Пятая рота

27. Школа войны

Не надлежит мыслить, что если полк не на операции, а в пункте постоянной дислокации, то все ходят ленивые и расхлябанные. Что деды с черпаками закрываются в каптерках или собираются в парке и целыми днями пьянствуют бражку или долбят чарс. Что офицеры в своих модулях валяются на кроватях, пуская по комнате дым кольцами. Что духи предоставлены сами себе и шляются по полку без всякого дела.

Не надлежит мыслить, что в перерывах между ведением боевых действий полк предается сладостному безделью и чудесному ничегонеделанью.

Щаззз!

Дадут тебе отдохнуть!

И «потащиться» и отдохнуть — все дадут. Наотдыхаешься с избытком.

Если полк не на войне, а в расположении, то после того, как машины будут разгружены и вычищены, а личный состав помыт в бане и накормлен, после того, как люди выспятся на чистых простынях, а не на бронежилетах и плащ-палатках, после того, как жизнь войдет в нормальную колею, для солдата придумают много занятий — интересных и увлекательных.

Например, горная подготовка.

В составе своего подразделения ты после развода до обеда будешь карабкаться по тому самому обезьяннику, по которому гонял нас начфиз Оладушкин во время карантина.

Или инженерная подготовка, во время которой ты отшлифуешь свои навыки по отрытию одиночных окопов для стрельбы лежа, с колена и стоя. Хорошо еще, если догадаешься припрятать и замаскировать поблизости штыковую лопату и, пока офицер-сапер, поставив задачу, отойдет на полчасика в магазин, ты под завистливыми взглядами своих незапасливых сослуживцев выроешь заданный окопчик. А нет штыковой — орудуй саперной: тридцать человеко-минут тебе на отрытие окопа для стрельбы лежа и «время пошло». Затикает секундомер, отсчитывая время, оставшееся тебе для доклада о том, что окоп, отрытый в полном соответствии с Наставлением по инженерной подготовке, готов. В столовую на обед ты придешь грязный как черт, потому что, мало того, что изгваздаешь все коленки, пока будешь возиться с малой саперной лопаткой, так тебя еще и уложат в ту неглубокую могилку, которую ты выкопал в грунте, чтобы проверить как ты умеешь изготавливаться к стрельбе. И счастье твое, если тебе разрешат автомат снять с плеча, пока ты рыть будешь, а то ведь могут и противогаз одеть, чтоб усложнить задачу.

Но инженерная и горная подготовка — это не каждый день и даже не каждую неделю. Гораздо чаще солдат гоняют на тактику и на огневую.

Плохо стреляешь? Не видишь, где мишени? Тренируй зрение в суточном наряде с тряпкой в руке. Глядишь, и стрелять научишься, а то так и будешь до дембеля «на тумбочке» стоять.

А тактика — это вообще вилы!

Сначала отработка маневра в составе отделения, потом в составе взвода и, наконец, под занавес, в составе роты. Обед тебе привезут прямо на полигон, а это значит, что с утреннего развода и до построения на ужин ты будешь бегать под солнцем южным на свежем воздухе, нагуливая аппетит. Видов тактических занятий — уйма! Тут тебе и проход минных полей, и форсирование водной преграды и элементарный штурм. Напляшешься до дембеля на этой тактике…

Только нам, связистам, все эти военные игры были до лампады. Мы — связь. Элита. Это пехота пускай бегает и прыгает, играя в войну. У нас занятия по тактике проходят изящнее и проще. Мы вставляем в свои Р-149 аккумуляторы и расходимся в разные стороны для того, чтобы «словиться» друг с другом на расстоянии. Сначала на батальонных частотах, потом на полковых. Если связь есть, значит все в порядке. Если возникают помехи, то надо думать, как их устранить и в чем причина: сама рация барахлит, подсаженный аккумулятор не дает мощности или антенна виновата.

Не сложно. И уж гораздо приятнее и легче, чем с автоматом наперевес бежать в горку, отрабатывая штурм, или барахтаться на тросах, переправляясь через русло.

