"Та самая Аннушка", 2 том, часть 1: "Другими путями"

Глава 10

Ночной визит

Если бы не чуйка, я бы их не заметил. К стыду своему, совершенно расслабился, пиво туманило голову, думал об Аннушке, рефлексировал, не ожидал кого-то встретить в пустом городе. Стемнело, шёл с фонариком, представляя собой идеальную мишень. Чуйка завопила, я упал и покатился, что-то протрещало, как разорванная ткань, что-то выбило пыль из стены надо мной, но я уже укрылся за каменным основанием пересохшего фонтана и вытащил пистолет — это быстрее, чем доставать и включать винтовку.

Выстрелил несколько раз почти наугад, не столько в надежде попасть, сколько чтобы вскрыть ДРГ и поднять тревогу. Выстрелы отлично слышны в тишине, уж Аннушка-то не проспит.

Дожидаться ответного огня не стал, метнулся на четвереньках за угол, обнаружил, что колени ещё с прошлого раза не зажили, пожалел о наколенниках, которых нет. Пули странной трещотки простригли воздух за моей спиной. Интересно, что за оружие? Ладно, сниму с трупа — ознакомлюсь.

Я второй раз за сутки бегаю от превосходящих сил противника по городской застройке, это уже начинает утомлять. В руинах было проще, на длинных прямых улицах негде толком укрыться. Сколько их? Не знаю. Наверняка не один. Какой дурак один полезет? Если они не дураки — по умолчанию всегда стоит считать, что нет, — то разделились и сейчас будут зажимать меня с двух сторон. Тот, что стрелял, наверняка занял позицию, позволяющую ему контролировать огнём улицу; другой (другие?) должен сейчас бегом бежать вокруг дома, чтобы перекрыть перпендикуляр, не дать мне уйти за следующий угол. Потом они начнут сходиться, прикрывая друг друга, пока не увидят меня там, где я зашхерился, — в маленьком, но обильно заросшем палисадничке. Наверное, когда-то тут был просто ухоженный газончик с фигурно стриженными кустами, как на той стороне, в Библиотеке. Теперь это огрызок дикой природы в каменных джунглях. Я сижу в нём как блоха на лобке, пока что незаметный, но весьма уязвимый. Не самая лучшая позиция, по сути, ловушка, но уйти с простреливаемого насквозь прямика больше некуда. Если я высунусь на улицу, то меня подстрелят. Если останусь — зайдут с двух сторон, приблизятся, прижмут огнём и грохнут. Сдаваться в плен мне не предложили сразу, а значит, вряд ли предложат потом.

Фонарей у них нет. Возможно, есть ПНВ, я свой тоже первым делом бы погасил, но ПНВ у меня нет. Впрочем, несмотря на отсутствие луны и звёзд, темнота тут не полная, как будто слегка, тёмно-серым, без теней, светится сам воздух. О причинах этого явления размышлять буду позже, если оказия представится, а пока что достаточно того, что я не совсем ослеп. Вижу контуры домов, наверное, увижу человека, но пока никого. Даже в прицел своей модной винтовки, который в чём-то даже лучше ПНВ и позволяет видеть людей через нетолстые препятствия. Но тот, кто должен контролировать улицу, наверное, сидит за толстым. Да хоть бы за тем же сухим фонтаном, отличная закрытая позиция. Откидной экранчик прицела позволяет смотреть туда, не подставляясь самому, и будь он один, ситуация была бы патовой, но он наверняка не один, а значит, таймер тикает не в мою пользу.

Я выставил за угол пистолет и пальнул по фонтану — ну, вдруг он новичок, занервничает, захочет сменить позицию? Не прокатило. Не стал. Я и не рассчитывал, просто дал понять, что не собираюсь сидеть, как мышь под метлой, а планирую дорого продать свою жизнь. Так-то я, если честно, не собираюсь её на торги выставлять, ещё чего не хватало, но им это знать не обязательно, а лишний шум поможет корректорам проснуться и свалить до того, как эти ребята закончат со мной и займутся ими. Главное, чтобы у кого-нибудь не взыграло ретивое, и он не помчался в атаку. С Аннушки вполне станется. Она, конечно, крутая, но в ночном бою на уличных дистанциях с одним пистолетом против подготовленной группы шансов ноль. Уложат издали, и всё. Может, зря я запретил брать автоматы с тех вояк, в руинах? Нет, не зря. Этим детишкам автомат как дураку стеклянный член. Там один Сеня более-менее уверенный пользователь, но он как раз и не рвался. У него есть пистолет и понимание, что от оружия, с которым не умеешь обращаться, толку никакого, только ложная самоуверенность.

