Ради любви

Глава 2

Удивительно, как много времени уходит на то, чтобы разрушить жизнь. Когда Анджи и Конлан решили разойтись, на первом плане оказались детали. Как разделить неделимые вещи вроде дома, машины и сердца? К концу сентября все было кончено.

Ее дом — нет, теперь это дом Петерсонов — был пуст. Вместо спален, дизайнерской гостиной и отделанной гранитом кухни она получила внушительную сумму денег в банке и склад, наполненный мебелью. Анджи сидела на ступеньке камина и глядела на блестящие деревянные полы.

Когда они с Конланом поселились в этом доме, пол был покрыт голубым ковром. Дерево, сказали они друг другу, улыбаясь. Дети портят ковры. Это было так давно…

В дверь позвонили.

Анджи напряглась. Сегодня Кон не собирался приходить.

Она встала и открыла дверь. У входа, прячась от дождя, стояли, прижавшись друг к другу, мама, Мира и Ливви. Они пытались улыбаться.

— В такие дни, — сказала мама, — семья должна быть вместе.

Они гурьбой вошли в прихожую. От корзинки на Мириной руке шел запах чеснока.

— Испекла фокаччу, — пояснила она, проследив за взглядом Анджи. — Ты же знаешь, еда приносит утешение.

Ливви придвинулась ближе:

— Я дважды прошла через развод. Еда тут не поможет. Я предложила положить в корзинку текилу, но ты же знаешь маму.

— Пошли, пошли.

Мама собирала своих цыплят в гостиной. Тут Анджи в полной мере ощутила свой провал: в пустом помещении, которое еще вчера было домом, ее семья искала, куда бы присесть.

Анджи опустилась на холодный твердый пол. Все ждали, пока она заговорит. Мира села рядом и прижалась к ней. Мама примостилась на ступеньке камина, Ливви рядом с ней.

При виде их грустных, понимающих лиц Анджи захотелось все объяснить:

— Если бы София осталась жить…

— Не надо! — резко перебила Ливви. — Это не поможет.

Анджи едва не уступила своей боли, едва не позволила ей овладеть собой, но тут же взяла себя в руки.

— Ты права, — согласилась она.

— Можно сказать тебе всю правду? — спросила Ливви, открыв корзинку и вытащив бутылку красного вина.

— Ни в коем случае! — воспротивилась Анджи.

Ливви проигнорировала ее слова:

— Твои отношения с Коном слишком давно разладились. Поверь мне, я хорошо знаю, как уходит любовь. Пора было кончать. — Она разлила вино по стаканам. — Тебе надо куда-нибудь уехать. Возьми отпуск.

— Бегство не поможет, — возразила Мира.

Ливви протянула Анджи стакан:

— Тебе станет легче.

Следующий час они сидели в пустой комнате, пили красное вино, ели и говорили о погоде, о жизни в Уэст-Энде. Анджи пыталась следить за разговором, но продолжала думать о том, как получилось, что в тридцать восемь лет она оказалась здесь одна, без детей. Первые годы ее замужества были такими счастливыми…

— Мама хочет продать ресторан, — сказала Мира.

Анджи выпрямилась:

— Что?!

Ресторан был сердцем ее семьи, средоточием жизни.

— Мира, мы не будем об этом говорить, — сказала мама.

Анджи переводила взгляд с одного лица на другое:

— Что случилось?

— Дела идут из рук вон плохо. — Голос мамы звучал устало. — И я не знаю, как исправить положение.

— Но… папа так любил свой ресторан, — сказала Анджи.

По смуглым щекам матери потекли слезы.

— Кому-кому, а мне не надо напоминать об этом.

Анджи посмотрела на Ливви:

— В чем, собственно, дело?

Ливви пожала плечами:

— Мы терпим убытки.

— Наш ресторан процветал тридцать лет. Этого не может быть…

— Уж не собираешься ли ты учить нас ресторанному делу? — огрызнулась Ливви. — Что может знать об этом составитель рекламных объявлений?

— Креативный директор. Мы говорим не о нейрохирургии. Ты просто готовишь хорошую еду по хорошей цене. Ничего сложного!