В один день к нам в палатку зашел комбат и приказал Полтаве захватить гранатомет и три выстрела к нему, а нам с Гулиным найти шесть ящиков из под патронов, пару саперных лопаток и моток проволоки. Не спрашивая «зачем и почему» Полтава достал из нашей оружейки единственный в батальоне РПГ-7, посмотрел в трубу на свет и сунув три длинных противотанковых гранаты в чехол, понес все это добро на комбатовский бэтээр. Мы с Гулиным вытряхнули цинки с патронами из имеющихся ящиков и, чтобы не терять зря времени в поисках проволоки, я повесил катушку с проводом себе через плечо. На катушке было намотано метров двести полевого кабеля, который вполне мог сойти вместо проволоки. Саперные лопатки мы заткнули за ремни и пошли догонять Полтаву.

На самом деле между приходом комбата в палатку второго взвода связи и нашей посадкой на командирский бэтээр произошла небольшая драма батальонного масштаба — гроза с раскатами грома и сверканием молний…

Зайдя в палатку, комбат обнаружил праздношатающийся личный состав — пока их боевые товарищи бегали и ползали по полигону и на спортгородке, батальонные связисты неприкрыто и демонстративно бездельничали. Можно было бы закрыть глаза и не заметить как балдеют от безделья разведчики или обозники, но именно в палатке второго взвода связи за перегородкой из снарядных ящиков находится штаб батальона!

Комбат начал «наводить дисциплину».

Первым, в кого уперся его взгляд, был батальонный писарь Шандура — аккуратный, исполнительный и тишайший черпак.

— Шандура, — окликнул его Баценков, — ты чем сейчас занят?

— Ничем, товарищ майор, — честно признался писарь.

Ему и в самом деле никто ничего не поручал, а то, что поручали написать или начертить раньше, он раньше же и сделал.

— Так! — комбат указал на стол, — Садись, пиши.

— Чего писать, товарищ майор? — Шандура сел за стол, взял ручку и недоуменно глядел на комбата, ожидая разъяснений.

— Пиши. С чистого листа, — подсказал комбат, — вот тут пиши: «Рапорт».

— На чье имя рапорт, товарищ майор? — уточнил дотошный писарь.

— «Командиру второго эмсэбэ майору Баценкову В.В.». Написал?

— Написал, товарищ майор.

— Пиши дальше: «Я, рядовой Шандура, часто шароёблюсь по батальону без всякого дела. Прошу озадачить».

— Товарищ майор, — встрял Гулин — это не по уставу.

Комбат недоуменно поднял брови:

— Кто это тут у нас? Это ты, что ли, Гулин, такой «уставной» стал? Давно ли сам тряпкой слезы утирал? Садись рядом с Шандурой и тоже пиши рапорт на мое имя.

Гулин перехватил у Шандуры ручку, сел рядом с ним и поднял голову на Баценкова:

— Что писать, товарищ майор?

— А так и пиши, — пояснил комбат, — «Я, рядовой Гулин, обурел. Прошу принять меры».

Комбат взял у Гулина листок с рапортом, перечитал написанное и изрек уже добрее и мягче:

— Хорошо, товарищ солдат. Рапорт мной рассмотрен. Ваша просьба будет удовлетворена.

Теперь, пока мы ехали на полигон, дед-Полтава и черпак-Гулин сидели в десантном отделении, боясь попасться комбату на глаза и усугубить ситуацию. Только я, пользуясь безусловным льготным правом духовского сословия быть глупым и безответственным, сидел на броне, свесив ноги на борт и радостно наблюдал красоты Афгана, дикие горы и затылок грозного комбата, который сидел впереди меня на краю командирского люка.

На полигоне четвертая рота занималась огневой подготовкой: пока один взвод стрелял, три остальных курили неподалеку, ожидая своей очереди. Комбат с высоты бэтээра молча посмотрел в их сторону, но ничего не сказал, позволив командирам самостоятельно воспитывать своих подчиненных. Мы проехали в самый дальний конец полигона, туда, где ржавели каркасы подбитых некогда бэтээров. Возле одного комбат приказал водителю остановиться, спрыгнул на землю и стал его осматривать с таким видом, будто впервые жизни видел списанную боевую технику.

Мы, не получив никакой команды, наблюдали за ним с бэтээра.

— Чего сидите? — Баценков обернулся к нам, — прыгайте сюда. Наполните ящики песком и прикрутите их вдоль борта вот этой железяки.

Комбат хлопнул ладонью по каркасу.

