Пятиэтажная Россия

Дед Мороз Егоров «Хороший» начальник: изобретение деревенской идеологии

Сельский священник отец Григорий Королев уже более трех лет председательствует в колхозе «Колос» Даниловского района Ярославской области. По его мнению, стоять на страже деревенского добра самое естественное занятие для священнослужителя. В Белгородской области отец Михаил Патола энергично руководит сельскохозяйственным предприятием ООО «Благодатное» (название-то какое духоподъемное). Оба клирика оказались успешнейшими кризис-менеджерами.

В нынешнем году зам. главы сельской администрации в селе Балахта Красноярского края был избран Иван Андрухович, милиционер, признанный в 2005-м голу «Лучшим участковым инспектором МВД». Александр Егоров, бывший повар вагона-ресторана поезда «Россия», ныне директор молокозавода «Нетребский», прославился на всю область нетривиальным решением проблемы сельского пьянства: он бесплатно раздает «воздержавшимся» колхозникам телевизоры и холодильники.

Председателем колхоза «Путиловка» Ибресинского района Чувашии в 2001 году была избрана Людмила Павлова — сельский библиотекарь. Также взялись за руководство колхозами (по настойчивым просьбам селян) актриса Татьяна Агафонова и музыкант Роман Суслов (группа «Вежливый отказ»). В последних трех случаях, впрочем, ничего толком не получилось — никакого благорастворения воздухов, а именно что суета, празднословие и желчная радость районного начальства.

Их становится все больше и больше — пришлых, несельских людей, которых сами деревни зовут «на царство».

Безусловно, сколько-нибудь известный человек в руководстве — символический капитал, последний ресурс разоряющегося сельскохозяйственного предприятия. Но не это главное. Главное — неосознанная мечта о розановском «гражданине по найму», который, обладая отличным от деревенского жизненным опытом, придумает, зачем и чем можно жить в деревне.

Александр Владимирович Егоров — владелец и директор молокозавода «Нетребский» (молоко, кефир, ряженка, сыр «Домашний»), двадцать лет служил, как уже было сказано, поваром в вагоне-ресторане поезда «Россия». Это знаменитый поезд. Девять тысяч километров идет он по подбрюшью страны из Москвы во Владивосток, и нет, пожалуй, больших знатоков человеческих слабостей, чем поездные бригады «России».

Пока Егоров варил в бидонах (чтобы по ходу поезда не расплескивалась) фирменную русскую уху с исконно славянским названием «Загадка Посейдона», его родные — и дочка, и сын, и супруга, и матушка — благополучнейшим образом проживали в селе Нетребское, откуда и сам Александр Владимирович родом. Видеться удавалось неделю в месяц, что немало мучило Егорова.

Наконец, семь лет тому назад его «позвала деревня».

Беседовать с Егоровым — редкое удовольствие. Он дружественный, светский человек, щедрый рассказчик, привыкший находить интерес во всякой случайной беседе. Профессионал дороги.

Спрашивает меня «для затравки»:

— А ты знаешь, что такое станция Сковородино?

— Знаю.

— Тогда поймешь. Там местные, знаешь, как говорят? «Бог создал Ялту и Сочи, а черт — Сковородино и Могочу». Только минуешь станцию — и на много часов пути вокруг один снег, темнота и тишина. И эти огромные черные заснеженные елки. Открываешь дверь в тамбуре — такая тишина, что даже стук поездных колес не может ее нарушить. Тайга съедает этот стук, и если долго стоишь, то становится так страшно, так страшно. Некоторые проводники не выдерживали, в воздух начинали палить.

— Из чего?

— Из рогатки. Ну, не могу я рассказывать все, что перевидал: железная дорога организация, мне не чужая. Хотя все уже, кажется, понимают, что в девяностые годы много чего было. Ну, бывало, отнимешь у психованного пассажира какой-нибудь там пугач — значит, из него. Помню, приехал я как-то в деревню на побывку, сел свои байки рассказывать и говорю матери: «Я видел эту жизнь без прикрас!» А она мне отвечает: «Что ты, сынок, ты так интересно живешь! Это мы тут видим жизнь без прикрас». И я понял — она ведь права. В деревне жизнь голая, не украшенная ничем. Такова, какова она есть, и больше никакова. Утро — вечер. Работа — домашняя работа. Завтра все сначала. Ничего никогда не меняется. Людям скучно друг с другом — не перед кем фасон держать. Тем более что в деревне уверены — они никому не нужны, никому не интересны.

