Путь Никколо

Глава 39

Как и где Марианна де Шаретти провела первую ночь своего траура, не осталось незамеченным для ее домочадцев. Тильда, потревоженная каким-то шумом, поднялась до рассвета и обнаружила материнскую спальню пустой. Дверь Николаса была закрыта. Перед ней Тильда задержалась всего на мгновенье и услышала доносившийся изнутри голос матери. Голос тут же прервался, словно ей не хватало дыхания, как Катерине, когда та плачет. Но этот всхлип был рожден отнюдь не скорбью. Тильда прокралась мимо двери, затем свернулась комочком в постели и разрыдалась.

В последующие дня об этом узнали и остальные, поскольку ни демуазель, ни ее супруг даже не пытались притвориться будто ничего не произошло. При свете дня было время черных тканей и скорби. Ночами демуазель принимала утешение, принадлежавшее ей по праву. Но если прежде челядь ощутила бы смущение и обиду, и посыпались бы грубые шутки и оскорбления, теперь они все понимали и прощали. Смерть Феликса многое изменила.

Юлиус с любопытством наблюдал за происходящим. Он видел, что не только Хеннинк, наконец, принял этот брак, но и те, кто прежде работал с Клаасом в красильне. И даже бюргеры, похоже, смирились. Поговорив с Грегорио, он узнал, каким образом был заключен этот брак. Юлиус по-прежнему испытывал к нему недоверие, как свойственно человеку, когда кто-то другой вторгается в сферу его занятий, но ему понравилось, как молодой стряпчий вел себя в день убийства Жаака де Флёри. А впоследствии Юлиус обнаружил в лице Горо трудолюбивого и непритязательного помощника, который с легкостью брал на себя все самые неприятные поручения. Несколько часов проведя над учетными книгами, Юлиус признал, что способности его нового напарника выше всяких похвал. И если поначалу в выражении этих черных глаз ему чудилась какая-то странная одержимость, то, впоследствии, узнав, что у Грегорио имеется любовница по имени Марго, Юлиус понял, что тот — такой же человек, как и все. Эта женщина, кстати, оказалась превосходной кухаркой… Хотя после того как Грегорио внезапно пригласил его в гости, Юлиус никак не мог понять, откуда такое странное впечатление, будто тот втайне потешается над чем-то.

Для всего Брюгге, разумеется, Николас был новым героем дня. Теперь все знали, каким негодяем оказался Жаак де Флери. Некоторые утверждали, будто заметили неладное сразу же, когда торговец столь подозрительным образом объявился в городе, захватил компанию демуазель и стал утверждать, что владеет ею единолично. Николас с Юлиусом с фактами и цифрами в руках, доказали всем, что это неправда. Более того, месье Жаак обманывал бедняжку вдову многие годы. А если расспросить слуг молодого Феликса, то все они готовы были рассказать, как и почему Николас увез того из Женевы. И как славно муж демуазель с jonkheere Феликсом ладили после этого.

Конечно, все очень сожалели о том, что случилось с jonkheere. Но соглашались, что и город, и семья могут гордиться им. Ведь он сражался за короля Ферранте и увенчал себя лаврами на большом турнире в Абруцци. Жаль только, что это случилось не в Брюгге, и друзья не смогли как следует поздравить его. Но уж если молодому человеку суждено погибнуть, то что может быть достойнее смерти на поле боя?

Что же касается Николаса, который раньше именовался Клаасом, то кто бы мог вообразить такое? В одиночку противостоял двоим вооруженным негодяям и прикончил обоих. А затем сражался с этим разбойником де Флёри, — и неважно, что того убил другой человек. И он так внимателен к своей жене, просто поверить невозможно. Заработал для нее кучу денег в Италии, дабы она могла расплатиться с долгами. А обе девочки получили отличное приданое. Славным парнем оказался этот Николас.

