Пусть каждый исполнит свой долг

Нашествие

Шведы шли по разоренной, выжженной земле. Литва и Белоруссия были опустошены долгой войной. А кроме того, русские, отступая, уничтожали все, что могло пригодиться шведам. Так было решено в Жолкиеве. Жители покинули эти места. Русские полки, а за ними шведские проходили по пустым деревням, мертвому краю.

Искусным маневрированием Карл добился того, что терять людей при переправах и штурме укрепленных позиций ему почти не приходилось. Но армия утомилась и изголодалась.

Дойдя до Сморгони, Карл надолго остановился, чтобы дать солдатам отдохнуть и собрать провиант…

В начале марта 1708 года в штаб-квартире русской армии — в местечке Бешенковичи — Петр созвал военный совет.

К этому времени царю стало известно, что Август по мере удаления Карла от Саксонии осмелел, снова хочет заключить с русскими союз и просит денег на снаряжение армии.

Это был первый большой военный совет после совета в Жолкиеве.

Снова, как в Жолкиеве, за окном лежали снега и дул ледяной зимний ветер, а в жарко натопленном доме за большим столом сидел царь и генералы. Петр вызвал на совет Меншикова, фельдмаршала Шереметева, фельдмаршал-лейтенанта Гольца и генерала Алларта.

Первым говорил князь Меншиков. После него — Шереметев, Гольц и Алларт.

Настала очередь царя.

Петр положил на край стола кулаки и начал:

— Советует князь Меншиков, чтоб всей пехоте с частью конницы идти перед неприятелем и край разорять, а остальной коннице двигаться позади оного. То было бы хорошо и полезно зимой, при крепких льдах, когда конница везде может пройти и, стороной неприятеля миновав, при нужде с пехотой соединиться. А скоро наступит ростепель, дороги будут злые. И неприятель весьма может конницу в удобном месте сильным укреплением и пушками задержать — ей по бездорожью и деваться некуда будет, — а сам главными силами на пехоту ударить… Мы при нынешней злой распутице и разлитии вод выгоднее для себя поступать можем. Ежели неприятель пойдет со всею армией, то должно нам — и пехоте и коннице — на удобных местах, у мостов и переправ, его атаковать и урон ему наносить и его измучивать. Для того войско наше должно быть расставлено вдоль крепких пассов линией, которая будет длиннее неприятельской, чтоб во фланги ему заходить и в страхе держать.

И Петр изложил генералам подробный и стройный план постепенного обессиливания шведов на трудных для преодоления рубежах.

Но Карл, стремительный и порывистый, быстро меняющий решения в зависимости от обстановки, мог выбрать разные варианты наступления. Петр и это все учел.

Куда бы ни пошел теперь Карл, всюду его встретили бы превосходящие силы русской армии, которые, отступая, ведя жестокие арьергардные бои, непрестанно тревожа шведов неожиданными ударами, лишая их провианта и фуража, должны были измотать грозные полки завоевателей.

А пока шведы стояли под Сморгонью и могли двинуться только через три месяца, в июне, когда кончится распутица и появится обильная трава — корм для коней.

Эти три месяца Петр решил использовать для дальнейшего обучения и пополнения армии.

Русская пехота стала упражняться в искусстве огня, боевых построений, маневров, в штыковом бое.

В недалеком тылу формировались и обучались новые полки…

11 марта царь оставил армию и отправился в Петербург — дел у него было достаточно. Ведь в эти годы Петр не только руководил военными операциями, но и перестраивал все государство. Ему приходилось думать о науке, промышленности, торговле, устройстве государственных учреждений и о многом другом.

С запада над русской границей нависли шведские полки, а с юга поднималась другая грозная опасность. На Дону мятежный атаман Кондратий Булавин готовился к походу на Воронеж и Москву.

Восстание на Дону началось еще осенью 1707 года.

На Дон, спасаясь от рекрутчины, от тяжких работ по укреплению границ, от отправки в Воронеж на корабельные верфи, от гибели в дальних финских болотах, где строилась новая столица, бежали десятки тысяч мужиков. Бежали с женами, с детьми. И казаки не выдавали беглецов.