Я ещё раз выстрелил, демонстрируя, что паникую, в ловушке и деваться мне некуда, пусть не отвлекаются. Затем тихо отошёл к двери в дом, нажал на ручку — не открылось. Разумеется, это было бы слишком просто. Но на всех дверях, тут и в Библиотеке, которые я успел увидеть, замки исключительно от честных людей и сквозняков. Эта не стала исключением: я, осторожно подсветив фонариком, просто отжал ножом центральную планку и отодвинул подпружиненный язычок. У меня дома почтовый ящик надёжнее заперт, хотя оттуда кроме счетов и спереть-то нечего.

Удивительная особенность здешнего рассеянного странного полусвета — он не имеет источника, а значит, не даёт теней и не оставляет неосвещённых мест. Поэтому внутри дом не темнее, чем снаружи, и не светлее тоже — так, еле-еле контуры разобрать. Вот, например, лестница на второй этаж. Преимущество по высоте — тактический бонус. Как пелось в старинной песне? «Мне сверху видно всё, ты так и знай!»

Когда товарищи засевшего за фонтаном стрелка добежали до угла и перекрыли улицу с другой стороны, я уже удобно расположился за подоконником застеклённого эркера, выступающего из стены дома, как крепостной машикуль. Это позволяет мне вести фланкирующий огонь, правда, и им по мне тоже стрелять ничто не мешает, так что надо максимально отыграть эффект неожиданности.

Теперь я вижу того, кто за фонтаном, крутой цифровой прицел винтовки подсвечивает плечо и голову, доступные с этого ракурса. Плечо или голова? Голова или плечо? Раненый их свяжет и они, возможно, займутся его эвакуацией. Кроме того, было бы неплохо взять пленного. Но, судя по предыдущим, они могут его просто пристрелить, или он и сам о себе позаботится. Не похоже, что там берегут личный состав, что не характерно для ЧВК и наводит на разные мысли. Кроме того, раненый сразу сообщит им, где я засел, а покойник — не сразу. Пойди ещё пойми, откуда ему в тыкву прилетело…

«Чпоньк!»

Я не снайпер, но с «умным прицелом» этой винтовки не то что «белке в глаз», а комару в жопку попаду. Тут и дистанция плёвая. Счастливой Валгаллы этому парню, он умер с оружием в руках. А мог бы жить и жить. Контур на экранчике потемнел и погас. Понятия не имею, как винтовка определяет живых существ, но точно не по температуре. Режим прицела обозначен в меню как «биорад», но как он работает, я не в курсе. Инструкции не прилагалось.

С другой стороны улицы осторожно выглянул из-за угла его товарищ. Огляделся, быстро перебежал, укрылся. В своей способности попасть в бегущего я не уверен, винтовка точная, но медленная, так что пусть его. Сейчас он выдвинется ко мне…

А, нет, не он. Их там двое. Тогда всё правильно — выдвигается второй, вдоль стены, а этот контролирует и прикрывает, у него обзор лучше.

«Чпоньк» — был лучше. Теперь обозревать ему нечем, разве что дыркой для третьего глаза, образовавшейся во лбу. Его напарник засёк попадание, метнулся назад, за свой угол, я выстрелил, но не попал. Просто не успел прицелиться, а навскидку из этой штуки неудобно. Специфическое оружие, странное.