Единственным человеком, не желавшим принимать участие во всеобщем ликовании, был сам Николас, который целое утро терпел поздравления и похлопывания по перебинтованной спине, а затем в отчаянии бросился искать убежища в работе. Юлиус и Грегорио без жалоб и возражений делили с ним бесконечные часы занятий и присутствовали на сложных переговорах, сопровождавшихся жестокой торговлей. Решения, принятые Жааком де Флёри, были исправлены или отменены; заключены новые соглашения. Посыльная служба подверглась пристальному изучению, затем обновлению и перестройке. Все, что сделал Грегорио с апреля, они теперь обсудили вместе, включая будущие закупки с фландрских галер, а также жизненно важные встречи с Бембо и венецианскими торговцами.

В течение недели из Венеции должно было прийти разрешение на приобретение компанией Шаретти и генуэзскими негоциантами предписанного количества квасцов, привезенных фландрскими галерами. Поскольку квасцы там находились лишь в виде балласта, то сделка будет не слишком велика. Но это хорошее начало. В следующий раз придут корабли с товаром из Константинополя, и новые склады демуазель начнут наполняться. Даже если залежи в папской области обнаружат завтра, это ничего не изменит…

Единственные, кто в Брюгге обижался сейчас на Николаса, были все те девушки, с которыми он прежде встречался: тщетно они надеялись, что он, наконец, устанет от вдовы и вновь вернется к ним.

Юлиус как-то провел несколько часов с высокопоставленными гостями из Вейра, с кем у него вроде бы никогда не случалось ссоры, и внезапно заметил ненависть во взгляде толстой девчушки, в которой опознал младшую ван Борселен. Николас в ответ посмотрел на девочку без всякого выражения, что, впрочем, было свойственно ему за последние дни. Никто больше не смог бы отыскать Николаса по отголоскам смеха окружавших его людей. Но, впрочем, это и правильно. Нельзя забывать о бедняге Феликсе.

В разгар этих событий лысый лекарь Тобиас прибыл из Абруцци, где успел поставить на ноги графа Федериго и всех тех бойцов, чьи раны оказались не слишком тяжелыми. Подобно самому Юлиусу, на Тоби, загоревшего до черноты под итальянским солнцем, произвел большое впечатление особняк на улице Спаньертс, которого он прежде не видел; а также Грегорио, с кем он прежде не встречался. То, как Грегорио с Тоби оценивающе взирали друг на друга, — это была сцена, доставившая Юлиусу немало удовольствия. Он решил, что эти двое вполне достойны друг друга.

Николаса дома не было, поэтому Тоби наедине повидался с демуазель, выложив ей последние новости от Асторре, который распустил наемников на зимние квартиры, а также рассказал о своем участии в сделке по квасцам. Лекаря меньше всех прочих заинтересовало замужество демуазель, но ведь он ее почти не знал. Они впервые встретились лишь десять месяцев назад, когда Тоби перешел от Лионетто к Асторре.

После встречи со вдовой, лекарь прошел в контору с таким видом, будто там его законное место. Писцы в это время отсутствовали, но комната все равно выглядела по-деловому, вся заставленная шкафами и письменными столами с грудами бумаг. Оглядевшись по сторонам, Тоби кивнул Юлиусу и Грегорио.

— А где молодой хозяин?

Юлиус нахмурился. Грегорио отозвался звучным, как церковным орган, голосом:

— К твоему сведению, молодой хозяин погиб. Николас скоро вернется. Он присутствует, пусть и с некоторой неохотой, на похоронах своего двоюродного деда.

Подняв руку и проведя по лысине, Тоби снял свою черную шапочку.

— Еще немного, и вам пришлось бы хоронить меня самого. Вот почему я так запоздал с приездом. Встретился по пути с моим бывшим капитаном, и тот заявил, будто я намеренно разорил его. Когда мы расстались, он бросился на поиски Жаака де Флёри.

— И он его нашел, — сухо подтвердил Грегорио. — Если только твой бывший капитан звался Лионетто.

Тоби уставился на стряпчего.

— Неужто хоронят месье Жаака?

Грегорио кивнул.

— Лионетто убил его и в тот же день покинул город. Должно быть, жалеет, что не остался с Пиччинино. Тогда ничего этого не случилось бы.

— Ну, и Бог с ним, — заметил Юлиус. — Вы получили новую кондотту?

