. Я с него тянул инфу, которую и так без него знал, балласт. Трусливый, жадный и тупой. Все тот же Фунтик.

Ну, тупой не тупой, а меня таки развел на помощь и втянул в этот «блудняк».

Я повелся на звонок по телефону:

— Слыш… я тут это…короче ты нужен.

Информация от него была всегда, как это у нас говорят, вторична. Оперативного интереса он не представлял. И если бы я только знал в чем дело… Хотя бы намек какой, в жизни бы не поехал. Но блин, друг детства.

Я, грешным делом, решил, что он или пьяный за рулем попался, или коллеги по труду ему за что-то предъявили…

Приехал. Увидел. Офигел (это так, мягко сказано).

Шарик навыделывался на Фунта в кабаке, при свидетелях. Тонкий душевный мир мелкого бандита не мог вынести таких оскорблений, и он не смог придумать ничего лучше, чем вытащить его прилюдно из кабака и посадить в свою машину.

По дороге, между двумя интеллигентами произошел спор, и в разгаре дискуссии, Фунт, ударил Шарика несколько раз по голове пудовым кулаком. После чего, привез его на пустынный берег реки, вытащил потерявшего сознания от таких впечатлений оппонента наружу, усадил на землю и как он сам видел в кино, примерно раз двадцать прищемил его голову и шею автомобильной дверью, от чего на двери образовалась приличная вмятина. После таких аргументов в дискуссии, водитель оперативной машины престал подавать признаки жизни.

Именно такую картину я и застал. «Десятка» с погнутой дверью, придурок Шарик, лежащий на земле и придурок Фунт, сидящий своей задницей на капоте автомобиля. И я, придурок, стоящий с открытым ртом и смотрящий на все это.

Думай о человеке самое плохое, и ты окажешься прав на счет него. Ну, во всяком случае не разочаруешься.

Эта подстава для меня специально! Конечно же! Если я кинусь помогать своему другу детства, я их, буржуинский! Меня просто замажут кровью, и я буду как последний дурачок плясать под чужую дудку.

Труп Шарика всегда может «всплыть» в самый неподходящий для меня момент. Но кто это ОНИ? Фунт — это плюнуть и растереть, а не серьезный пацан. Авторитетом у авторитетных людей он не пользовался. А может для меня и такой сойдет? А если я сдам Фунта? Оставлю в стороне моральную сторону происходящего. Формально, я поступлю, конечно, правильно. Да и не формально тоже. Во всех сторонах одни плюсы.

Так, стоп! Я начал параноить и утопать в хаосе своих мыслей.

Взгляд Фунта был каким-то детским. Словно ребенок, смотрящий на папу и взглядом спрашивающий: «что делать то?». Сейчас он как никогда напоминал маленького Фунтика. Толстого и розовощекого.

Вот только стоял этот толстячек над трупом человека, которого он только что убил. Убил целенаправленно, жестоко. И просил меня помочь ему избавится от трупа. Бред какой-то…

Отнял у толстяка пачку сигарет, закурил, и стал нервно ходить по берегу. Три шага вперед, резкий разворот на пятках и три шага назад.

— Ты батарею откуда взял? Тут нашел? — поинтересовался я.

Тот смущенно вытирал руки об карманы джинсов.

— Не. В магазине купил.

— В смысле? Съездил и купил? Вот прям сейчас? — я остановился и внимательно посмотрел на него.

— Ну да.

— Его оставил тут, а сам на этой машине в магазин уехал?

— А что он сбежит что ли? — и Фунт хмыкнул как идиот.

Глядя на мои вытаращенные глаза и рот, который открывался и закрывался без звука, как у рыбы, тот решил меня успокоить и пояснил:

— Я ж по-быстрому… Магазин на кольце знаешь? Во, там и взял. И сразу назад. По дороге торопился. Но вроде все чисто.

— Чисто? Ты дебил! — меня начало трясти.

— Сначала ты, уводишь за ухо Шарика у всех на виду из кабака и уезжаешь с ним на своем автомобиле. Затем тот пропадает. Потом ты оставляешь теплый труп на берегу и уезжаешь в город на том же автомобиле. Покупаешь в магазине чугунную батарею, кстати с окровавленными руками, и уезжаешь. Где Шарик? Никто не догадается!

Тот смущенно и виноватым видом вытирал руки носовым платком, стараясь убрать им кровь с костяшек кулака.

Отдышавшись и закурив новую сигарету, я опять спросил у него:

— Откуда ты прикол с батареей знаешь? С чего ты решил вообще его притопить? Что за дичь?

Тот, смущаясь, как ученик возле доски, шмыгнул носом, переступил с ноги на ногу и не поднимая головы ответил:

— В кино видел.

Я не знал, что мне сейчас делать. То ли рассмеяться нервным смехом как сумасшедший. То ли разрыдаться. То ли набросится с кулаками на Фунта и просто положить его рядом с уже холодным трупом.

