"В алмазную пыль..."

15. ГОНКИ

Спустя двое суток Шалимов, подняв голову, осмотрел серый небосвод и с тоской спросил: — Когда же кончится этот дождь, а, Семён?

— С первым снегом, — пошутил Бабич, но журналист не воспринял юмор товарища. Он и представить себе не мог, что эта гонка затянется на такое длительное время. А начиналось всё так хорошо.

Лалька и его банду они догнали через четыре часа. С вершины очередной сопки они рассмотрели как цепочка из трёх человек, груженных тяжёлыми рюкзаками, не торопясь, двигалась внизу по обширному логу.

— Нажмём! — скомандовал Семён, и прибавил ходу. Но уже через сто метров он резко остановился, и затаился за толстым стволом большого кедра.

— Ты что? — спросил идущий вторым Шалимов.

— Похоже, они встали на обед.

Выглянув из-за широкой спины майора, журналист действительно рассмотрел, что их невольные попутчики скинули рюкзаки и занялись сбором сушняка, один же из них начал подрубать топором сухостойную ель. Место это они выбрали не случайно, далее по пути предстояло подниматься в горы, невысокие кряжистые, но начисто лишённые леса, и пообедать там, у костра было бы уже проблематично. Случай подворачивался очень удобный, можно было взять всех троих на отдыхе, тёпленькими. До места привала Лалька и его компаньонов оставалось всего триста метров, но пройти их надо было по безлесному, плоскому логу, поросшему высокой, но уже подсушенной первыми заморозками травой. Можно было попробовать преодолеть это расстояние по-пластунски, но мелкий, то прерывающийся, то вновь начинающийся дождь промочил землю насквозь, и Михаил сразу представил себе, как будет ползти по хлюпающей земле, а за шиворот ему будет стряхиваться холодная вода.

Журналиста даже передёрнуло от этой картины. Неизвестно, читал ли его мысли Семён, но майор после короткого раздумья заявил: — Надо попробовать обойти их с флангов. Я пойду слева и поднимусь вон на ту скалу, — майор указал на невысокий обломок скалы метров двадцати высотой, торчавший у подножья сопки как одинокий зуб вымершего мифического животного. — А ты иди вправо, поднимешься по той ложбине и укройся вон за тем камнем, — он указал на большой квадратный валун, наполовину вросший в землю одной из сопок. — Огонь открывай только после меня. И не фантазируй там, а то попадешь под мои же пули!

— Ну, не выступай уж сильно то, господин офицер! Я всё-таки тоже в Чечне три раза был. И не только авторучкой там пришлось поработать.

— Ладно, Мишка, не ершись. Давай расходиться. Я думаю, к концу обеда господ бандитов мы будем уже на месте.

Они разошлись в разные стороны, Шалимов долго и тяжело пробирался по здоровущему вывалу упавших деревьев. Очевидно, здесь узкой полосой прошёл шквал, поваливший громадные деревья, стометровой полосой. Штурмуя эту природную полосу препятствий, Михаил поневоле вспотел, хотя погода отнюдь не располагала к загару. До заветного камня оставалось ещё метров сто, когда неожиданно со стороны, откуда должен был идти Бабич, ударила резкая автоматная очередь.

— Да ёб… Что ж так рано то?!

Журналисту показалось, что стреляли слишком далеко, и одновременно с этим он слышал какой-то рёв, но гадать было некогда, и, сбросив тяжёлый, и неудобный дождевик, он уже бегом рванул к условленному месту.

К его удивлению больше выстрелов не было, и, подбежав к камню, Шалимов увидел, что хотя на поляне уже во всю пылает костёр, но ни рюкзаков, ни людей рядом с ним уже не было. Пробежав ещё дальше, Шалимов заметил тёмные фигуры на самом гребне сопки. Автомат Бабича молчал, да и самого его не было видно на условленной скале. Тогда Михаил вскинул свой Калашников и, почти не целясь, полоснул по вершине сопки длинной очередью. Расстояние было слишком далёким, и через какую то секунду вся троица скрылась из виду.