Тоби обернулся к нему.

— О, да. По крайней мере, нам ее предложили. Асторре у всех в большом почете, поскольку он единственный, кто вывел свой отряд невредимым из Неаполя и устремился на помощь к Урбино. На этот год сражения с Пиччинино закончены. Урбино также принял новый контракт и отводит армию на зимние квартиры к северу от Рима, в Мальяно, чтобы они с Алессандро на Рождество могли встретиться с папой. Асторре двинется за ними следом, если только что мы… то есть, демуазель не отдаст ему другой приказ.

— Если ты имел в виду Николаса, то почему бы не сказать напрямую? — заметил Юлиус. Именно при этих словах в комнату вошел Николас, но, похоже, ничего не услышал, а лишь внимательно посмотрел на Тоби.

Лекарь не отвел взгляда. Глаза у него были круглые, бесцветные, с яркой черной точкой посередине. Такие глаза видит жертва, когда на нее стремительно пикирует ястреб.

— Что за история насчет Жаака де Флёри? — осведомился Тоби.

— Он умер, — ответил Николас. — А что насчет Асторре и нового контракта?

Ответ он получил, но не стал продолжать деловой разговор, ибо у них были куда более интересные темы для обсуждения. Сам Николас больше помалкивал, что с ним все чаще случалось за последние дни, зато Юлиус, обмениваясь сплетнями и новостями, проболтал с приятелями до самого полуденного перерыва. Он отвлекался, лишь чтобы встретить посетителей. Гости приходили, дабы принести соболезнования матери Феликса, но затем почти все они сворачивали в контору.

Их уже успел навестить Серсандерс, Джон Бонкль, Колард Мансион (чтобы спросить насчет Годскалка), и даже Томмазо Партинари, который едва ли принадлежал к кругу друзей Феликса, но зато по какой-то странной причине принялся обхаживать Николаса. Он спрашивал о турнире и о битве при Сан-Фобиано, и тот все рассказал ему.

Юлиус заметил, что друзья Феликса не осуждали Клааса за его роль в происшедшем и больше всего жаждали узнать подробности сражений. Поскольку Николасу так часто приходилось повторять свой рассказ, то он отделывался сухими фразами, зато Юлиус с удовольствием расцвечивал повествование все новыми красками. У него также нашлась масса занятных историй о битве при Сарно. Вообще, сия роль настолько пришлась ему по душе, что он сам устыдился этого. Но, в конце концов, о мертвых не следует забывать. Люди должны говорить о них.

Он поболтал со Строцци, заглянувшим в контору вскоре после приезда Тоби. Лоренцо хотел узнать новости о своем брате в Неаполе и был рад услышать, что король Ферранте сохранил престол, и компания Строцци процветает. Юлиус, вложивший в нее часть своих денег, также переживал за благосостояние этого семейства, а потому сообщил все подробности, хотя порой и не слишком утешительные. После этого Лоренцо принялся жаловаться на скупость Строцци в Брюгге и заговорил о том, что развивающаяся компания Шаретти наверняка ищет способных молодых управляющих. Когда никто не поддержал эту тему, он вновь вернулся к Феликсу. Николас рассказал ему о сражении еще раз, и Лоренцо, наконец, начал прощаться. В дверях, обернувшись к Клаасу, он заметил:

— Я перед тобой в долгу за то, что, наконец, получил эту птицу.

Несколько мгновений тот взирал на него без всякого выражения. Затем уточнил:

— Страус? А где он?

На мрачном лице Лоренцо блеснула редкая улыбка.

— У Томмазо. В Бретани его кормили рыбой. Он прибыл в ужасном состоянии. Так что нужно срочно привести его в порядок, чтобы отправить через Альпы до наступления зимы. Мне за него уже заплатили.

— Отлично, — отозвался Николас.

— И это все? — полюбопытствовал Юлиус, когда дверь, наконец, закрылась. — Если верить Лоппе, то Феликс рассказал ему целую историю…

— Да. Знаю. Пусть сперва Тоби закончит то, о чем он говорил.