Сказано — сделано. Минут через десять мы набили ящики песком вперемешку со щебнем и, отматывая от катушки кабель, стали прикручивать ящики один за одним на бок ржавого каркаса. В шесть рук дело двигалось споро и в скором времени вдоль борта от носа до кормы протянулась плотная цепочка из патронных ящиков.

— Готово, товарищ майор, — доложил Полтава.

— В машину, — скомандовал комбат.

Мы снова сели не бэтээр и отъехали за полкилометра от каркаса, который мы с таким старанием украсили почти новыми ящиками.

— К машине, — скомандовал Баценков, когда бэтээр остановился и сам спрыгнул первым, — Давай, Полтава, твою бандуру.

Полтава нырнул в люк и вытащил из него РПГ с выстрелами к нему.

— Поди, с лета не чистили? — подозрительно спросил комбат.

— Что вы, товарищ майор, — уверил командира Полтава, передавая ему трубу, — каждую неделю во время ПХД пыль с него обдуваем.

— Ну-ну. Стрелять из нее умеешь?

— А чего тут уметь? — не понял Полтава, — зарядил, прицелился — и стреляй! Вот только поближе бы подъехать, товарищ майор. Метров с двухсот.

Баценков с удивлением посмотрел на деда:

— Ты еще в упор подойди и пальцем поковыряй. Это кто это из РПГ стреляет с двухсот метров?! У него еще кумулятивный заряд не воспламенится. Самая эффективная дальность — четыреста метров.

— Разрешите, товарищ майор? — из-за спины комбата вынырнул Гулин.

— Валяй. Только шлемофон одень.

Водитель бросил Гулину шлемофон, тот застегнул его под подбородком и стал примащиваться для стрельбы с колена, положив трубу на плечо. Я видел как стреляют из РПГ всего пару раз — на ашхабадском полигоне — и мне было интересно посмотреть из близи как вылетает граната из ствола. А еще больше интересно: попадет или не попадет черпак отсюда в борт каркаса? Чтобы удобнее было наблюдать за полетом гранаты я встал позади Гулина, но чьи-то руки резко дернули меня за плечо и я отлетел в сторону.

— Ты что, дурак?! — Полтава покрутил пальцем у виска.

— А чё такова? — не понял я, хлопая ресницами.

— Смотри, — Полтава показал на раструб РПГ.

Гулин прицелился, нажал на спусковой крючок и… огненный хвост реактивной струи вылетел из раструба РПГ. Граната улетела вперед, а того, кто стоял сзади, эта струя могла сильно опалить. Хэбэшка-то уж точно сгорела.

— Видел? — Полтава показал пальцем в то место, где только что просвистел огненный хвост струи, — понял, что бы с тобой, дураком, было?

Да понял я, понял! Мне вот только интересно: попал Гулин или нет?

Гулин попал.

— Давай, Полтава, — предложил комбат.

Полтава вставил выстрел в трубу, присел на колено и прицелился. Я благоразумно встал сбоку и даже отошел метров на десять от него: мало ли что? Под шум выстрела, выплюнув хвост пламени, вторая граната ушла из гранатомета и стукнув об броню каркаса, рикошетом ушла вверх.

— Мазила, — махнул рукой комбат, — теперь ты, Сэмэн.

Я принял у Полтавы гранатомет и шлемофон, застегнул его и сунул выстрел в трубу. Внутри щелкнуло и граната зафиксировалась.

«А прикольный я — такой, с гранатометом! Видели бы меня пацаны во дворе!» — гордился я сам с собой, делая шаги на огневой рубеж, с которого только что отстрелялись старослужащие. Я присел на одно колено, стараясь повторить ухватку Гулина. Глянул в прицел и стал наводить. В левую щеку бил хороший и довольно крепкий ветерок, поэтому я отвел прицел чуть левее, установил его по носу корпуса, в который целился, беря поправку на ветер. По моим расчетам, пущенную гранату должно было отнести на полтора-два метра вправо, что вместе со сделанной поправкой обеспечивало попадание в центр каркаса. Я плавно нажал на курок…

Возле моего правого уха громыхнуло так, что я едва не обделался от неожиданности и с перепугу!

«Блин! Вот это да! А если бы на мне не было шлемофона?!» — приходя в себя, подумал я.