Какие-то сиротские настроения — а, все равно никто не придет и не похвалит. Зачем тогда быть хорошим? Новый человек встряхивает село, возбуждает его — перед ним деревенские начинают фигурять, как-то обнажаются механизмы жизнеустройства (во всей, между прочим, своей бедности); все смотрят друг на друга как бы свежим взглядом, глазами чужака, и думают: ничего себе, какие мы красавчики! Вот этот разговор с матерью — это был первый толчок к возвращению. А второй случился под Новый год. Чтобы не соврать, под 1999, потому что в 2000 я уж деревенским жителем стал. В общем, первый раз за несколько лет выпала мне пересменка на Новый год. И приехал я к своим в Нетребку. Привез с собой костюм Деда Мороза — у нас в вагоне-ресторане всегда устраивался праздник в новогоднюю ночь, ну а я, значит, Дедом Морозом. Все для чужих скоморошничал, а нынче, думаю, сына порадую. Дочка уже взрослая была, а Ване было пять лет.

И вот тридцать первого, как стемнело, зову Ваню и специальным таким голосом говорю:

— А сегодня вечером к тебе придет особенный гость!

Он аж на табуретку присел, весь дрожит от счастья:

— Кто, папа?

— Угадай! — говорю. — Он одет в длинный голубой заснеженный халат, с длинной бородой. И у него мешок за плечами. С чем, как ты думаешь?

А Ваня мой нахмурился, засопел носом и отвечает:

— С чем, с чем… С комбикормом. Это же дядя Фролов! Только зачем он нам, папа?

Я, признаться, опешил:

— Почему Фролов, какой Фролов? Ты чего, Ваня?

А жена смеется и объясняет:

— Да зоотехник же, ты забыл? Он каждый день, как стемнеет, нашим огородом домой идет. В голубом халате, между прочим, и с бородой. И всякий раз несет мешок ворованного комбикорма.

То есть вы понимаете, деревенская жизнь сызмальства так строит людей, что ничего чудесного вокруг нет и быть не может. Что даже в новогоднюю ночь только зоотехник с мешком огородами бродит!

А когда уже я навсегда в Нетребское перебрался, решил Дедом Морозом к младшеклассникам на елку прийти. Предупредил: учите, детишки, стишки и песенки, ждите — явится к вам волшебный гость.

Так там тоже девочки спрашивают: «А как же он доберется? Он из райцентра машину возьмет?» Ведь и телевизор смотрят, все эти новогодние чудеса, а не верят, что и к ним, деревенским, этот серпантин может иметь какое-то отношение.

В общем, после этой истории с Ваней я понял: все. Надо возвращаться. Так дело не пойдет. К тому же от колхоза уже ничего не осталось. Деревня на глазах начала превращаться черт знает во что. Мальчишки-старшекласники корову колхозную голодную убили, маленькие это видели. Хлебом ее заманили. А сил зарезать как следует не хватило, в общем, не хочу рассказывать.

Тем более что все это прошло уже. Кануло.

…За окном егоровского дома — густая деревенская темень; фонарей в селе нет. Если, конечно, не считать центральной площади, где полукругом стоят правление, магазин и еще один магазин. Клуба не имеется — Нетребское село небольшое, дом культуры и в самые расточительные советские времена не был положен по чину.

— И в гости друг к другу не ходят, — говорит с неожиданной силой Егоров, глядя в окно, — только к родственникам на именины. Ну вот что сидят, что сейчас делают?

— Телевизор смотрят.

— Они еще не знают, что такое телевизор смотреть, — загадочно высказался Егоров, — я им такой телевизор в самом скором времени покажу!