И лекарь вновь вернулся к рассказу, но дошел лишь до середины, когда всем им вновь пришлось подняться с места, ибо в дверях показался Джованни Арнольфини, торговец шелком из Лукки, который принес черный бархат для демуазель. Подарок от его светлости дофина дабы утешить скорбящую мать, потерявшую такого достойного сына.

Они немного поговорили о Феликсе, и Николас рассказал о сражении. После ухода Арнольфини Тоби взглянул на приятелей.

— Почему бы вам не закрыть эту проклятую дверь?

— Потому что скоро прозвонит колокол на работу, — пояснил Грегорио, — а мы все же хотим, чтобы писцы могли попасть в контору. У меня еще ни крошки во рту не было. Может быть, вместе с мейстером Тобиасом мы могли бы отправиться перекусить? Если демуазель нас отпустит?

— Ступайте втроем, — предложил Николас. — Я догоню вас позже.

Он поднялся и ушел, а Тоби и Грегорио, еще толком не знакомые друг с другом, вновь переглянулись.

В таверне они оказались единственными посетителями, потому что так запоздали с обедом. Здесь Юлиус был завсегдатаем, и в честь лекаря он устроил целый пир с отменным рейнским вином.

Впрочем, Тоби много пить не стал, а вместо этого потребовал подробного отчета о том, почему Жаак де Флёри оказался в Брюгге и что случилось с ним дальше.

Выслушав все до конца, он некоторое время сидел неподвижно, а затем одним глотком осушил свою кружку.

— И как в Брюгге это восприняли? Они винят Николаса?

— Винят его?! — изумился Юлиус. — Наоборот. Он, наконец, искупил все прошлые грехи. Он ведь никогда никому не давал сдачи. А теперь, когда они с демуазель…

Грегорио торопливо перебил его:

— Торговцы также смирились с этим браком. Николас пользуется всеобщим уважением. Теперь он волен делать все, что ему заблагорассудится.

Но Тоби его не слушал: он не сводил взгляда с Юлиуса, который постепенно начал заливаться краской.

— Понятно, — промолвил лекарь. — И чего же он хочет? Он уже говорил с вами об этом?

— Ну, — протянул Юлиус. — Никто ведь не ждет, что Николас станет заправлять всеми делами компании. Как только завершится сделка с квасцами, то, полагаю, нас всех попросят помочь в составлении планов на будущее. Мы могли бы нанять еще два эскадрона для Асторре, на будущий год. Ведь теперь у нас есть и лишнее оружие, и деньги. Думаю, что тебя, Тоби, они будут зазывать обратно… Красильня останется в руках демуазель. Что же касается ссудной конторы и недвижимости, включая таверну Феликса, то за этим станем присматривать мы с Грегорио.

— А сам Николас? — осведомился Тоби.

— Ну, остается еще посыльная служба. Там дела идут на лад, и подобралась неплохая команда. Он сможет управлять ею в основном из Брюгге, но порой будет и сам совершать поездки в Милан, чтобы поддерживать свои тамошние связи. Полагаю, он надеется и на твою помощь тоже, если ты поедешь в Италию к Асторре.

Помолчав, он вопросительно взглянул на Грегорио, но тот, похоже, ничего не желал добавить.

— И это все, о чем он говорил? — полюбопытствовал Тоби. — Ни слова о кораблях, об отделениях за рубежом, или о торговле шелком?

— О кораблях? — Грегорио покачал головой. — Нет. Об этом ничего. Но за последние дни столько всего свалилось. — К тому же, Юлиус прав. Мы еще не собирались для обсуждения дальнейших планов. Должно быть, демуазель ожидала твоего возвращения. Кроме того, нужно было еще закупить квасцы. Однако у меня возникло впечатление… — Он замолк в нерешительности.

— Какое? — уточнил Тоби.

— Что Николас чего-то ждет.

— И вас это не тревожит?

Юлиус недоуменно поднял брови.

— Что именно?