Граната вылетела из трубы и вопреки всем моим расчетам стала забирать все левее, разворачиваясь на ветер. Ни в какой каркас она не попала, пролетев метрах в шести от носа, на который я наводил прицел.

— Ты в какую сторону поправку брал? — спросил меня комбат.

— Как в какую? — я встал с колена и пошел к комбату, — влево: на ветер.

Баценков посмотрел на старослужащих:

— И вы что? Не объяснили молодому как из РПГ стрелять? Эх, тоже мне — «деды»… Юноша, — комбат повернулся ко мне, — РПГ — единственное оружие, где поправка берется не против ветра, а на него. Почему?

— Разрешите, товарищ майор? — Гулин хотел ответить вместо меня.

— Докладывай, — разрешил комбат

— Когда граната вылетает из ствола, у нее раскрываются стабилизаторы.

— Так, — кивнул Баценков.

— Ветер оказывает на них давление и, ввиду парусности, стабилизаторы отклоняют хвост гранаты по ветру, разворачивая нос против ветра, а реактивная струя толкает гранату туда, куда смотрит нос.

— Молодец. Поехали, посмотрим: куда вы там попали.

Подъехав к каркасу комбат стал его осматривать как «ботаник» бабочку. Граната Полтавы, рикошетом отскочившая от брони, только едва стряхнула ржавчину. Зато первая граната, пущенная Гулиным, сорвала три ящика с борта каркаса. Вот это место и исследовал Баценков. На месте сорванных ящиков было пятно обожженного металла и больше ничего. Комбат через десантный люк осмотрел каркас изнутри в том месте, где в него попал граната Гулина. Вылез он оттуда довольный, вытирая руки и отряхиваясь от ржавчины.

— Ну, что, бойцы? — весело посмотрел он на нас.

Если честно, то я не понял радости комбата. Граната не пробила броню БТРа — чему тут радоваться? Полтава с Гулиным, напротив, очень внимательно вместе с комбатом осматривали то место в которое угодила граната.

— Что скажете? — радовался комбат.

— Не пробила, товарищ майор, — старослужащие разогнулись от пятна окалины.

— Вот именно: не пробила! А почему?

— Почему, товарищ майор?

— Поясняю: граната коснулась крышки ящика, кумулятивная струя ударила в ящик и распылилась в нем, а до самой брони граната долетела уже расплескав свою ударную силу. Надо приказать всему батальону навесить такие же ящики на броню.

Только-только начался 1986 год. Я еще не знал таких слов как «динамическая защита». Их в то время вообще мало кто знал. Над разработкой эффективных способов защиты от бронебойных и кумулятивных снарядов работали всего несколько секретных лабораторий в СССР. То, что через двадцать лет станет нормой во всех Вооруженных Силах, майор Сухопутных Войск Владимир Васильевич Баценков испытал на полигоне мотострелкового полка в окрестностях захолустного афганского города Ташкурган. Испытал при мне, у меня на глазах, а я, глупый девятнадцатилетний младший сержант Советской Армии, даже не понял сути и значения этого открытия комбата.

Основная причина выхода из строя боевой техники во время сопровождения колонн — попадание из гранатомета РПГ. Причем попадание — именно в борт бэтээра. От крутящихся колес граната отлетала и шипела в стороне. От башни или верха — рикошетила. А борта прожигала, превращая в пепел экипаж или оплавляя движки.

Комбат своим изобретением спас много жизней и сохранил много техники на будущее, сократив на две трети вывод бэтээров из строя в результате обстрелов из гранатометов.

Только где мне, чижику желторотому, было понять это?

Для духов всегда найдется работа.

Если «солдат пять минут без работы — преступник», то курящий в тенечке дух — особо опасный рецидивист. Все время найдутся какие-нибудь мелкие поручения. Не в том дело, что они тяжелые — вся беда в том, что их много и сыпятся они со всех сторон нескончаемым потоком. Целыми днями дух только и слышит:

— Подмети.

Подмел.

— Растопи печку. Холодно.

Растопил.

— Принеси воды.

Принес.

— Прикури сигарету.

Прикурил.

— Открой двери. Жарко.

Открыл.

— Закрой двери. Не май месяц — зима на дворе.

Закрыл. Хотя какая это зима: плюс двадцать?

— Подмети.

— Только что подметал!

— Еще раз подмети.

Подмел чистый пол еще раз.