Завопила чуйка, и я успел отскочить назад, в глубь помещения. Очень вовремя, потому что эркер начали быстро и на удивление эффективно превращать в решето сразу с двух сторон — видимо у того парня, что за фонтаном, тоже были друзья, просто я их за углом не увидел. Не знаю, из чего они работают, какие-то скорострельные молотилки с бешеной дульной энергией, пробивающие кирпичную стену как КПВ, но при этом гораздо менее шумные, позволяющие стрелять с рук и, похоже, малокалиберные. Звук очереди — как будто рвут плотную ткань, и вот уже комнату заволокло кирпичной пылью и засыпало стеклянной крошкой, а моя стрелковая позиция превращается в дырявое ничто. Хорошо, что меня там уже нет, я бегу сквозь анфиладу комнат к окнам в торце, чтобы поглядеть на стрелков с другого ракурса. Если я не могу хреначить очередями на подавление, это не значит, что мне нечего им сказать. Но вообще уже хочется каких-то гранат, что ли. Давно не скучал по их отсутствию, но даже если ты не хочешь входить в одну реку дважды, то у реки могут быть свои планы на твой счёт. Ну, или кто-то тебя в неё столкнёт, например.

Пока добежал, бой закончился. Не знаю, какую численность имела эта ДРГ, но потеря двух бойцов их демотивировала. Я успел заметить, как они затаскивают тело в тот дом, где проход, и простимулировал их выстрелом, но результат уже оценить не смог. Тактическая победа осталось за мной, что вовсе не означает, что они не вернутся с подкреплением.

— Ну ты даёшь, солдат, — мрачно сказала Аннушка, разглядывая то, что осталось от эркера. — И сколько их было?

— Не успел сосчитать, извини. Но вам, блин, стоило подумать о том, что в эту дверь однажды кто-то войдёт. И это буду не я.

Мы дошли до дома с проходом. «Мы» — это я, а также Аннушка и Сеня, всё-таки прибежавшие с пистолетами наголо на выстрелы. Я даже не стал им говорить, как это глупо, потому что какой смысл. Взрослые все люди. Да и не моя это забота.

В свете фонарей кровь выглядит чёрной. Её много, кажется, я ещё кого-то зацепил напоследок. Но тел нет и оружие тоже утащили. Жаль, я бы поглядел. Не на тела, а на то, чем они так лихо разнесли мою позицию. Есть подозрение, что это какой-то двоюродный родственник моей винтовки.

— И что я могу придумать, по-твоему? — сердито огрызнулась Аннушка. — У меня гостевой доступ. Я не могу отменить тот, который давала не я. Только твой и могу отозвать! И закрыть не могу, любой, кто настроен на этот кросс-бифуркатор, пройдёт через него вне зависимости от того, рада ли я его видеть!

— Не можешь, значит? — хмыкнул я.

Я открыл дверь пыльной заброшенной кладовки, вытащил оттуда старую, но вполне крепкую швабру, упёр один её конец в пол, другой — в полотно двери.

— А если так?

— Чёрт, — сказала Аннушка с досадой. — Я дура. Какого хрена мне это в голову не пришло?

— Иногда простые решения самые лучшие, — я передал ей швабру. — Подержи. Сейчас я уйду, отзовёшь мой доступ и закроешь. Но лучше завалите её чем-нибудь или заложите кирпичом. Если дверь не открывается физически, то чёрта с два они пройдут, верно?

— А доступ-то тебе зачем закрывать?

— А вдруг меня поймают и заставят открыть? Думаю, это были не последние желающие. Я, конечно, стойкий оловянный солдатик, но зачем рисковать? Вам, корректорам, как я понимаю, дверь не особо нужна, и так свалите, через свою «Изнанку», или как там её. Кстати, почему не свалили? Я специально стрелял, чтобы дать время на эвакуацию.

— Погодь, — придержала меня за плечо Аннушка. — Не спеши. Есть разговор.

— Да мы, вроде, уже…

— Заткнись, — она снова воткнула швабру в распор, подёргала её, убедившись, что она стоит плотно, и добавила: — Пошли. Успеешь свалить. Никто там тебя не ждёт, насколько я знаю.

— Ну почему же? Мне и работу уже предложили! Обещают шикарный соцпакет.

— И кто же?

— Некий Лейхерот Теконис, слыхала про такого?

— Сам Лейх? Охренеть вообще. Тогда нам точно надо поговорить.

— Нам или тебе?

