Пятьдесят на пятьдесят

Глава 04

Софи все еще злилась, когда я приехал к ней, но, по крайней мере, разговаривала, хоть и с плохо скрываемым недовольством.

Ко времени, когда я добрался до больницы близ Химель-Хемпстед, было уже начало девятого.

— Думала, ты опять не приедешь, — с укором заметила она.

— Я же сказал, что приеду, — с улыбкой ответил я и попытался как-то разрядить обстановку. — И вот я здесь, дорогая.

— Что это у тебя с глазом? — спросила она.

— Глупое недоразумение, — сказал я. — Ударился об угол кухонного буфета, ну, знаешь, того, что у холодильника. — Мы и прежде часто стукались об него головой, правда, до таких глубоких ран не доходило.

— Ты был пьян? — строго спросила она.

— Нет, — ответил я, — не был. Готовил себе чай. Если точней, как раз хотел достать молоко.

Я наклонился и поцеловал ее, чтоб убедилась, что спиртным от меня не пахнет. Не учуяв и следа проклятого запаха, она немного расслабилась, даже улыбнулась.

— Смотри, будь осторожней, — сказала она.

— Постараюсь, — обещал я и снова ей улыбнулся.

— Удачный выдался день? — спросила она.

— Да, — кивнул я. — Очень даже удачный. Все пять фаворитов проиграли, и мы полностью компенсировали вчерашние потери и даже еще и заработали. — Я решил не упоминать о визите старшего инспектора и о том, что отец убил мою маму.

— Хорошо, — с довольной улыбкой пробормотала она.

Мы сидели в креслах перед телевизором, совсем как дома, если не считать больничную кровать в углу комнаты и санитара в белоснежном халате, который принес на подносе кофе и таблетки для Софи.

— Добрый вечер, мистер Тэлбот, — сказал санитар. — Рад, что вам удалось выбраться к нам сегодня. — Он улыбнулся. — А то вчера ваша жена так расстроилась, и все мы тоже.

Он ненавязчиво давал понять, что меня осудили за вчерашний поступок. Что ж, поделом. Лечение Софи в немалой степени зависело от соблюдения режима и всех рутинных правил, без отклонений и сюрпризов.

— Добрый вечер, Джейсон, — ответил я, улыбнулся санитару и поборол искушение извиниться. Не к месту и не ко времени.

— Господи, что это с вами? — спросил он, всмотревшись мне в лицо.

— Стукнулся о кухонный шкаф, — ответил я.

Джейсон выразительно приподнял бровь — дескать, не заливай, приятель.

— Да мы все время стукаемся об этот угол, — поспешила мне на помощь Софи. — Надо бы передвинуть этот буфет.

Джейсон расслабился, видимо, поверил, что причиной стала случайность.

— Палата для гостей свободна, так что можете остаться, если пожелаете, — с улыбкой произнес он, давая понять, что вчерашний инцидент исчерпан.

— Спасибо, — ответил я, — но никак не могу. Надо заехать домой и переодеться. — Я также решил не объяснять, почему на протяжении двух дней ношу одну и ту же одежду с пятнами на коленях. — Но посидеть подольше — это с удовольствием.

Мы с Софи посмотрели вечерний выпуск новостей, а потом я вышел на улицу, в ночь, и поехал домой в Кенилворт.

Наш дом с тремя спальнями постройки середины пятидесятых располагался в довольно глухом местечке под названием Стейшн-Роуд, хотя местную железнодорожную станцию закрыли еще в 1960-м. Предыдущие владельцы преобразовали крохотный пятачок, садик перед домом, в парковочное место для автомобиля, и вот без десяти двенадцать я поставил там свой старенький «Вольво».

Как обычно, в доме царили холод и пустота. Даже в разгар лета его нельзя было назвать теплым и уютным. Казалось, каждый кирпичик, каждая половица в этом доме говорят о грусти и отчаянии, что испытывают его обитатели.

Вскоре после свадьбы мы с Софи переехали сюда из арендованной крохотной квартирки над магазином. Ее родители не одобряли нашего союза. Они были богобоязненными методистами и считали поголовно всех букмекеров посланниками дьявола. Так что оба мы были сиротами, но в ту пору нас это мало волновало. Мы любили друг друга, и никто больше нам не был нужен.