Это были те десятки тысяч рабочих рук, которых так не хватало сейчас Петру. Это были те десятки тысяч солдатских рук, в которые надо было вложить ружье с острым багинетом или драгунский палаш.

Беглецы не хотели складывать свои кости ради непонятных им деяний царя, а царю было необходимо заставить их делать вместе с ним великое дело.

6 июля 1707 года царь Петр приказал полковнику Долгорукому с отрядом идти на Дон и захватить скрывающихся там беглецов. А казаков покарать. Долгорукий вступил в донские земли и безжалостно начал выполнять царский приказ. Пытки, казни — все шло в ход. Не щадили ни женщин, ни детей.

В первые же недели Долгорукому удалось схватить и отправить в Россию более 3000 беглецов.

Но казацкая беднота не потерпела таких бесчинств.

В ночь на 9 октября 1707 года Кондратий Булавин с пятью сотнями мятежных казаков напал под станицей Белянской на отряд Долгорукого и полностью его уничтожил. Полковник был убит.

С этого началось. Войско Булавина росло. К нему шли запорожцы, к нему шла казацкая беднота, к нему шли те самые беглые, которых он спас от Долгорукого.

Булавин двигался по Дону, набирая силу.

В Боровском городке булавинцев встретили хлебом, вином и медом. На площади собрались все казаки. Боровский атаман сказал Булавину:

— Доброе вы дело затеяли, казаки, — донскую волю оборонить. Да вот ведь беда — заколыхали вы всем государством, досадили царю, а что делать станем, ежели придут войска из Руси? Тогда и сами пропадете и нам пропасть…

Булавин оглядел настороженные лица боровских казаков.

— Не бойтесь! — крикнул он, и в холодном чистом осеннем воздухе голос его разнесся над всей площадью. — Не бойтесь! Начал я это дело не просто. Был я в Астрахани, и в Запорожье, и на Терках. Астраханцы, запорожцы, терчане все мне присягу дали, что будут они ко мне на воспоможение в товарищи! И скоро они будут! А теперь пойдем мы по казачьим городкам и будем к себе казаков приворачивать! И как свои городки к себе склоним, пополнимся конями и оружием, пойдем тогда в Азов и Таганрог, освободим ссылочных и каторжных, что там томятся, и будут они нам верные товарищи! А весной, собравшись, пойдем на Воронеж! Гнездо это царское разорим! А там — на Москву!

Но не успел Булавин собрать крупные отряды, а уже атаман войска Донского Лукьян Максимов со «знатными сторонниками и есаулами… и с калмыки, и с татары, и с помощью из Азова», как сказано в донесении царю, напал на булавинцсв и после жестокого многочасового боя разбил их.

Булавин и ближайшие его помощники прорвались и ускакали в Запорожскую Сечь.

А Максимов доносил, что пойманным булавинцам «носы резали больше ста человека, а иных плетьми били и в русские города высылали, а пущих заводчиков десять человек повесили по деревьям за ноги».

Но к Булавину — в Сечь — стекались новые приверженцы. Пламенными речами он убедил запорожцев восстать против царя. Послал гонцов к татарам с просьбой о помощи. Сила Булавина снова росла и множилась.

В феврале 1708 года, когда русская и шведская армии застыли на западной границе друг против друга, готовясь к смертельной борьбе, Булавин со своими товарищами поставил крепостицу на реке Вороне и разослал грамоты по донским городкам и станицам и украинским селам с призывом идти к нему в войско. Он обещал свободу, избавление от притеснений.

Писал он и к турецкому султану, прося о поддержке.

К весне восстание охватило обширные области от Дона до Волги. Под угрозой был Воронеж с его верфями.

К Булавину шли башкиры и калмыки. К Булавину бежали бурлаки, лесорубы, плотовщики.