— Да хоть бы и мне. Ладно, не козлись, пошли. Виски нет, но чаю налью. Ночь на дворе, и тут, и в Библиотеке. Где ты там шарашиться будешь заполночь-то?

И я пошёл, конечно. Потому что денёк выдался утомительный. Давно мне не приходилось столько бегать и стрелять. Хотя, конечно, жаль, что виски нет. Не помешало бы.

В холле наскоро обжитого дома скучковались перепуганные корректоры. А вот Криссы нет, наверное, так и спит пьяная, где упала. Может, и хорошо, что не разбежались, а то ещё забыли бы ребёнка в панике.

— Аннушка, ну что, что там? — Джен.

— Сеня, что случилось, кто стрелял? — Ирина.

— Тихо, не галдите, — ответила Аннушка. — Лёха стрелял.

— Опять?

— Что происходит?

— На нас снова напали?

— Да когда это кончится?

— Да. Напали, — ответил всем Сеня. — Уже отбились, Лёха их шуганул.

— Тот самый Лёха, которого наша Аннушка выгнала нафиг? — ехидно прокомментировала Джен. — Он ещё тут?

— Простите, как раз уходил, — ответил я мрачно, — в дверях с ними столкнулся.

— Не-не, — ответила быстро девица, — лично мне ты совсем не мешаешь. Мне, знаете ли, даже как-то спокойнее.

— Локаль открылась, — сказала вдруг Ирина, — вы почувствовали?

— Да, — ответила Аннушка, — как раз, когда те ушли. Мы разберёмся, идите спать. Завтра на свежую голову всё обсудим.

Оставшись вдвоём, прошли на кухню. Девушка поставила красивый медный чайник на антикварную с виду, но, тем не менее, электрическую плиту.

— Сядь, — показала она на стул, — поговорим.

— Я совсем вымотался, — признался я. — Может, не надо? Брякну что-нибудь с устатку, ещё поругаемся напоследок…

Адреналин схлынул, пошёл отходняк. Навалилась апатия, голова ватная, клонит в сон.

— Ничего, надолго не задержу. Чайку попьём, и отпущу.

— Ладно, как скажешь, — я привалился к стене и прикрыл глаза.

Пока чайник закипал, сидели молча. Я ни о чём не думал, просто смотрел на люстру, в которой тускло светятся несколько больших, с поллитровую банку, ламп накаливания.

— Первым делом, — сказала Аннушка, наливая чай, — прости меня.

— За что? — удивился я.

— Я зассала. И набрехала.

— В смысле?

— На самом деле, в той перестрелке я перепугалась до усёру.

— Ну, бывает, к такому делу привычка нужна…

— Да нет, блин, не того, что пристрелят. Я большая девочка, в меня столько раз стреляли, что считать устала. Я вдруг поняла, что тебя там сейчас грохнут. Я была уверена, что грохнут. Я видела этих ребят в деле, их было дофига, шансов у тебя было ровно ноль, как ты выкрутился, вообще не понимаю…

— Повезло.

— Не перебивай! В общем, я поняла, что сейчас тебя потеряю, и сама удивилась, как мне от этого хреново стало. Пойми, солдат, я, конечно, тётка стальная, но на это у меня конкретный клин.

— На что?

— Терять тех, кто дорог. С тех пор, как отец умер, я изо всех сил избегала привязанностей, но иногда не получалось, впускала кого-то в сердце, и тогда… Я легко переношу боль, солдат. Могу руку себе ножом проткнуть, потом сама же зашить, и не вздрогну. Но боль от потерь — это другое. Она рвёт меня на части так, что я хочу сдохнуть. Это такая боль, что всё отдашь, лишь бы она не повторилась. Вот я и отдаю. Тебя. Прости.

— Я понимаю.

— Да хрен там. В такие моменты я превращаюсь в маленькую девочку, у которой умер отец, которая осталась одна во всём свете, которая в этом виновата… За эти чёртовы годы боль, от которой мои глаза посинели, не стала слабее.