Оглядываясь по сторонам, и, на всякий случай, держа автомат наготове, Михаил завернул за скалу, на которой должен был находиться Бабич, прошёл ещё дальше, метров триста, и увидел неожиданную картину. На земле лежало что-то огромное, бесформенное, тёмно-бурого цвета, а рядом сидел с залитым кровью лицом Семён Бабич.

— Ты что, Семён? — спросил Шалимов, подбегая к другу.

— С-сука, не везёт, так не везёт, — простонал тот, трогая рукой рваную рану на лбу. — Сколько лет уже охочусь, как вернулся из Ферганы, а ни разу бурый хозяин не попадался. А тут нос к носу с ним столкнулся, еле успел на курок нажать.

Лишь теперь журналист понял, что лежащая на земле тёмная масса не что иное, как туша убитого медведя.

— Как он тебя, сильно помял? — спросил Шалимов, разглядывая рану на лбу майора.

— Могло быть и хуже. Я только за камень завернул, — он показал рукой на большой валун. — А тут он летит во весь опор. Эти, видно, козлы, спугнули. Он от неожиданности да со страху рявкнул, и на дыбы. Хорошо, у меня автомат наготове был, я уже предохранитель снял. Он уже в последнем рывке подмял меня, когтями по башке приласкал. Еле выполз из-под этой туши.

Кровь, уже послабей, но по прежнему текла по его лбу, стекая на щёки и временами заливая глаза. Нашарив в кармане какую-то тряпку, Шалимов подал её Семёну. Приложив её к ране, майор быстро остановил кровотечение. Но с земли он поднялся с трудом.

Тем временем журналист разглядывал медведя. Вытянутая вперёд лапа с длинными, чёрными когтями и желтоватые, мощные клыки, оскалившиеся в последнем рёве зверя, заставили его передёрнуться всем телом. Впечатляли сами объёмы этой туши. Так же болезненно поразил изысканное обоняние столичного журналиста распространяющийся на несколько метров густой, противный запах зверя. Сморщившись, Шалимов даже подумал: "Похоже мишка давно не мылся".

— Меня как будто танк переехал, — заметил Семён, с кряхтением разминая плечи и поясницу. Лишь после этого он спросил: — Эти то козлы ушли?

— Да. Что-то даже не стали интересоваться, кто стрелял, зачем. Я чуть-чуть опоздал, так, вдогонку им пальнул.

— А что ты удивляешься? Кто тут может еще стрелять из автомата? Конечно не охотники. Хорошо, они еще не знают, что это не рота ОМОНа, а только мы с тобой. Раненый с контуженым. Теперь они бегут изо всех сил, их теперь будет трудно догнать.

Майор глянул на медвежью тушу и с досадой покачал головой.

— Всю жизнь хотел иметь дома медвежью шкуру, на пол хотел постелить, вместо ковра. И вот, как говорят, свершилось, а взять с собой не могу. Ну, да ладно, нет худа без добра. Зато мясом запасёмся. Неизвестно, сколько их теперь догонять придётся?

Около медведя они оставались ещё более часа. Семён быстро и ловко разделал медведя, поразившего столичного гостя толстым слоем желтоватого жира. Тут же майор заставил Михаила зажарить разрезанную на куски печень на огне. Несмотря на отсутствие соли и специй блюдо получилось восхитительное. Свежее, сочное мясо быстро вернуло силы и подняло настроение обоим путникам.

— Всё равно я их достану, — пробормотал Бабич, укладывая рюкзак. Но шёл он с некоторым трудом, досталось ему от медведя очень хорошо. Так что рюкзак дальше понёс Шалимов. А идти пришлось в горы, так что к вечеру у него разболелась наполовину искусственная нога.

— Хромая кавалерия, мы с тобой, Мишка, а не гончие, — пробормотал Бабич, после привала на одной из скалистых вершин. Отдышавшись, он поднёс к глазам бинокль и, осмотрев окрестности, с удовлетворением кивнул головой.

— Вот они, голубчики, как по ниточке точно на юг идут. Строго по своему маршруту.

