Во дворце царя Иоанна Васильевича нежданно-негаданно наступила полная тишина. Все приближенные удивлялись: не рыли землю борзые кони у крыльца государева, не трубили звонкие трубы, не выходили с крыльца царского степенные бояре и не говорили, улыбаясь:
— Седлайте коней для государя молодого. Хочет он свою душеньку потешить, хочет он поскакать по полю раздольному, зверей птиц половить.
Тихо было на дворе государевом, в соседней церкви гулко звонили колокола.
Из бояр немногие оставались при юном царе: многие разбежались, услышав, что появился у государя муж некий, что обличает неверных слуг царских.
Рассказывали приближенные, что однажды явился к юному государю некий старец и толковал он долго с царем, и никого в ту пору в покои царские не впускали. Что потом видели царя Иоанна Васильевича бледным и взволнованным. Что юный царь не звал к себе ни одного из советников ближних: отошел от дверей горницы царской князь Темкин, отошел боярин Иван Петрович Федоров, отошел боярин Нагой, и даже дядя царя Григорий Юрьевич Захарьин, сильно смутившись, ушел ни с чем.
На следующий день поехал юный царь навестить митрополита в Новоспасской обители. Пошел слух, что духовник государя и многие бояре сказали государю, что сгорела Москва от волшебства злодеев неких.
Стал юный царь Иоанн ходить во власянице монашеской, каяться и каждый день бывал на церковных службах.
В то утро вышел юный царь на крыльцо только с Алексеем Адашевым да неведомым доселе священником, старцем Сильвестром. Полнейшая тишина стояла на дворе царском: не было слышно ни холопов крикливых, ни другой челяди.
Удивился царь Иоанн, кругом тишина, на душе у него стало благостно.
Подметил старец Сильвестр на лице государевом улыбку кроткую и сказал ему голосом своим добрым:
— Что, царь-государь, чай, привольно вздохнуть тебе в этакой тиши?
— Верно слово твое, отец святой, ответил ему молодой царь. Отродясь не приходилось мне такой тишины благодатной слышать. Всегда кругом меня сотни бояр да холопьев возились. Не было минутки вздохнуть одному привольно.
— А чай, скучновато тебе, государь, теперь, когда удалился от той сутолоки мятежной?
— Нет, отец святой, великую отраду ощущаю я в душе своей, не слыша шума и говора обычных ближних моих.
— Значит, не гневаешься ты, государь, на совет слуги твоего?
— Нет, благодарю тебя, отец святой, за то, что дал ты мне познать истинный покой.
И знай, что никогда не вернусь я к прежнему своему величию надоедливому и беспокойному.
Вышел молодой царь во двор, оглянулся и вздохнул облегченно.
— Экая благодать! Ну, пойдемте, друга мои, в храм Божий, помолимся о спасении душ наших.
Молча последовали за молодым царем его новые любимцы. Дворцовая церковь царская тут же на дворе стояла. Следуя за царем, крестился старец Сильвестр большим крестом и поднимал к небу взор благодарный. Молодой Алексей Адашев даже и креститься забыл, непрерывно следил он очами своими за юным государем, и улыбка играла на его устах.
Они уже были у самой паперти, когда вдруг из-за угла показался боярин Захарьин и дорогу преградил царю юному с его спутниками:
— Царь-государь, дозволь доложить тебе, что негожее дело приключилось в Москве: убил народ мятежный ближнего боярина твоего, любимца твоего князя Глинского. Злодейски был убит князь Глинский, государь. Убежал он в церковь кремлевскую, скрылся там в алтаре церковном и думал спастись. Да не пришлось ему спасти жизнь свою, настигли его враги лютые, схватили руками беспощадными, выволокли из церкви на площадь кремлевскую и предали смерти жестокой: разорвали в клочья. А кроме того, похвалялись черные люди московские, что пойдут они и на тебя, государь Иоанн Васильевич, что настигнут тебя во дворце твоем и тоже смерти предадут. Разогнали они всех твоих бояр, всем им жестоким мученьем угрожали.
Я, твой слуга верный, тоже с великим трудом спасся от мятежников, и теперь прибегаю к стопам твоим, владыка милостивый, чтобы спас ты меня от кары жестокой ее же ничем я не заслужил.
Слушал молодой царь боярина и ушам своим не верил: знал он покорность черного люда московского, слышал он, как всякий раз, когда выезжал он со своими боярами, кричал народ московский голосами тысячными:
— Да живет наш царь молодой, великий князь Иоанн Васильевич!