— Ты не была виновата…

— Заткнись. Я знаю. Я не дура. Но той девчонке, которая выла от горя, катаясь по полу в трейлере, этого уже не объяснить. Когда вылезла из подвала и поняла, что ты жив, я чуть не сдохла. От облегчения, что боль уходит, и от ужаса, что она вернётся снова. Рано или поздно. Обязательно. Я не могу жить в вечном ожидании боли, я к чёртовой матери рехнусь от этого! Я и так не очень в адеквате, знаешь ли!

Я хотел сказать, что понимаю её, но потом подумал, что нет, вряд ли. Тогда, в детстве, она выжгла себе в душе жуткую рану, и с тех пор заботливо не давала ей зажить. Наверное, это цена за синие глаза и всё, что к ним прилагается, а может, она иначе не умеет, не знаю. Чужую боль не понять, потому что у всех она разная. Я очень горевал по родителям, но я был взрослый мужик, а не подросток нервами наружу. Пошёл в военкомат, заключил контракт, и вскоре война вышибла из меня всё. Друзья, сослуживцы, знакомые — вокруг меня постоянно умирали люди. Некоторые — у меня на руках. Некоторых я не смог спасти, и не всегда мог точно сказать, что моей вины нет. Иногда чья-то смерть становилась ценой моей ошибки, и я жил с этим дальше. Я многих похоронил. Наверняка больше, чем она, несмотря на разницу в возрасте, но это не значит, что я могу оценить её боль. Болевой порог у всех разный.

Аннушка выговорилась и замолчала. Мы сидим и пьём чай, не глядя друг на друга. В конце концов, что такое любовь, как не стремление сделать любимого человека счастливым или хотя бы менее несчастным? Если она несчастнее со мной, чем без меня, выбор очевиден. Завтра свалю, напомнив, чтобы дверь за мной шваброй припёрли. Кирпичом вряд ли заложат, небось не одна Крисса захочет в кафе сходить. Опасно, конечно, но сами разберутся, не маленькие.

— Ладно, — сказал я, допив, — пойду спать.

— Погоди, ещё один вопрос.

— Какой? Я реально устал, прости.

— Конечно, но хотя бы парой слов — где ты умудрился встретить Лейхерота Текониса, и что ему от тебя надо?

— Это настолько важно, что до утра не потерпит?

— Да. Не помню, говорила я или нет, он родной брат Мелехрима, секретаря и неофициального лидера Ареопага Конгрегации. Они близнецы, хотя сейчас уже не похожи совсем. Их пути очень давно разошлись, они не очень-то ладят, Лейхерот почему-то терпеть не может Конгрегацию, но они общаются, сама видела. При Библиотеке он числится в профессорском составе, но бывает так редко, что его теперешнее появление вряд ли случайность. Зачем ты ему?

— Он, как я понял, навёлся не на меня, а на Криссу. Девочка зависла над сломанным мораториумом, он подвалил, угостил нас пивом, наплёл, что грёмлёнг созданы для обслуживания этих штук, пообещал ребёнку золотые горы и кучу маленьких мораториумов, она закапала слюной, как младенец над коробкой погремушек, еле утащил. Ты пригляди за ней, пусть ещё разок подумает.

— Конечно.

— Я ему, судя по всему, постольку-поскольку. Решил, что мы с Криссой вместе, готов взять в нагрузку. Что-то типа охраны. Я не стал выяснять детали, он мне сразу не глянулся, да и в наёмники не хочу, не моё это.

— Много маленьких мораториумов, говоришь?

— Он говорит, — уточнил я. — Может, насвистел Криссе, чтоб заманить ребёнка, а на самом деле у него унитаз засорился, починить некому.

— Да нет, — задумчиво сказала Аннушка, — всё чертовски логично, на самом деле. Лейхерот специализируется на артефакторике, никто не знает о древних штуках столько, сколько он. Андрей душу бы продал за его консультацию. Мораториумы — главная страсть Текониса, он их коллекционирует, изучает и, вроде бы, даже как-то использует. Но то малые мораториумы, а на большой он облизывается давно и тщетно. Пока мы не пролезли сюда, единственным работающим считался тот, что в Центре, у Школы. Мне даже доводилось слышать, что Лейх с Мелехом посрались именно из-за него. Мелехрим запретил брату его изучать, потому что он слишком важен для Конгрегации, а Лейхерот считает, что все эти политические игры говна не стоят на фоне науки. Впрочем, мне это Калеб рассказал, а он то ещё брехло.