— Делай чего-нибудь.

— Это как?

— Я не знаю как. Только не сиди тут. Делай чего-нибудь.

Делаю «чего-нибудь»: в курилке штык-ножом строгаю деревяшку.

— Ты курил!

— Нет.

— Чего — «нет», когда ты обкуренный?!

— Да не курил я!

— Чего у тебя глаза такие красные?

— Спать хочу.

— Не отмазывайся.

— Я не отмазываюсь.

— Ах! Так ты еще и пререкаться?!.. Наплывай на «колыбаху».

Наплыл. Получил «колыбаху». После «колыбахи» смотрю на жизнь осмысленно.

Еще в ноябре я открыл для себя, что духа не припахивают в двух случаях — когда он пишет письма на родину и когда он занимается боевой подготовкой. Успокоить маму, сообщить ей, что ты жив-здоров — святое дело. Даже у самого злого черпака не шевельнется язык оторвать духа от написания письма на родину. Вот и летели мои письма домой маме, тете Клаве, любимой девушке и на деревню дедушке. Конвертов у меня было в достатке, поэтому в число моих респондентов попали и пацаны с моего двора, которые тянули одновременно со мной свою службу в Грузии, Германии и Забайкалье. Но все равно свободного времени оставалось много, а вместе с ним оставалась угроза «делать чего-нибудь». Поэтому недели через две после моего прихода во взвод я решил научиться стрелять из автомата. Рыжий попал в тот же переплет, что и я, летал не меньше моего, потому что понял меня с полпинка и с радостью согласился составить мне компанию в упражнении по стрельбе.

Кому охота лишний раз «летать»?

Мы похватали свом автоматы и двинули из полка в пустыню. За трассу. В первый наш выход за полк мы изготовили мишень из крышки от снарядного ящика. Углем расчертили не ней круги и перекрестье и отставили ее на сто метров от огневого рубежа, который тут же и отчертили каблуком сапога. Учиться стрелять мы собирались со всеми удобствами и Рыжий из своей оружейки захватил две плащ-палатки на которые мы и улеглись. Я взял с собой цинк патронов и цинкорез. Однако, мы не подрасчитали собственные боевые качества и количество патронов в цинке. А их там в бумажных кубических пакетиках было уложено ровно одна тысяча восемьдесят штук ПС калибра 5,45. По пятьсот сорок штук или по восемнадцать магазинов на брата В первый день мы вдвоем исстреляли больше патронов, чем вся наша замечательная вторая учебная рота связи за полгода обучения. Через два часа стрельбы, которая обрывалась только для снаряжения магазинов, проявились первые результаты нашей боевой подготовки. Щит с мишенью мы разнесли в дребезги. В центре мишени зияла большая дыра, а сам щит махрился щепками от пулевых попаданий. Мы подошли, осмотрели его, остались собой довольными и… решили больше не стрелять по такой большой мишени: скучно.

На следующий день мы набрали на помойке десяток консервных банок из под сгущенки и расставили их на том же рубеже ста метров, где вчера стояла наша первая мишень. Попадать в банки было труднее и потому интереснее. Через неделю мы отодвинули банки на двести метров. Еще через неделю мы стали отрабатывать стрельбу с колена и стоя, потому, что из положения лежа мы попадали слишком часто и лень было идти за двести метров, чтобы поставить банки на место. Через месяц стрельбы банки нам надоели окончательно ввиду своих больших габаритов. Относить их за километр было лень и жаль сапог. Больше мы по ним не стреляли.

Через месяц на рубеже в семьдесят метров мы расставили по десять гильз от КПВТ. Гильзы были гораздо меньше банок, поэтому попадать в них было труднее. По началу. Через неделю десять гильз убирались десятью выстрелами. На место гильз от КПВТ встали винтовочные гильзы от ПК или СВД. Они продержались всего несколько дней и были заменены нами на гильзы из наших автоматов. Еще через несколько дней мы достигли совершенства. Мы попадали в них и стоя, и лежа, и с колена. Рыжий стал учиться стрелять, лежа на спине, но это уже был излишний изыск.

Венцом обучения стали гильзы от АГСа. Они были размером с водочный колпачок и меньше их в полку гильз было не найти. Из пистолетов не стрелял никто и никогда и только начкар, дежурный по полку и его помощник вешали на портупею кобуру с «Макаровым», заступая в наряд.