Петр приказал майору гвардии Василию Долгорукому, брату убитого булавинцами полковника, отправиться из действующей армии в Воронеж и готовить поход против бунтовщиков.

А между тем по совету Меншикова у донских казаков, стоявших вместе с главной армией, стали под разными предлогами отбирать коней — чтоб не ушли к Булавину.

Расположенные в Азове солдатские полки тоже были ненадежны…

А Булавин объявил, собрав казацкий круг:

— Идем на Черкасск, разорим Азов, а там — на Москву! Во всех городах выведем бояр, да прибыльщиков, да немцев! — Выхватил саблю, вскинул ее над головой и крикнул: — Если намерения своего не исполню — отрубите мне этой саблей голову!

Шведы медленно надвигались на русскую армию. Шереметев и Меншиков, отступая, опустошали местность. Постепенно русские полки сосредоточивались на реке Бабич.

Река Бабич протекала по болотистой равнине, покрытой небольшими лесами и пологими холмами.

Русские генералы решили встретить шведов на переправах через Бабич и дать, наконец, встречный бой. Они не собирались вступать в большое сражение, а хотели только утомить шведские полки, заставив их атаковать русские позиции в очень невыгодных для себя условиях.

Многие русские части были еще на марше, когда шведы в числе 10 000 штыков и сабель вышли к реке.

Первым делом Карл произвел подробную разведку. Сделать это ему было легко. Западный берег реки Бабич, который занимали шведы, был выше восточного — русского — берега. С церковной колокольни Головчина и с крыш Нового Села низкий восточный берег прекрасно просматривался.

Карл ясно видел и расположение русских войск, и земляные укрепления, построенные Репниным перед фронтом своей дивизии. Но что самое главное, он сразу разглядел слабое место русских позиций — большой разрыв между отрядом Ренне и дивизией Репнина. Неудачное расположение русских могло помешать им использовать свое численное превосходство. Карл это понял.

Он приказал поставить против этого разрыва — недалеко от моста у Нового Села — сильную батарею из 20 тяжелых орудий…

Вечером 2 июля в штабе командующего кавалерией Гольца собрался цвет русского генералитета — Меншиков, Шереметев, Репнин, Алларт, Ренне, Яков Брюс, Михаил Голицын. Генералы, войска которых не успели подойти к армии, прискакали вперед.

Не успели генералы начать совет, как вошел драгунский офицер и доложил Гольцу, что передовой разъезд привел шведского перебежчика. Гольц велел немедленно доставить его в штаб.

Драгуны ввели высокого смуглого человека без шляпы — длинные черные волосы висели до плеч. Генералы сразу поняли, что это волох — кавалерист-наемник из Бессарабии. Волохов в армии Карла было несколько тысяч. Они составляли легкую кавалерию и использовались для разведки и преследования неприятеля.

Перебежчик был офицером, ротмистром.

Он сказал, что раньше служил королю Августу, потом попал в плен к шведам и вынужден был поступить к ним на службу. А теперь решил оставить шведскую армию.

Он рассказал, что Карл собирается обойти правый фланг русской позиции и что севернее русского фланга уже готовятся понтоны для переправы и концентрируются полки фельдмаршала Реншильда.

Русские генералы встревожились. Дивизия Алларта, которая должна была прикрывать местность севернее правого крыла, находилась еще далеко, в Климовичах, и не была готова к отражению шведского натиска.

Генералы срочно поскакали на берег реки, где, по словам ротмистра, должна была происходить переправа, и увидели, что переправиться там возможно.

Место предполагаемой переправы находилось далеко, и генералы вернулись в штаб поздней ночью. И немедленно приняли несколько важных решений.

Чтобы не дать шведам обойти беспрепятственно правый фланг, к месту переправы направили князя Голицына с Семеновским гвардейским полком, Владимирским драгунским полком и 4 батальонами пехоты.

Генерал Алларт был срочно направлен в свою дивизию в Климовичи с приказанием держать ее на месте — тоже на случай наступления шведов севернее правого фланга.

О том, что Карл может ударить в центр русской позиции, генералы, конечно, думали, но не очень всерьез.