— Эй вы, хватит, — прервала их Мира. — Маме это не нужно.

Не зная что сказать, Анджи посмотрела на мать. Семья, которая всегда была для нее опорой, вдруг дала трещину.

Они молчали. Анджи думала о ресторане… об отце, которому всегда удавалось ее рассмешить, даже когда ее сердце разрывалось на части… о безопасном мире, в котором они все росли.

— Анджи может помочь, — сказала мама.

Ливви недоверчиво фыркнула:

— Она ничего не смыслит в нашем бизнесе. Папина принцесса никогда не…

— Молчи, Ливви, — сказала мама, глядя на Анджи. Мама предлагала ей место, где она могла бы скрыться от мучительных воспоминаний. Для мамы возвращение домой было ответом на любой вопрос.

— Ливви права, — сказала Анджи. — Я ничего не смыслю в ресторанном деле.

— Ты помогла ресторану в Олимпии, — заметила Мира. — Папа показывал нам газетные вырезки.

Анджи помогла вернуть успех этому ресторану. Но тогда ей понадобилось всего лишь организовать хорошую рекламную кампанию и достать немного денег на маркетинг.

— Не знаю… — проговорила она.

— Ты можешь жить в домике на берегу, — сказала мама.

Домик на берегу.

Анджи представила себе коттедж на продуваемом ветрами побережье, и на нее нахлынули воспоминания. Она всегда чувствовала себя там любимой и защищенной.

Быть может, там она опять научится улыбаться, там, где девочкой легко и часто смеялась. Она обвела глазами пустой, полный печали дом. Может, и в самом деле вернуться домой, пока она не решит, где ее место?

— Да, — медленно произнесла она. — Возможно, я смогу помочь.

Она не знала, какое чувство было в этот момент острее: облегчение или разочарование. Главное, она не будет одинока.

Мама улыбнулась:

— Папа мне говорил, что ты когда-нибудь вернешься.

Ливви сделала большие глаза:

— Прекрасно! Принцесса возвращается, чтобы помочь нам, бедным деревенским недотепам.

Через неделю Анджи была на пути в Уэст-Энд. Она уволилась из рекламного агентства, стараясь не вспоминать о том, что Конлан давно убеждал ее это сделать. Работа убивает тебя, говорил он. Как мы можем наладить отношения, если ты постоянно переутомляешься? Врачи говорят…

Городок приветливо встретил ее. Блестела еще не просохшая от дождя листва на улицах. Фронтоны магазинов, некогда выкрашенные в ярко-голубые, зеленые и бледно-розовые тона, выцвели и стали нежно-серебристыми. Проезжая по Франт-стрит, она тут же ощутила острый запах моря и сосен.

В этот сентябрьский день на улице царило оживление. Она увидела мистера Петерсона, стоявшего на пороге своей аптеки. Он помахал ей, и она помахала в ответ. Она знала, что скоро он зайдет в соседнюю скобяную лавку и скажет мистеру Таннену, что Анджи Десариа вернулась. Бедняжка, скажет он. Видите ли, она развелась.

Подъехав к светофору — одному из четырех в городе, — она притормозила, чтобы свернуть налево, к дому родителей, но океан пел свою чарующую песню, и она, свернув направо, поехала по длинной, извилистой дороге прочь из города. Слева от нее протянулся бескрайний простор Тихого океана.

Всего в километре от города начинался другой мир. Там и сям попадались объявления о сдаче внаем купальных кабинок, приютившихся над морем, однако с дороги их видно не было. Наконец Анджи подъехала к старому, заржавевшему почтовому ящику, на котором значилось: Десариа.

Она свернула на изрытую колеями дорогу, по обе стороны которой росли высокие деревья, почти заслонявшие солнце. Земля была покрыта сосновыми иглами и огромными папоротниками. Подъехав к коттеджу, Анджи остановилась.

Дом, построенный ее отцом, стоял на крохотной поляне. Со временем кровельная дранка сделалась совсем светлой.