— Будущее вашей компании, разумеется. — Разламывая фазанью ножку, лекарь аккуратно клал в рот кусочки мяса. — Феликс формально был главой компании. Теперь его больше нет. Во главе стоит демуазель. Она славная, способная женщина, но в таких масштабах вести дела ей не под силу. Пока обе дочери не выйдут замуж, кто управляет компанией Шаретти?

— Я думаю, это очевидно — отозвался Грегорио. — Те же самые люди, что будут проводить сделки по квасцам. Мы трое, и Николас Хотя, разумеется, у него, как у мужа демуазель, самое надежное положение.

— Но без нас ему, конечно же, не обойтись, — заметил Юлиус.

— Уверен в этом? — поинтересовался Тоби. — Я много думал о нашем друге Николасе. Я слушал, как сегодня демуазель говорила о делах. Не думаю, что Николас нуждается в нас, чтобы управлять чем бы то ни было. Мы просто помощники, нравится нам это или нет. Но Николас — хозяин компании Шаретти. Так что вы думаете об этом? Тот ли он человек, под чьим началом вам хотелось бы работать?

Именно этот вопрос тревожил и самого Юлиуса.

— Я понимаю, о чем ты. Он молод.

— Ему нет еще и двадцати, — отозвался Тоби. — Он на десять лет младше самого старшего из нас. А значит, несмотря на все его таланты, ему недостает опыта.

— С этим мы ему поможем, — промолвил Грегорио, внимательно наблюдавший за лекарем.

— И он это примет, — подтвердил тот. — Он всегда слушается хороших советов. У него есть способности к управлению. Он завоевал доброе расположение всех тех, кто прежде нападал на него: ведь он всегда доброжелателен, миролюбив, терпелив и, что самое главное, не держит зла Поэтому с ним приятно иметь дело. Мне лично было бы приятно иметь с ним дело. Но я начал задавать себе вопросы о его поведении. Насколько оно искренно?

Юлиус усмехнулся.

— Видел ли ты хоть раз, как Николас терпит побои? Это — искренно.

— Да, он с этим мирится на время, — согласился Тоби. — Но что, если он не забывает сразу обо всем, как вам всегда казалось? Что, если любую обиду, любое наказание он откладывает в памяти? Потому что, на самом деле, он совсем не такой человек?

— Я тоже задавался этим вопросом, — подтвердил Грегорио.

— Вот и я задаюсь им, — продолжил лекарь. — Тот ли он человек, каким кажется? А затем, задавшись этим вопросом, я принялся подмечать поразительные вещи. И главное вот что: тех, кого наш друг Николас недолюбливает, — он убивает.

Юлиус оторвался от еды.

Грегорио промолвил:

— Да, думаю, нам следует поговорить об этом.

Из-за жары, вокруг было полно мух. Юлиус постарался разогнать их. Затем сбросил накидку и расстегнул верхние крючки своего дублета, после чего обернулся к Тоби.

— К чему ты клонишь?

Лекарь отложил обглоданную косточку, сполоснул пальцы в миске с водой и насухо вытер руки. Затем он отодвинул тарелку и обеими руками взял кружку с вином.

— Жаак де Флёри и Лионетто.

Юлиус с сердитым видом уставился на него. Ему вдруг стало трудно дышать.

— Чепуха. И в чем ты обвиняешь Николаса? Он убил двоих лакеев, которые пытались убить его самого. Он не убивал Лионетто. И не убивал даже де Флёри. Хотя, видит Бог, у него были к этому все причины. Если он что и сделал, так это освободил Брюгге и нашу компанию от этого негодяя.

— Я и не пытаюсь утверждать, — возразил Тоби, — что люди, которым он причинил зло, этого не заслуживали. По крайней мере, большинство из них. Я лишь говорю о составлении головоломок. О создании шифров. И о том, как можно расставлять ловушки, а затем сидеть в сторонке, глядя, как другие люди попадают в них.

Сделав большой глоток вина, лекарь со стуком поставил кружку на стол, переводя взгляд с Юлиуса на Горо.