Нет худа без добра. Теперь понятно, что это не подстава. Так сыграть Фунт не смог бы. Он действительно — дебил.

Я отказался, и в довольно грубой форме от всякой помощи в опутывании веревкой трупа. Я вообще к нему не прикасался.

— Ну а если бы я взял две батареи, что его, как бурброд?

— Чего?

— Ну я в смысле, его как колбасу, в середку надо было засунуть? Между двух батарей?

— Ты запоминаешь что ли?

— Да не, я так, просто…

Фунт, по моему требованию, обыскал карманы убиенного мента и напихал ему в штаны и в рубаху камней. Для пущего веса.

Он явно чувствовал передо мной вину. В глаза мне старался не смотреть, постоянно шмыгал носом и вообще, вел себя как нашкодивший ребенок перед строгим родителем, стараясь своим усердием загладить вину.

— Ну вроде все, — наконец сказал он, распрямляясь и кряхтением массируя затекшую поясницу. Умаялся бедный, по карманам шастать.

Уже порядком стемнело и сидел на капоте автомобиля, внимательно рассматривая творение трудов Фунта.

Ой — халтура!

Тот присел рядом со мной на капот, взял из порядком поредевшей пачки сигарету, закурил и через некоторое время спросил у меня: «Думаешь прокатит?».

Я горестно вздохнул и отвернулся в сторону. Многое я хотел высказать своему приятелю. Ассоциативный ряд для сравнений был огромен и замысловат!

Тот, верно, расценил и понял правильно мое молчание и так же горестно вздохнул в ответ.

Посидели молча в темноте на капоте, поболтали ногами как школьники младших классов. Затем я словно невзначай спросил:

— Ты Буратино помнишь?

— Книгу что ли?

— Ты еще и читать умеешь? Кино конечно!

— Ну…

— Так вот… Базилио, ты самый глупый кот на свете!

Фунт уставился на меня как баран на новые ворота.

— Топить ты его как будешь, без лодки? — спросил я.

Мы сидели в моей машине с распахнутыми настежь дверьми и пили водку из горла не чекаясь. Моросил противный, мелкий и холодный осенний дождь. Автомобиль стоял за городским парком в темноте аллеи. Редкие прохожие быстро переходили на рысцу завидев в недрах автомашины двух в дупель паяных типов. По характерным рожам, явно бандиты. Ну их…

Мы уже сумели дойти до той стадии опьянения, когда не замечаешь все происходящее вокруг, можешь разговаривать сам с собой и повторяешь одно и то же тупо смотря вперед. Я без особой надежды на то, что Фунт все выполнит в точности как я сказал, сотый раз, как мантру повторял этому дебилу, что он должен сделать и потом сказать, когда его я сам вызову на допрос. Тот согласно бубнил себе что-то под нос, пьяно мотая головой.

Шарика было абсолютно не жалко. Рано или поздно, что-то подобное должно было с ним произойти. И с Фунтом что-то наподобие случится. И со мной.

— Слыш, Фунт… А какая у меня кличка в детстве была? Почему у нас у всех как у собак или зэков в лагере клички, тут?

Поворачивать голову и смотреть на приятеля, сидящего на пассажирском сиденье, почему-то было очень трудно. И я спросил все это у «торпеды» автомобиля. А Фунт и есть «торпеда», так что разницы никакой. Меня почему-то это очень рассмешило. Но вместо смеха я издал только какое-то бульканье горлом.

Фунт, смотрел вперед осоловелыми глазами и пьяно, медленно промычал:

— Да ниче у тебя не было. По имени всегда был…

Сделал глоток водки из горла бутылки, стоящей у него между ног, затянулся сигаретой, выдохнул дым в открытую дверь и снова промычал:

— Ну это…не выделялся ты как-то… ничем. Пустой, что ли…

Снова отхлебнул водки из горла и продолжал:

— Но ты всегда… это…свой… был… Вот… всегда… тебя… уважал.

Я уже не слышал. Я провалился в тяжелый пьяный сон, уткнувшись лбом в руль.

****

Только лишь на следующий день, я осторожно вылез из окна первого этажа и стал искать способ перевернуть кусача на спину, чтобы добраться до спорового мешка на его затылке.

Руками это сделать совершенно не удавлось.

Перевернул его только с помощью черенка от совковой лопаты дворника, которую обнаружил возле мусорных контейнеров. Вскрыв споровый мешок на затылке у твари, при помощи обычного кухонного ножа, обнаружил в нем четыре спорана и одну горошину.

Фу, какое это было неприятное занятие!

Запускать пальцы руки во что-то … что-то… слов не подобрать. Какая-то паутина черного цвета, рыхлая и одновременно маслянистая на ощупь, хоть и следов противной жидкости на пальцах не оставляла. Потом перебирать пальцами, выбирая из скопления черных нитей спораны, размером с фасолину и горох, чуть крупнее настоящей горошины.

