Путь Никколо

Глава 37

Будучи в Милане месье Гастон дю Лион, раздраженный и скучающий, к вящему своему изумлению узнал, что в городе без предупреждения объявились двое представителей компании Шаретти.

Наведя справки, он выяснил, что эти господа должны были провести ночь на постоялом дворе, хотя и не там, где останавливались прежде. Они нанесли всего один визит, дабы сообщить секретарю герцога Миланского невероятные известия о поражении при Сан-Фабиано, — после потерь, понесенных в Сарно, герцогу было впору разрыдаться. Затем молодые люди вернулись к себе, не наведавшись ни в Кастелло, ни к Аччайоли, ни на Пьяцца Мерканти, и даже не подумав совершить приятную вечернюю прогулку по городским улицам и площадям.

Поутру они намеревались отправиться на север. Одним из них оказался тот самый юнец, с которым соизволил встретиться дофин во время охоты в Генаппе. Если посыльный вез какие-то депеши, то Гастон желал знать, какие именно. К тому же, он и сам собирался поручить курьеру свою корреспонденцию.

Гастон дю Лион, камергер, конюший и доверенное лицо его вельможной светлости дофина, старшего сына Всехристианнейшего короля Франции отправил пятерых лакеев, дабы они явили пред его светлые очи месье Николаса со своим спутником. Прямо сюда, в таверну, пока час еще не слишком поздний.

Они явились, даже не переодевшись с дороги: не слишком любезно с их стороны, но, впрочем, простительно, для людей, которые спешили, выбиваясь из сил, чтобы доставить важные известия. Им даже довелось самим принять участие в сражении. Весельчак Николас сильно изменился после памятного случая с лавиной, — неудивительно, учитывая все, что произошло с ним с тех пор. Сопровождал его поверенный Шаретти, некий месье Юлиус, с кем Гастону также довелось повстречаться прошлой зимой в горах; и чернокожий слуга огромного роста, который остался дожидаться снаружи.

Месье дю Лиону коротко поведали о сражении в Абруции. По большей части, говорил один стряпчий. К большому разочарованию камергера дофина, Николас не вез с собой никаких бумаг и не желал ничего брать с собой. Также он совершенно не заинтересовался известием, что сейчас в городе находится Проспер де Камулио, который далее намерен отправиться в Генаппу. Гастон дю Лион, всегда прилежно собиравший слухи, был бы рад узнать, о чем беседовал Николас с Проспером де Камулио и венецианцами, прежде чем отправился на юг, в Абруцци. Лаудомия Аччайоли, когда он осторожно попытался расспросить ее об этом, заявила, что ничего об этом не знает, и знать не хочет. Герцогский лекарь, Джамматтео Феррари, напротив, выказал умеренную заинтересованность.

Гастон дю Лион был разочарован в Николасе. В конце концов, и он ведь оказал тому некоторые услуги. Если бы не помощь камергера, то месье Николасу ни за что не удалось бы заставить того юнца, Феликса, уехать из Брюгге в мае. Правда, молодой человек погиб. Гастон осведомился о нем. Но в любом случае, дофин не желал больше иметь никаких дел с Феликсом. Тот оказался недостаточно сдержан.

Уязвленный, камергер намеренно потянул время, прежде чем выложить собственные новости. Демонстративно не обращаясь к Николасу, он заговорил о войне в Неаполе: после Сарно, герцог Джон, как ни странно, так и не сумел воспользоваться победой и не двинулся прямиком на Неаполь. Возможно, им еще удастся отстоять город, ведь скоро дело пойдет к зиме, и все сражения на этот год закончатся. То-то радости герцогу Миланскому… Говорят, он потратил не меньше ста тысяч золотых дукатов на то, чтобы удержать герцога Джона за стенами Генуи и Неаполя. А папа римский якобы собирался отомстить за поражение при Сарно, послав новую армию в Сан-Северино.

В Англии йоркисты захватили Лондон, так что король Генрих, похоже, проигрывает войну, а его королевское величество, отец дофина, теперь едва ли решится что-либо предпринять против Бургундии. Стряпчий, оказавшийся довольно неглупым малым, давал вполне разумные ответы и задавал подходящие вопросы. Николас по-прежнему отмалчивался. Со времен Женевы шрам у него на щеке заметно побледнел. И все же не стоит забывать, что именно он взломал шифр Медичи.

Гастон дю Лион объявил со слегка преувеличенной любезностью:

— Я не хотел бы дольше вас задерживать, ведь вы так устали. Ждут ли вас срочные дела в Бургундии, друг Николас? Или у вас найдется время побывать на Женевской ярмарке?

На сей раз ответ пришел стремительно. Это напомнило Гастону о вечере за картами с монной Лаудомией.

— А нам стоит поехать туда?

Гастон дю Лион наградил его насмешливым взглядом, — так мог бы посмотреть сам дофин.

— Если вы ведете дела с семейством де Флёри, то постарайтесь взыскать с них долги, прежде чем прочие кредиторы опустошат все сундуки.

— Ясно, — отозвался юнец.

Месье дю Лион, конечно, не ожидал, что его расцелуют в обе щеки за такое известие, но все же был разочарован. Зато стряпчий дернулся, словно от удара.

— Месье? Что вы сказали? Гастон дю Лион обернулся к нему.

— Просто малозначительная новость. Было объявлено о банкротстве Тибо и Жаака де Флёри.

— Вы уверены? — переспросил стряпчий.

Задетый, месье дю Лион помолчал немного, но затем решил все же простить этого невежу. Тот явно был весьма взволнован.

— Да, — подтвердил месье дю Лион. — Никаких сомнений. Они потеряли все. Говорят, был большой шум по этому поводу. У них множество кредиторов.