— Возьмем, к примеру, Лионетто. Мне он не нравится. И все же Лионетто, пусть и случайно, оскорбил Николаса в тот день, когда они подстроили это наводнение. Позже он затеял ссору с Асторре, и Клаасу пришлось ввязаться в драку, после чего он чуть не погиб. Так что логично предположить, что Николас недолюбливает Лионетто и будет рад узнать, что тот в неаполитанской войне сражается на стороне противника, вместе с Пиччинино.

— Но это неправда, — возразил Грегорио. — Я помню, как мы получили известия о том, что Пиччинино перешел на сторону врага. Николасу это не понравилось, хотя он так и не объяснил мне, почему.

— Потому что ему было наплевать на Пиччинино, — ответил Тоби. — Но он хотел, чтобы Лионетто оставался на нашей стороне. Хотел этого настолько, что когда папа римский послал в Милан деньги для подкупа наемников, Николас попросил меня попытаться убедить герцога часть из их отдать Лионетто, дабы оторвать его от Пиччинино. Я так и сделал. И бравый капитан вернулся к миланцам.

— Но зачем Николасу нужно, чтобы Лионетто был на нашей стороне? — изумился Юлиус.

— Вот и я задался тем же вопросом, — заметил Тоби. — А потом подумал: что же делает Лионетто со всем своим золотом. И угадайте, что я узнал?

— Прежде он держал свои деньги у Медичи, — ответил Юлиус. — Я помню, что в Женеве Николас шутил с представителями банка насчет его стекляшек.

— И тем самым подстегнул Жаака де Флёри, чтобы тот постарался переманить накопления Лионетто к себе, — продолжил лекарь. — Разумеется, месье Жаак прекрасно представлял себе, каким доходным может быть ремесло наемника. Он ведь долгое время держал у себя деньги капитана Асторре. Разумеется, до тех пор, пока не появился Николас.

— Николас? — переспросил Юлиус. Но он и сам уже вспомнил: — В Милане Асторре перевел свои сбережения в банк Медичи, на поразительно выгодных условиях. — Он помолчал. — Но как мог Николас повлиять на Медичи?

— Да Медичи готовы были есть у него с руки, — усмехнулся Тоби. — Он создает и разгадывает шифры. Он торгует информацией. Конечно, всему есть пределы, в том числе и дружелюбию Медичи. Но предложить выгодные условия капитану наемников, чтобы заполучить его деньги, это выгодно и им самим. Так что Асторре оказался в безопасности. А Лионетто, который презирал своего соперника, поддался на уговоры де Флёри и перевел собственные накопления к Маффино, банкиру месье Жаака в Милане. Николас был очень доволен, когда это случилось. Он специально наводил справки в Милане. Сам сказал мне об этом.

Грегорио счел нужным уточнить:

— Чтобы Лионетто оказался разорен, когда обанкротится Жаак де Флёри?

— Нет. Для того, чтобы сделать Жаака де Флёри банкротом, — возразил Тоби. — Именно месье Жаак был его жертвой. Лионетто стал лишь прицелом, с помощью которого наводят стрелу на мишень.

Возможно ли такое? Юлиус в изумлении уставился на него. Жаак, унижавший Николаса когда тот был ребенком, и даже когда повзрослел. Мог ли Клаас спланировать столь изощренную месть?

— Но ты так и не объяснил, зачем Николасу нужно было переманить Лионетто на нашу сторону, — пожелал уточнить Грегорио.

Бесцветные глазки Тоби задержались сперва на Юлиусе, затем вновь устремились на Грегорио. Он сморщился в недовольной гримасе.

— Чтобы он мог предать его. Лионетто — француз. И если кто-то пожелал бы уничтожить Лионетто, то достаточно было донести во Францию, что тот сражается на стороне противника и хранит большую сумму денег в сомнительном женевском банке. Король вовсе не намеревался принести разорение Тибо и Жааку де Флёри. Он хотел лишь присвоить все сбережения Лионетто, но падение банка Флёри последовало за этим само собой.

— Ты полагаешь, что Николас думал об этом? Но как он мог… — выдохнул Юлиус.