Все это время я воровато крутил головой и прислушивался, а ну как ни дай Бог… Второй пустыш, тот, что ползал с перебитым позвоночником, после встречи с кусачем, меня впечатлил своими выпущенными наружу кишками, от того, что на него наступила ступня кого то, явно немаленького. Все это произошло, когда я спал в мягкой бандитской постели Фунтика апосля приема ударной дозы алкоголя. Что это была за годзила, которая его раздавила, я даже представлять не хотел.

Извиняюсь виноват, я немного глуповат.

Мало того, что я оставил винтовку в доме, так я еще и не могу туда подняться. Тупо попрыгав, пытаясь зацепиться руками за проем выбитого окна, оставил эту затею. Сложив штабелями, друг на друга тела двух пустышей, я, издавая кряхтенье и другие неприличные звуки, я попал внутрь квартиры, подпрыгнув на трупах тех, кто еще недавно был людьми.

Подведем итог охоты. Одна горошина. Принимать ее надо под присмотром знахаря, а я его упокоил, и другого не предвидится. Или это с жемчугом так…? Не помню уже нифига ведь… Жемчуг, я, да и половина обитателей стаба никогда в глаза не видела, вторая половина, врала, что видела. Эту крохотулю надо как-то по-другому принимать… Но, решил не экспериментировать, и оставил ее до лучших времен. И четыре спорана. Мне на месяц хватит. Но я-то буду не один.

Вывод: охоту надо продолжать! Да и золота маловато будет…

И наличие и разнообразие спиртных напитков не могло меня не радовать. Обитатели подъезда дома, в котором я поселился, унылыми трезвенниками явно не были. Да на запасах одного моего приятеля Фунта я мог заработать цирроз печени. Если таковой тут заведется. Живчик лечит все. Говорят, даже оторванные ноги и руки отрастить можно. Врут, конечно. Но, тем не менее, живец, штука стоящая и жизненно необходимая. Именно процессом приготовления этого ценного напитка я и собирался заняться.

Открыл непочатую бутылку водки и кинул туда один споран. Тот, через некоторое время, раскрываясь, начал растворяться в спирту, предавая жидкости мутный блеклый вид. Процедив жидкость через вату в воронке, я хорошенько подумал, и… процедил ее еще раз.

Всегда лучше перебдеть, чем недобдеть.

Белые хлопья оставшиеся на куске ваты, брезгливо выкинул в окно. Говорят, они ядовиты до ужаса. Ни один живчик не спасет. Кстати, о живчике, оказывается у не разбавленного, совсем иной вкус. С легким послевкусием… свежезаваленного монстра.

Я, как истинный гурман, прищелкивал пальцами, притаптывал ногой, закатывал глаза и старался всеми силами сдержать рвотные позывы.

Одно дело, когда ты пьёшь этот нектар, приготовленный кем-то. Совсем другое дело, когда ты убиваешь тварь, выковыриваешь споран у него из башки и бадяжиш самостоятельно эту хрянь, а по тебе ползают опарыши из трупов и сворачивается кровь на одежде, хорошо, если не твоя.

Да и напиток получился слишком крепкий, ни к чему мне тут находится в состоянии перманентного опьянения. Так можно и добухаться. Разбавил все это дело апельсиновым соком, коробка которого стояла на кухонном столе, предварительно вынутая из холодильника.

Вот если бы еще и яд из спорана в дело пустить, ни к чему таким добром раскидываться. Хотя как его в зараженного засунешь… Или сожрать заставишь? Может его копьем с отравленным наконечником ткнуть или стрелой какой? Хотя, что это за стрела такая должна быть? Как у этих, с синими рожами, как там, это кино то…

Незаметно для себя, я уснул, сидя за столом и свесив голову на грудь.

****

Ныло отбитое ребро и правый локоть. Из-за полученных травм, сидел на татами боком и стараясь не застонать. При беглом взгляде на мой взвод, было видно, что щенячьего восторга по поводу тренировки не испытывает никто. У кого-то разбит нос, у некоторых набухают фиолетовые гематомы на лице.

Тактическую подготовку объявили утром на построении взамен административного права, занятие по которому проводила старая бабулька, и все дружно вместо конспектирования лекций занимались своими делами. В основном спали, уронив голову на руки, которые в свою очередь лежали на парте.

Все занятия в школе милиции были нудными и абсолютно не интересными. Нудной и скучной представлялась вся дальнейшая служба в МВД. И самое главное — нищей. Меня, как самого старшего по возрасту, целых двадцать шесть лет как-никак, назначили командиром взвода.

И я получил восемнадцать наглых дембелей в свое чуткое руководство. Почти все они были дремучими провинциалами, окончившую срочную службу в армии и не имевших никаких дальнейших перспектив в жизни. Куда можно пойти работать, если ты не имеешь никакого образования, туго с мозгами, не повезло с богатыми родителями, и вообще, не повезло в жизни? Как снискать свой хлеб насущный? Ответ понятен.

МВД!!!