Должных мер охранения принято не было. Дальние дозоры высланы не были. Переправы охранялись малочисленными отрядами.

Трудно сказать, был ли ротмистр-волох сам обманут разговорами в шведском лагере или намеренно ввел русских в заблуждение, — не это важно. Важно то, что, поверив ему, генералы раздробили свои силы.

А Петра, который умел в таких случаях все предусмотреть, при армии не было…

К полуночи подошла дивизия Шереметева и встала, наскоро соорудив длинный окоп, правее конницы Ренне — напротив Головчина.

Ночь была дождливая, туманная, темная. Солдаты мерзли, сидя в свежевырытых укреплениях на мокрой земле в мокрых камзолах и плащах…

А на западном берегу реки в полной тишине полки Карла XII готовились к утренней атаке.

Кроме двадцатипушечной батареи на опушке у Нового Села шведы незаметно подтащили к самому мосту шесть легких орудий и подвезли понтоны для форсирования реки.

Неслышно сосредоточивались на берегу лучшие полки шведской армии — гвардейский, Делакарлийский, Упландский, Вестманландский, Остготский.

Все это происходило за много верст от того места, на которое указал перебежчик. Все это происходило правее правого фланга дивизии Репнина, в разрыве между его полками и конницей Ренне…

Часа за два до рассвета драгунский капитан Маврин объезжал посты, проклиная бесконечные болота, скверную погоду, свой мокрый плащ. Вдруг он услышал в тумане приближающийся конский топот. К нему подскакал солдат из караула капрала Зекзюлина, стоявшего недалеко от новосельского моста.

Солдат передал капитану донесение капрала: караульные Зекзюлина заметили на противоположном берегу в тумане какие-то подозрительные передвижения.

Маврин встревожился, но решил пока тревогу не поднимать. Он поскакал к ближайшему посту, с которым находился прапорщик Барышников, и велел прапорщику скакать к мосту и выяснить на месте, что там происходит.

Но не успел прапорщик скрыться в плывущем над берегом тумане, как ниже по реке в сером предрассветном мраке полыхнул огонь и грянул хриплый, приглушенный сырым туманом гром.

Это был первый залп шведских орудий.

Бой начался.

Начался он совсем не в том месте, где ожидали его русские генералы.

Но внезапного удара на спящие русские войска, которого хотел Карл, все же не получилось.

Еще с прошлого вечера Репнин приказал своим полкам провести ночь в боевом порядке. А капрал Зекзюлин послал гонца не только к капитану Маврину, но и в гренадерский караул у моста. Гренадерский поручик сразу же дал знать о возможной опасности в свой полк и в соседний.

Поэтому немедленно после первых шведских выстрелов дивизия Репнина стояла в строю.

Сам Репнин через несколько минут после начала боя повел к мосту гренадерский полк.

По русским позициям у моста били 26 шведских орудий, из которых 20 были тяжелыми. Ядра с чавканьем врезались в болотистую почву, в тумане выла картечь.

Шведы пошли в атаку. Но гренадерский полк, перешедший под огнем на шведский берег, встретил их залпами и штыками у подступов к мосту.

Прискакавший генерал Швейден принял команду над гренадерами, а Репнин вернулся к другим полкам дивизии.

Бой у моста был жестоким. Карл бросал на гренадер полк за полком. Ему было необходимо быстро захватить переправу и ударить во фланг позиции Репнина. Отчаянное сопротивление гренадер мешало этому замыслу.

Раз за разом шведы шли в атаку. А между атаками по боевым порядкам гренадер били орудия. Генерал Швейден был убит.

Роты гренадерского полка стали отходить на свой берег. Середину моста они успели разрушить.

Отступив, гренадеры выстроились недалеко от берега и открыли огонь по шведским солдатам, наводившим понтонный мост.

Но остановить шведов было невозможно. Они форсировали реку и пошли вперед через прибрежное болото под огнем гренадер…

Было около четырех часов утра. Начало светать.