— Николас? — окликнул стряпчий. — Николас, Жаак де Флёри.

— Да, я слышал, — подтвердил курьер. — Благодарю вас за эти новости. Месье дю Лион, простите нас. Нам завтра надлежит выехать поутру.

— Вы ведь едете в Брюгге? — уточнил Гастон дю Лион. — Но у вас наверняка будет время заглянуть в Генаппу? Я уверен, что дофин с радостью примет вас. Деловые известия, и смерть этого бедного мальчика, которого он любил как сына.

— Я сделаю все, что смогу, — пообещал Николас. — Но, полагаю, что обе стороны с честью исполнили обещанное. Месье, позвольте вас поблагодарить.

Негоциант всегда способен понять, когда ему сообщают о завершении контракта. Должно быть, юнец получил более выгодное предложение. Нужно будет предупредить дофина. Интересно, знает ли этот юнец, насколько плох король-отец?

С улыбкой, Гастон дю Лион проводил гостей к двери.

Если бы он пошел с ними и дальше, то наверняка поразился бы при виде того, как стряпчий, позабыв о достоинстве своей профессии, принялся отплясывать прямо посреди улицы вокруг неподвижного, молчаливого подмастерья, под осуждающим взглядом чернокожего слуги.

— Жаак де Флёри! — восклицал Юлиус. — Владыка денежных сундуков! Напыщенный ублюдок, который досуха выжимал своих работников. И даже меня. Использовал эту бедную женщину, чтобы добраться до ее денег. Обращался с тобой, как с собакой. И не говори мне, что это не так. Банкрот! Ты можешь в это поверить?

— Да, — отозвался Николас.

— Ну и? — поинтересовался Юлиус.

Он вновь ощутил раздражение, которое подспудно не оставляло его с того самого дня, как они покинули лагерь Урбино при Сан-Фабиано. Видит Бог, разумеется, он и не ожидал, что Николас вновь примется дурачиться, как в старые добрые времена. Но он также не предполагал, что за восемь месяцев тот превратится в женатого двойника Лоренцо Строцци.

— Полагаю, ты беспокоишься по поводу тех тканей, которые вы отвезли ему, и денег, что он нам должен? — предположил Юлиус. — Ладно, пусть ты не сможешь восстановить красильню в Брюгге, но остается еще Лувен. И кондотта. Нельзя же всегда выигрывать. Боже правый! Да я бы никаких денег не пожалел, чтобы только увидеть лицо Жаака де Флёри. — Он помолчал, взывая к своему воображению. — И наверняка это будет большой отрадой для демуазель. По крайней мере, она теперь избавлена от семейства де Флёри и их мелких пакостей. Ты уже собираешься идти внутрь?

Без единого слова, Николас завернул в ворота постоялого двора. В последних лучах заходящего солнца, там, у коновязи, обнаружилась пара ухоженных лошадей, за которыми ухаживали слуги в ливреях. Упряжь была расшита шелком, а на чепраках и ливреях красовались одинаковые гербы с ястребами и алмазами. Знакомым был и вышитый девиз. Semper — означало «всегда». А «всегда» — означало «Медичи».

— У нас гости, — сказал Николас. — Мы могли бы уйти и дождаться, пока они не уберутся прочь. Но… не знаю. Я устал.

Прежде никому не было дела до того, как себя чувствует Клаас. Он вообще не говорил об этом. Но, разумеется, усталость и лихорадка подкосили его за последние дни, и он должен был беречь силы, если желал и дальше продолжать путь с прежней скоростью. Николас всегда отличался расчетливостью.

Юлиус без особого убеждения отозвался:

— Может, они ждут кого-то другого.

Лоппе, который, похоже, перенес свою способность к чтению мыслей с Феликса на нового хозяина, проскользнул внутрь, а затем вернулся и с недовольной гримасой доложил на том изысканно-отрывистом итальянском, который почерпнул в окружении герцога: гости явились именно к ним, и дожидались наверху, в их собственных комнатах.

Хозяин постоялого двора не мог не проявить почтения к Пигелло и Аччерито Портинари из местного отделения банка Медичи.

— Все равно они не станут ждать весь вечер, — предположил Лоппе. — Я мог бы снять для вас комнату в другом месте.

Он обращался к Николасу. Юлиус заметил, что он, вообще, нередко говорил с мужем своей хозяйки на равных, а вовсе не как положено рабу. Но Николас этого даже не замечал.

— Нет, — объявил тот, наконец. — Нам лучше увидеться с ними. Но ты можешь ложиться спать.

Лоппе не шелохнулся.

— Если час уже поздний для одного человека, то он поздний и для троих. Синьоры Портинари могли бы вернуться завтра.

На сей раз Николас все же взглянул на него, однако не выказал ни удивления, ни досады.

— Нет, — только и сказал он. — Я хочу выехать поутру.

И Лоппе тут же уступил. Он провожал своих хозяев взглядом, пока те не вошли на постоялый двор и не двинулись вверх по лестнице, ведущей к их комнатам. Там, ожидая их без малейших признаков нетерпения, восседал Пигелло Портинари и его брат Аччерито.

Мессер Пигелло в коротком легком платье с низким поясом, скрывавшим основательный животик, сегодня выглядел на редкость бодрым, и даже его костистое длинноносое лицо непривычно раскраснелось. Набивная шапка была украшена золотой брошью с крупным ограненным изумрудом, а на пальцах красовалось больше колец, чем в тот раз, когда Юлиус вместе с Асторре явился в Палаццо, дабы предъявить к оплате герцогскую расписку за кондотту. Прежняя любезная снисходительность теперь сменилась искренней сердечностью. Аччерито, хоть и с брошью поменьше, также казался весьма довольным жизнью.