Тем более вызывал всеобщее изумление — я. Только окончивший престижный университет и по сравнению с окружающей меня массой олигофренов, имеющий сказочные перспективы в жизни.

Как им молодым и глупым объяснить, что такое алименты и стервозная брошенная жена, которая подает в суд на тебя по любому поводу. Задержка в выплате алиментов на один месяц привела меня к разбору полетов с судебным приставом. Если, по ее милости, чего она и добивалась, вынесут судебное решение о моем наказании как злостного неплательщика, не видать мне престижной работы, а светит мне карьера слесаря с высшим юридическим образованием.

Пусть хоть так, перебьюсь как ни будь, это же временно, правда…?

Все примитивные познания от примитивных преподавателей я ленился даже записывать в тетрадь. Лекции, в связи с казарменной дисциплиной и строгим ежедневным пересчетом и перекличкой игнорировать не получалось. А тут еще это «почетное» звание комвзвода… Приходилось не только быть пионером-всем-примером, но и морально и физически воздействовать на ущербных юных блюстителей порядка, что бы они росли над собой, постоянно повышали уровень своих знаний, физической подготовки и высоких моральных качеств.

Словом, жизнь подкинула свой излюбленный фортель, дала мне то, чего я избегал и сторонился, как и женитьбы в свое время. А именно дисциплину и ответственность. Да я в армию не спешил идти по причине того, что я не могу подчиняться кому-либо и выполнять тупые команды. А именно на выполнении всех команд беспрекословно и подчинении старшему по званию базируется любая армия мира. В этом ее смысл и существование!

Я шарахался от службы в армии как черт от ладана, и тут такое…

Какие-то тупорылые дяденьки с перекошенными от частого употребления алкоголя рожами, постоянно чего-то от меня хотят. Орут как резанные и послать их подальше ты не можешь… Субординация… Понимать надо…

А за моей спиной стоят восемнадцать дебильных рож, у которых при правильном воспитании и регулярном питании есть все шансы стать такими же тупорылыми дяденьками с перекошенными лицами от регулярного употребления пива и водки.

Сначала, мой взвод меня просто раздражал, потом просто начал бесить. Потом пришла стадия апатии.

Да делайте вы все, что хотите, хоть на ушах ходите, колхозяры.

На истеричные вопли старших по званию, просто перестал обращать внимание и хоть как-то реагировать на их замечания навести порядок и дисциплину в коллективе. Отстаньте вы от меня все. В стране сейчас недобор в внутренние органы. Все равно вы мне корочки выдадите и торжественно проводите из учебки.

Из комвзвода разжалуете до рядовых, да пожалуйста! Я еще проставлюсь на радостях. Пусть кто угодно по утрам ставит строем этих дебилов и ведет перекличку. Дайте мне просто, спокойно, отсидеть здесь свои полгода и выйти из этого дурдома на вольные хлеба.

Поиски работы не останавливались ни на секунду. Я верил, что меня ждала непыльная работенка в теплом офисе. Сисястые и сговорчивые секретарши, достойные деньги в качестве зарплаты за легкий труд. Уважение к самому себе. Прощай сессии универа, ночные смены на вонючем заводе и нудная жена. Хоть от нее избавился, не без потерь правда. На алименты меня поставила, но я и на это готов, лишь бы не видеть ее унылую рожу и не слышать ее вечное нытье.

Но в данный момент я находился в спотзале на уроке тактической подготовки. Так называли уроки обычной физкультуры, которые мы по причине осенней, а затем и зимней погоды, проводили в закрытом помещении.

Посещаемость на этих занятиях была сто процентной! Любовь к спорту тут ни при чем, проводил занятия полковник, солдафон с напрочь отбитой и контуженной головой. Как мы все поняли, он был ветеран всех горячих точек на планете и везде умудрился получить какое ни будь ранение. Мне казалось, что именно в голову. Наверное, сквозное.

За прогулы, и не важно по какой причине, он спрашивал строго, а именно, пробивал лоу-кик. По количеству хромых увальней в казарме и на плацу при построении, можно было точно без ошибки посчитать количество косячников в учебке.

Поочередно вызывал каждого в добровольно-принудительном порядке в спарринг и решал, что с ним делать далее. Точнее не с ним, а с его тушкой. Полноценным и здоровым человеком после нескольких секунд спарринга никого из рядовых курсантов назвать уже было нельзя. По мне он определил своим метким взором, что чем-то там таким я когда-то занимался и назначил меня «своей любимой женой».

С командирами двух других взводов, он проделывал, те же самые приемчики. А именно, назначил их всех грушами для битья.

Как я понял, им руководили двойственные чувства, с одной стороны, он по-отечески стремился вдолбить в нас свои обширные познания в рукопашном бое. С другой стороны, он стремился унизить нас, я имею в виду командиров взводов, публично и показательно, перед всеми. Может играло заложенное в армии стремление к доминированию альфа самца в стаде гиббонов, а может понимание о прошедшей, и как правило глупо и быстро, молодости и покинувшем его здоровье.