— Николас не просто думал. Он подстроил все это, — заявил Тоби. — Ему нужна была некая третья сторона, чтобы сообщить королю Франции насчет Лионетто. Поэтому он подумал о Савойе. Помните лавину в Альпах? Он ничего не планировал заранее. Я видел, как эта мысль пришла в голову Николасу. Он заметил, что монах собирается закричать и просто подбодрил его. Детская выходка, о которой он позднее пожалел. Но еще на постоялом дворе, он собирал всевозможные слухи, и я готов поклясться, что он знал о присутствии среди англичан посланца дофина, сына и злейшего врага короля Франции. Николас встретился с месье Гастоном дю Лионом. Наверняка, они сумели бы пообщаться даже без всякой лавины. Позднее они опять увиделись в Милане. Я сам присутствовал при этом. Предполагалось, что месье Гастон интересуется посыльной службой Шаретти от имени своего хозяина. Разумеется, на самом деле дофин желал купить информацию, а у Николаса было кое-что на продажу или, возможно, для обмена. К примеру, чтобы дофин предал Лионетто через свои связи в Савойе.

— Разве вы до сих пор не поняли? — воскликнул Тоби. — Дофин с удовольствием сделал бы это по целому ряду причин. Он ненавидит своего отца. Он хотел заполучить Лионетто на сторону миланцев. И он не отказался бы уничтожить Жаака де Флёри. Тот всегда был благосклонен к отцу дофина, хотя алчность и подвигла месье Жаака принять деньги Лионетто. И дофин сделал это. Он дал все нужные указания. Гастон дю Лион лично был в Савойе в последний раз, когда Николас проезжал там с Феликсом Именно так, я уверен, разорился Жаак де Флёри.

Невозможно было представить себе, чтобы Николас оказался способен на подобное хитроумие. Терзаясь сомнениями, Юлиус неохотно принялся рыться в памяти. Ему на ум пришел один случай.

— В Милане… Именно Гастон дю Лион рассказал нам с Николасом о банкротстве. И тогда… — он осекся.

— И что тогда? — переспросил лекарь.

— Медичи. Люди Медичи уже ждали нас. Они полностью оплатили нам все долги месье Жаака. Деньгами или товаром. А также вернули не оплаченный месье Жааком товар. Николас еще прежде продал им долговые расписки. Банк Медичи гордился тем, что избежал потерь, поскольку… поскольку их заранее предупредили о банкротстве.

— Вот именно, — подтвердил Тоби. — Николас велел мне сказать пушкарю в Пьяченце, что Жаак де Флёри не станет забирать заказанное оружие. Более того, я должен был попросить Агостино не отправлять пушки в Женеву, даже когда они будут готовы.

— Чтобы они спокойно лежали и дожидались нас, когда падет банк де Флёри, — промолвил Грегорио. — Юлиус… Ты говоришь, что был с Николасом в Милане, когда туда дошли известия о банкротстве. Как Николас воспринял все это?

— Он был в ужасе, так же, как и я. Из-за смерти демуазель Эзоты и всех этих разрушений. Он…

— Что? — спросил Тоби.

— Разбил кувшин, — неловко закончил Юлиус.

— Но испытывал ли он удивление, — пожелал уточнить Грегорио, — по поводу банкротства? По поводу тех денег, которые перечислили ему Медичи?

И в памяти Юлиуса всплыла та жаркая ночь в Милане. И головы в огромных шапках, качающиеся взад и вперед над листами бумаги, густо исписанными цифрами. И Николас, безмолвно сидящий рядом. Тогда Юлиус полагал, что это лихорадка так измотала его.

— Нет. — И помолчав добавил: — Я уверен, он не желал зла демуазель Эзоте.

Неожиданно Грегорио поддержал его:

— Я тоже не думаю, что он желал физически причинить вред месье Жааку. Во время того поединка он лишь оборонялся.

Юлиус не ответил. В конце долгого утомительного путешествия, после убийства двоих человек, — что доказывает это нежелание нападать? Возможно ли такое? Возможно ли после подобного долготерпения такое возмездие. Этот длинный, неприметный, мстительный путь ведущий к разрушению, — неужели именно таким образом Николас желал самоутвердиться? После долгого молчания, Юлиус, наконец, промолвил:

— Он защитил Асторре. Он ведь мог оставить его деньги в Женеве.

