Раксис

— 15 —

Ночь подошла к концу, когда дождь наконец перестал, и в тучах появились первые разрывы. Над бушующим морем вставало солнце, разогнав ночной мрак и сделав видимым то, что скрывалось в нем.

Напротив бухты, огражденной с одной стороны скалой, напоминающей сидящего орла, а с другой отвесно падающим в воду склоном горы, волны играли остатками корабля. Ночной шторм не выплеснул еще до конца свою ярость, и грозные валы, отороченные гребнями пены, легко взлетали на многометровую высоту, поднимая за собой и швыряя вниз доски, каютную мебель, и много чего еще, что не затонуло после рокового удара о выступающую в море скалу.

Среди этой мешанины, рядом с куском переломанного пополам бруса, из воды торчала белокурая голова мальчика лет десяти. Ударами волн с него сорвало обувь, но рубашка и короткие штаны до колен оставались на нем. От соленой воды он почти ослеп и едва успевал отплевываться от лупивших по лицу водяных пощечин. В результате к горлу его подкатывала тошнота, и сильно кружилась голова. Он сильно устал, однако сдаться теперь, после того, как пережил самое страшное, не мог себе позволить. Невзирая на многочисленные занозы в ладонях, он изо всех сил цеплялся за доставшийся ему кусок дерева и продолжал, как заведенный, мотать ногами в воде.

После кораблекрушения, когда его швырнуло в море, и он чуть не пошел ко дну от удара по голове этим самым обломком бруса, ставшим теперь его единственной надеждой, он еще мог так поступить. Но погибнуть, выжив после чудовищной ночи, в беспрерывном круговороте огромных валов, под ослепительными молниями, что прожигали небо, под крики погибающих в морской пучине людей, в числе которых был его отец, это значило предать их и самого себя.

Солнечные лучи пронзили тяжелые волны, белоснежную пену и висевшую в воздухе водяную пыль, окрасив всё вокруг в яркие сочные цвета. Берег будто стал ближе. Почуяв надежду, мальчик сильнее замолотил ногами. Но неожиданно замер. Привыкнув за ночь к определенному ритму волн, он ощутил, как его тащит вниз, всё сильней и сильней, слишком долго даже для очень большой волны, и в ужасе оглянулся.

Она росла за ним, заслонив собой небо, изогнутая зеленая дуга многометровой стены воды, вобравшая в себя мощь породившего ее шторма. Она вспухала за его спиной гигантским монстром, готовая одним ударом снести с лица земли гору, что встала на ее пути. С трудом заставив себя отвернуться, понимая, что это конец, но решив бороться до последнего, мальчик набрал полную грудь воздуха, выпустил из рук отслуживший своё обломок дерева и нырнул.

Он очнулся в пещере настолько большой, что верхний свод ее терялся в темноте. От проглоченной морской воды его стошнило, потом опять. Отдышавшись и утерев рот, еще не веря в свое спасение, он попытался рассмотреть, куда попал, но силы оставили его, и, свернувшись калачиком в углублении, напоминавшем исполинскую раковину, он уснул.

Проспал он весь день и всю ночь, мучаясь от кошмаров, оплакивая своего погибшего родителя, но не просыпаясь, словно кто-то берег его сон, давая возможность восстановить силы. А когда проснулся, в пещере снова было светло и тихо играла музыка.

Удивленный, он вскочил на ноги, поняв, что музыка раздается из волнистой стены рядом с ним. И тут же невольно попятился, заметив, что в нескольких шагах от него в стене пещеры появилась тонкая трещина. В изумлении мальчик смотрел, как трещина увеличивается всё больше, и сначала сильно перетрусил, потому что за исчезавшей стеной было темно, но затем услышал потрескивание факела, чьи-то возбужденные голоса и с любопытством подошел к разверзшейся перед ним огромной дыре.

Он до смерти перепугал своих гостей. Двое из них отчаянно взвизгнули и стремглав бросились вверх по вырубленному в камне тоннелю, однако трое остались, хотя лица их выражали глубочайшее потрясение. Чтобы их успокоить, мальчик поклонился, как его учили, и хотел представиться, но не смог. Язык не слушался его: после многочасового пребывания в соленой воде во рту было сухо, как в пустыне.

Тогда он опять поклонился. Две девочки, одетые в дорогие расшитые халаты, из-под которых выглядывали ночные рубашки, захлопнули наконец свои рты и присели в реверансе. Стоявшая рядом красивая высокая женщина с добрым лицом и ласковыми глазами подняла факел повыше.

Она окинула внимательным взглядом изорванную одежду мальчика, его шелковую, когда-то белую, рубашку и перепачканные в известковой пыли штаны, перевела взгляд на израненные руки и ноги, запекшуюся ссадину над левым ухом и шагнула вперед. Приподняв его голову за подбородок, глядя ему в глаза, она что-то мягко произнесла на смутно знакомом ему языке.