Я реально его боялся. Он относился к тому типу истеричных мужиков, которые заводят сами себя и доводят до настоящей истерики. Как и сейчас. Он стоял перед строем салаг, которые боялись даже дышать, в камуфляже и босиком. Впрочем, стоял, это неправильно сказано.

Он, то замирал на месте, то словно ужаленный начинал метаться по небольшому залу, и каждый из нас хотел, чтобы он не подходил к нему. И вообще выбежать из этого зала и бежать сломя голову подальше отсюда. Хотел этого и я.

И без того лысый череп и страшная небритая рожа сорокапятилетнего мужика была перекошена гримасой истошного крика! Орал он все время и постоянно. С края губ его рта показывалась настоящая пена. Таких персонажей я наблюдал только в голливудских фильмах про армию, так себя постоянно ведут киношные сержанты перед строем перепуганных новобранцев. Он был недоволен всем и всегда! Не так прошли, не так пробежали, не так убрали за собой спортзал…

Все не так!

Но иногда он утихал. Я не врач, но видимо бешенство циклично и начинал рассказывать, как бы между делом, о своей службе в армии и вообще о своей жизни, которая вся целиком была армейская. Казалось, что его зачали родили в казарме, там воспитали и направили прямиком на плац. Рассказы были интересными, хотя почти всегда жуткими.

В горячих точках он действительно побывал немало. Такое просто придумать невозможно. И в редком кино такое увидишь. Да и кино это будет запрещено к показу в кинотеатрах. Скорее походило на воспоминания шизофреника или маньяка о своем прошлом.

Хотя, я повторюсь, придумать такое невозможно. Такое можно только пережить, а пережив и прожив все это невозможно остаться здравомыслящим и нормальным человеком.

Я любил слушать эти рассказы, которые прерывались истеричным нервным смехом, кашлем заядлого курильщика и хронического алкоголика.

Отчасти, они мне нравились потому, что в это время он забывал обо мне и прекращал мое избиение, которое он называл спаррингом.

Отчасти из-за содержимого рассказа. Такое ведь не услышишь по телевизору и в пьяной компании никто не расскажет. Я просто поражался глубине человеческой жестокости, на первый взгляд, а так, если рассудить, холодному расчету. Расчет этот был направлен на одну цель — выжить.

Выжить любой ценой. Ценой предательства, обмана, подкупа, жестокости и убийства. Убить ради достижения своей цели всех, убить всех, кто мешает, кто слабее. Кто сильнее — сделать слабыми, а потом все равно убить. Любым способом убрать со своей дороги.

И только вперед!

Чего стоит только его рассказ, как они раненые в бою, убили своего товарища, которого больше не могли нести на руках и не пожелали его оставить врагу, и как тот, все поняв, не стал молить их о пощаде, а только закрыл глаза и попросил позже зайти к его семье.

Как они молодыми и необстрелянными воровали продукты со своего склада. Как по очереди насиловали пленную девушку, а затем убили ее.

Как нужно грамотно и нагло, но, не забывая об осторожности, устранить всех соперников в коллективе и добиться своей поставленной цели. Стать главным или получить ВСЁ.

Для начала следует поставить перед собой цель. Понять, чего ты хочешь на самом деле, и действительно ли тебе это нужно. Если нужно, то зачем? Расставить приоритеты в жизни, а не болтаться как некая субстанция в проруби, доверяясь лишь глупой судьбе.

Много интересного и занятного об армейской службе и мужском коллективе я узнал от него. Многие свои поступки в жизни пересмотрел. В частности, перестал либеральничать со своим взводом.

Кое кто огреб по шее. С кем не смог справится, тот получили выговор и понижение курсантского оклада. Один, самый наглый и не сговорчивый, уехал к себе в родной колхоз, поднимать сельское хозяйство.

Чем больше я учился понимать наставника, тем больше я ненавидел своего отца. Я и так к нему теплых чувств с юности не испытывал, теперь же я начал просто его презирать. Он бы мог сам всему этому меня давно научить и сколько ошибок я смог бы избежать в жизни. Ошибок, за которые стыдно до сих пор. Стыдно прежде всего перед самим собой, за свое малодушие и трусость. Он бы мог меня научить всему этому раньше! Мог бы, если бы сам обладал такими знаниями и умениями. Таким жизненным опытом. Таким авторитетом и волей.

Но тот был просто работягой и размазней. Не способным постоять ни за себя, ни за свою семью. Зачем он ее вообще заводил?

Вот у меня — все будет по-другому!

Кроме того, жесткое обучение рукопашному бою не прошло для меня даром. Как выражаются в армии, что не доходит через голову, дойдет через ноги. И до меня действительно дошло.

Занятие борьбой в счастливые и наивные студенческие годы, казались просто балетом, по сравнению с тем, что я узнал от этого психопата.