Пятьсот сорок выстрелов ежедневно…

Пятьсот сорок выстрелов лежа, стоя и с колена…

Пятьсот сорок выстрелов по банкам и гильзам на различных расстояниях…

Пятьсот сорок выстрелов каждый день после обеда из одного и того же автомата…

Помилуйте! Даже зайца можно научить курить!

Через короткое время мы стали вышибать и эти крохотные гильзы. На десять гильз от АГС на семидесяти метрах нам требовалось одиннадцать-двенадцать выстрелов.

В полку вообще трудно что-либо утаить, а тут третий месяц два придурка после обеда жгут патроны тысячами и автоматный треск стоит на всю округу. К нам стали подтягиваться болельщики и любители. Солдаты и офицеры раскладывали плащ палатки и оборудовали свои огневые рубежи рядом с нашим.

Стали делаться ставки.

Калиниченко предложил пари. На тех же семидесяти метрах расставили по десять автоматных гильз. В магазины снарядили по десять патронов. Условие: стрельба из положения стоя, так как бывшему комсомольскому вожаку жаль было мять и пачкать свою наглаженную «эксперементалку».

Двадцать одиночных выстрелов с соседних рубежей и результат: старший лейтенант Калиниченко — два, младший сержант Семин — шесть.

За минуту работы я стал богаче на две пачки печенья «Принц Альберт» и банку сгущенки. Капитан — начальник строевой части сделал меня богаче на три банки «Si-Si».

Мне понравилась такая жизнь.

Подошли взводники из пехоты. Они посмотрели как я «обстрелял» комсомольца и штабиста и предложили «зарубиться с ними. В запале пари мной было принято. Я «забился» с каждым из них на печенье и сгуху.

Отчертили три огневых рубежа. Расставили тридцать гильз на семидесяти метрах. Болельщиков собралось уже наверное полсотни. Условие то же: стрельба из положения стоя.

«Ну чистый биатлон!».

Результат: лейтенант — восемь гильз, старлей — пять, младший сержант — семь.

Пари я не проиграл и не выиграл, просто предложил старшему лейтенанту заплатить свой проигрыш летехе.

Больше я с пехотными взводниками на интерес не стрелялся. Так, на всякий случай. Да и денег жалко — их у меня и так мало.

Слушок о наших «перестрелках» дошел и до комбата. Однажды, когда мы с Рыжим стреляли, а болельщики делали свои ставки, к нам подошел комбат с АКСом в руках. Он не вмешиваясь посмотрел как мы стреляем, а когда мы отстегнули магазины для перезаряжания, предложил:

— А слабо вам майора за пояс заткнуть?

Готовая слететь с языка фраза: «на что стреляем, товарищ майор?», повисла соплями на моем подворотничке и не прозвучала вслух.

«Может, взрослею?».

Условия те же: десять гильз от 5,45, рубеж — семьдесят метров, стреляем из положения стоя.

Результат: я — шесть, Рыжий — семь, Баценков девять.

— Еще раз, — приказал комбат.

Десять патронов вошли в магазин.

Тридцать одиночных выстрелов один за другим.

Результат: я — семь, Рыжий — семь, Баценков — десять.

Комбат довольный посмотрел на нас, дескать, «учитесь, чижики, у дяди», закинул АКС за плечо и посвистывая пошел обратно в полк.

Стрелять мне больше не хотелось: пропал кураж и интерес.

На следующее утро после развода комбат зашел к нам в палатку, собрал всех наличных связистов и задал смешной вопрос:

— Вы за сколько сумеете разобрать автомат?

Вопрос детской глупости, потому что никого не волнует за сколько мы сумеем разобрать автомат. Если бы меня спросили: «младший сержант, за сколько вы разберете автомат?», то я не сморгнув ответил бы: «за два чека или за пачку печенья». Есть армейские нормативы: разборка — восемь секунд, сборка — девять. И всем наплевать за сколько ты его разберешь, лишь бы ты в норматив уложился. В учебках сборку-разборку автомата отрабатывают десятки раз, доводя движения до автоматизма и даже косорукие укладываются в отведенные восемь секунд… или идут в наряд вне очереди.

Или долго отжимаются.

Или много бегают.

Мастера разбирают автомат и за семь секунд, а суперпрофессионалы даже за шесть!