— Возможно, он нуждается в Асторре, — заметил на это Тоби. — Но он не защитил Феликса.

— Нет! — яростно воскликнул Юлиус. — Я в это не верю!

— И он нуждается в демуазель, — продолжил лекарь, словно и не слышал. — По крайней мере, для начала. Точно так же, как, для начала, он нуждается и в нас самих.

Грегорио покачал головой.

— Постой. Я думаю, ты заходишь слишком далеко. Я плохо знаю Николаса, но готов поклясться, что он искренен в своем добром отношении к демуазель и к Феликсу. На прошлой неделе эти чувства были заметны нам всем.

— Разумеется, — поспешил отозваться Юлиус. — Боже правый, Тоби, ты же видел его при Сан-Фабиано. Дело ведь не только в лихорадке. И я видел его, когда он услышал о размерах несчастья в Женеве. Он почти не раскрывал рта всю дорогу до Брюгге, и до сих пор еще не пришел в себя. Разве он смог бы чувствовать нечто подобное, если бы был таким чудовищем, каким ты пытаешься его представить?

— Угрызения совести? — усмехнулся Тоби. — Ему нет еще и двадцати. Это его первая проба сил. В следующий раз, вероятно, он расставит ловушки поаккуратнее. Вопрос в том, желаем ли мы сидеть и ждать, пока это случится? Ведь это может оказаться любой из нас. Намеренно или — если вы милосердно желаете оставить возможность для сомнений, — случайно. Сперва я принял его за невинного простака, отягощенного невероятным интеллектом и способного натворить любых глупостей. Я полагал, что мы с вами сможем держать его в узде. А теперь предположите, что он не столь уж и невинен. Представьте, что он прекрасно сознает, что делает, и идет к цели именно таким путем?

Наступило молчание. Юлиусу ничего не хотелось говорить. Он до боли стиснул пальцы, пытаясь вообразить, как Николас делает все эти ужасные вещи. А затем у него это получилось. И даже с легкостью.

— Но ведь никаких доказательств нет? — заметил Грегорио.

— Доказательства в руках дофина или герцога Миланского, — отозвался Тоби, — но едва ли они тебе хоть что-то расскажут.

— И что ты намерен делать? — обратился Юлиус напрямую к лекарю.

Руки Тоби лежали на столе неподвижно. Губы были поджаты, а взгляд устремлен на противоположную стену. Он открыл рот и без предупреждения чихнул.

— Храни тебя Господь, — сказал Юлиус.

К его удивлению, лекарь пошел красными пятнами. После чего внезапно объявил:

— Я остаюсь. Если он уже свернул на ложный путь, то я уверен, что смогу перехитрить его. Если же нет, то сумею его удержать. Не думаю, что кому-то из нас сейчас грозит опасность. Он нуждается в нас. Однако что я сделаю непременно, так это предупрежу Марианну де Шаретти.

— Я тоже останусь, — заметил Юлиус. И, помолчав, добавил: — Возможно, демуазель все знает.

Взгляд прозрачных глаз вернулся к нему.

— Так вот почему он… Нет. Тогда она не вела бы себя, таким образом, с Жааком де Флёри. Что скажешь, Горо?

— Нет, — Грегорио покачал головой. — Я уверен, что она ничего не знает о том, как были обмануты месье Жаак и Лионетто. Она бы не позволила ему сделать этого. Она очень порядочная женщина. Я останусь. И вот что я еще скажу. Разумеется, он не такой уж невинный простак. Но я также не думаю, что он несет в себе зло.

— Возможно, пока нет, — вымолвил Тоби. — Кстати, мне любопытно: это Жаак де Флёри сжег красильню?

— Насколько нам известно, нет, — покачал головой Грегорио. — Мы застали там другого человека. Шотландца по имени Саймон.

— Тогда у нее еще одним врагом больше, — заметил Тоби. — У меня есть идея. Почему бы нам не заставить их вцепиться друг другу в глотки?

— Они справятся без нас, — парировал Юлиус.