Теперь Репнин мог видеть порядок шведского наступления и понять их замысел. Он видел, как массы шведской пехоты надвигаются на правый фланг его позиций, грозя отрезать дивизию от Шереметева и Ренне. Он послал адъютантов за помощью к Шереметеву на правый фланг и к Гольцу — на левый.

Послав за помощью, он стал передвигать полки.

Гренадеры отчаянно дрались у моста, давая дивизии возможность перестроиться.

Но пока полки перемещались, шведы уже оттеснили гренадер, навели мост и ринулись во фланг дивизии.

Полки, прикрывавшие фланг, оказались в очень невыгодных условиях. Местность была заболоченная, пересеченная ручьями и перелесками. Полки не могли развернуться для мощного ружейного огня.

На Копрский полк, выдвинутый дальше других, стала надвигаться шведская колонна. Шведские силы втрое превосходили копрцев. Но молодой полковник Головин, командир полка, решил ударить в штыки и сбить шведское наступление. Солдаты примкнули штыки и двинулись навстречу шведам.

В эту минуту появился князь Репнин на взмыленном коне.

Он был в отчаянии. Бой шел уже около часа, шведы прорвались через реку, а помощи ниоткуда не было. Где конница Гольца? Где пехота Шереметева?!

Репнин растерялся. Он думал теперь только об отступлении, чтобы спасти дивизию. Поэтому, увидев контратакующих копрцев, он немедленно приказал прекратить движение и отступать.

Головин бросился к нему.

— Почему отступать? — закричал он. — Надо ударить на них и сбить! Надо задержать их до прихода сикурса!

— Где сикурс? Где?! — крикнул в ответ ему Репнин. — Никто не идет к нам! Отступать безотлагательно!

— Но что же нам делать? — в растерянности спросил Головин. — Ведь они станут преследовать нас и окружать другие полки?

— А мне что делать?! — закричал Репнин. — Что мне делать, коли мочи моей нет, и меня не слушаются, и гнев божий на нас?!

Самое страшное в бою — когда командующий приходит в растерянность. Так случилось в этот раз с опытным и храбрым генералом Репниным.

Полки начали отступать в лес под сильным огнем наседавших шведов. В лесу, среди болот и оврагов, строй полков распался. Роты перемешались.

Было приказано отступать и тем полкам дивизии, которые еще оставались в укреплении. Шведы уже отрезали их, а в тылу полков лежало болото с несколькими узкими переходами, сооруженными накануне. Под шведским огнем эти полки, неся потери, с трудом добрались до леса.

Помощь от Гольца и Шереметева опоздала.

Русская армия отступала. Вскоре она оторвалась от неприятеля.

Потери в людях были невелики. Гораздо тяжелее был моральный урон. Армия не смогла выполнить намеченного плана. Некоторые командиры растерялись. Некоторые полки не смогли сохранить в бою регулярный строй. Часть драгунских эскадронов вышла из повиновения офицерам и вела бой по старинке, беспорядочно.

Если бы шведы преследовали русскую армию, то они могли бы наделать много бед. Но шведы понесли значительные потери. Их кавалерия была утомлена тяжелым боем в болотистой топкой долине. У них не было силы вести преследование…

Через пять дней отступающую к Днепру армию встретил Петр, спешивший на театр военных действий. Сопоставив различные сведения и рассказы, он прекрасно понял, что произошло и по чьей вине.

Репнин и Чамберс за нераспорядительность в бою и за плохую рекогносцировку местности накануне были преданы военному суду. Их лишили чинов и наград.

Правда, Чамберсу — из уважения к его преклонному возрасту и прошлым заслугам — через день вернули чины. А Репнину доверили командование всего лишь драгунским полком только через много месяцев.

Бой на реке Бабич был суровым, но последним уроком, который шведы дали русской армии.

А через день после этого боя — 5 июля 1708 года — Кондратий Булавин, разбитый под Азовом, застрелился, чтобы не попасть в руки царских палачей.