Юлиус невольно удивился тому, что мессе Пигелло узнал Клааса, того самого парнишку, который привел ему лошадей Пьерфранческо; но тут же вспомнил, что, по словам Феликса, они с Николасом уже с тех пор наведывались к Медичи по неким загадочным деловым вопросам. Тем самым деловым вопросам, к участию в которых Николас приглашал его, но с тех пор так и не возвращался к этому разговору. Без сомнения, оба брата Портинари относились к Николасу как к равному. Они были весьма доброжелательны.

Доброжелательны, но не без толики осуждения, подобно камергеру дофина. Раз уж кампания Шаретти ведет дела с Домом Медичи, то мессер Никколо и его поверенный могли бы оказаться столь любезны, чтобы нанести им визит, раз уж оказались в Милане. Мессер Никколо, несомненно, слышал о банкротстве Тибо и Жаака де Флёри?

Юлиус тут же почувствовал себя лучше, несмотря на их очевидную ошибку, касательно статуса Николаса. Мессер! Хотя нет, как он мог позабыть, эта смехотворная женитьба… Ладно, несмотря ни на что, стряпчий был рад, что не уклонился от встречи. Он подумал было послать Клааса за прохладительными напитками, как внезапно с досадой сообразил, что придется идти самому. Когда он поднялся с места, извинившись, то Николас даже не обернулся к нему, — не говоря уже о том, чтобы возразить.

Юлиус торопился. Ему не терпелось узнать, насколько велика катастрофа, постигшая семейство Флёри. Когда они со слугой вернулись в комнату, то стол был так завален бумагами, что даже негде, оказалось, пристроить бокалы. И все листки исписаны в столбик. Раздутые шапки Пигелло и Аччерито колыхались вверх и вниз, разве что, не звоня, подобно свадебным колоколам, пока их владельцы изучали свои подсчеты.

Николас, слегка всклокоченный от жары, в своем потрепанном дорожном камзоле, молча, наблюдал за ними. Когда их голоса замолкали, он порой отпускал какую-то реплику.

Юлиус, редко придававший значение внешности других людей, заметил, что Николас выглядит усталым и каким-то отстраненным. Разливая вино, стряпчий постарался разрядить атмосферу. В конце концов, падение Жаака де Флёри было отличным поводом для торжества.

Братья Портинари любезно приняли предложенные бокалы и продолжили листать страницы, время от времени сверяясь с Николасом.

— Я что-то упустил? — наконец поинтересовался Юлиус.

Все взоры устремились на него. Мессер Пигелло посмотрел сперва на стряпчего, затем на Николаса и обратно.

— Речь идет о больших деньгах. Разумеется, я буду счастлив взять ответственность на себя, но предпочел бы, чтобы вы сами проверили все как следует. Разумеется, не будем забывать еще об оружии, закупленном в Пьяченце. Заказ был передан мессеру Агостино через мессера Тобиаса.

— Это для Тибо и Жаака де Флёри, — поторопился с ответом Юлиус.

Все вновь посмотрели на него. Внезапно вспыхнув, Юлиус пробормотал:

— Так эти списки…

— Здесь все то, что задолжал вашей компании месье де Флёри. — Мессер Пигелло, по-прежнему любезный, едва скрывал нетерпение. — А также соответствующие расписки на золото и недвижимость, принадлежащую Тибо и Жааку де Флёри, для предъявления их банкиру Маффино в Италии, с которым, от вашего имени, были немедленно произведены все расчеты, как только стало известно о банкротстве. Разумеется, к этим суммам следует добавить и те долговые расписки, которые, как вы знаете, в июне мы приобрели у компании Шаретти. Нам посчастливилось заранее узнать о женевской катастрофе, и мы успели принять необходимые меры.

— Несомненно, — продолжил мессер Пигелло, — для дальновидного негоцианта естественно страховаться против крушений на море. Однако очень редко торговцы задумываются о последствиях крушений на суше и принимают соответствующие меры предосторожности. Демуазель де Шаретти в этом отношении — пример редкой предусмотрительности. Поразительно.

— Но как произошло банкротство Флёри? — внезапно заинтересовался Юлиус.

Николас, с мелодичным звоном водивший пальцем по ободку бокала, даже не понял на него глаза.

— Крупный, очень крупный отток капитала. Это все, что нам известно. И последующие требования кредиторов — как только появились первые признаки неустойчивости. Как вы знаете, вскорости ожидается августовская ярмарка Мелкие торговцы рискуют разориться, если не смогут рассчитывать на заранее размещенные у крупных негоциантов капиталы. Компании, подобные вашей, которые продают ткань в кредит, могут лишиться и ткани, и своих денег. — Мессер Пигелло помолчал, глядя на брата. — Это урок, который должен запомнить каждый банкир, включая наше отделение в Брюгге. Никогда не давать больших кредитов без должного обеспечения; независимо от того, с какими важными лицами или компаниями имеешь дело.

— Так значит, в виде компенсации, мы получили все пушки Жаака де Флёри? — промолвил Юлиус. — А что еще?

Николас поставил бокал и, приподняв локоть, подтолкнул к нему лист бумаги.

— Вот это. Хватит, чтобы выкупить все их имущество, если там хоть что-нибудь осталось.

— Только не в Женеве, — отозвался Пигелло Портинари. — Там все порушили. Я же говорю, вести разнеслись быстро. У них было огромное количество мелких вкладчиков. Люди разгорячились, ударились в панику. Толпа ворвалась внутрь, принялась крушить все подряд, а затем подожгла особняк. Владелец успел выбраться наружу. Жаак де Флёри… у него есть старший брат где-то под Дижоном. Полагаю, он направился именно туда. Разумеется, вам следует заглянуть в Женеве к нашему управляющему, Франческо Нори. Там, на складе, ваша ткань, и многое другое.