Дом в Стейшн-Роуд был первым собственным нашим домом, и мы понимали, что придется нелегко. На его обустройство мы потратили почти все деньги, что взяли под залог, и поначалу Софи пришлось работать вечерами в пабе, чтобы как-то помочь мне рассчитаться с долгами. Я вкалывал по шесть дней в неделе на скачках в Мидленде, и довольно быстро нам удалось уменьшить долг по закладной до более приемлемого уровня.

Мне всегда хотелось иметь детей, я строил планы превратить самую маленькую спальню в детскую. Возможно, это желание было вызвано одиноким и не слишком счастливым детством, своих детей я воспитывал бы совсем по-другому. Нет, нельзя сказать, чтобы мои дед с бабушкой не любили меня и не заботились. Конечно, любили. Но между нами всегда существовала дистанция и еще — тайна. Только теперь я узнал, какая именно.

«Как мог Бог забрать мамочку и папочку на небеса?» — постоянно спрашивал я бабушку, а та, разумеется, не давала ответа. Теперь же выяснилось, что это отец, а вовсе не Бог виновен в смерти мамы и что сам он ни на какие небеса не отправился, а удрал вместо этого в Австралию. История с автокатастрофой была придумана, чтобы не травмировать меня.

Итак, я очень хотел иметь детей, но тут выяснилось, что Софи тяжело больна, и с этими планами придется повременить.

Все шло хорошо до тех пор, пока однажды ночью я не проснулся и не обнаружил, что ее рядом нет. Было половина четвертого утра, и я услышал, что она громко напевает что-то внизу. Пошел выяснить, в чем дело.

Софи была на кухне, судя по всему, уже давно. Все полки и буфеты опустошены, содержимое их свалено на кухонном столе и на полу. А она делала уборку.

Софи видела, что я вошел, но продолжала петь еще громче. Просто не могла остановиться. И это продолжалось всю ночь и весь следующий день. Никак не удавалось ее уговорить оставить все это. И вот в отчаянии и страхе я позвонил врачу.

Маниакальное состояние длилось неделю, ее накачали успокоительным и снотворным, и большую часть времени она проводила в постели, спала. А когда просыпалась, вновь начинала болтать и петь и страшно злилась, когда ее останавливали.

А потом, столь же быстро и неожиданно, она погрузилась в глубокую депрессию, отказывалась от еды, проклинала себя за все грехи и пороки мира. Совершенно иррациональное поведение с навязчивыми идеями, но она верила в то, что говорила. Вместо успокоительных ее стали пичкать антидепрессантами, и временами даже врач не знал, на подъеме она теперь или все еще в депрессии.

Психические заболевания производят очень тяжелое впечатление на окружающих, я был просто в ужасе. Физические болезни обычно проявляются в форме зримых симптомов: сыпь, высокая температура. И почти всегда пациент испытывает боль или дискомфорт, о которых может рассказать.

Но болезни мозга различить и определить не так-то просто, физических индикаторов не существует. С виду больные выглядят точно так же, как и прежде, и, как в случае с Софи, не осознают, что больны. Им их поведение кажется вполне нормальным и логически оправданным. Это все остальные в их глазах сумасшедшие, хотя бы потому, что осмеливаются предложить помощь психиатра.

Планы на семью, которые я некогда строил, рухнули окончательно и бесповоротно. Маленькая спаленка давно превратилась в кабинет и кладовую, и, похоже, в ней уже никогда не появится детская кроватка и плюшевые медведи — по крайней мере, до тех пор, пока мы с Софи остаемся владельцами этого дома.

И дело не только в том, что Софи была больна и не смогла бы нормально ухаживать за ребенком. Существовал риск, что беременность может вызвать гормональный всплеск, и это уже окончательно погрузит ее в пропасть, из которой никогда не выбраться. Послеродовые депрессии случаются даже у нормальных матерей, что же тогда говорить о Софи? И потом, что бы там ни твердили все эти профессора и психиатры, как бы ни успокаивали, всем известно, что психические заболевания передаются по наследству. И мне вовсе не хотелось произвести на свет ребенка с маниакально-депрессивным психозом. На протяжении десяти лет я наблюдал ужасные и необратимые изменения в характере и поведении прежде такой живой, веселой и остроумной молодой женщины. И мысль о том, что то же самое может случиться и с моими детьми, казалась просто невыносимой.