Как ломать руки, душить человека несколькими способами. Наносить все подлые и запрещенные удары, о которых большинство людей и не подозревают, а порядочные спортсмены просто брезгливо подожмут губки.

Дисциплина в моем взводе выросла и это заметило руководство. Даже благосклонного мычания начальника учебки один раз удосужился.

Впрочем, мне на него, как и на всех, было наплевать!

Несколько рядовых, преданно смотрели мне в глаза, и только что портфель за мной как в школе за отличницей и красавицей не носили. Слабый всегда тянется к сильному. У меня появился заместитель, и зам заместителя. Я, освободил сам себя от несения дежурств и возложил эту почетную обязанность на своих заместителей, которую они покорно выполняли. Меня всюду и везде сопровождали двое преданных как собаки слушателей.

Пришлось, что называется, побычить, среди курсантов других взводов. В своем, я стал непререкаемым авторитетом. Среди всех остальных, ко мне сохранялся уважительный нейтралитет. На большее, я и не претендовал. Не жить же мне с ними. Отмучаюсь несколько месяцев, и домой!

Перед тем как войти в аудиторию по сдаче зачета по уголовному праву, все лекции по которому я благополучно проспал на задней парте, взял конспекты у местного зубрилы и пытаясь разобрать его почерк, уселся на корточки, как заключенный в лагере, в конце длинного коридора на втором этаже здания административного корпуса.

Здесь хоть и освещения не хватает, зато не слышно гомона десятков человек, ждущих свой очереди сдать зачет. Мой мыслительный процесс нарушил мелкий гаденыш из моего взвода.

Тип низкорослый и хилый, с копной растущих волос на голове в художественном беспорядке. Причесать свои локоны, как он не пытался, ему видимо так и не удавалось. Волосы росли густыми клоками, торчащими в разные стороны. Кличку Чиполлино, он заработал сразу же, в первые дни обучения.

В каждом коллективе есть подобный тип. Он не нравится абсолютно всем, и никто его никогда не трогает. Мелкий гаденыш остер на язык, знает как напакостить и выставить своего обидчика дураком. Ко мне он относился крайне неприязненно, но в открытый конфликт никогда не вступал. Знал точно, что в драке проиграет, и делал мне мелкие гадости за моей спиной.

Впрочем, своим достойным конкурентом я его не считал на тот момент, и, как всегда, ошибался. Нельзя оставлять вражескую крепость в своем тылу. Даже если она выглядит безобидно на первый взгляд. Со временем мелкие атаки истощат и начнут раздергивать войска.

Не бывает мелочей в подобных делах.

Мелкий гаденыш не прекращал попытки выяснить пределы допустимого в своем поведении и моем терпении, на чем же я сломаюсь. Вот только он забыл, что сломленная ветка может больно ударить по голове.

Встав напротив меня, он о чем то, бормоча, вытащил свой единственный на весь курс корейский сотовый телефон. По тем временам, невидаль и игрушку мажоров. Раскрыв раскладушку, так что бы это видели завистливые взгляды из толпы курсантов, он включил какую-то дебильную мономелодию немецкого марша времен третьего рейха.

Едко захихикал и стал маршировать под музыку, едва не задевая коленями мое лицо. Одновременно отбивал в такт мелодии вытянутыми губами: «Пуу пуурр, пуу рууу пууу пуу пу пуурр..». Брызги слюней из его рта, долетали до моего лица.

Остальные курсанты, краем глаза следили за происходящим, и в целом одобрительно ухмылялись, им всем в равной степени не нравился ни гаденыш ни я.

Я обреченно вздохнул. Рано или поздно все это должно было случится.

Из сидячего положения словно бы нехотя выхватил раскрытый телефон, который тот болтал на шнурке, поднялся на ноги и глядя на растерянную рожу гаденыша, сломал «раскладушку». Та, печально пискнув последнюю ноту замолкла и повисла в моей правой ладони на каком-то хлястике, соединявшие обе половинки телефона.

В те годы, сломать сотовый телефон было равнозначно тому, что намеренно оцарапать гвоздем шестисотый мерседес, при чем вместе с сидящими в нем бандитами.

Затем, через долю секунды по искаженному разнообразными гримасами лицу супостата произвел отработанный до автоматизма по боксерскому мешку удар «тейсо».

Мой наставник и духовный пастырь в виде синей рожи тренера и полного психа показал нам всем этот удар. Но запомнил его, кажется только я один.

Удар наносится открытой ладонью и распрямленной в локте рукой. Наносится быстро и незаметно, выкидывая руку в лицо противнику от пояса. При правильном и умелом нанесении удара, он становится первым и последним. Если ладонь руки попадает в нос — ломается нос. Если в челюсть — вылетают зубы. Одним словом, у человека пропадает всякий интерес продолжать начатый разговор и начинаются серьезные проблемы со здоровьем.

От молниеносного прямого удара, голова гаденыша ударилась затылком об стену, что тоже не прибавило здоровья. Отлетевший от стены маленький кусочек краски, сказал мне о том, что противник долго не встанет.