— Поразительно, — Юлиус с трудом мог побороть головокружение. Однако первичное возбуждение уже улеглось. То, что сперва казалось ему небесным воздаянием, теперь превратилось в катастрофу. Николас, неподвижно сидя за столом, пристально вглядывался в банкира Юлиус внезапно осознал, что еще один вопрос никто пока не догадался задать.

— А что с супругой Жаака де Флёри? С демуазель Эзотой?

Мессер Пигелло пожелал собрать бумаги. Он вопросительно посмотрел на сидящих за столом и, не дождавшись возражений, принялся складывать их в аккуратную стопку.

— Увы, это очень печальная история, судя по тому, как нам описали. Толпа не желала ничего дурного. Но эта дама, похоже, была крупного сложения и весьма возбудимая. Вместо того, чтобы незаметно спастись бегством, она попыталась кому-то преградить дорогу, стала звать на помощь. На нее никто не обратил внимания. Она упала, и ее затоптали. Вы были знакомы?

— Да, — отозвался Николас. — Для нее все это было непосильным бременем.

Мессер Пигелло посмотрел на него.

— Иные могли бы сказать, что супругу не следовало бросать ее в беде. Но не стоит спешить со словами осуждения. Люди, движимые страхом и алчностью, подчас совершают странные поступки. Как банкиры, мы знаем это. Итак, доходы?

— Разумеется, решать должна демуазель, прислушиваясь к советам мейстера Юлиуса — отозвался Николас. — Но я предлагаю пушки оставить в Пьяченце. Серебро — у мессера Тани в Брюгге. А ткань — продать через ваше отделение в Женеве, после чего прибыль, за вычетом вашей комиссии, положить на наш счет здесь, в вашем банке, и открыть доступ к этим деньгам капитану Асторре. Мессер Юлиус?

Мессер Юлиус согласился. Да и что ему оставалось? Он оставался весьма немногословен, когда управляющий миланского отделения банка Медичи и его брат церемонно начали прощаться, складывая свои бумаги. Затем, увидев, что Николас не намерен пересекать порог, он лично сопроводил благородных гостей вниз, и через двор — к коновязи. На улице было уже темно, и стрижи исчезли.

По возвращении, он услышал звон бьющегося стекла как раз когда поднимался по последним ступеням, и осколки захрустели под ногами, как только он вошел в комнату.

Винный кувшин, по счастью, пустой, угодил в стену с такой яростной силой, что весь пол вокруг поблескивал, словно заиндевевший.

— Прошу прощения. Он выскользнул, — произнес Николас.

Вид у него был бледный, как во времена работы в красильне, но в остальном он вполне владел собой.

— Ну и свинарник, — заметил на это Юлиус. — Если бы только что на моих глазах ты не сколотил целое состояние, и не будь ты мужем моей хозяйки, я бы тебя с удовольствием отколотил. Слышишь, стучат? Это либо Лоппе, либо таверщик явились узнать, не перебили ли мы тут все окна Объясняйся сам. А как только здесь приберут, я хочу узнать, что происходит. От начала и до конца.

Но он так ничего и не узнал. Пока Лоппе, храня гробовое молчание, выметал стекло, Николас с запозданием отправился отдать необходимые распоряжения для утреннего отъезда. Тем временем, Юлиус велел принести ему еще кувшин вина, — на сей раз оловянный, — и устроил себе небольшой праздник, а затем улегся в постель.

Некоторое время он еще лежал без сна, погрузившись в раздумья. Одно дело — с усмешкой наблюдать за юнцом, у которого хватило дерзости жениться на своей хозяйке. Но работать с ним или под его началом — уже нечто совсем иное. Ему следовало понять это, глядя, как лекарь обращался с Николасом. А сейчас, если он желает поучаствовать в их новой затее, то придется привыкать относиться к Николасу так же, как Портинари — на равных.

Он отбыл из Абруцци, готовый принять любое новое назначение на то время, пока наемники не ведут боевые действия. Николас, который слишком быстро уставал, постоянно откладывал этот разговор. Но, несомненно, еще до прибытия в Брюгге, Юлиус узнает все подробности. Судя по сегодняшнему дню, он не сомневался, что дело будет выгодное. Стряпчий всегда считал Клааса молодым человеком, наделенным некоторыми способностями, однако теперь видел, что недооценивал его. Занятно, что и Феликс в последнее время совсем иначе вел себя со своим бывшим слугой. Он принимал участие во всех переговорах и, самое поразительное, никому не проболтался о том, что узнал.

Но Феликса больше нет. Теперь наследниками станут младшие дочери — и их будущие мужья. Но ведь тут речь идет лишь о компании Шаретти. А уже сейчас Николас начал затевать что-то свое. Очень скоро, при поддержке нужных людей, он сумеет добиться куда большего. Значит, о гордости следует забыть. Принять его как равного. И, возможно, помочь пойти еще дальше. Так далеко, как он бы не отважился в одиночку.

Будь Николас чуть постарше, то, вообще, не было бы никаких вопросов. Чистое любопытство удержало бы Юлиуса рядом. Однако сейчас еще следовало убедиться, сможет ли он смириться с тем, что Клаас стал мужем демуазель. Но почему бы и не попробовать? Видит Бог, дело того стоит. Он перевернулся на бок и, к возвращению Николаса, уже крепко заснул Стряпчему было бы приятно узнать, что и Грегорио, задолго до него, пришел точно к таким же выводам.

В этом году фландрские галеры прибыли в Брюгге очень рано. Уже в первую неделю сентября они торжествующе вошли в гавань Слёйса, под ослепительно синим небом, и толпа на причалах с восторгом следила, как опускаются белоснежные паруса. Затем точно и четко, словно нарисованные, гребцы вскинули весла, и суда, под рев сверкающих на солнце труб, медленно двинулись к местам стоянки.