Наверное, я до сих пор любил Софи, хотя после пяти месяцев вынужденной разлуки порой сомневался в этом. Нет, за эти месяцы выпадали и светлые моменты, но они были редки, и по большей части мы существовали точно в забвении, в затянувшейся паузе, в ожидании, что волшебник взмахнет палочкой — и все вернется на круги своя самым чудесным образом.

Да, период в жизни выдался трудный. Усугублялся он и поведением родителей Софи. В свойственной им категоричной манере они обвинили меня в болезни дочери. Я же молча проклинал их за то, что вовремя не сумели отговорить дочь выйти за меня замуж. Врачи не знали, сыграл ли этот фактор определенную роль в ее заболевании. Но уж то, что замужество ей не помогло, — это точно.

Элис, младшая сестра Софи, считала меня святым — за то, что я терпел жену все эти годы. Но что еще я мог поделать? Софи же не виновата в том, что заболела. Какой муж бросит жену, когда она находится в столь ужасном беспомощном состоянии? «В здравии и болезни, — поклялись мы, — пока смерть не разлучит нас». Возможно, иногда думал я, смерть является лучшим выходом из этой кошмарной ситуации.

Я отогнал от себя все эти мрачные мысли, вошел в дом и отправился прямиком в постель.

Четверг в Аскоте был днем розыгрыша Золотого кубка. Он также назывался Дамским днем, поскольку каждая явившаяся сюда представительница прекрасного пола чистила перышки, надевала лучший наряд и самую экстравагантную шляпу, которую бы ни за что не надела в другом месте и в другое время.

В этот четверг солнце тоже решило проявить себя и ослепительно сияло на чистом голубом небе. Шампанское лилось рекой, закуски, дары моря, подвозились целыми трейлерами. Все было готово к самому зрелищному дню скачек. Даже я, циничный брокер, ждал его с надеждой и предвкушением — вдруг удастся заработать на нескольких темных лошадках?

— Ну, как вижу, в другую дверь не врезался? — спросил меня сосед Ларри Портер, возившийся со своим оборудованием.

— Нет, — ответил я. — Вчера вечером на парковке дверей не наблюдалось.

Он усмехнулся.

— И все это ради вчерашней наличности в несколько десятков фунтов. — Он потер руки. — И какой идиот решил ограбить тебя во вторник, вместо того чтоб вчера, с полными карманами денег? Вот кретин!

— Да уж, — тихо ответил я и в очередной раз усомнился, что это было именно ограбление.

— Будем надеяться, что и сегодня уйдем с полными карманами, — с улыбкой сказал Ларри.

— Ага, — ответил я, но мысли мои были далеко.

Нас с Ларри Портером нельзя было назвать друзьями. Честно говоря, у меня вообще не было друзей среди букмекеров. Мы были конкурентами. Многие игроки считали, что между ними и букмекерами идет постоянная война, но на самом деле по-настоящему отчаянные войны разыгрывались между букмекерами. Мы боролись не только за каждого клиента, самые грязные и беспощадные схватки развертывались в нашем кругу, во время ставок и определения расценок, и каждый из кожи лез вон, чтобы переплюнуть своего соседа. Так что особой любви между нами никогда не наблюдалось, хотя Ларри искренне расстроился, узнав, что на меня напали, но не из сострадания, скорее потому, что видел в этом происшествии потенциальную опасность для себя.

Многие представители скаковой индустрии и про себя, и публично называли букмекеров «врагами». Обвиняли нас в том, что мы отбираем у них деньги. Но мы просто старались заработать себе на жизнь, как, впрочем, и они. Однако именно они покупали себе самые дорогие и модные автомобили и ездили отдыхать за границу. Владельцы крупных букмекерских фирм — те тоже не являлись моими друзьями — тратили миллионы от своих доходов на спонсорство скачек. Мы же, мелкие букмекеры, платили дополнительные налоги на прибыль, это помимо обычных. Выходила вполне приличная сумма, которую тоже можно было вложить в скаковой бизнес через Управление по налогам и сборам тотализаторов.

Сборы эти составляли больше половины общих призовых денег по стране, именно ими оплачивали проведение тестов на допинг, установку и функционирование камер слежения, систем фотофиниша. Большинство тренеров со всей страстью и силой ненавидели букмекеров и тем не менее тоже делали у них ставки и, похоже, не понимали, что будущее скачек, а соответственно и наше будущее, целиком зависит от того, продолжат ли люди ставить на лошадей.