Председателем колхоза Александр Владимирович не стал (хотя шли о том разговоры), тем более что председательствовать было решительно не над чем. Зато он купил и привез в деревню молокоприемный модуль, потом линию по разливу молока и кефира, потом сыроваренный цех. За семь лет превратился в хозяина вполне процветающего молочного заводика. Взял в аренду колхозные фермы, потом покосы; комбикорм покупает хороший, белгородский — так что коровы у него никак не голодают. Работой обеспечил сто двадцать односельчан — и, наконец, решил заняться главным, ради чего вернулся. Идеологией деревенской жизни. Тем более что и возможности появились — в этом году егоровского зятя выбрали главой сельской администрации. Прекрасное, плодотворное кумовство!

То есть идеологическую работу Александр Владимирович проводил и раньше, но, как он сам утверждает, бессистемно.

Работа была такая — он начал привозить в Нетребское новые вещи. Потому что считает само понятие обновки важным инструментом в борьбе за нравственное оживление деревни.

Телевизоры, холодильники и видеомагнитофоны он раздавал бесплатно семьям своих работников, но с условием. Условие — не пить. Если рабочий запивал — вещи у него отнимались. Если же условие было соблюдено, по истечении года чудесные предметы оказывались в полной собственности трудолюбивого односельчанина.

Деятельность эту Егоров называет отложенной премией.

— Ну а сейчас, — говорит Александр Владимирович, — я должен создать систему и — для начала — провести несколько заветнейших своих идей. Тут очень важно, что благодаря молокозаводу мы меньше ограничены в деньгах, чем главы соседних поселков и деревень. Во-первых, я хочу поставить памятник своей первой учительнице.

— Возле правления?

— Около школы. Но памятник чтоб был настоящий, красивый, не из гипса. Между прочим, ничего нелепого тут нет — учительницей Мария Сергеевна Проклова была прекрасной, выпускники нашей деревенской школы в Воронежский университет играючи поступали. Есть среди нас, ее выучеников, и капитан рыболовного сейнера, он в Мурманскую мореходку поступил, и журналисты, кстати, есть. Она умерла в 1993 году, а по ее конспектам до сих пор детишек в нашей школе литературе учат. Светлый человек, много сделавший для села, для колхоза, для всего района, — почему она не заслуживает памятника? В деревне должны быть свои герои. Следующий шаг — я должен сформулировать образ врага.

— Господи, Александр Владимирович, — вскричала я, — какого врага?

— Врага нашей деревни, — четко сказал Егоров. — И я не настолько прост, чтобы назначить врагами перекупщиков, или московских чиновников, или неведомых нам олигархов. Тут надо тоньше работать. Но без врага ведь нет общности, правда? Эх, жаль у нас не картофелеводческое хозяйство! Я б из колорадского жука такого монстра сделал — народ бы от ненависти дрожал. Скорей всего, придется обойтись образом соперника — договориться с успешным хозяйством неподалеку (тут имеются несколько приличных акционерных обществ) и совместно устроить какие-то конкурсы, соревнования, что ли. Чтоб молодежь говорила: «Эк мы этих сделали!» Или: «А почему такие-то лучше нас живут?» И последнее: хочу свое сельское телевидение! Под Воронежем есть деревня Малая Верейка — у них собственная телестудия. Зарегистрированная, между прочим, в Москве как электронное средство массовой информации. У них такая же лицензия, как и у ОРТ. Это они затем сделали, что у них однажды областная власть телевидение-то закрывало. Люди в Верейке живут в живейшем интересе друг к другу и делам колхоза. Весной выпишу сам себе командировку и поеду туда перенимать опыт.