В трюмах своих они везли слоновые бивни и коричневый сахар. В этом году из Дамасска они доставили имбирь, а с Кипра — лиловый камлот. И целых сорок бочонков коринки. Как всегда, драгоценные камни: рубины, бирюзу, бриллианты и жемчуг, растертый в порошок, для аптекарей. Был там жатый шелк, и красочный лак, и засахаренные фрукты, и тридцать мешков отличного хлопка. Также муаровые шелка из Сирии, астраханская овчина из Мессины, сера с Сицилии, фарфор с Майорки и розовая вода из персидских садов. Колокольчики для мессы, молитвенники и музыкальные сборники, и стеклянные кубки для питья разных цветов, включая розовый. Индиго из Багдада и чернильные орешки, марена и кермес. А еще сто пятьдесят бочонков мальвазии; и балласт, целиком состоящий из квасцов.

В этот год капитаном оказался венецианский вельможа по имени Пьеро Зорзи.

Марианна де Шаретти, как обычно, со всеми домочадцами оставалась на это время в Брюгге. Сейчас она, вообще, все чаще жила здесь, и хотя в Лувене действовал ее доверенный человек, отлучки туда сделались более редкими. Все отмечали, какой усталой вдова выглядит с тех самых пор, как в апреле уехал ее сын Феликс, и конечно, после того ужасного пожара. С месяц она была сама не своя, пока, наконец, в июне не пришла весть, что ее мальчик жив и здоров, и находится в Женеве, вместе с этим сорвиголовой Клаасом. А затем, четыре недели спустя, пришло это письмо, доставленное в Брюгге курьерами Медичи. Николас, тот мальчишка, которого она взяла себе в мужья, уехал куда-то в Италию и не собирался пока возвращаться. А ее драгоценный Феликс, которому даже не позволили участвовать в турнире, когда он так этого хотел, — вот поди-ка! — отправился на войну: в Неаполе сражается за короля Ферранте.

И кто же толкнул его на это, скажите на милость? Впрочем, чего еще ждать женщине, если уж она забыла свое место и пытается как мужчина заправлять наемниками? Рано или поздно любой мальчишка, у которого есть хоть капля отваги, пожелает надеть доспехи и показать, чего он стоит. Ей некого винить, кроме самой себя. Разве что, еще этого сорвиголову…

И все же тоскливо стало без Клааса. Вдова, должно быть, тоже скучает по нему. И по его шуткам, помимо всего прочего.

Разумеется, Марианна де Шаретти знала, что о ней говорят. Выручала необходимость работать без устали. И, конечно, помощники, которых подобрал для нее Николас. Грегорио стал ее правой рукой. Но также она никогда не справилась бы без поддержки Беллобра, Кристофеля, Хеннинка и Липпина. Все они трудились, не покладая рук, чтобы восстановить утраченное и сделать свою компанию именно такой, какой они желали, и о чем мечтали в те первые дни после пожара.

Поначалу было невероятно тяжело. Но затем, в самом начале июля, Томмазо Портинари явился к ней, разом с добрыми и дурными вестями. С письмом, где говорилось, что Феликс и Николас отправились воевать в Италию. И с пакетом, где были долговые расписки, выданные на банк Медичи, с такими суммами, каких она никак не ожидала увидеть. Деньги за кондотту: за дополнительных наемников, найденных столь своевременно и вооруженных ценой минимальных затрат. А также — невероятно! — деньги от компании Флёри. Каким-то образом Николас заставил Жаака де Флёри признать долги и убедил Медичи оплатить их. В то время это показалось вдове настоящим чудом. Что касается следующего гостя, то она сперва не знала, как с ним себя держать, ибо прежде не вела никаких дел с венецианским торговцем Бембо. И лишь когда они остались наедине в кабинете, этот незнакомец извлек из своего кошеля бумагу, которая поразила ее сильнее, чем все предыдущие.

После его ухода Марианна позвала к себе Грегорио и показала ему, что прислали Феликс с Николасом. Здесь были их подписи, а также имена генуэзцев и венецианцев, которые ей мало что говорили. Денег оказалось достаточно, чтобы расплатиться со всеми долгами. Но также упоминалось и о будущих поступлениях, которые принесут им настоящее богатство.

Она внезапно осознала, что уже долгое время смотрит на подписи. Николас расписывался уверенно и четко, ибо его так научили с юности, а затем, в последние месяцы, он брал уроки у Коларда. Почерк Феликса был куда более небрежным, потому что тот никогда не желал стараться и не слушал ничьих наставлений. Однако раз его имя все же красовалось здесь, то, видимо, многое с тех пор изменилось.

— Похоже, они заключили сделку по квасцам, — сказала вдова. — Даже если завтра кто-то отыщет залежи для папы римского, то этих денег у нас уже никому не отнять.

Грегорио старался избегать свою хозяйку, с тех пор как до них дошли вести о том, куда направился Феликс. Он был осторожным человеком.

— Похвально, что jonkheere стал больше интересоваться делами, — заявил теперь стряпчий. — Я также не удивляюсь, что он захотел отправиться в Неаполь, и что Николас позволил ему. Каждому юноше нужно хотя бы раз взглянуть на поле боя, а риск очень невелик. Они не могут позволить себе воевать по-настоящему. А скоро армии и вовсе разойдутся на зимние квартиры.

То же самое повторяла себе и Марианна. Она также могла понять, почему Николас счел необходимым отправиться за лекарем Тобиасом. Без Тоби, как говорилось в его письме, они бы не получили денег за квасцы. Он надеялся вернуться вместе с ним, а возможно, и с Юлиусом.