— Скажи-ка, Ларри, — спросил я, — у тебя во вторник перед последним забегом тоже вырубился Интернет?

— Да, было, — ответил он. — Но такое случается сплошь и рядом. Сам знаешь.

— Да, — кивнул я. — Но известно ли тебе, что и мобильники тоже в тот момент выключились?

— Правда? — удивленно спросил он. — Атака хакеров?

— Не знаю, — ответил я.

— Представляю, какая длиннющая очередь выстроилась к телефону-автомату на главной улице, — со смехом заметил он. За пределами ипподрома действительно стоял телефон-автомат, один-единственный, все остальные убрали за ненадобностью — ведь теперь у каждого есть мобильник.

— Да уж, — усмехнулся я. — Ты прав, приятель.

Перед началом первого забега бизнес пошел полным ходом. Как всегда, толпы людей, из которых многие стремились сделать ставки сразу на все забеги, чтобы потом не отвлекаться от захватывающего зрелища.

И мы принимали ставки на все забеги, приводили цифры на табло в соответствие с расценками, предлагаемыми по Интернету, куда ставки тоже поступали с самого раннего утра. И снова распоряжался этим шоу компьютер, а мы, ничтожные людишки, были у него на подхвате.

— А что понадобилось вчера этому копу? — спросила меня Бетси.

— Пришел задать несколько вопросов о той попытке ограбления во вторник, — небрежно ответил я. Тогда я попросил Бетси подменить меня всего на несколько минут, а на деле оставил ее и Луку на все время последнего забега. Им также пришлось самим упаковывать оборудование, пока я целый час беседовал со старшим инспектором Льювелином. Но ведь не так уж и часто человек узнает, что его мать убил его отец.

И я вспомнил, что вчера рассказал мне инспектор.

— Ваша мать была задушена, — сказал он.

И хотя день выдался очень жаркий, я весь так и похолодел.

— Но как вы узнали… что это дело рук отца? — спросил его я.

— Ну, — ответил он, — заподозрили его сразу же, узнав, что он неожиданно после этого исчез. Если верить записям, многие тогда считали, что он покончил с собой, хотя никакого тела, разумеется, обнаружено не было. Но главным доказательством послужил анализ ДНК.

— Как это? — спросил я, заранее страшась ответа.

— Судя по всему, ваша мать оборонялась, поцарапала своего обидчика, и под ногтями у нее были найдены частички его кожи. В то время анализ ДНК был невозможен, но образчики и пробы сохранились. И примерно лет пять тому назад был составлен ДНК-профайл убийцы, и результаты внесли в национальную базу данных. Ну и теперь выяснилось, что соответствие полное. Частички кожи принадлежат вашему отцу. — Он произнес все это так равнодушно, обыденно, не догадываясь, какую муку причиняет мне.

Итак, в течение двадцати четырех часов я впервые увидел своего отца. Понял, что не являюсь сиротой, каким считал себя на протяжении тридцати семи лет, затем беспомощно наблюдал, как моего вновь обретенного отца безжалостно закололи ножом. И, наконец, узнал, что он — не кто иной, как подлый убийца, осмелившийся поднять руку на маму. Нет, не отцовская, но моя жизнь напоминала теперь мыльную оперу.

— У них есть версии, кто это сделал? — спросила Бетси, вернув меня в реальность.

— Что сделал? — спросил я.

— Ну, напал на тебя, глупенький.

— А, это, — протянул я. — Не знаю, не уверен. Об этом они ничего не говорили.

— Наверняка какие-то подростки, — сказала она. Бетси и сама недавно вышла из подросткового возраста. — Забавляются, как могут.

Лично я не считал убийство забавой, но решил промолчать. Семейные тайны всегда лучше держать при себе.

Время мчалось с непостижимой скоростью, но я ничего не замечал вокруг. Луке пришлось напомнить мне, что пора обратить внимание на клиентов.

— Ради бога, Нед, — крикнул он мне прямо в ухо, — займись наконец делом. — Он обменял еще один неправильно оформленный билет! — Что это с тобой сегодня?

— Ничего, — ответил я. Но чувствовал себя отвратительно, и мысли мои были далеко.