Принявший из его рук бинокль журналист так же рассмотрел внизу, среди нагромождения камней, три маленьких фигурки, двигающихся к очередному перевалу среди двух вздыбившихся вершин.

Заночевать им пришлось на камнях, укрывшись от ветра и дождя под нависающей скалой. Осмотрев этот искусственный свод, Шалимов поёжился.

— Если эта штука обвалится, то у нас будет гробница не хуже чем у Хеопса. Раздавит как каток двух комаров.

— Не бери в голову, Михаил. Мы даже испугаться не успеем, — подбодрил его майор. — Это будет легкая смерть.

Отдых на каменном ложе и в мокрой одежде доставил Михаилу мало радости. Ночь показалась ему бесконечной и прошла в постоянной борьбе Шалимова со своим собственным организмом. Дрожь, выдаваемая его телом, была столь крупной, что журналист боялся, как бы на эту тряску скала не отреагировала землетрясением или камнепадом. Семён же спал как Бог, только часто ворочался во сне, временами мучительно постанывая.

"Во даёт майор! В мокрой одежде, осенью, и хоть бы ему что! Нет, всё же столица на нас действует расслабляюще. В молодости и я ведь так же мог, когда на уток по осени с отцом ходили. И спал у костра, и комаров даже не чувствовал. А теперь уже не то. Годы ушли, жизнь уж кончается, а стоило её вообще то жить?"

За философскими рассуждениями Шалимов как-то легче перенёс и холод, и неудобство жёсткого ложа, хотя нельзя сказать, что за эту ночь он отдохнул, скорее, устал ещё больше. Его напарник так же поднялся, охая и стеная. Это в полную силу дали о себе знать вчерашние ушибы.

— Блин, всё тело болит. Хорошо меня вчера косолапый приласкал, — пожаловался майор. Со свежим, кровоточащим ещё шрамом на лбу лицо Бабича приобрело какое-то бандитское выражение.

Доев холодную печёнку, они тронулись в путь. Наблюдая, как ковыляет майор, Шалимов хмыкнул про себя: "Так мы, пожалуй, никого не догоним. Самим бы из тайги выйти".

Но со временем Семён разошёлся и к обеду они двигались уже почти вчерашними темпами. Время от времени Бабич останавливался, и, поднеся к глазам бинокль, осматривал окрестности.

— Что ты зря зрение портишь, Семён? Они сейчас от нас оторвались как минимум на несколько километров, — спросил Михаил, наблюдая как майор в очередной раз осматривает скалистый пейзаж.

— Местность тут больно поганая, — поморщился Семён. — Ни леса, ни кустарника. Нас тут можно как рябчиков перестрелять.

В этом Шалимов был вынужден с ним согласиться. По прежнему им приходилось идти по старому, подвергнувшемуся сильному разрушению скалистому хребту. От отточенной красоты Альпийских гор у этих старых родственников не осталось и следа. Угрюмые, подвергнувшиеся беспощадному разрушению каменистые громады растеряли большую часть своей высоты и объёма. Огромные валуны и целые небольшие скалы, скатившись с вершин, загромождали полукруглые цирки и небольшие распадки между отрогов. Каменистые потоки щебёнки — курумы, засыпали все подходы к главным вершинам. Да и сам камень потерял былую прочность и монолитность, стал рыхлым и расслаивался у них под ногами поперечными пластинами.

К часу дня Шалимов уже устал настолько, что шёл вслед за майором, не поднимая головы. Он чувствовал, как постепенно начинает расходиться боль в левом бедре и думал, что же тогда будет к вечеру, а тем более через несколько дней подобного похода.

— Ты чего это скис? — спросил Семён, взглянув на одноклассника на очередной взятой им вершине.

— Нога опять разбаливается, — признался Шалимов, опускаясь на камень и потирая бедро.

— Я сейчас возьму у тебя рюкзак, вроде я отошёл от медвежьего массажа.

— Да ладно. Как-нибудь до вечера дотерплю…

Слова Шалимова прервал азартный вскрик майора.

— Ага! Вот они, голубчики!