Тот, медленно и крепко зажмурив глаза сполз на пол на подогнувшихся ногах. Куда я попал ему, сразу не определил, только через несколько секунд боль в ладони заставила меня взглянуть на нее.

Вытащив два передних зуба, которые застряли в мякоти ладони я бросил их на пол перед ошалевшими курсантами и с вызовом посмотрел на толпу, мол что-то не так?

Народ — безмолвствовал.

Я часто вспоминал истеричные вопли инструктора по тактической подготовке. Его долговязую фигуру в камуфляже, морщинистую пропитую физиономию бывалого алкаша. Все произносимые им слова начинались спокойно, затем внезапно, кажется, для него самого, переходили в визг и крик. Он начинал мелко трястись, из его рта брызгала слюна и скапливалась пена как у бешенной собаки.

Метался перед нашим строем перепуганных курсантов, стоящих по струнке в одну линию, размахивал руками перед лицами, явно не замечая наших перепуганных физиономий. А может он все видел, понимал и получал от этого садистское наслаждение? Я так его и не понял. Да и не стремился понять его в то время, если понять такого человека вообще возможно.

В одной из православных молитв, которые я вычитывал десятками, надеясь, что случится чудо, и я единственный в мире излечусь от неизлечимой болезни, постепенно парализующей мое тело, я вычитал и запомнил строки: «Как люблю, так и ненавижу…».

Это потом я понял, что с таким чувством сын — относится к своему отцу. Уважая, любя, боясь и ненавидя одновременно. Всего за полгода не тесного и не ежедневного общения, этот странный во всех отношениях мужчина, дал мне больше, чем мой настоящий отец, к которому кроме жалости и брезгливости я не испытывал никаких иных чувств.

Однажды, мы несколькими взводами находились в спортзале прячась от осеннего дождя в помещении. По причине того ли что в зале было не протолкнуться и занятия было решительно невозможно провести, то ли по причине жесточайшего похмелья, инструктор приказал нам всем усесться на татами и нудным голосом учил нас всех жизни. Прерывая свой сбивчивый рассказ не связанными общим повествованием отступлениями и не к месту глупым хихиканьем.

Мы сидели тихо как мыши, боясь вызвать гнев и мгновенную перемену в настроении рассказчика. Некоторые явно засыпали и старались не уронить голову на грудь. Я, сидя в начале строя, как комвзвода, не внимательно слушал его, не всегда понимая, о чем идет речь. Но одну фразу этого психа я запомнил на всю жизнь, запомнил и поверил ему сразу. Тот печально вздохнул, и переваливаясь с носков на пятки произнёс:

— Берегите себя парни. Случись что, никому кроме мамы, вы нужны не будете.

****

За неделю, не без труда, я укокошил еще одного кусача и рубера. Так же, показываясь во всей красе, в окне кухни на первого этажа, уже без рамы, и стуча половником в металлическую чашку. На второй раз, как и в первый, прибежали пустыши, которые своим урчанием, подозвали кусача. Процесс занял, как мне показалось, намного больше времени чем в первый раз. Возможно, зараженные чувствуя скорую перезагрузку уходили из города, а возможно кормовая база истощилась. Рычание и звуки борьбы из зашторенных наглухо окон я слышал постоянно, но все реже и реже. Звуки выстрелов пропали в первую же неделю. Это могло говорить лишь об одном, всех людей уже доели, и начали жрать себе подобных.

Кусач, увидев меня, попытался целиком залезть в оконный проем. Я соответственно, мужественно отступил в узенький коридор, истерично паля ему в голову из ружья.

В патронах, я тоже не разбирался, и их маркировка мне ни о чем не говорила. Но судя по тому, как я ловко завалил первого, был уверен, что заряд там достойный. От башки кусача пули отлетали во все стороны, рикошетя по стенам и портя мебель пенсионеров. Но тот упорно продолжал лезть в квартиру, выражая своим ревом явное недовольство таким «теплым» приемом.

Лишь только после того, как мне удалось почти в упор, махать руками он не мог, по причине узости кухни хрущевки, влепить заряд ему в глаз, и его победил.

Вскрыл ему споровый мешок там же на кухне. Поскольку он своей задницей загораживал вход с улицы в кухню, я почти лишен был удовольствия лицезреть беснующихся на улице зараженных, видимо, они были более мелкого ранга и осквернять зад кусача своими попытками вытащить его наружу или вскарабкаться по ней в квартиру не решились. Все-таки хорошо, что мешок с различными ништяками, располагается на затылке зараженных. У курдючного барана, все самое деликатесное, например находится в другом месте.

Я слишком часто пью горячий чай. Это я понял, по тому, как мой баллон с пропаном, от сварочного аппарата, внезапно кончился. Горелка, на которой я кипятил чайник, издав жалкое и прощальное сипенье замолчала.