Тоби. Должно быть, они с Николасом неплохо ладят… Теперь и домашние, и все работники привыкли называть Клааса этим именем.

Правда, никому и в голову не пришло бы при этом добавлять «мейстер», или — пуще того — «сер», как пристало обращаться к людям благородного звания. Вдова не настаивала.

Ему и без того нелегко будет выстраивать отношения с окружающими.

Она заметила также, что все те, кто имел дело с Грегорио, стали называть его «Горо». За три месяца работы с людьми он многому научился. Больше среди работников не возникало недовольства. Кличек, какими награждали Беллобра, она предпочитала не слышать. Теперь, когда деньги облегчили ее бремя, она вновь смогла встречаться со знакомыми, и смеяться, и порой отправляться с Тильдой и Катериной в короткие поездки, чтобы навестить друзей.

Девочки стали получать приглашения и сами по себе; а Тильду кто-то даже позвал на семейную прогулку по морю. Конечно, порой тревога за сына и Николаса вновь начинала терзать Марианну. В августе пришли новые известия. К югу от Неаполя произошла битва с большими потерями. Целый день она не могла думать ни о чем другом. Затем, наконец, узнала подробности. Отряд Шаретти, с Асторре во главе, уцелел и отправился на север, чтобы присоединиться к графу Урбино. Она надеялась, что там они будут в безопасности. Она надеялась, что Феликс, изведав вкуса войны, решится, наконец, вернуться домой, а с ним приедет и Николас. Она пыталась не надеяться ни на что больше и просто заниматься делами, как обычно.

Работа. Лучшее лекарство. Николас был прав. Если бы Марианна сдалась, если бы она все продала и уехала куда-нибудь в деревню, чтобы плести там кружева и выглядывать на улицу из-за ставней, то, наверное, давно умерла бы.

К середине августа они отстроили и полностью обставили свое новое жилище. Вдова вновь закупила тканей, но куда лучшего качества, чем прежде; а также красок, но лишь самые дорогостоящих. Люди, покупавшие ее товар из сочувствия, теперь продолжали делать это, потому что оценили свою выгоду; а затем обнаружили, что компания Шаретти готова предоставить им и финансовые послабления.

Именно так, по словам Николаса, и им и следовало действовать. Грегорио справлялся с этим как нельзя лучше. Ростовщичество как таковое, под высокий процент, находилось под запретом, но ссуды под залог практиковались всеми. И было очень просто применить те же принципы к торговле готовыми товарами и материалами. И ко многому другому. Учетные книги никогда не показывали займов: лишь задержки платежей. Марианна неожиданно обнаружила, что все это весьма интересует Тильду, и позволила ей пару раз присутствовать при разговорах с заказчиками и внимательно слушать.

Так прошел август. Позже она вспоминала его как самое странное время в своей жизни: на три четверти счастливое.

Стук в ворота. Стук, который возвестил все перемены, послышался в один из последних дней месяца.

Она как раз находилась на своем новом складе, построенном на заднем дворе особняка на улице Спаньертс. Привратник, ответивший на стук, сходил за Грегорио, и тот, пройдя через дом, вышел во двор, где обнаружил хозяйку, с записями в руках, занятую проверкой своих запасов, вместе с двумя кладовщиками. Перед приходом фландрских галер у них всегда было полно работы. Тон голоса, каким он окликнул ее: «Демуазель!», показался ей странным, и она торопливо обернулась.

— Могу ли я поговорить с вами? У вас гость.

Он не собирался пугать ее, а значит, ей нечего бояться. Бросив пару слов работникам, она подошла, по-прежнему держа в руках учетную дощечку.

— Компания, с которой мы прежде вели дела — Тибо и Жаак де Флёри?

Она кивнула, озадаченная.

— Медичи оплатили все счета.

— Да, я помню. А месье Жаак де Флёри приходится вам родственником?

— Моя сестра была замужем за его братом, — пояснила она. — Я думала, ты знаешь. Мы никогда не питали друг к другу теплых чувств. Не говоря уже о его неоплаченных долгах. Так в чем дело? Письмо от него?

— Он здесь, демуазель, — объявил Грегорио. — Я оставил его в доме, потому что не был уверен, стоит ли вам с ним встречаться. По-моему, он не вполне владеет собой.

— А вот это новость, — заметила Марианна де Шаретти. — Если когда и был человек, уверенный, будто владеет всем миром, не говоря уже о себе самом, так это Жаак де Флёри. В чем же дело?

Грегорио чуть заметно усмехнулся.

— Похоже, я недостоин это узнать. Прошу прощения, демуазель, я не сумел его заставить ничего рассказать. Но он оставил дюжину лошадей перед домом. Две повозки и целую толпу прислуги. Чтобы там ни было, но, похоже, дело серьезное. — Он помолчал. — Я подумал, возможно… Если вы позволите, то я скажу, что вас нет, а ему следует отправиться на постоялый двор, и вернуться сюда, когда он немного успокоится.

— Так ты полагаешь, он желает остаться здесь?

— Не знаю, — ответил Грегорио. — Но думаю, что ему будет лучше где-нибудь в другом месте. Если только это можно устроить.

Вдова внимательно посмотрела на него, затем приняла решение.

— Нет, я увижусь с ним. Если я не пожелаю, чтобы он оставался, то сама скажу об этом. Едва ли он сможет вломиться к нам силой.

— Не желаете, чтобы я оставался поблизости? — предложил стряпчий.