— Не ври, — заметил он. — Обычно ты не допускаешь таких ошибок.

Иногда допускал, но тут же умело исправлял их.

— Софи чувствует себя неважно, — сказал я. Самая подходящая отговорка. Лука знал о болезни Софи. Может, и это стоило держать при себе, но на протяжении стольких лет это невозможно. Слишком часто я брал отгулы, чтобы побыть с ней. Лука Мандини был лицензированным букмекером и часто прикрывал меня, поначалу вместе с другом, позже уже с Бетси, которая с трудом скрывала недовольство, узнав, что меня не будет.

— Извини, — сказал Лука. Он никогда не вдавался в подробности. Стеснялся спросить. — Черт побери! — вдруг воскликнул он.

— В чем дело? — испуганно спросил я.

— Интернет опять вырубился, — ответил он, стуча пальцем по клавиатуре.

Я взглянул на часы. До начала скачек на Золотой кубок оставалось пять минут.

— А телефоны? — обернувшись, спросил его я.

Он уже жал на кнопки мобильника.

— Ничего, — ответил он. — Нет сигнала. То же самое, что и тогда.

Я привстал и оглядел зал, других букмекеров, особенно тех, кто находился справа от меня, рядом с королевским сектором. С виду особой тревоги среди них не наблюдалось. Бизнес шел своим чередом, как всегда. Но я заметил, как несколько ребят из крупных компаний безуспешно жмут на кнопки своих мобильников. Один или два бросились искать другие средства связи с головными офисами, а человек из пресс-центра, также ответственный за установление стартовых расценок, привстав со своего места, вертел головой и пытался рассмотреть табло букмекеров. Для него отсутствие Интернета означало, что он не сможет получать всю необходимую ему информацию.

— Две «мартышки» на номер шесть, — сказал стоявший передо мной игрок.

«Мартышкой» на местном сленге называли пятьсот фунтов, следовательно, две мартышки означали тысячу, или кусок. Крупная ставка, превышающая большинство, но за годы работы мы приняли немало ставок и по тысяче фунтов, и даже больше, так что ничем из ряда вон выходящим это не являлось. Тем не менее я присмотрелся к своему клиенту. Просто совпадение или этот тип не случайно сделал такую крупную ставку буквально через несколько секунд после отключения Интернета и телефонов?

Ничего такого, что могло бы говорить о его нечестных намерениях. Обычный посетитель скачек в белой рубашке с расстегнутым воротничком и рыжих хлопковых брюках. Я не узнавал в нем парня от «китов», но обязательно узнаю снова, если еще раз увижу.

Я взглянул на табло и принял у него пачку пятидесятифунтовых банкнот, которые он протянул мне. Лошадка под номером шесть, Спасательный Круг, шла как четыре к одному.

— Две «мартышки» по четыре к одному на номер шесть, — бросил я через плечо. — Ты понял, Лука?

Настала пауза, Лука сверялся со своим электронным другом.

— Но у нас эта лошадка идет как семь к двум, — тихо произнес он.

— Семь к двум, — сказал я мужчине в белой рубашке.

— Ладно, — кивнул он, похоже, ничего не имея против.

— Тысячу на лошадь под номером шесть при соотношении семь к двум, — сказал я.

Пальцы Луки забегали по клавиатуре, из принтера выскочил билет. Я передал его мужчине, тот взял его и направился к Ларри Портеру, где, судя по всему, сделал еще одну ставку.

— Кусок на шестерку при четырех к одному! — крикнул Лука. Он обращался к другому букмекеру, Норманну Джойнеру, чей стол располагался позади нас, пытаясь сделать ставку по более выгодной расценке, чем мы только что предложили мужчине в белой рубашке. Но Норманн не купился.

— Сто к тридцати! — крикнул он в ответ. Расценки на лошадь под номером шесть быстро пошли вниз.

— Ладно, — ответил Лука. — Беру!

Никаких денег, никаких билетиков из принтера. Норманн Джойнер обычно работал на скачках в Мидленде, где мы в основном и делали бизнес, и хотя назвать нас друзьями было никак нельзя, все знали — слово букмекера дорогого стоит.

— Интернет еще не включился? — бросил я через плечо.

— Нет, — ответил Лука.