По причине внезапного «конца света», газовые плиты не работали и электричество в квартирах отсутствовало. Ванну я уже не принимал, но вот от чашечки кофе по утру, как истинный аристократ, отказаться не мог.

До перезагрузки еще оставалось четыре дня, и я осмелел или обнаглел настолько, что пришел к выводу, что без кипятка, моя жизнь теряет всякий смысл.

Во дворе дома, стояла грузовая «Газель», под днищем которой, это было видно из окна, был газовый баллон красного цвета. Как и чем крепиться данный баллон с газом, есть ли там газ вообще, я понятия не имел. Но, тем не менее, твердо решил совершить подвиг.

Предварительно скинув из пробитого зараженными окна табуретку, по которой я буду залазить назад, я вооруженный винтовкой и кухонным ножом, отправился на «дело». Нож, я как пират, зажал между зубами. Примерно с пол часа я провозился, откручивая и отрывая баллон от днища машины. Затем, взвалив его на спину и неся Сайгу в одной руке смешно потрусил к зданию.

Почему мне никто не сказал, что эти твари могут двигаться так бесшумно и так быстро?!

Тот, видимо поскользнулся одой ногой на уже начавших разлагаться трупах пустышей, и кусача, которые я брезгливо отпиннал ногами от окна, и своею лапой, поскользнувшись и падая, не схватил меня, а втолкнул по полу кухни к дверному проему.

В момент нашего знакомства я уже закинул баллон с газом внутрь разнесенной в хлам кухни и практически залез в нее сам, оттолкнувшись ногами от табуретки. Переворачиваясь и кувыркаясь, летя по полу, я не мог доли секунды понять, что происходит. Только подлетев, скользя на боку к дверному проему, до меня дошло, что все это время я не выпустил оружие из руки. Так же, лежа на одном боку, я как в кошмарном сне видел, как рубер, пролез на кухню, вслед за мной, прикрыв баллон своим бронированным животом, оставив небольшой прогал, в который было видно бок красного пропанового баллона.

В своих снайперских способностях, я никогда не сомневался. Если есть малейший шанс промахнуться, я им обязательно воспользуюсь.

Скорее неосознанно, от отчаяния и не понимая, что я делаю, я нажал на спусковой крючок винтовки, которая лежала плашмя на полу. Я уже не рассчитывал ни на что. О том, что подобным патроном можно пробить газовый баллон, я никогда не слышал. Я уже вообще ничего не слышал и не видел.

Я мгновенно ушел в нирвану.

Очнулся я ближе к вечеру, и первое, что увидел, это мутный глаз покойного рубера на его морде. Видимо, то, что баллон разорвало у него под животом и спасло меня от осколков баллона, зубов и лап. Основная часть от взрыва досталась туше твари, разорвав ее на две половины.

Та часть, к которой были прикреплены ноги, отбросило на улицу, а верхняя, с развороченным туловищем, двумя руками и уродливой головой, лежала вместе с моим телом на кухне. Я опять отключился, проспав до обеда следующего дня практически в обнимку с тварью.

****

Как все-таки раньше, в той жизни я любил ходить пешком! Да и теперь наслаждался тем, что ноги двигаются. Протопал уже километров восемь, неся на горбе две Сайги. Мелкашку я не взял. Рюкзак, наполовину набитый золотыми украшениями, специально взвесил безменом, найденным на чьей-то кухне, семь килограмм. Мало. Маловато будет… говорил я сам с собой, голосом мужичка из старого советского мультфильма.

Дачный поселок, близ стаба под названием База, единственного в котором я был, поражал своей заброшенностью. По всей видимости в стародавние времена, участки размером в шесть соток выделялись работникам какого ни будь предприятия. Но времена менялись, ценности менялись то же.

То, что было когда-то вожделенной мечтой, теперь просто обуза. Дачи, некогда дефицитные, забрашивались, хирели и становились никому не нужными. Со временем их просто покинули. Унавоженная земля стала зарастать кустами вишни и сорняками. И без того, ничем не примечательные одноэтажные строения начали просто распадаться и гнить. Дачные домики, и без того убогие, были неоднократно обысканы всеми на предмет чего-нибудь…полезного. Тут отличились и бомжи в того света и местные обитатели стаба.

Точнее, это были уже не жилые дачи, а полуразрушенные корпуса, с дырявыми крышами без окон и дверей. Зайти внутрь, можно было только с мыслью испражнится, что, судя по запаху, так и было. Единственная ценность их, лично для меня, была в том, что часть домиков находились на стабильной территории. И, значит, все, что было в них, там и оставалось. Если не на века, то по крайней мере надолго.

В одном из таких невзрачных, деревянных домов, непонятно как еще не рассыпавшемся, перекинув через стропило, я оставил две Сайги, завернутые в цветной половичок, взятый мною из пятиэтажки, в которой я провел неполный месяц. До перезагрузки оставалось меньше суток, и я, оглядев еще раз дряхлый домик, маячившие вдалеке бетонные стены Базы, отправился в другую сторону.