Разбирать автомат за восемь секунд я умел очень хорошо, поэтому следующие слова комбата вызвали во мне и у всех пацанов смех:

— А спорим, что я разберу автомат меньше, чем за четыре секунды?

Это было все равно, что сказать: «А спорим, я сейчас полечу?» или «А спорим я сейчас сюда приведу Горбачева?».

Хотя от нашего комбата можно было ожидать чего угодно: он и полететь мог и Горбачева бы привел, если это могло усилить боеспособность батальона, но мы слишком хорошо знали что такое автомат, разбирали-собирали его сотни раз и очень хорошо знали, что разобрать его за четыре и даже за пять секунд — не-воз-мож-но!

Человек восемь пацанов окружили комбата, понимающе улыбаясь, мол «товарищ майор шутить изволят». Между тем комбат, не обращая внимания на наши кривые усмешки взял принесенный кем-то автомат и положил его перед собой на стол. Только положил как-то необычно: разбирать автомат удобнее, если повернуть его прикладом к себе, а комбат положил его набок — прикладом вправо, стволом влево, затвором вниз. Посмотрев на автомат, будто пытаясь его загипнотизировать, Баценков встряхнул руками как пианист перед концертом и бросил через плечо Полтаве:

— Засекай.

Полтава снял с запястья электронные часы, отыскал в них секундомер, скинул цифры на ноль и спросил:

— Готов?

— Готов, — подтвердил комбат.

— Ап! — подал команду Полтава.

То, что произошло дальше — не в каждом цирке увидишь. Баценков сделал какие-то пассы над автоматом и он на глазах развалился на куски. Последним стукнул об стол затвор.

— Ап! — отсек время комбат.

— Три и шесть десятых, товарищ майор — восхищенно доложил Полтава, неверящими глазами глядя на секундомер.

Мы вытянули свои шеи к часам Полтавы, а он показывал их во все стороны. На секундомере стояли цифры:

Если бы мы могли посмотреть на себя со стороны, то увидели бы, что стоим и смотрим с разинутыми ртами. Мы смотрели то на разобранный автомат, то друг на друга и чувствовали себя одураченными. Мы сейчас чувствовали себя облапошенными самым наглым образом и не понимали в чем подвох! Можно было бы предположить, что комбат коварно принес к нам в палатку полуразобранный или иным способом подготовленный автомат, но это объяснение не работало, потому, что автомат принесли из нашей оружейки и Баценков даже не дотрагивался до него до того, как «время пошло». Можно было предположить, что это заняло больше времени, но секундомер на часах Полтавы упрямо показывал 3,6 секунды и это требовало объяснений. Было ясно, что часы у Полтавы сломались.

— Разрешите по моим засечь, товарищ майор? — предложил Гена.

— Давай, — комбат собрал автомат, снова положил его боком на стол перед собой.

Гена снял с руки часы, обнулил секундомер. Комбат встряхнул руками. На этот раз мы смотрели за его руками во все глаза и каждый приготовился считать секунды про себя, не доверяя электронике.

— Ап! — крикнул Гена.

И снова — три неторопливых пасса и автомат распался на части. Снова последним на стол выпал затвор. Я считал про себя секунды и мне было ясно, что четырех секунд не прошло. Мы повернулись к Гене. Гена как-то растерянно посмотрел на часы и повернул их к нам. Табло показывало:

Несколько секунд стояла тишина, которую разорвал громкий хохот десятка глоток. Мы ржали потому, что не верили своим глазам. Того, что показал нам комбат не могло быть, потому что не могло быть никогда! Нельзя разобрать автомат меньше, чем за четыре секунды и каждый из нас отлично понимал это.

— Засекайте все. Командуй, Полтава, — комбат снова собрал автомат и положил его в исходное.

Часы с секундомером были не у всех, но четыре пальца легли на четыре кнопки снятых с рук часов. Смех утих. Все смотрели на руки Баценкова ища в них разгадку. Только не было в этих руках ничего загадочного: ни магнита, ни отвертки, ни крючка. Руки как руки.

И снова: «Ап!», комбат не спеша — раз, два, три — проводит руками над автоматом, почти не касаясь его и автомат сам разваливается под движениями его рук. Стукнул о столешницу затвор и четыре пальца нажали на кнопки секундомеров. Четверо часов показывали разное время…

От 2,6 до 3,1 секунд!!!