Здесь она испытала минуты веселья, гнева, горечи и радости, из которых складывалась история ее семьи. Там, за колодцем, было лучшее на свете место для игры в прятки. А там, в глубокой тени двух гигантских кедров, скрывалась поросшая папоротниками пещера. Они с Конланом приводили сюда всех своих племянников и племянниц для ночевки под открытым небом, рассказывали у костра истории о привидениях, ели печенье с шоколадом и зефиром.

Тогда ей верилось, что скоро она приведет сюда своего ребенка…

Вздохнув, она внесла вещи в дом. Первый этаж представлял собой одно большое помещение, здесь располагалась кухня с желтыми шкафчиками и белым кафелем, маленькая угловая столовая и жилая комната. Возле огромного камина, сложенного из булыжников, стояло два мягких голубых дивана, старый сосновый кофейный столик и папино вытертое кожаное кресло.

— Привет, папа, — прошептала она.

Единственным ответом был стук ветра в оконные стекла.

Она пыталась убежать от воспоминаний, но они все равно ее настигли. Глупо было думать, что здесь все будет по-другому. С какой стати? Все потери и горести она принесла сюда с собой.

Анджи поднялась по лестнице и вошла в старую спальню родителей. Легла на кровать и свернулась калачиком.

Напрасно она решила вернуться домой.

На следующее утро Анджи проснулась вместе с солнцем. Ее воспаленные глаза распухли. Снова она орошала подушку воспоминаниями.

Все, хватит!

В прошлом году она принимала это решение сотни раз. Теперь она выполнит его.

Анджи раскрыла чемодан и вынула оттуда свою одежду. После горячего душа она снова почувствовала себя человеком. Причесала щеткой волосы, стянула их в конский хвост, надела джинсы и свитер. Когда она собиралась выйти из дома, чтобы поехать в город, она случайно посмотрела в окно.

В конце участка, на поваленном стволе, сидела мама. Она с кем-то говорила, энергично жестикулируя.

Анджи вышла на крыльцо. Рядом с мамой никого не было. Анджи пересекла двор и села на бревно.

— Мы знали, что рано или поздно ты приедешь, — сказала мама.

— Кто «мы»?

— Мы с папой.

Значит, мама говорила с папой. Вряд ли ее можно упрекать за то, что она отказывается смириться с его смертью. И все же Анджи испытала беспокойство. Она тронула мать за руку. Обвисшая кожа была мягкой.

— И что он сказал?

Мама с явным облегчением вздохнула:

— Твои сестры посылают меня к доктору. А ты спрашиваешь, что сказал папа. Ах, Анджела, я рада, что ты приехала. — Она обняла ее. — Ты собираешься остаться?

— Что ты имеешь в виду?

— Мира думает, что ты нуждаешься в заботе и хочешь ненадолго спрятаться. Управлять рестораном, у которого плохи дела, нелегко. Она думает, через день-другой ты уедешь.

— А что думаешь ты?

Мама прикусила губу. Этот жест был знаком Анджи, как шум моря.

— Папа говорит, что двадцать лет ждал момента, когда ты примешь у него из рук его детище, и просит тебе не мешать.

Анджи улыбнулась. Это было похоже на папу.

— Не знаю, хватит ли у меня сил вам помочь. Я даже не знаю, с чего начать.

— Узнаешь. — Мама обняла ее за плечи.

Они долго сидели так и смотрели на море.

— Между прочим, как ты узнала, что я здесь? — спросила Анджи.

— Тебя видел мистер Петерсон.

Анджи улыбнулась, вспомнив сеть, которая связывала жителей этого городка. Приятно было знать, что люди за тобой присматривают.

Услышав шум машины, Анджи оглянулась. Во двор въезжал зеленый фургончик. Из него вышла Мира в выцветшем джинсовом комбинезоне и старой футболке. В руках она держала стопку бухгалтерских книг.

— Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, — проговорила она. — Но лучше просмотри их побыстрее, пока Ливви не обнаружила пропажу.

— Видишь? — сказала мама, улыбаясь. — Семья всегда подскажет тебе, с чего начать.