Марианна де Шаретти припомнила все, что ей было известно о своем малоприятном родиче. Кажется, он никогда не пытался нападать на людей, способных за себя постоять, — если только речь не шла о слугах; так что ей ничего не грозит. Разве что оскорбления и издевки. Ребенком, Николас жил в его доме при кухне, так что, в глазах Жаака, она вышла замуж за его поваренка. Вряд ли их ожидает приятная встреча. Вдова не желала, чтобы это мог слышать Грегорио.

— Нет, — сказала она, — если уж я не в состоянии справиться с собственным родичем, то как же буду говорить с Феликсом и Асторре, когда они вернутся с войны? Скажи мне, в какую комнату ты поместил его, и я пойду туда. Ничего не бойся. Все знают, как ловко я управляюсь с каминными щипцами. — Она улыбнулась и неторопливо пошла в дом. Дверь ее небольшого кабинета оказалась нараспашку. Там, в ее кресле за столом, восседал Жаак де Флёри. И все учетные книги лежали открытые перед ним.

— Здесь я буду работать, — заявил он. — И займу большую спальню. Вон ту. Я уже сказал вашему человеку во дворе, чтобы он нашел, где разместить моих лакеев. Они жаловаться не станут. Уже привыкли. Итак, я вижу, вы неплохо справляетесь, сударыня. Мы проследим, чтобы все так шло и в дальнейшем. Разумеется, вы знаете, почему я здесь?

Прежде вдова всегда видела его великолепно одетым и с большим количеством украшений. Теперь, хотя Жаак де Флёри и держался, как князь Церкви, но на нем было пропыленное, измятое платье, а перья на шляпе запачкались и растрепались. Лицо осунулось, глаза запали, а узкие губы шелушились. На пальцах по-прежнему сверкали перстни, но цепь, усыпанная драгоценными камнями, исчезла И также не было самоцветов ни на шляпе, ни на одежде. Он выглядел, как человек, чудом спасшийся с поля боя.

— Что произошло? — спросила его Марианна де Шаретти.

— Так вы ничего не знаете? — воскликнул торговец. — Ох, уж эти женщины. Совсем иная порода. Когда что-то происходит с ними самими, то воплей и рыданий столько, будто прежде никто во всем мире не становился жертвой предательства, зависти, или подлости. Что произошло? Я потерял свою компанию, дражайшая свояченица Герцог Савойский под смехотворным предлогом изъял у меня — украл! — крупную сумму. И я оказался не в состоянии удовлетворить прочие требования. А мои кредиторы, словно владея даром предчувствия, забрали остальное. Все, что смогли. — Жаак де Флёри одну за другой закрыл все учетные книги и, разложив на две равные стопки, оперся о них ладонями.

— У меня больше нет компании. Нет дома. Остались лишь деньги, которые вы мне задолжали. И возможность отомстить всем тем, кто считал меня конченым человеком. Я желаю даровать кампании Шаретти мою мудрость и опыт, дабы вернуть свой капитал. А затем показать всему этому сброду, что такое успешный негоциант.

С самоуверенной усмешкой он смотрел на нее в упор. Марианна де Шаретти чувствовала, как колотится сердце.

— Прошу прощения, но вы ошибаетесь. Мы ничего вам не должны. Все задолженности были с вашей стороны. И я уже получила деньги в банке Медичи.

Он моргнул.

— А, вероятно, от вашего супруга, юного Клайкине. Он забрал у меня долговые расписки в Женеве. После того как едва не убил, а затем похитил вашего сына. Возможно, он не счел нужным сообщить, что эта сумма составляла лишь половину того, что задолжала мне компания Шаретти?

Марианна сделала шаг вперед. Опираясь о высокую спинку стула, куда обычно усаживались посетители, она медленно обошла его и опустилась на сиденье. Затем скрестила руки на груди.

— Вам лучше объяснить подробнее. Я уже знаю от своего супруга, что они с моим сыном были в Женеве. С тех пор я успела получить бумаги, подписанные самим Феликсом в Милане. Поэтому я не склонна верить вам.

— О, в то, что я разорен, вы можете поверить, — возразил Жаак де Флёри. — Новости достигнут Брюгге через день-другой. Вы также можете поверить, что ваш сын явился ко мне в дом. И ваш муж с оружием в руке оглушил его, лишь бы не позволить вернуться в Брюгге. Мои люди все до единого подтвердят это. Даже те, кто бросили меня и сбежали. Даже друзья этого мошенника, за которого вы вышли замуж.

— А подпись на миланских бумагах?

— Наверняка, его принудили к этому силой. Теперь ваш муж отправил Феликса в Италию. Но пока его усилия избавиться от соперника остаются втуне. Как мне сказали, мальчишка уцелел при Сарно. Впрочем, возможно, он не уцелеет в Абруцци, рядом с месье Николасом. Вы распорядитесь на кухне насчет горячей воды и еды для меня? Я проделал очень долгий путь.

Марианна де Шаретти поднялась на ноги.

— Я знаю одну таверну, которая прекрасно вам подойдет. Там вы получите и пишу, и горячую воду. Мне жаль, что ваша компания разорилась. Но боюсь, вам не удастся убедить меня предложить вам помощь. У вас остался брат в Бургундии. Лучше отправляйтесь к нему.

Но, по-прежнему улыбаясь, он не двинулся с места.

— У Тибо, дражайшая сударыня, тоже нет денег. И к тому же, он должен заботиться о своей безумной дочери. Нет, если уж я и намерен заработать себе на жизнь, то только в Брюгге. Если вы мне не поможете, я обращусь к кому-нибудь еще. Скорее всего, в гильдию красильщиков. Я слышал, они поддержали вас после пожара. Полагаю, дадут ссуду и мне. Хотя могут и засомневаться, когда узнают, как их золото утекло из страны в карманах слуги, которого вы взяли себе в мужья. Пока ваш бедный сынок не увидел доказательства своими глазами, то никак не мог в это поверить. Он вел себя самым отважным образом и сопротивлялся, покуда не пал под ударами. Красильщики Брюгге могут гордиться им. Хотя, разумеется, ваши заказчики будут встревожены. — Жаак де Флёри печально потряс головой. — После такого пожара и растраты, доверие к компании Шаретти едва ли укрепится. Так что лучше сделайте меня своим партнером. Вы разбогатеете, и никакие неприятные слухи не омрачат ваше существование. Марианна, молча, взирала на него.

