"В алмазную пыль..."

3. РАССТАНОВКА СИЛ

Последний перелёт на АН -24 с провалившимися от старости креслами доставил Шалимову мало радости. Жутко болтало всю дорогу, к тому же всё это время донимала сухонькая женщина лет пятидесяти, рассказывавшая, под потоки слёз, грустную историю своей жизни. Муж у ней умер, сына убили, и ни от кого она не могла добиться справедливости. Наговорив кучу необязательных слов, Михаил с облегчением выбрался из душного самолёта и, пользуясь тем, что старушка осталась получать багаж, отправился на остановку перед аэропортом. По времени это было уже утро, но по осеннему стояла ещё ночь. Повертев головой Шалимов не обнаружил ни такси, ни какого другого транспорта. Для него, привычного к Вавилонскому столпотворению вокруг Московских аэропортов это было удивительно, но этот маленький аэропорт, принимающий только местные рейсы, совсем не походил на Шереметьево или Орли.

— А как отсюда уехать? — спросил журналист у толстого мужчины, с благодушным видом вышедшего на крыльцо аэропорта покурить.

— Через час будет троллейбус до города.

— Нет, мне нужно в Ангарку.

— Ну, это тоже только до автовокзала, там автобус каждый час ходит.

— Да, перспектив мало.

Последний раз на родине Шалимов был лет десять назад, изрядно подзабыл особенности местного бытия, и лишь слова добродушного попутчика напомнили ему, что за все эти годы в родных краях ничего не изменилась.

Михаилу все-таки повезло, подвернулся частник, и, переплатив на его взгляд как минимум вдвое, через час он уже был в родном посёлке.

Проезжая по знакомым улицам Шалимов испытал странное чувство изумления, на гране шока. Ангарка совсем не изменилась, наоборот, всё те же длинные улицы с потемневшими от времени домиками, статуя Ленина перед бывшим райкомом, растерявшая привычные черты лица из-за многократного наслоения краски. На памяти Михаила Ленин был и коричневый, и золотой, и зелёный. Сейчас, очевидно с последними веяниями в сексуальной сфере, его выкрасили в голубой свет. Остановив машину среди единственного района пятиэтажек, журналист расплатился с шофёром и тут же понял, что попал в глупое положение. Он не знал куда идти. Писем он не писал давно, всё ограничивался телефонными разговорами, и на новой квартире брата, полученной Витькой лет пять назад, не бывал никогда. Более того, он даже не помнил адрес брата. Полистав записную книжку и убедившись, что это так и есть, Михаил недовольно мотнул головой и пробормотал себе под нос: — Дожил, нечего сказать.

После короткого раздумья Шалимов отправился искать дом сестры. Автобус в этом районном центре, носившем гордое наименование "посёлок городского типа", ходил один, примерно раз в сорок минут, так что дожидаться его

Михаил не стал, а отправился пешком на своих искалеченных, но все еще надёжных ногах.

Путешествие это оказалось полезным. В который раз журналист убедился, что в России трудно хоть что-то изменить к лучшему. Всё тут осталось по-прежнему, ничего не изменилось: те же дома, те же улицы, даже асфальт на тротуаре оказался всё тот же, уложенный в его, Шалимова, детские годы, и знакомый до каждой трещинки. Только и дома, и деревья, всё словно стало ниже ростом и выцвело, как изображения на слабо закреплённой фотографии.

Возведённый в штурмовые тридцатые годы несуразно длинный посёлок был словно зажат двумя заводами, на одном из них пилили древесину, на другом из оставшихся опилок гнали первоклассный технический спирт, благополучно употребляемый для пития доброй половиной сибиряков.

С поисками дома сестры у него получилось лучше, и через час он уже сидел на кухне и, попивая чай, слушал постаревшую, ставшую какой то маленькой и высохшей сестру.

— Я вообще то не думала, что ты приедешь, — призналась Елена.

— Почему? — удивился Михаил.

— Ну, ты всё-таки сейчас такой важный, занятой человек.

— Да мало ли что, занятой, не занятой. Что случилось с Витькой? Болеет?

— У него одна болезнь, сам знаешь где — в глотке. Не пил бы, жил бы нормально. Избили его сильно.

— За что?

— Квартиру требуют отдать.

— Как это отдать? — опешил Шалимов.

— Так вот. Последнее время Витька вообще начал пить жутко. Я уж устала с ним бороться. Не могу же я каждый день туда к нему ходить, гонять от него этих его алкашей. Каждый день компании приводил! Человек по десять собирались. А у нас тут есть одна банда, рекетиры, находят таких вот дурачков, и доводят до того, что те пропивают всё на свете. Ты Жукановых помнишь?

Михаил отрицательно мотнул головой.