Меж тем на ипподроме началась паника. Кругом бегали и суетились техники из компании, обеспечивающей связь с Интернетом, но, похоже, не знали, как исправить положение. Хмурое выражение на лицах представителей компаний тоже не предвещало ничего хорошего.

— Пятьдесят на Брента Круда, — послышался голос.

Я посмотрел на клиента.

— Привет, Эй-Джей, — сказал я, глядя на прикольный жилет в сине-желтую полоску. — Простите, что вы сказали?

— Полтинник на Брента Круда, — повторил Эй-Джей.

— Пятьдесят фунтов на номер один, — бросил я через плечо и покосился на табло: пятнадцать к восьми. В голосе моем звучало удивление.

Появился билет, я передал его клиенту.

— Пошли! — Комментатор возвестил о начале первого забега.

— Смотри-ка, работает, — сказал Лука. — Так совпадение это или нет?

— И телефоны тоже? — спросил я.

— Ага. — Он быстро жал на кнопки.

Нет, и ослу понятно, что не совпадение.

Спасательный Круг, лошадь под номером шесть, пришла третьей, ноздря в ноздрю с номером два, причем обе они отстали от победителя на десять корпусов. А победителем стал номер один, Брент Круд, фаворит, соотношение ставок на которого составляло пятнадцать к восьми, или приблизительно два к одному. Брент Круд был действительно классным скакуном, снимки его красовались в каждой газете и на телевизионных экранах, все дружно пели ему хвалу. Предполагалось, что расценки будут пятьдесят на пятьдесят, по самым скромным прикидкам.

— Да, кто-то маленько смухлевал со стартовыми расценками, — заметил Лука с широкой улыбкой на физиономии. — Поделом им!

— Кому? — спросила Бетси.

— Да этим уродам из крупных контор, — пояснил я ей.

Лука рассмеялся и кивнул:

— Думаю, кто-то заставил их сыграть в свою игру.

— Ты это о чем? — спросила Бетси.

— Кто-то специально вырубил связь, не позволил «китам» связаться со своими ребятами на ипподроме.

— И что с того? — по-прежнему недоумевала его подружка.

— Допустим, — начал я, — все эти крупные ставки в конторах были сделаны на Брента Круда, все по официальной стартовой цене, а потом конторы эти потеряли возможность связаться со своими сотрудниками на ипподроме, чтобы те делали ставки на него и понизили, таким образом, соотношение.

— И все эти чокнутые должны были броситься и проверить здешние СР, — подхватил Лука, — раз боссы хотели их снизить. Но все их крупные ставки так и остались при изначальном соотношении, и неизвестно, были они участниками этой схемы или нет.

— Но ведь это же незаконно? — спросила Бетси.

— Возможно, — кивнул я. — Крупные компании всегда контролировали стартовые расценки. И сейчас отведали свою же горькую пилюлю.

— Прерывать связь определенно незаконно, — заметил Лука. — Однако, следует признать, блестящая операция.

— Но как они могли это сделать? — не унималась Бетси.

— Что именно? — спросил я.

— Чтобы телефоны вырубились.

— Я знаю, как это сделать, — сказал Лука. — Видел в одной телевизионной программе. Они используют электронику, станцию активных помех. Кстати, полиция тоже этим иногда занимается. Точно вам говорю. Когда вдруг сообщили, что на ипподроме Эйнтри заложена бомба, они вырубили все телефонные системы, оставив присутствующих, в том числе и потенциальных преступников, без средств связи. Может, и здесь то же самое, хотя лично я сомневаюсь. Ведь если б заподозрили теракт, весь ипподром уже бы эвакуировали.

— А как изменились расценки за последние несколько минут перед отключением? — спросил я.

Лука сверился со своим другом компьютером.

— Спасательный Круг шел поначалу как четыре к одному, потом два к одному, — ответил он. — Пять других лошадей оставались при своих, а вот Брент Круд начал с пятьдесят на пятьдесят, а потом показал пятнадцать против восьми. Даже и близко к фавориту не подходил.

— Это много, — заметил я.

— Да, — кивнул Лука, — но прошел слух, что на паддоке он страшно потел. Чуть ли не колики у него начались.

Я знал, сам слышал эти разговоры.

— Так это правда или нет? — спросил я.

— Без понятия, — ответил Лука и усмехнулся. — Хотя вообще-то сильно сомневаюсь.