Это уже больше не выглядело шуткой.

Вот тут, на этом самом месте, здесь и сейчас комбат за пять минут наглядно показал нам, что все мы — и деды, и черпаки, и тем более духи — мы все щенки и полное ничтожество рядом с ним. Он утер нам наши сопливые носы, показав, что мы даже автомат не умеем разбирать и не известно еще — умеем ли мы умываться и чистить зубы?

— Товарищ майор, товарищ майор! Покажите медленнее, — загалдел взвод тем тоном, каким капризные дети просят бабушку рассказать сказку.

Баценков не стал набивать себе цену:

— Показываю по разделениям, — объявил он, — все делается за три движения.

Мы все окружил комбата во все глаза таращась на его волшебные руки.

— Правая рука: мизинец надавливает на крышку в затыльнике приклада и начинает движение влево; указательный палец топит кнопку пружины в крышке. Одновременно левая рука: большим пальцем выбивает шомпол, указательным пальцем отводит собачку на ствольной накладке вниз, движением вправо снимает крышку. Правая рука, завершая движение снимает ствольную накладку.

Раз!

— Обратным ходом: правая рука вытаскивает пружину толкателя, вытаскивает пенал; левая рука отводит затворную рама вперед, почти одновременно большой палец кладется на магазин, указательный жмет на собачку магазина, магазин отстегивается. Завершая движение влево, левая рука вытаскивает шомпол.

Два!

— Правая рука вытаскивает затворную раму из коробки, проводит ей по ладони левой руки — вылетает затвор.

Три!

— Неполная разборка автомата Калашникова окончена, — комбат опустил разобранный автомат на стол.

Как все просто!

Когда тебе как дураку разжуют и положат в рот, то до тебя постепенно начинает доходить, что никакого чуда и волшебства, мошенничества и хитрости тут нет, а есть только отточенные многократными тренировками навыки. Баценков терпеливо еще раз шесть показал ход движения рук при разборке автомата и я старался запомнить все как можно подробней: мне очень хотелось научиться разбирать автомат быстрее, чем за четыре секунды. Никакой Акопян не мог впечатлить меня сильнее, чем комбат!..

— Семин, — комбат повернулся ко мне.

— Я! — встал я перед Баценковым как лист перед травой.

— Ты со своим рыжим другом каждый день в стрельбе упражняешься? Это всё баловство и самодеятельность. Вот, держи, — комбат вытащил из бокового кармана Наставление по огневой подготовке и какую-то брошюру.

— А что это? — я принял книги.

— Учи наизусть. Через неделю буду спрашивать все поправки для АК-74: на дальность, на ветер, на влажность, на температуру воздуха, на перепад высот. Через неделю посмотрю еще раз как вы стрелять умеете.

Я сделал это!

Два месяца я тренировался. Два месяца в свободное время под насмешки пацанов из батальона я колдовал над своим автоматом «ставя руки». Я медленно, до полного отупения нарабатывал векторы и скорость движения, угол поворота кистей рук, постановку пальцев на конкретные части автомата. Два месяца соседние палатки смотрели на меня как на больного, пока я в курилке в трехтысячный раз разбирал свой многострадальный АК-74 за номером 1 114 779. Надо мной не смеялись только те, кто понимал причины моего рвения — второй взвод связи. Пацаны попробовали, было, повторить движения Баценкова, но убедившись, что с наскока тут не возьмешь, бросили это безнадежное дело. Только я с мордовским упорством продолжал разборку автомата. Я не обращал внимания на вопросы «тебе больше делать нечего?» и отмахивался от заманчивых предложений принять участие в сомнительных делах — у меня была Цель, которой я должен был достичь. Я вспоминал как Микила в Ашхабаде натаскивал меня на спортгородке и то, какой ценой был добыт мой КМС по военно-прикладному спорту, и уже нисколько не сомневался в том, что в конце концов я научусь разбирать автомат так же, как комбат. А кому делать нечего — пусть смеются. Не плакать же, в самом деле?

И все-таки — я сделал это. Через два месяца тренировок я разобрал этот чертов автомат менее, чем за четыре секунды. Мой личный рекорд — 2,8!

Попробуйте, перекройте.

Или хотя бы повторите.