Телестудия в Малой Верейке (Семилукский район Воронежской области) и в самом деле работает изумительно. Вещание — ежедневное… До недавнего времени каналом руководил Виктор Степанович Фоменко, учитель английского языка в верейской школе. По понедельникам телевидение поздравляет именинников; затем выступает председатель верейского колхоза имени Карла Маркса Олег Григорьевич Лепендин. Лепендин молод, однако председательствует с 1989 года; до этого тридцать лет колхозом управлял его батюшка, руководитель известный в свое время, даже знаменитый. Сам Олег Григорьевич человек просвещенный, кандидат экономических наук, и нужно сказать, изо всех сил он старался сохранить хозяйство в приличном состоянии. Живота не жалел — в этом году под следствие попал. Между прочим, не корысти ради совершил он «бестактную банковскую операцию», а чтобы колхоз остался колхозом. Один чрезмерно урожайный год (цены на зерно упали вдвое) и один совсем не урожайный в пыль стерли полувековой труд Лепендина-старшего и Лепендина-младшего. Нелегко пережить такой удар. И гордость колхоза — единственная в России сельская телестудия с центральной лицензией — ничем тут не может помочь. Но что делать, жить-то надо. Работать-то надо — и по вторникам телеканал поздравляет именинников. Потом зачитываются рекламные объявления. Следом идет новостной блок, потом острокритическая рубрика «Сегодня у нас в запое…», а после нее библиотекарь Нина Ивановна Лепендина делает обзор центральной и региональной прессы. В среду опять поздравляются именинники, читаются объявления, далее идет острокритическая рубрика «Сегодня у нас в запое…» — и эфир предоставляется заведующей сельским медпунктом. Познавательный рассказ о том или ином заболевании. Полезные советы. Но заканчивается передача всегда одинаково — в очень жесткой форме селянам напоминают о вреде пьянства. В четверг (после поздравления именинников и острокритической рубрики «Сегодня у нас в запое…») транслируется самая популярная передача телестудии: «Герой дня». Запись передачи проходит в колхозном баре. Это симпатичное помещение с несколько брутальным дизайном. Бар открыт сравнительно недавно; выступая на открытии, Олег Григорьевич Лепендин говорил, что желал бы утвердить в колхозе традиции культурного пития. Героем всякий раз избирается колхозник, отличившийся трудовым энтузиазмом в последнюю неделю. Беседа ведется непринужденно, так как колхоз выделяет герою и его интервьюеру бутылку водки с закуской. Высокий градус откровенности придает разговору остроту и интригу. В пятницу телеведущий поздравляет именинников, транслирует острокритическую рубрику «Сегодня у нас в запое…», и в эфир выходит передача «События и судьбы». Передача эта — вторая по популярности после «Героя дня», это рассказ «о судьбах и сегодняшнем дне» заслуженных жителей села. Телевизионщики приходят к своим героям домой; помимо всего прочего, они говорят о доходах и расходах, о хозяйстве, о новых покупках. Фантастическая по своей увлекательности программа!

Ну а в субботу и воскресенье сельское телевидение поздравляет именинников.

Ну и как такое вещание может не быть популярным? Затаив дыхание, смотрят передачи в Малой Верейке и еще в четырех населенных пунктах, куда, благодаря возвышенному положению антенны, доходит сигнал. Прав, прав Егоров: умело работающее маленькое телевидение мощный инструмент самопознания деревни.

— Александр Владимирович, — спрашиваю я, — а церковь вы не хотите в деревне построить?

— Тут уж надо выбирать, — отвечает мне Егоров, — либо церковь, либо телевизор. Нет, мне бы еще тротуары и фонари. Я недавно прочел про участкового Андруховича, который стал поселковым главой. Представь: Красноярский край, тайга, а они в свое село 320 фонарей привезли. Контейнеры для мусора расставили. А теперь собираются возле поселка парк разбить. Со скамейками, с лимонадом и мороженым, с оркестром! Знаешь, что он говорит? «Тротуары могут изменить жизнь!»

Я читала про Андруховича. И много чего о нем знаю — например, то, что он искоренил в своем районе преступность самым заманчивым для Егорова способом: начал снимать на видеокамеру сельскую криминальную хронику и транслировать ее по местному телевидению.

Они, надо полагать, похожи — Андрухович и Егоров. Уж точно один тип — социальные изобретатели.

Работа эта государственной идеологической машиной безнадежно запущена. Нет образа праведника и маленького героя, не понятно, с кого брать пример, какую именно модель жизни следует считать эталонной; к какой из форм благополучия следует стремиться самому простому, самому тихому русскому человеку, живущему в сердце России, и какие практики следует использовать, чтобы достичь желаемого. Много работать? Но в деревне все много работают. Научиться довольствоваться малым в стране, которая изнемогает от страстного желания довольства?

А Егоров, глядя в темное окно, мечтательно бормочет:

— Отделиться! Замкнуться на себе! Свое телевидение даже лучше, чем свободная экономическая зона — это свободная идеологическая зона! Научиться завидовать друг другу, а не кобыле с ОРТ. Да заинтересоваться друг другом, наконец!