Он ничего не ответил, тогда она взяла его за руку. Зашипев от боли, он отдернул ладонь, сплошь покрытую царапинами и занозами. Женщина не стала настаивать и, сдвинув брови, бросила несколько слов сгорающим от любопытства девочкам. Те сразу побежали наверх по тоннелю, переговариваясь между собой на ходу и пару раз оглянувшись напоследок. А женщина обняла мальчика за плечи и завела внутрь. Сердце его бухнуло, когда он переступил невидимую черту.

Тут музыка кончилась, и дыра в стене пещеры стала закрываться. Мальчик застыл на месте, испытывая странное ощущение, будто эта стена навсегда отрезает его от знакомого ему мира. Он вспомнил о случившемся прошлой ночью, и слезы сами собой навернулись ему на глаза. Но он быстро опомнился и, коротко шмыгнув носом, незаметно утер глаза рукавом рубашки, а затем двинулся вверх по тоннелю к терпеливо поджидавшей его женщине, которая, судя по осанке и богато расшитому халату, являлась хозяйкой этого места.

Из стен тоннеля торчали скобы с факелами, размещенными далеко друг от друга так, что в промежутке между ними было темно. Тоннель изгибался дугой, которой, казалось, не будет конца. Шлепая по каменным плитам, мальчик держался сначала бодро, но очень скоро почувствовал слабость в ногах и прежнюю тошноту, уже раскаиваясь, что оттолкнул руку хозяйки, на которую мог бы сейчас опереться. Но на очередном участке этого бесконечного тоннеля его ждало спасение.

Он разглядел красные глаза, которых испугался бы в любое другое время, а сейчас только вздохнул с облегчением. Глаза эти принадлежали огромной собаке, что была ему по плечо, в шею которой он вцепился, едва только поравнялся с ней. Собака послушно пошла рядом, приноравливаясь к его шагам. Хозяйка обернулась и удивилась чему-то, но ничего не сказала.

В самом конце тоннеля у входа в огромный круглый зал с куполообразным сводом она опять обернулась, и лицо ее вдруг исказилось, словно от пришедшей на ум страшной мысли. Резко и отрывисто женщина произнесла длинную непонятную фразу. Подняв голову, мальчик молча смотрел, не зная, что сказать. Кроме слова «сердар», которое она выговорила с отвращением после короткой паузы, он не разобрал ровным счетом ничего.

Женщина некоторое время пронзительно глядела на него, видимо, в ожидании ответа, затем коротко кивнула и, крепко взяв за кисть, вывела через зал к высоким массивным дверям в залитый солнцем коридор. Собака осталась позади.

Дальнейшее он помнил плохо. Его напоили горячим бульоном и тщательно вымыли с головы до ног. Затем, одетого в ночную рубашку, поставили перед очами какого-то очень сердитого на вид господина, рядом с которым находилась та самая женщина.

Уважительно обсуждая что-то друг с другом, они некоторое время рассматривали его, словно диковинного зверька, а потом он очутился в маленькой тесной комнате с крошечным окном, из которого доносился щебет птиц и шелест листвы, и заснул мертвым сном в пахнущей свежим бельем постели.

Проснулся он от лая собак. Захлебываясь злобой, они облаивали кого-то вдали, и мальчик сел, настороженно прислушиваясь. За окном наступила ночь, в комнате было темно. Сердце его тревожно забилось, он спустил ноги с кровати и подошел к окну. Обнаружив, что его руки замотаны в какое-то неприятно пахнущее тряпье, он снял его и, бросив на пол, оперся о подоконную нишу. Кожа на ладонях не саднила, и он понял, что кто-то позаботился их вылечить.

Прямо за окном росло дерево, чьи густые ветки не позволяли выглянуть наружу. Разочарованный, он вернулся в кровать и натянул одеяло до подбородка, потому что собаки окончательно вышли из себя, а это означало, что крупный и опасный хищник находится совсем близко. В тревоге стреляя глазами по комнате, мальчик скорее почувствовал, чем увидел, как бронзовая ручка двери вдруг наклонилась, и через образовавшуюся щель в комнату проник слабый свет.

Он успел заметить длинного человека с жутким лицом и юркнул с головой под одеяло. Трясясь от страха, сквозь оглушительные удары сердца он слушал, как человек подошел к кровати и склонился над ней. Мальчик замер не дыша. Страшный человек коснулся его кончиками пальцев и медленно провел ими по одеялу. Несколько долгих мгновений стояла полная тишина. Затем послышались шаги, хриплый голос произнес что-то, раздался облегченный вздох, и дверь в комнату закрылась.