Русская армия перешла Днепр. Ее главные силы сосредоточились в местечке Горки, а конные отряды патрулировали левый берег Днепра.

Шведы осторожно двигались вслед. 8 июля они заняли Могилев. Здесь Карл остановился.

Он ждал Левенгаупта.

Генералу Левенгаупту было дано задание чрезвычайной важности. Он должен был собрать в Лифляндии и Курляндии огромное количество провианта, фуража, боеприпасов и привести этот обоз к главной армии. С обозом должны были прийти и подкрепления из Прибалтики и Швеции.

Много месяцев Левенгаупт рассылал во все стороны от Риги конные отряды, собиравшие припасы. Были собраны и изготовлены тысячи повозок.

Провиант, свинец, порох, пушки — все, что должен был доставить Левенгаупт, было необходимо Карлу для похода на Москву. К августу 1708 года его армия не только съела почти все свои продовольственные запасы, но и израсходовала почти весь свинец и порох.

Левенгаупт получил приказ о выступлении еще 3 июня. Но выполнить его сразу не мог — слишком много было у него забот с гигантским обозом. Да и войска собирались медленно: они были разбросаны на большом расстоянии. А когда в конце июня корпус двинулся, наконец, в поход, то стало ясно, что этот гигантский обоз — 7000 повозок — может двигаться только очень и очень медленно.

За первый месяц движения корпус Левенгаупта прошел немногим более 200 верст и остановился на двухнедельный отдых. Нужно было чинить повозки и дать отдохнуть лошадям.

Карл ждал Левенгаупта до 5 августа. В этот день он отдал приказ форсировать Днепр. Он не мог больше ждать: запасы кончились, кони выели все корма на много верст вокруг. Необходимо было переходить в новые районы, где можно было кормить и людей и коней.

Карл перешел Днепр.

Левенгаупт был еще далеко, но король надеялся, что генерал скоро догонит главную армию на марше…

Карл решил идти на Москву через Смоленск.

28 августа шведы дошли до местечка Молятичи и остановились на отдых. Отряд генерала Росса из 5000 штыков и сабель Карл решил расположить в трех верстах от главных сил и совсем близко от русских. Рассредоточившись, было удобнее кормить коней.

Утром 29 августа Петр вызвал в свой шатер генерал-майора Михаила Голицына и генерала Пфлуга.

Разведка донесла о разделении шведской армии, и Петр решил ударить на Росса. Это была его любимая идея — громить врага по частям. Созванный военный совет одобрил решение царя.

Князь Голицын с 8 батальонами пехоты должен был ударить на Росса с севера, а Пфлугу с 30 драгунскими эскадронами приказано было совершить обход и атаковать с востока.

Ночью 30 августа батальоны Голицына неслышно подошли к селу Доброму, за которым был лагерь Росса.

Голицын выслал разведку. Разведка донесла, что лагерь спит, а дозоры немногочисленны. Росс не ожидал нападения.

Разделив отряд на несколько колонн, Голицын повел его к шведскому лагерю. Он шел с первой колонной, держа в руке тяжелый драгунский палаш. Палаш в рукопашном бою был надежнее шпаги.

Батальон преображенцев вел полковник Преображенского полка — царь Петр.

Ночь была темная и теплая. Атакующие колонны шли по широкому скошенному лугу. Сзади — у реки Белая Напа — пели лягушки и кричал коростель. Тысячи солдатских башмаков с еле слышным глухим гулом опускались на упругую луговую почву.

Впереди раздались голоса — шведский разъезд. Голицын остановил передовую колонну, но кто-то из шведских драгун различил во мраке силуэт колонны. Шведы несколько раз выпалили из пистолетов и помчались к лагерю. Медлить было нельзя. Голицын скомандовал атаку.

Русские батальоны ринулись вперед. Там уже началась тревога. Шведы поспешцо строились в боевой порядок. Атакующих встретили залпами. Пороховые вспышки выхватывали из темноты угрюмые лица шведских солдат — они понимали, что положение их очень опасно. Враг мог появиться с любой стороны.