— Где? — спросил, вскакивая на ноги, Михаил.

Бабич сунул ему в руку бинокль, сначала журналист ничего не увидел, но майор рукой скорректировал угол его обзора и у самого подножья скалы, буквально в каком то полукилометре от их наблюдательного пункта Михаил рассмотрел три знакомых фигуры. Сразу стало понятна и причина подобной задержки Лалька и его компаньонов. Двое из них под руки вели третьего. Даже отсюда было видно, что тот с трудом наступает на левую ногу.

— Похоже, что кто-то что-то себе сломал. Не все нам от судьбы одни шишки получать. Сейчас мы их подбодрим, — сказав это, Бабич скинул с плеча автомат и, прицелившись, дал по далёкой цели короткую очередь. Ни в кого он не попал, но все трое внизу задвигались быстро и более энергично.

— О, какой хороший я им старт дал! — засмеялся майор, отбирая у Шалимова бинокль. Михаил был несколько удивлён подобными действиями своего друга.

— Ты что это нас так разрекламировал? Они же теперь могут нас подстеречь где-нибудь внизу?

— Да и пусть. Всё равно по этим скалам незамеченным к ним не подберёшься, а пугнуть их надо. Пусть почувствуют себя загнанным зверем. Ты, кстати, заметил, что они не отвечают на огонь?

— Ну?

— А эта публика пострелять любит, хлебом не корми. Похоже, у них проблемы с патронами. Вспомни, сколько они их оставили на берегу, в том «Опеле»?

Кое в чём майор оказался прав. Через час, когда они уже шли в том самом месте, где ранее увидели своих врагов, впереди сухо треснул пистолетный выстрел. И Шалимов и Бабич без команды бросились на землю, а потом перебежками укрылись за большим камнем. С минуту они ждали, затем Семён высказал свою точку зрения.

— Похоже, это не по нам палили.

— Почему ты так думаешь?

— Больно далеко. Дай-ка твой рюкзак и надо прибавить ходу.

Поменявшись ношей, они рванули вперёд почти бегом, но метров через триста Семён резко остановился и предупредительно поднял руку. Михаил сразу отпрыгнул за ближайший валун и поднял автомат, но наклонившийся Бабич поднял с земли и показал ему пистолетную гильзу. Понюхав её, он удовлетворённо кивнул головой, и пробормотал: — Только что отстрелялись…

После этого Семён внимательно осмотрелся кругом и подозвал Шалимова.

— Мишка, иди-ка сюда!

Подойдя к нему, журналист посмотрел туда же, куда и майор, и сразу увидел торчащие из расщелины между камнями подошвы сапог.

— Давай-ка его вытащим, — велел Бабич. Потянув за ноги, они вскоре выволокли покойника из природной могилы на свет божий. Тот был оставлен своими приятелями в одной клетчатой рубахе, и пятнистых, довольно вытертых уже штанах. На затылке покойника, среди коротко стриженых волос виднелось ещё чуть сочившееся пулевое отверстие.

— Сами своего добили, и кто же это такой? — бормотал Бабич, переворачивая тело лицом вверх. Собственно, лица у того не было, пуля на выходе разворотила глаза и нос, превратив всё в одну кашу. Но ни мало этим не смутившись Бабич расстегнул рубашку, глянул на руку трупа, и уверенно заявил: — Сухотин, Иван, кличка Леший. Это уже хорошо.

— Почему?

— Он из них троих один был таёжник. Эти места знал прекрасно, охотился здесь. Сел за драку в городе, покалечил там здорово одного. В зоне скорефанился с Лальком, тот его таскал за собой как шута горохового. Лешак был простоватый парень даже для этой компании. Что же они его грохнули?

Он осмотрел ноги убитого, не поленился даже снять с него сапоги.

— Ага, похоже, ты тогда всё-таки попал, — сказал Бабич, показывая пальцем на окровавленную тряпку, обвязанную вокруг щиколотки Лешего. — Хвалю. Ну что ж, не завидую я теперь Лальку. Вперёд, скоро мы их прищучим.