Видел он, как падали под ноги коня его челобитчики московские и, уповая на него, на царя своего, словно на Бога, вопили они:
— Помилуй нас, государь милостивый, не обидь нас, царь батюшка!
Потому и не верилось царю молодому, что пошел на него народ московский, потому и поглядел он недоверчиво на боярина, и даже слушать его не хотел.
Отвернулся царь от боярина и пошел к паперти церковной. Пошли за ним и новые любимцы его: молодой Адашев и старец Сильвестр.
Но не смутился старый, опытный боярин. Крикнул он вслед царю юному:
— Берегись, царь-государь! Не думай, что обманывает тебя старый, верный боярин. Сам закручинишься, сам меня вспомнишь, когда узнаешь, что вслед за мной идет вся чернь московская мятежом на тебя, царь-государь. Не пройдет часа, нагрянет черный народ московский. Слышал ты слова мои, царь-государь, а там уж сам умом раскидывай, как беды нежданной избежать.
Царь Иоанн Грозный и иерей Сильвестр во время большого пожара в Москве в 1547 году. 1856 г.
Худ. Павел Плешанов
Идя к паперти церковной, остановился юный царь Иоанн Васильевич и глянул на своих советников новых:
— Что мне теперь делать? Как беды великой избежать? Наставьте меня, научите.
Выступил тогда вперед молодой Алексей Адашев, положил он руку свою на саблю и хотел царю молодому недобрый совет дать, мол: «Дозволь мне, государь, разделаться с врагами твоими… покажу я тебе свою службу первую».
Но остановил его старец Сильвестр. Рукою дряхлой, но крепкою ухватил он его за плечо и словно на месте пригвоздил.
— Погоди, добрый молодец. Мой черед настал добрый совет государю дать. Ты, чай, думаешь, что одной своею силою избавишь царя юного от напасти. А я по иному мыслю, добрый молодец. В таком деле царь-государь только сам себя спасти может. Слушайте меня, дети мои духовные. Слушай меня, царь-государь. Созови сейчас же, не медля, стрельцов, повели им зарядить оружие свое и встреть бестрепетно мятежников. Пусть узнают они, что в руках царя-государя не только милость, но и гроза жестокая. Покарай их! А когда образумятся они, когда, трепеща, падут к ногам твоим, тогда помилуй их, государь. Верен совет мой, царь-государь, следуй ему. Если бы увидели тебя мятежники слабым и колеблющимся, тогда вышла бы великая смута на земле русской. Опять попала бы власть в руки бояр лукавых, опять стали бы играть они тобою, юный царь-государь, как пешкой.
Слушал царь Иоанн Васильевич мудрые речи старца Сильвестра и до самой сути понимал их своим умом. Тотчас же повернулся он от паперти церковной и пошел во дворец.
Навстречу государю вышел сотник стрелецкий и тут же испуганно доложил молодому владыке:
— Неведомо мне, царь-государь, что делается! Видел я сейчас пыль великую со стороны Москвы, видел я, что валит от Москвы сила несметная, что в толпе сверкают бердыши и копья. Что повелишь делать, царь-государь?
Грозно посмотрел царь на сотника и крикнул во всю свою грудь богатырскую:
— Ах ты, слуга лукавый! Ах ты, переметчик ляшский! Иль ты не знаешь, что за своего государя надлежит тебе открытою грудью стоять? Вызывай тотчас же своих стрельцов, станови их в порядок боевой, прикажи мушкеты зарядить и жди твердо, бестрепетно мятежников. Если же у тебя доблести не хватит, говори о том прямо царю своему.
До земли поклонился молодой сотник стрелецкий и боязливо ответил государю юному:
— Как повелишь, государь, так и исполнено будет. Все мы родились, чтобы грудью лечь за царей наших. Сей же час созову стрельцов моих и крепко накажу им стоять за государя нашего.
Приветливо поглядел юный царь на сотника молодого и спросил его:
— Как звать тебя, добрый молодец?
Снял шапку молодой сотник и ответил:
— Звать меня, царь-государь, Данилою, а по прозвищу Адашевым.
Изумленно обернулся молодой царь к своему приближенному Алексею Адашеву.
— Родич твой будет?
— Брат мой, царь-государь, — ответил Алексей Адашев, радостно поглядывая на младшего брата своего, сотника царского.
— Добрые вы слуги, — молвил молодой царь, улыбаясь.
— До самой смерти готовы служить тебе, царь-государь, — ответил Алексей Адашев, кланяясь в пояс царю и великому князю.