Мелкий дождь падал на выложенный кирпичом двор Академии Феркреста, и все вокруг блестело, словно покрытое лаком. Стоя у флагштока, Лорен Рибидо посмотрела на часы, по меньшей мере десятый раз за десять минут.

Шесть пятнадцать.

Мать обещала быть в колледже точно в половине шестого. Как можно было опять ей поверить? Ведь она точно знала, что скидки в баре «Тайдс» действуют до половины седьмого. Но почему ей все еще больно, спустя столько лет?

Лорен повернулась и направилась к гимнастическому залу. У самой двери кто-то окликнул ее.

Это был Дэвид.

Выйдя из кабины нового черного «кадиллака-эскалада», Дэвид бедром захлопнул дверцу. Он был в синем пиджаке и желтом кашемировом свитере. Несмотря на прилипшие к голове мокрые волосы, он все равно оставался самым красивым парнем в школе.

— Я думал, ты уже в зале.

— Мама так и не пришла.

— Опять?

На глаза Лорен навернулись непрошеные слезы.

— Ничего страшного.

Он неуклюже обнял ее, и в эти несколько мгновений мир вокруг стал прекрасным.

— А твой отец? — осторожно спросила она, надеясь, что на этот раз мистер Хейнс сумел найти время для Дэвида.

— Не придет.

Услышав горечь в его голосе, она собралась сказать, что любит его, но стук высоких каблуков остановил ее.

— Здравствуй, Лорен.

Освободившись от объятий Дэвида, она ответила:

— Здравствуйте, миссис Хейнс.

— Где твоя мать?

Перед глазами Лорен возник образ ее матери: она, скорее всего, сидит у стойки бара «Тайдс» и курит чужую сигарету.

— Сегодня она работает допоздна.

— В твой выпускной вечер?

Лорен не понравилось, как посмотрела на нее миссис Хейнс. С жалостью, словно говоря: «Бедняжка Лорен!» Так она смотрела на нее всегда.

— Она ничего не могла поделать, — сказала Лорен.

— В отличие от моего отца, — заметил Дэвид.

— Дэвид, — проговорила миссис Хейнс с тяжелым вздохом, — ты же знаешь, твой отец был бы здесь, если б мог.

— Да, конечно. — Дэвид обнял Лорен за плечи.

По пути в гимнастический зал Лорен старалась думать о хорошем. Она — выпускница лучшей частной школы штата Вашингтон на полной стипендии. Она сделала свой выбор в четвертом классе, когда переехала в Уэст-Энд из Лос-Анджелеса. Тогда она была застенчивой девчонкой, стыдящейся своей поношенной одежды. Однажды она сделала ошибку, сказав своей матери: я не могу носить эти туфли, ма. Они дырявые и промокают в дождь.

Если ты такая же, как я, ты к этому привыкнешь, ответила мать. Этих шести слов — «если ты такая же, как я» — было достаточно, чтобы изменить жизнь Лорен.

Она решила начать со следующего дня. Она помогала всем соседям по обшарпанному многоквартирному дому. Кормила кошек старой миссис Тибоди в квартире 4А, убиралась на кухне у миссис Мок. Откладывая по доллару, Лорен скопила на новую одежду. И когда она стала выглядеть как все, она решила стать вежливой. Улыбаться, махать рукой, здороваться. Она везде предлагала свою помощь. В седьмом классе она уже училась на казенный счет в католической школе Академия Феркреста. В девятом классе ее выбрали секретарем, а с десятого она была организатором всех танцевальных вечеров и руководила всем школьным коллективом как президент выпускного класса. Она влюбилась в Дэвида с первого взгляда почти четыре года назад. С тех пор они были неразлучны.

Лорен обвела глазами зал. Ей показалось, только у нее здесь нет родителей. Несмотря на то что она уже привыкла к этому чувству, она ощутила неуверенность.

Дэвид сжал ее руку:

— Ну, Трикси, готова?

Это прозвище заставило ее улыбнуться. Дэвид знал, как она нервничает. Она прижалась к нему:

— Вперед, Гонщик Спиди.

Миссис Хейнс шла впереди. Они оказались в самой гуще толпы. Как всегда, перед ними расступились. Их признали «выпускной парой», той, у которой больше шансов сохранить любовь.

