Снова оказавшись в гостиной, Гермиона утащила Гарри в угол. Ей было просто страшно оставаться одной, а мальчик уже доказал, на что он готов ради нее. Да и сам он был явно в том же положении, разве что наказания не боялся, хотя, может быть, ему было все равно, будет ли он жить? Гермиона устала бояться…
— Иногда я думаю, что они все просто играют в игру… Нами, — тихо сказала девочка, приобняв вздрогнувшего мальчика.
— Да, это возможно, — вздохнул Гарри. — Это бы многое объяснило. А когда наиграются, то…
— Я знаю, что не переживу наказание, — призналась Гермиона. — Я и в школе-то… А здесь должно быть намного больнее и страшнее, волшебники же.
— Думаешь? — заинтересовался мальчик. — Тогда… Тогда это действительно игра, а мы с тобой обречены, ведь такое внимание только нам двоим.
— А я и не заметила, — проговорила девочка, которой вдруг захотелось положить голову на плечо Гарри. — А ведь действительно…. Интересно, как мы узнаем, что они наигрались? Узнаем ли?
— Скорей всего, объявят что-то вроде того, что Гарри Поттер — фальшивый избранный, и нас с тобой… — Гарри вздохнул. — Как мусор на мусорке сжигают, видела?
— Нет… — прошептала Гермиона, неожиданно прижимаясь к мальчику, будто ища защиты. — Не хочу…
— Я даже не знаю, как тебя защитить, — вздохнул мальчик. — Может быть, спросить господина Смерть?
— А разве он ответит? — спросила девочка. — Если ответит, то тогда конечно…
Этот разговор Северус Снейп увидел в памяти детей, еще подумав: «какие глупости», но стоило Дамблдору заговорить о смене Избранного, как этот детский разговор встал перед глазами зельевара. Получалось, что дети правы… Но разве такое возможно? Дамблдор не мог… Или мог?
Урок чар, несмотря ни на что, был позитивным. Филиус Флитвик, конечно, заметил настрой и состояние двоих детей, но сразу же решил, что это проблема Минервы и Альбуса, а он в это лезть не хочет. Так же или почти так же подумала и Помона Спраут, которая была, конечно, доброй, но только к своим, остальные ее не интересовали.
— Мисс Грейнджер! — зло выговорила мадам Спраут оступившейся девочке. — Смотрите, где топчетесь, минус…
— Нет! — воскликнул Гарри, вставая перед Гермионой, у которой уже похолодели руки и ноги в ожидании неминуемого приговора. — Она не виновата, это я ее случайно толкнул!
— Да? — удивилась мадам Спраут. — Хорошо, минус пять баллов с Гриффиндора, мистер Поттер.
Гермиона застыла, пытаясь осознать случившееся. Мальчик только что соврал профессору, защищая ее, взял на себя ее наказание, каким бы оно ни было, но он сделал это, не задумываясь. После урока Гермиона сбивчиво благодарила Гарри, обнимая и заливая слезами. За нее впервые на ее памяти так заступались, беря на себя самое страшное…
Гарри особо не интересовало, каким будет его наказание. Пока он считается местным «избранным», до смерти не забьют, а все остальное можно выдержать, вот когда наиграются… Впрочем, тогда у него и не будет больше ничего, как и у Гермионы. Страшная тюрьма, из которой нет выхода. Страшные взрослые, которым нравится приносить боль. Страшная сказка, очень… И дышать все тяжелее. И свет выключают…
— Надо как-то узнать, как тебя защитить, — сказал мальчик Гермионе. — Чтобы ты могла жить, когда меня…
— Знаешь, я не хочу жить, если тебя… — призналась девочка. — Мне просто незачем будет жить.
Понимание было неожиданным. Девочка вдруг поняла, что у нее нет смысла жить, если рядом нет Гарри. Внезапно он, защищая ее от всего, стал очень важным. Точнее, жизнь утратила краски, но пока был он… Впрочем, если она права, то они умрут вместе. Наверное, это хорошо. А пока шли другие уроки, медленно приближался урок полетов. Урок, которого она желала и которого боялась.
— Не поддавайся на провокации, — настраивал ее Гарри. — Они будут обязательно. И не взлетай высоко, сверху падать больно.
— Я сделаю, как ты скажешь, — улыбнулась Гермиона. — Мы не дадим им этого шанса, да?
— Да, — неумело улыбнулся ей Гарри в ответ. Он как будто не умел улыбаться, поэтому улыбка получилась кривоватой, но девочка поняла. Ей все чаще хотелось обнимать Гарри, хотя она себя совсем не понимала, но в условиях постоянного страха… До сих пор им удавалось проскакивать мимо наказания, ну, кроме тех баллов на Гербологии, но староста сказала, что это слишком мало для карательных мер, и Гермиона выдохнула. А староста все еще не понимала, что происходит.
