Путешествия барона Мюнхгаузена

Пятый вечер

Мюнхгаузен получает под команду гусар. Штурм Очакова. Замечательная история о боевом коне Мюнхгаузена, перерубленном пополам и снова сшитом лавровыми побегами, и о его руке, продолжавшей рубить после жаркого боя. Мюнхгаузен попадает в плен к туркам.

— Ближайшим следствием моего своеобразного въезда в Петербург, который я описал в прошлый вечер, стало, разумеется, то, что немца, сумевшего запрячь дикого зверя, тотчас же поставили во главе гусарского отряда. Не описывая всех подробностей того периода, я упомяну лишь о взятии Очакова.

Прежде чем начать осаду этой крепости, меня с моими гусарами послали в авангард, и я видел, как турецкий гарнизон, окутанный облаком пыли, сделал вылазку и стал наступать на нас. Ничего не было бы легче, как, подняв вокруг себя такое же облако пыли, пойти на врага. Но разве это помогло бы нам?.. Быстро разработав план, я приказал набивать как можно больше пыли на обоих флангах моего отряда и так, широким фронтом, двинулся на турок, чтобы взглянуть на них поближе.

Понятно, неприятель счел нас гораздо сильнее, чем мы были на самом деле, потому что он мог видеть только середину нашего отряда, а сколько войска могло еще скрываться в облаках пыли справа и слева! Это соображение поколебало стойкость наших врагов, и, когда мы с громким «Ура!», заглушившим турецкие возгласы «Алла-иль-Алла!», бросились в атаку, противник оказал лишь слабое сопротивление и вскоре обратился в беспорядочное бегство, во время которого понес огромные потери. Мы не только загнали в крепость остатки турецкого войска, но и выставили их тотчас же через противоположные ворота, — что, впрочем, далеко превзошло наши самые смелые ожидания.

Само собой разумеется, когда мы сломили вражеские ряды и затем пустились преследовать их, я намного опередил моих людей, отчасти потому, что меня влекла юношеская отвага, отчасти же благодаря чрезвычайной быстроте моего скакуна. Уложив у стен крепости последних неприятелей и собственноручно заперев ворота, я прискакал назад, на базарную площадь, чтобы приказать трубить сбор. К моему изумлению, я оказался здесь в полном одиночестве: представьте себе мое удивление, когда поблизости не было видно ни трубача, ни хотя бы одного из моих гусар! «Может, они разбрелись по другим улицам? Тогда они скоро явятся! Они не могут уйти далеко!» — думал я и поспешил на запыхавшемся коне к колодцу на базарной площади, чтобы напоить его. Но такой неутолимой жажды измученного животного, как на этот раз, мне никогда еще не случалось наблюдать.

Конь мой пил и пил не отрываясь. Я с удивлением смотрел на него минут пять или десять, и, когда наконец я обернулся, чтобы взглянуть, не собираются ли уже мои люди, — что я увидел? У бедного животного недоставало половины туловища и задних ног, и вода, вливавшаяся в него спереди, выливалась струей сзади, нимало не освежая моего доброго коня… Пока я раздумывал над этой загадкой, с противоположной стороны площади прискакал мой стремянный и, перемежая свою речь целыми потоками чистосердечных поздравлений и крепких ругательств, объяснил мне, каким образом я очутился один и почему у меня недостает половины лошади.

Когда я проник в крепость следом за бегущими турками, в воротах внезапно упала опускная решетка, которая начисто отрезала заднюю часть моей лошади, что, впрочем, не помешало мне гнать перед собой толпу неприятеля и вытеснить его через противоположные ворота.

Выслушав этот рассказ, я погнал половину моей лошади и непостижимо быстрым галопом прискакал назад, к воротам, где нашел и вторую половину бедного животного, которая также рьяно преследовала бежавших прочь солдат турецкого гарнизона. Искусный лекарь моего отряда сшил вместе обе половины лошади, взяв для этого лавровые побеги, так как ничего иного под рукой не нашлось.

Это, впрочем, оказалось очень кстати, потому что лавровые побеги пустили корни в толе лошади, выросли и образовали лавровую беседку, так что во время этого и следующего походов я, в буквальном смысле, пребывал в тени своих лавров.

Во время следующего похода сераскир Фели-паша задумал хитрый план, чтобы уничтожить противника. Для этого он позволил русскому войску беспрепятственно пройти через теснины близ Перекопа и затем хотел окружить их на равнине и уничтожить все войско. Положение русских было отчаянное.

Я вскоре выведал слабое место в турецком лагере, где из-за близости болот и рек турки не ожидали нападения. Я явился к фельдмаршалу, сообщил ему свои наблюдения, и на следующий день мы предприняли сложный маневр. Ложная атака с другой стороны лагеря отвлекла внимание турок от слабо защищенного места, где мы и прорвались, закончив поход блестящей, неожиданной победой…

Я упоминаю об этом деле только потому, что в результате чрезмерного напряжения во время боя моя правая рука так разошлась и непроизвольно продолжала рубить направо и налево даже после сражения, и мне пришлось целую неделю держать ее в повязке. Воспользовавшись этим, турки врасплох напали на меня из засады и, безоружного, захватили в плен…