Утром та самая служанка, что мыла его накануне, принесла одежду и простые кожаные сандалии. Штаны и рубаха были из дорогой ткани, но заштопанные в нескольких местах. Вслед за служанкой мальчик спустился по узкой боковой лестнице в просторную кухню, где хлопотали еще две молодые девушки, помогая готовить завтрак здоровенному толстяку.

В настежь открытые двери со двора доносилось кудахтанье кур и блеянье коз. А на другой стороне двора виднелись стойла, из которых торчали морды четырех лошадей. Тонкие нервные формы двух из них выдавали нерабочую породу. Мальчик понял, что угодил в большой и богатый дом, и оробело встал на пороге.

Повар не обратил на него внимания. Но девушки заметили его сразу и, улыбнувшись, что-то сказали. Мальчик в ответ поклонился. Служанка, что привела его сюда, взяла у одной из них широкую тарелку и, поставив на струганый стол, приглашающе кивнула. Настороженно косясь на грозного повара, мальчик проскользнул в кухню.

На тарелке лежала яичница, кусок вареного розового мяса, помидор и три свежих огурчика. Разом почувствовав, что на протяжении двух суток, кроме бульона, у него не было крошки во рту, мальчик жадно набросился на еду.

Показывая на него, служанка вступила с девушками в оживленный разговор, кивая, когда в ответ ей раздавались охи и ахи. Повар тоже добавил пару раз что-то. Голос у него оказался густой и совсем не страшный, а даже благодушный. Закончив завтракать, мальчик встал.

— Спасибо! — сказал он, задвигая стул на место.

Четыре лица разом повернулись к нему. Все, кроме повара, хором что-то затараторили, а толстяк только хмыкнул и вернулся к своим делам.

Мальчик попытался понять, что ему говорят, но ничего не разобрал. Язык был ему знаком, однако слова и ударения в нем звучали неправильно, и, когда их произносили быстро, они сливались в одну непонятную фразу. Он еще раз улыбнулся, пожав плечами, показав, что ничего не понимает, и тут в кухню влетела какая-то девчонка. Она с разгону ткнулась лбом в живот повара, обхватив его тонкими руками, на что тот мягко улыбнулся и погладил ее по голове.

Приглядевшись, мальчик узнал в девчонке одну из тех, кто бросился удирать от него, когда открылась дыра в стене пещеры. Только вместо ночной рубашки и халата сейчас на ней было светлое платье до колен и сандалии. Черные волнистые волосы были схвачены за спиной лентой.

Девчонка оторвалась от толстяка, ухватила с подноса из-под его локтя кусок пирога и прощебетала всем приветствия. И едва не выронила свой пирог, когда ее темные живые глаза наткнулись на мальчика, отошедшего к двери, чтобы никому не мешать.

Девчонка порывисто повернулась к служанке и протараторила что-то — служанка покачала головой. Девчонка повторила настойчивей — служанка возразила. Девчонка положила пирог обратно и стала упрашивать о чем-то, умоляюще сложив перед собой ладони и бесстыдно подлизываясь.

Служанка стояла на своем, предупреждающе ткнув пальцем в потолок, на что девчонка только беззаботно махнула рукой. Обе раскраснелись, обмениваясь между собой словами со скоростью сорочьего стрекота.

Наконец служанка согласилась, и девчонка немедленно подскочила к мальчику, который ничего не понял из их разговора, кроме повторяющегося слова «Матея» — так, видимо, звали служанку. И еще «Габриэль» — как, судя по всему, звали настырную девчонку. Та что-то сказала, глядя ему в лицо, и потащила за руку из кухни во двор.

Он выдернул руку, но пошел следом, сгорая от любопытства, зачем так сильно ей понадобился. Габриэль пересекла двор, нырнула в проход между каменной стеной и лошадиными стойлами и нетерпеливо замахала оттуда, потому что мальчик застыл истуканом посредине двора. Он никогда не видел ничего подобного, всё тут было для него удивительно и интересно. Это оказался не дом, а замок, и очень большой. Но рассмотреть его как следует Габриэль не дала. Она снова потащила его за собой, и на сей раз мальчик не упрямился.

За лошадиными стойлами она повернула направо, и перед ними открылось большое пространство внешнего двора, огороженного крепостной стеной. Стена сходилась к опорам опущенного подвесного моста, за которым виднелась полоса песка и густой лес.

У ворота, поднимающего мост, стоял молодой мужчина в кожаном фартуке ниже колен, по виду кузнец. Еще пятеро, в военной форме, разговаривали у ступеней, ведущих к главному входу. Рядом стояли оседланные лошади. Лошадей было шесть, то есть солдаты ждали кого-то.

Габриэль остановилась. Она приветливо помахала кузнецу, который чинил ворот, и стала быстро говорить что-то мальчику. Тот сделал вид, что внимательно ее слушает, а сам то и дело косил глазами по сторонам, пытаясь сообразить, что это за место, где он оказался волею судеб.