Гермиона сидела, как на иголках, ведь через полчаса должен был начаться урок полетов, а Гарри все не было, и девочке становилось все страшнее. Наконец мальчик появился, но он даже не шел, а почти полз по ступенькам, повисая на поручне. Глаза Гермионы наполнились слезами, она метнулась ему навстречу, но в этот момент Гарри как-то очень страшно захрипел, обращая на себя внимание всех, кто был в гостиной, и скатился вниз. Девочка от такого зрелища потеряла сознание.
Мадам Помфри смотрела на своих самых частых посетителей, на которых не подействовал Энервейт. Тоскливо покосившись на камин в Мунго, медиведьма попробовала еще раз оживить Гарри Поттера. Выживет ли грязнокровка — это не так важно, но и ту она на всякий случай приложила заклинанием, просто для очистки совести. Девочка открыла глаза, прошептав: «Гарри!»
— Я сейчас, Гермиона, — мгновенно очнулся Гарри Поттер, до этого не реагировавший ни на одно заклинание. Глаза медиведьмы расширились, она поняла, что это значит.
Минерва МакГонагалл наконец нашла, к чему придраться. Будто дождавшись, когда Гарри отойдет, профессор МакГонагалл подошла к Гермионе, смотрящей на нее с ужасом. Минерву раздражало такое отношение студентки, к тому же Альбус на нее начал поглядывать с подозрением, от всего этого ей хотелось на ком-нибудь сорвать злость. Но было не на ком, пока она не увидела эти испуганные глаза, будто притягивающие ее.
— Вы плохо стараетесь на моих уроках, — жестко заявила Минерва ни в чем не повинной девочке. — Я назначаю вам наказание. Через полчаса явитесь к мистеру Филчу, и обмороки вас не спасут!
Минерва МакГонагалл, сорвавшись на девочке и придя от этого во вполне благожелательное состояние, покинула гостиную, оставляя за собой задохнувшуюся от ужаса девочку и ошарашенных студентов. В этот день авторитет декана рухнул, потому что как бы ни были равнодушны окружающие, но такое было уже за гранью добра и зла. А Гермиона понимала, что сегодня ее жизнь закончится. Она не дожила до своего двенадцатого дня рождения всего один день. Поднявшись со своего места, девочка, сгорбившись, медленно двинулась туда, где, как она думала, закончится ее жизнь. И было во всей ее фигуре, в каждом движении столько горя, что проняло всех.
В голове Гермионы не было ни одной мысли, она медленно, пришаркивая ботинками, шла на эшафот. Девочка шла и не видела, как сквозь ее волосы пробиваются первые серебряные нити. Она шла на смерть, которая поджидала ее у загадочного мистера Филча. Хогвартс будто вымер, никто не остановил бредущего ребенка, никто не спросил, что случилось, никто не рассказал, что жестоких наказаний давно уже нет. А те, кто это видел, провожали ребенка равнодушными взглядами. Гермиона прощалась с жизнью, с солнцем, с небом, с Гарри…
Вот и последний рубеж — дверь в каморку того самого Филча. Дверь, за которой сначала будет очень больно, а потом все закончится. Не будет больше страха, Хогвартса, мамы и папы, пусть она им и не нужна… Вот они обрадуются, наверное… Дверь медленно раскрылась, и Гермиона сделала, как она думала, свой последний в этой жизни шаг.
Когда Гарри услышал, что произошло, он побежал. Он бежал в надежде успеть, защитить, закрыть собой. Мальчик задыхался, падал и опять бежал. Пот заливал глаза, слабость разливалась, мешая двигаться, но он вставал и бежал, не обращая внимания ни на что, откусывая воздух, не в силах вдохнуть, чувствуя заполошное биение сердца где-то под горлом, он бежал. Организм шел вразнос от ужаса, что он может опоздать, от невозможности ускориться еще сильнее.
Белый, как снег, мальчик бежал по коридорам Хогвартса в надежде успеть и защитить девочку, что стала ему дороже самой жизни, незастегнутая мантия вилась за спиной, как крылья, чтобы слететь при очередном падении. Он скатывался по ступенькам, не обращая внимания на боль, только бы успеть! Защитить! Спасти! Ну же! Ну!
Вот уже и подземелья, перед глазами все плывет, сил не остается даже на вдох, но мальчик делает еще шаг, потом еще и, ввалившись в каморку ничего не понимающего завхоза, выдыхает:
— Жива…