— А что ты так напряглась-то? Думаешь, он к этому мораториуму клинья бьёт?

— Не знаю. Но вот тебе один фактик на подумать. Ты ругался, что мы не эвакуировались, когда началась стрельба? Знаешь, почему?

— Потому что корректоры — придурки с отбитым чувством самосохранения?

— Ну, это тоже, да, но в этот раз ребята были реально напуганы и попытались. Не вышло.

— В каком смысле?

— По какой-то причине мы оказались заблокированы в локали. Корректоры не смогли выйти на Изнанку, представь! Как будто что-то держало. Вот тут началась паника-паника, ты себе не представляешь, какая.

— И ты?

— Прикинь, и я тоже. Пришлось нам с Сеней выдвигаться, выяснять, в чём проблема.

— И в чём же?

— Не знаю. Как только нападавшие свалили за дверь, блокировка исчезла. Скорее всего, у них было с собой некое устройство, вызывающее блокирующий эффект, и они унесли его с собой. Но знаешь, что ещё страннее?

— Говори.

— Когда на нас напали в тех руинах, была та же фигня. Но потом раз — и прекратилась.

— Какое-то устройство видел в руках у офицера, который вопил у автобуса, — припомнилось мне. — Но я не приглядывался, пристрелил его нафиг и всё.

— Может быть, — согласилась Аннушка. — Допустим, оно без него отключилось. Но куда делось?

— Ну, мы не особо там осматривались, может, закатилось куда-то. Небольшая была штука, с футбольный мяч размером или даже меньше.

— Возле автобуса мы как раз долго толклись, — возразила Аннушка, — пока Крисса его чинила…

Она осеклась и посмотрела на меня, а я на неё.

— Ты подумал о том же, что и я?

— Кстати, а где комната Криссы?

Курносое круглолицее и конопатое дитя славного народа грёмлёнг дрыхнет, раскинувшись в несоразмерно огромной кровати и оглашая помещение заливистым, отнюдь не девичьим храпом.

— Будить будем? — спросила Аннушка.

— Зачем? Чем больше проспит, тем меньше похмелье. Вон её сумка с инструментами, на полу брошена. Думаю, чрезвычайность ситуации нас оправдывает.

— Ещё как! — девушка решительно расстегнула «молнию» на здоровенном брезентовом бауле. Я всю дорогу поражался, как Крисса его таскает — он чуть не с неё размером.

Внутри вперемешку инструменты, тряпки, книжки, пакеты с едой, пара замурзанных мягких игрушек, ещё какой-то хлам — типичная «комната подростка» в варианте «ношу с собой». Аннушка, покопавшись, извлекла оттуда небольшой шарообразный предмет.

— Оно?

— Чёрт его знает. Я видел издали и недолго. По размеру похож.

— Это единственная штука, про которую я не могу сказать, что это такое.

Шар из непонятого материала, не сплошной, а как бы резной, со сложной внутренней структурой, похоже, что разъёмный, но непонятно как.

— Забавная штуковина, не удивительно, что Крисса его подрезала. Я бы и сам не удержался.

— А я бы и пальцем не притронулась, — помотала головой Аннушка. — Чёрт меня подери, если это не очередной артефакт, а от них одни неприятности. И чёрт меня, опять же, подери, если Лейхерот Теконис не имеет к этой штуке никакого отношения. Ладно, пусть девчонка спит, завтра будем разбираться, что именно она спёрла. Да и нам пора, и так почти всю ночь просидели…

— Где мне можно лечь?

— Пойдём, покажу.

Мы поднялись на второй этаж, она толкнула дверь в комнату. Там горит ночник, широкая кровать разобрана, одеяло откинуто, на полу сумка с вещами.

— Тут кто-то уже живёт.

— Ага. Я. Заткнись. Душ вон там. Вода есть и даже горячая, у Криссы руки растут откуда надо.

— Хочешь со мной в душ?

— Нет, хочу нормально трахнуть тебя в постели. Что встал? Поспеши, я планирую хоть сколько-то сегодня поспать!