После жестокой перестрелки начался штыковой бой. Стало светать, и можно было различить противника. Михаил Голицын с тяжелым палашом в руке то бросался в гущу боя, то направлял резервные роты в нужные места. Шведы стали подаваться. Правда, они отступали в полном порядке, но отступали.

Голицын все время посылал адъютанта на ближайший пригорок — взглянуть, не показались ли эскадроны Пфлуга. Если бы драгуны подошли сейчас, до того, как придет помощь от главных сил Карла! Тогда отряд Росса был бы уничтожен… Но драгуны не подходили.

30 эскадронов генерала Пфлуга заблудились в темноте среди болот и не успели к бою.

А из главного лагеря уже мчался на выручку Россу сам король с кавалерийскими полками.

Голицын дал приказ отступать.

Отряд медленно отошел за реку Белая Напа. Река была неглубокой, и ее можно было перейти вброд. Преследовать русских за реку Карл не стал. Задерживаться для преследования небольшого отряда не входило в его планы. Ведь этот отряд, отступая, мог навести короля на крупные силы, занимающие неприступную позицию.

Вместе с остатками отряда Росса Карл вернулся к армии.

Петр был доволен боем и своим участием в нем. Он писал в тот день князю Ромодановскому: «Имена ж полкам и сколько с нашей стороны побито — посылаю при сем роспись, меж которыми изволите увидеть, что врученный мне полк паче иных дело свое исправлял».

Для шведской армии, оторванной от своих резервов, это был тяжелый удар.

Только прибытие Левенгаупта могло восполнить потери, понесенные на реке Бабич и при селе Добром.

А Левенгаупта все не было…

Балтийский флот увеличивался и усиливался.

Когда Петр, приехавший в Петербург из действующей армии, решил 2 мая 1708 года сделать флоту смотр, то в Финский залив вышло 12 кораблей — 2 тридцатидвухпушечных и 10 двадцативосьмипушечных, 6 брандеров, 2 бомбардирских судна, 10 шняв, 20 бригантин и 14 мелких судов. Кроме того, строился галерный флот, и 2 мая вместе с парусными судами вышли в залив 6 галер. Многие из этих судов были построены в молодом петербургском Адмиралтействе.

Галерным флотом командовал граф Боцис, опытный флотоводец. Много лет воевал он на генуэзском галерном флоте. Был он человеком очень смелым, горячим и бескорыстным. Он приехал служить в Россию, даже не поинтересовавшись, сколько ему будут платить. Среди иностранных военных это был единственный случай.

В Балтийском флоте Боцис получил звание шаутбенахта — контр-адмирала.

Под командой Боциса русские галеры — крупные и сильно вооруженные галеры назывались скампавеями — совершали дерзкие рейды вдоль финских берегов, разоряя шведские укрепления, деревни, захватывая пленных.

В 1708 году начались рейды на финскую территорию и сухопутных отрядов. В лодочных и пеших рейдах снова отличился храбрый полковник Толбухин, так успешно защищавший от шведского флота Котлинскую косу.

Русские отряды доходили до крепости Выборг — главного оплота шведов в этом районе.

Сведения о быстром строительстве Петербурга, о росте флота, о частых и удачных нападениях русских десантов чрезвычайно тревожили шведских министров и генералов. Знал обо всем этом и Карл, получавший донесения из Швеции. Вскоре после боя на реке Бабич он послал генералу Любекеру, командовавшему корпусом в Финляндии, приказ — всеми наличными силами двинуться на Петербург и при поддержке флота уничтожить новый город.

За два дня до боя при Добром — 28 августа — части Любекера вышли на правый берег Невы у самого Петербурга.

Одновременно 22 шведских корабля подошли к Кроншлоту.

Генерал Любекер верхом объезжал невский берег в районе будущей переправы. Невдалеке артиллеристы устанавливали восьмипушечную батарею. Берег был топкий. Солдаты рубили деревья, таскали камни, чтобы укрепить площадку для пушек.