— По-прежнему не решаетесь мне поверить? Я даю вам один час. Спросите моих людей. Я буду здесь, когда вы вернетесь. Возможно, по пути вы все же решитесь послать кого-нибудь на кухню за едой и горячей водой для меня? И лучше поторопитесь. Как и вся ваша крохотная компания, здешние слуги не внушают мне доверия.

— Я не только расспрошу челядинцев, — отозвалась она, — но также поговорю со своим стряпчим. Когда я вернусь, то приведу с собой лакеев. Так что вы можете провести здесь один час. Я попрошу кого-нибудь, чтобы вам принесли выпить. Если не возражаете, я заберу с собой все бумаги. И, кроме того, хочу вам напомнить: чем бы вы ни угрожали мне сегодня, все эти угрозы обратятся в ничто, как только Феликс и мой супруг войдут в эту дверь.

— Дорогая моя, — возразил он. — Они не вернутся. Один воюет, а другой тратит деньги. Ваш Николас не посмеет и носа показать сюда, так он боится встречи со мной. Может, мои учетные книги и сгорели, но кто же поверит его слову против моего? Решайтесь. У вас не осталось ни сына, ни мужа, и за вами нужен присмотр. Но если уж природа больше не сможет одарить вас наследником, то, по крайней мере, вы еще можете рассчитывать на достойный брак.

Лишь теперь она осознала его замысел во всем безумии, и до боли в пальцах вцепилась в спинку стула.

— А ваша жена, Эзота.

— О, они убили ее. Думаю, ваш Николас к тому времени уже уехал, так что кровь не на его руках. В любом случае, едва ли она пережила бы это путешествие. У бедняжки Эзоты всегда было так много поклажи…

Он по-прежнему улыбался, когда она вышла за дверь. Сойдя вниз, Марианна де Шаретти отыскала Грегорио, и вместе они взялись опрашивать людей, прибывших с Жааком де Флёри из Женевы. Как она и ожидала, все подтвердили его слова. Правда, вдова не ожидала, что они будут говорить об этом с такой мрачной искренностью. Наконец она прошла со стряпчим в гостиную, тщетно силясь унять дрожь.

— Выставьте его вон, — предложил Грегорио.

— Я ведь уже сказала, о чем он будет болтать. А все эти люди видели Феликса. И клянутся, что Николас ударил его. Думаешь, они лгут?

— Нет, — Грегорио покачал головой. — Но могли быть самые разные причины, чтобы заставить Феликса замолчать.

И впервые за все это время, Марианна де Шаретти сумела одолеть свой страх. Она долго смотрела на Грегорио и наконец, промолвила:

— Я не хочу, чтобы у тебя оставались хоть какие-то сомнения. Никто на свете, и меньше всего Жаак де Флери, не способен поколебать мою веру в Николаса и в его преданность. Мы лишь говорим о том, как защитить Николаса и нашу компанию. Никто не знает его так хорошо, как я.

— Значит, вы позволите этому человеку поселиться в вашем доме, лишь бы он не распускал слухов?

— Да. — Она думала, что стряпчий вновь примется возражать, но, не дождавшись, заметила: — Так, стало быть, ты согласен.

Грегорио порывисто вздохнул.

— Ни один человек в здравом уме на такое бы не согласился. И все же я полагаю, что вы правы. Николас вернется, как только сможет. А вместе с ним и jonkheere. Но есть и еще одна сложность. Вы говорите, что месье де Флёри видел наши учетные книги?

— Они все были перед ним, — ответила Марианна. — Он ведь не новичок в делах. Наверняка, сразу разобрался, что к чему.

— Тогда, если он видел записи о доходах, то знает, что вы процветаете. Как бы старательно он ни утверждал обратное. Он жаждет заполучить нашу компанию. Он уже описал, каким образом намерен этого достичь. Но у него есть и другая возможность, которую он, вероятно, пока еще не осознает. Я хочу сказать, что он мог видеть размеры платежа, полученного нами от Бембо.

Марианна де Шаретти притихла. Эта запись была единственным намеком на завершение долгих кропотливых переговоров по квасцовым рудникам. Чтобы сохранить тайну, она готова была согласиться на что угодно. Иначе рисковала все потерять.

Грегорио знал это.

— Выставьте его вон, — повторил он, но лишь для того, чтобы еще раз убедиться, насколько сильно она доверяет молодому человеку, за которого вышла замуж.

— Пусть остается до возвращения Николаса, — объявила Марианна де Шаретти. — Но что нам делать с записью о деньгах Бембо?

— Предоставьте это мне. Думаю, на какое-то время я смогу скрыть истину.

— Он очень неприятный человек.

— Но это ведь ненадолго, — утешил ее стряпчий. — Ничего не предпринимайте. Все работники настроены к вам доброжелательно… и хорошо понимают намеки. Мы с Хеннинком проследим, чтобы все они проявили терпение. Возможно, вам следовало бы на время отослать дочерей из Брюгге? Тогда бремя ляжет лишь на ваши плечи.

— Хорошо, — согласилась она.

Теперь, приняв решение, она почувствовала, как отвага и решимость понемногу возвращаются к ней.

Все равно ей придется ждать. Но ведь можно сражаться и в ожидании.