— Ну, ты что, на соседней улице жили! — Елена с изумлением посмотрела на брата. — Валерка, отец их, ещё под поезд попал по пьянке, на костылях всю жизнь потом ходил. Он еще нам картошку давал на семена каждый год. У нас вечно кончалась почему-то, а у них всегда была. Они много ее сажали, соток двадцать.

Шалимов снова напряг память, но ничего подобного не вспомнил.

— Да, что ты говоришь?! Картошка? Ну и что эти Жукановы?

— Что-что, сын вот этого самого Валерки, тоже Валерка, вот он с женой две квартиры таким образом пропил. Сейчас в подвале живут, бомжуют, а у них трое детей. Как же ты Жукановых не помнишь? Всё детство играли вместе. Валька, дочка у них еще была, рыжая такая.

— Отстань ты с этими со своими Жукановыми! Значит с Витькой такая же история случилась? Слыхал я про подобные истории, но не думал, что так вот получится.

— Ну да. Он за этот год вообще с катушек сорвался, с работы выгнали из-за пьянки, с этими он вот схлестнулся. Они до поры до времени поили его, а потом говорят — плати. А чем платить то? Ну, его, как это называется, на счётчик поставили. Сейчас заставляют квартиру на Лалька подписать.

— На кого? — не понял журналист.

— На Лалька. Это тут такой главный мафиози.

Шалимов невольно улыбнулся. Патриархальная Ангарка и мафия как-то не связывались в одно целое.

— Мафия?

— Чего ты смеёшься? — Обиделась сестра. — Знаешь, как они тут всех зажали? Все платят Лальку, все магазины, ларьки. Долгушу то помнишь?

— Арика? — улыбнулся Михаил. — Ну, как же его забыть! Жук еще тот.

— Вот у него ресторан сейчас в бывшей столовой на площади. Так он еле-еле концы с концами сводит. Они у него каждый вечер там гудят, и всё бесплатно. Недавно встречала его, привет тебе велел передавать.

С Ариком Долговым Шалимова связывали общий забор, общее детство, а так же отрочество и юность. Отец у него был хохол, а вот мать чистокровная армянка, оба дети спецпереселенцев ещё тех, роковых тридцатых годов. Сын у этой интернациональной пары пошёл по материнской линии: чернявый, смуглый, а главное по характеру торгаш и меняла. Всё детство они с Ариком то ругались, то мирились, и всё из-за манеры Долгуши не упустить свою выгоду даже за счёт лучшего друга.

За разговорами они провели больше часа, потом приехал муж Елены, Андрей, и поели, к полудню они уехали в областной центр проведать брата.

Из этой поездки Михаил вернулся в подавленном состоянии. Всю обратную дорогу он вспоминал Витьку и не мог отделаться от мысли, что перед ним не родной брат, а какой то совершенно другой человек. Раньше они сильно походили друг на друга, одинаковые черты лица, тембр голоса, только Витька был пониже ростом и не так широк в плечах как Михаил, просто уменьшенная копия старшего брата. И хотя синяки еще не совсем сошли с лица младшего из Шалимовых, но в манере держаться и говорить у того появилось что-то новое. Витька словно чувствовал себя перед всеми виноватым, отводил взгляд в сторону, говорил что-то путанное, только растерянная улыбка осталась оттого прежнего, весёлого и доброго человека. Беспомощность чувствовалась во всех жестах и разговорах младшего брата.

— Ты заявление на них написал? — допытывался Михаил.

— Да зачем… не надо.

— Как не надо? — изумился журналист. — Тебя же так просто убьют и всё! Надо же что-то делать! Что ты сказал следователю?

— Да… не помню я ничего. Кто бил, за что… Голова у меня сильно болит…

— За что я знаю, а вот кто ты мне сам расскажешь, и как выпишут, сразу пойдём в милицию. Понял?

Но Витька отводил взгляд.

— Когда тебя отпустят? — настаивал Михаил.

— Дня через три обещают. В понедельник.

— Ну, вот готовься, вспоминай. Ты меня знаешь, я этого не спущу.

Остановиться Шалимов решил в квартире брата. Не хотелось стеснять сестру, да и требовалось присмотреть за недвижимостью единоутробного родственника. Двухкомнатная квартира на втором этаже, довольно неплохая по планировке была сильно запущенной, хотя всё было чисто прибрано и вымыто — чувствовалась рука Елены. Но белёный известью потолок потемнел от времени, обои вытерлись и пообтрепались, а на кухне ещё и потемнели от копоти.

Обстановка была более чем спартанской, диван, два старых кресла, чёрно-белый телевизор на тумбочке, в соседней комнате знакомые Михаилу ещё с давнего детства кровать, шкаф и стол. С брезгливостью рассмотрев жёлтую, с тёмными пятнами ванну, журналист не решился покайфовать в ней по полной форме, а просто принял душ.

Суточное бодрствование не оставило и следа от столичной бессонницы, и постелив более или менее приличные простыни на диване Шалимов рухнул в благодатную пропасть сна.