Они переходили от стенда к стенду, беседуя с представителями разных учебных заведений. Как всегда, Дэвид всеми силами старался ей помочь. Рассказывал о достижениях Лорен и ее блестящих оценках. Он был уверен, что ей предложат множество стипендий. В его мире все доставалось легко и так же легко было поверить в хеппи-энд.

Наконец они приблизились к святая святых — стенду Стэнфордского университета.

Лорен услышала взволнованный голос миссис Хейнс, идущей впереди: «…это крыло названо в честь твоего деда…» Чтобы сохранить улыбку, ей потребовалась вся сила воли.

Дэвид, вероятно, поступит в Стэнфорд, где учились его родители и дед, в единственное учебное заведение на Западном побережье, способное сравниться с Гарвардом или Йелем. Блестящих оценок для этого недостаточно. Высокие показатели теста на проверку способностей тоже не гарантируют поступления.

Ей ни за что не дадут стипендию в Стэнфорде.

Дэвид крепко держал ее за руку. Улыбался, глядя на нее. Поверь, говорила его улыбка.

— Это мой сын, Дэвид Ройерсон-Хейнс, — сказала миссис Хейнс.

— Конечно, из компании «Ройерсон-Хейнс»?

— А это Лорен Рибидо, — сказал Дэвид, сжимая руку Лорен. — Она будет настоящей находкой для Стэнфордского университета.

Представитель университета улыбнулся Дэвиду:

— Итак, Дэвид, ты решил пойти по стопам своих родителей. Чудесно. В Стэнфорде мы гордимся…

Лорен стояла рядом, держа Дэвида за руку. Она терпеливо ждала, пока представитель обратит на нее внимание. Но он не обратил.

Автобус дернулся и остановился на углу. Схватив рюкзак, Лорен заторопилась к выходу.

— Приятного вечера, — сказала Луэлла, водитель автобуса.

Лорен помахала в ответ и направилась к Главной улице. Здесь, в самом центре Уэст-Энда, все сверкало и радовало глаз. Несколько лет назад в город хлынули толпы туристов, привлеченных соревнованиями по изготовлению песчаных скульптур и спортивным рыболовством. Но, как и во всех городах, в Уэст-Энде были свои забытые Богом уголки, их не видели туристы и не посещали местные жители. В таком районе и жила Лорен.

Свернув с Главной улицы, она продолжала путь. С каждым новым кварталом вокруг становилось все запущеннее. Темноту разгоняла только неоновая реклама спиртного.

Лорен быстро шагала вперед. Она замечала каждое движение, каждый шорох, но не чувствовала страха. На этой улице она прожила шесть лет. Хотя ее соседями были неудачники, они умели заботиться друг о друге.

Серый шестиэтажный дом, в котором она жила, стоял на заброшенном пустыре. Лорен толкнула входную дверь (из-за того, что в прошлом году замок ломали пять раз, управляющая миссис Мок отказалась его чинить) и направилась к лестнице.

Проходя мимо дверей миссис Мок, она затаила дыхание.

— Лорен? Это ты?

Она повернулась и постаралась улыбнуться:

— Здравствуйте, миссис Мок.

Миссис Мок вышла на темную лестничную клетку. В свете, падавшем из дверного проема, она казалась бледной. Как всегда, она была в цветастом домашнем платье.

— Сегодня я была в салоне. Твоя мать не вышла на работу.

— Она больна.

Миссис Мок сочувственно заохала:

— Очередной роман? Так или иначе, вы задолжали за квартиру. Скажи ей, что я жду ее в пятницу.

— Хорошо.

— Тебе, наверно, холодно в этом пальто, — сказала миссис Мок, нахмурясь. — Скажи своей матери…

— Скажу. До свидания.

Она побежала вверх по ступенькам.

Дверь была распахнута. Свет падал косой полосой на площадку, но Лорен это не встревожило. Ее мать редко прикрывала входную дверь и никогда ее не запирала. Она объясняла это тем, что слишком часто теряла ключи.

Лорен вошла.