Выше по Неве пехотинцы вязали плоты. Стук топоров стоял над рекой.

Любекер с адъютантом ехали в сторону Петербурга. Под копытами коней чавкало болото. Низкорослый сосняк и ржавые мхи с молочными пятнами ягеля уходили в сторону от серой невской воды. Низкое августовское солнце нагрело лес. Сильно пахло багульником. Конь Любекера норовил, опуская голову, ухватить редкие листья болотной травы.

На душе у Любекера было пасмурно.

— Я бывал в этих местах еще до войны, — сказал он адъютанту. — Какая здесь была глушь! Стояли по реке две-три маленькие крепостицы вроде Ниеншанца да несколько финских деревушек… А теперь? Мощные русские крепости на Неве, на заливе. А откуда взялся этот флот? Если верить нашим лазутчикам, то недалеко отсюда стоит целый многолюдный город — дома, верфи… Давно надо было… уничтожить…

Тут Любекер замолчал, потому что дальше пришлось бы осуждать своего короля. А этого он не мог себе позволить.

Ниже по реке за плоским мысом показались паруса русского военного корабля. Генерал с адъютантом повернули обратно.

Утром следующего дня Любекер, сидя в седле, наблюдал, как его полки начали рассаживаться по плотам. Вот первые плоты оттолкнулись от берега. Течение подхватило их. Солдаты заработали шестами и веслами. Но тут из-за поворота реки показалась русская бригантина.

Бригантина развернулась бортом и дала залп. На плотах началась паника. А уже подходила и разворачивалась вторая бригантина. Шведы гребли обратно. Солдаты на плотах чувствовали себя совершенно беззащитными. Многие стали прыгать в воду.

Любекер резко развернул коня и, разбрызгивая воду и песок, помчался к своей батарее. Там уже суетились артиллеристы.

— Огонь! — бешено закричал генерал. — Огонь!

Первые шведские ядра полетели в сторону бригантин. Развернувшиеся поперек реки суда были отличной целью. Ядра проламывали борта. Рвали снасти. Капитаны бригантин поручики Сенявин и Лоренс отвели свои суда.

Шведские роты вышли на левый берег и стали строить временные укрепления.

Адмирал Апраксин, командовавший всем северным районом, бросил против десанта несколько полков. Но этого было мало. Русская пехота три часа пыталась сбросить десант в реку. Но Неву форсировали все новые и новые полки. Силы шведов росли.

Русские отступили к Петербургу. Молодая столица готовилась к обороне.

Любекер не пошел прямо на Петербург. У него кончались запасы провианта. Он решил захватить русские склады вокруг Петербурга и тогда приступить к главной операции. Но он просчитался. При первых же известиях о шведском наступлении все, что было можно, Апраксин приказал перевезти в город, а что не успели перевезти — сжечь.

Шведы ходили по дикой местности, где достать провиант было совершенно невозможно. Солдаты Любекера начали голодать.

Обойдя Петербург, Любекер вышел к заливу в виду Кроншлота. Там стоял шведский флот, так и не рискнувший пойти на прорыв.

И тут произошло событие, которое все изменило. Разгромив небольшой русский отряд, шведы в обозе его нашли письмо Апраксина к командиру отряда генералу Фризеру. Апраксин сообщал, что идет на шведов с многотысячным корпусом. Это было для Любекера полной неожиданностью… Его изголодавшиеся, истощенные солдаты не могли вступать в бой с превосходящими свежими силами неприятеля.

Любекер приказал отступать в Финляндию. Началась посадка на корабли. Но когда на берегу оставалось всего несколько батальонов, на них ударили эскадроны Апраксина. Было убито 900 и взято в плен около 300 шведов.

Экспедиция Любекера провалилась.

А письмо Апраксина было военной хитростью. Адмирал и рассчитывал, что его послание окажется каким-либо образом у шведов и напугает их. Таких сил, о которых шла речь в письме, у Апраксина не было.

Это была последняя серьезная попытка шведов овладеть Петербургом.