Тем временем молодой сотник уже вопил зычным голосом:
— Сюда, молодцы-стрельцы, на службу государеву!
Тут же высыпали из подклетей дворца стрельцы, молодец к молодцу: все в кафтанах ярко-красных, все с длинными мушкетами-пищалями в руках, все с тяжелыми саблями булатными за поясом, все с иноземными пистолетами на боку.
Построились они в ряды, вверх оружие свое подняли и крикнули голосами богатырскими:
— Жизнью стоим за нашего царя-батюшку, за великого князя Иоанна Васильевича!
Услышав этот клик богатырский, весело улыбнулся царь Иоанн Васильевич, бодро показал он рукой на своих слуг верных и молвил радостно старцу Сильвестру:
— Видишь, отец святой, есть у царя московского слуги верные, есть у него защитники непоколебимые.
Улыбнулся и старец Сильвестр:
— Вижу, царь-государь, вижу и радуюсь душевно. Таких слуг верных должен ты, царь-государь, ценить, любить и награждать. У самого царя Соломона были телохранители верные, и тех телохранителей царь Соломон любил и привечал всячески. Старшему из них он отдал в супруги дочь свою любезную.
— Что ж, — ответил молодой царь, — пока меня еще Господь Бог дочерью не благословил. А то я для своих слуг верных все сделать готов.
Чудный и проникновенный взор старца Сильвестра победил и увлек царя молодого, и готов был юный повелитель все сделать, что ему старец говорил.
В то мгновение послышался близ двора государева крик неистовой толпы. Прибежали к царю его конюхи сторожевые и завопили истошными голосами:
— Царь-государь, великая толпа близится к твоему дворцу царскому! Видели мы в руках у черни московской бердыши да копья. Видели мы на тех копьях кровавых голову боярскую. Берегись, царь-государь!
Многие порицали царя Иоанна Васильевича IV за робость, многие выставляли его тираном, а все же был царь Иоанн Васильевич правителем отважным, не трепетал он, видя возмущение народное.
Не торопясь, ушел молодой царь на крыльцо своего дворца и стал там, гордо глядя на ворота дворовые, откуда готова была хлынуть толпа мятежников.
Перед крыльцом выстроилась в боевом строю дружина стрелецкая. Впереди стоял сотник удалой, Данила Адашев. Держал он в руке могучей обнаженную саблю булатную и отважно глядел вперед на врагов государевых.
Ворвалась во двор государев толпа черни московской, лютой, разъяренной.
Ворвалась с криками дикими, с бесчинством великим, с руками окровавленными, с воплями грозными:
— Отдайте нам бабку цареву Анну княгиню Глинскую! Давайте нам князя Михайлу Глинского! Они подожгли Москву! Не будет пощады князьям Глинским! Один есть уже у нас! Давайте и других!
Стрелецкий дозор. 1897 г. Худ. Андрей Рябушкин
Впереди толпы мятежной стояли посадские московские, буяны и ослушники. Были они вооружены бердышами да копьями и всех более грозили они молодому царю. За ними стояли люди торговые, погорельцы московские, у которых ни кола, ни двора не осталось. Они тоже яростно вопили, да не смели лишнего шагу сделать, как вступили на двор государев. Ведомо им было, что молодой государь во гневе горяч бывает, и потому не очень-то охотно шли они за своими товарищами буйными. Зато передовые вопили грозно и несдержанно:
— Отдавай нам, царь-государь, обидчиков наших! Разочлись уже мы с одним! А то разнесем и твой двор государев!
Подал голос и молодой царь. Молнией зажглись очи его, оглядел он своих стрельцов верных, обернулся к своему советнику новому, старцу Сильвестру, и звонко кликнул:
— А ну-ка, попотчуйте гостей незваных свинцом да огнем, стрельцы мои верные!
Поднялись пищали стрелецкие и раздались выстрелы.
Грохнулись на землю мятежники передовые, огласили двор царский стоны и вопли, пролилась кровь. Не успел молодой царь порадоваться, не успел он еще крикнуть голосом своим могучим для устрашения мятежников московских, как рассеялась толпа мятежная, и никого, кроме убитых и раненных, не осталось на дворе.
Оглянулся молодой царь на своих советников новых и спросил:
— Надо ли, отец святой, вдогонку гнаться за мятежниками? Надо ли их до конца покарать?
Перекрестился большим крестом Сильвестр, глянул он на убитых и раненых и ответил государю юному:
— Миловать надо врагов побежденных, царь-государь.