Вокруг был беспорядок. На краю кухонного шкафа лежала открытая коробка с пиццей. Повсюду валялись пивные бутылки и пакеты из-под чипсов. Пахло сигаретами и потом.

Мать лежала на диване, согнув руки и ноги. Из-под груды одеял, закрывавших ее лицо, доносился неровный храп.

Лорен, вздохнув, прибралась в комнате, потом подошла к дивану:

— Вставай, мам, я уложу тебя в постель.

— А? Что?

Мать села, глаза у нее были мутные. Бледное лицо обрамляли короткие взъерошенные волосы, в этом месяце платиновые. Она потянулась за пивной бутылкой, стоявшей на журнальном столике. Руки у нее дрожали. Сделав несколько жадных глотков, она хотела поставить бутылку на место, но промахнулась, бутылка упала, и содержимое вылилось на пол.

Мать была похожа на сломанную куклу. На помятом лице оставался лишь слабый намек на былую красоту, словно блеск золотой каемки на грязном фарфоровом блюде.

— Он меня бросил.

— Кто, мам?

— Кэл. А еще клялся, что любит меня.

— Да, мам. Они всегда клянутся.

Поднимая бутылку, Лорен думала о том, есть ли в доме бумажные полотенца, чтобы вытереть грязь. Вряд ли. В последнее время мать приносила домой все меньше денег. Она клялась, что в салон приходит меньше клиенток. Лорен полагала, что это половина правды, вторая половина заключалась в том, что салон находился рядом с баром «Тайдс».

Мать взяла пачку сигарет и закурила.

— Опять ты на меня так смотришь. Словно думаешь: моя мать — неудачница.

Лорен села. Как ни старалась она не испытывать разочарования, оно не исчезало.

— Сегодня у нас был выпускной вечер.

Мать сделала еще одну затяжку и нахмурилась:

— Он же во вторник.

— Сегодня и есть вторник, мам.

— Ах, черт возьми. — Она откинулась на вытертый диван. — Прости меня, солнышко. Я потеряла чувство времени. — Она отодвинулась в сторону. — Сядь ближе. Как все прошло?

Лорен уютно устроилась возле матери.

— Я встретила замечательного парня из Университета Южной Калифорнии. Он думает, мне стоит попытаться получить рекомендации у кого-нибудь из бывших студентов.

Мать глубоко затянулась и повернула голову, разглядывая Лорен сквозь клубы дыма.

Лорен напряглась. Только не сегодня. Пожалуйста.

— Видишь ли, я тоже думала, что получу стипендию.

— Пожалуйста, давай поговорим о чем-нибудь другом. Я получила пять по истории.

Лорен хотела встать. Мать схватила ее за руку.

— У меня были прекрасные оценки, — произнесла она без улыбки. — Я входила в команды по легкой атлетике и баскетболу. У меня были хорошие результаты тестов, и я была красивая. Говорили, что я похожа на Голди Хон.

Лорен вздохнула и отодвинулась:

— Я знаю.

— А потом, в День Сэди Хокинс, я пошла на танцы с Тэдом Марлоу. Несколько поцелуев, несколько рюмок текилы, и вот уже он задрал мне юбку. Через четыре месяца я, выпускница средней школы, покупала себе платье для беременных. Никакой стипендии, никакого колледжа, никакой пристойной работы. Если бы не парикмахерские курсы, я…

— Поверь мне, мама, я знаю, что испортила тебе жизнь.

— «Испортила» — это слишком грубо, — сказала мама. — Я никогда такого не говорила.

— Интересно, а у него есть другие дети? — Лорен задавала этот вопрос каждый раз, когда речь заходила об отце.

— Откуда я знаю? Он убежал от меня, как от чумы.

— Мне просто… хотелось бы иметь родственников.

Мать выпустила изо рта струю дыма.

— Поверь мне, роль семьи преувеличивают. Пока с тобой ничего не случилось, они ведут себя прекрасно, но потом — бах! — ты им не нужна.

— Мне просто хотелось бы…

— Брось. Это только причинит тебе боль.

— Да, — устало согласилась Лорен. — Я знаю.