Под конец в голосе девчонки появились вопросительные нотки. Мальчик дернул плечом и показал себе на уши. На лице Габриэль отразилась радость. Заглядывая ему в глаза, она стала говорить еще быстрее, время от времени взмахивая руками. И тут он услышал знакомое слово. Уцепившись за него, он сложил в уме фразу и сказал, прервав девчонку:

— Я знаю латинский.

Она сразу замолчала, округлив глаза. Потом, подбирая слова, спросила:

— Правда, знаешь?

Мальчик кивнул, и Габриэль скорчила огорченную гримасу.

— Тогда я проспорила, — вздохнула она. — А на латинском я говорить не люблю, скучный он. И зачем его только учат?

Снова оживляясь, она сказала:

— Меня Габриэль зовут, а тебя?

— Филь, — ответил мальчик.

Девчонка рассмеялась, захлопав в ладоши:

— Ой, какое имя забавное!

— И совсем не забавное, — нахмурился он. — Отец такое дал.

Он потупился, вспомнив, что отца у него больше нет.

— А кто твой отец? — быстро спросила Габриэль, глядя на него с любопытством.

Филь сказал нехотя:

— Торговец. Товарами торгует со всего мира. — Засопев, он отвернулся, не желая выказывать слабость. — Это была прогулка. Просто прогулка. А потом налетел шторм…

Габриэль легонько коснулась его руки.

— То есть там все погибли, да? — спросила она с искренним сочувствием. — И мама твоя тоже?

— Мама умерла, когда родила меня, — пробормотал Филь.

Габриэль произнесла печально:

— Ужас какой, так ты теперь сирота! — Она вздохнула и опять коснулась его руки. — Слушай, а хочешь, я покажу тебе лося? Он живет в лесу и иногда появляется на поляне. Правда, папа перед отъездом хотел с тобой поговорить, но мы успеем!

Она потянула его к подвесному мосту, Филь безропотно направился за ней.

— Лося? — удивленно спросил он. — Я никогда не видел лося. А далеко это?

— Нет, совсем близко, сразу за мостом! — воскликнула Габриэль, сделав книксен, когда они проходили мимо кузнеца. — Он у нас почти домашний, его никто не трогает, даже собаки. А лосиху убили сердары, тогда же, когда и нашего брата. Папа с тех пор стал мрачный и раздражительный, хотя вообще-то он добрый. Он обязательно поможет тебе, он в Совете важный человек!

По обшитым медью деревянным плахам они прошли мост и спустились к полосе песка, что отделяла их от леса. Филь заметил недалеко двух всадников, двигающихся рысью вдоль берега. Вспомнив, что сказала только что Габриэль, он спросил:

— А кто такие сердары?

Габриэль стрельнула в него глазами.

— Они ужасные злодеи, родители запрещают нам о них говорить, — скороговоркой произнесла она. — И правильно, про них такие страхи рассказывают, что лучше не слушать. А еще из-за них нас не пускают в пещеру, мама говорит, кто войдет туда несколько раз, сам превратится в сердара. А ты видел, как там красиво? Известковый водопад на противоположной стене видел? Иногда он будто светится изнутри, я каждый год хожу смотреть. Пещера открывается на несколько минут три дня подряд раз в году, больше туда никак не попасть. А так жалко!

Они углубились в лес, заросший соснами и кедром, в чьих кронах прыгали белки, охотясь за шишками. Чуть дальше оказалась большая поляна, сплошь покрытая высокими желтыми цветами. Сорвав один из них, Габриэль сказала:

— Это иссоп, у нас его пьют, когда кто-нибудь заболеет. Красивый цвет, правда?

— Правда, — согласился Филь. — А что ты проиграла? — спросил он, вспомнив, что говорила она в самом начале.

— Я поспорила с сестрами, что ты немой, — хихикнула Габриэль. — А они говорят, что ты из другого мира и просто не знаешь нашего языка.

— Из какого другого? — удивился Филь.

Со стороны замка пропела труба. Габриэль обернулась в панике.

— Ой, я забыла! Побежали скорей, может, еще успеем!

Бросив цветок, она стрелой понеслась обратно к замку, Филь за ней. Однако, выбежав из леса, они увидели только спины отъезжающей кавалькады. Шесть всадников, по двое в ряд, галопом удалялись от них вдоль кромки прибоя, пока не скрылись из виду за поворотом берега.

Труба пропела опять, уже коротко. Филь перевел взгляд на замок, разглядывая башни с флагами и знакомые очертания горы, вдающейся далеко в море. И вдруг открыл рот. Он готов был поспорить, что гора та самая, к которой он так стремился два дня назад, борясь со штормом. Как и скала с другой стороны бухты, о которую разбилась их галея. Но откуда тогда взялся этот замок? Не могли же его принести сюда и поставить, пока он спал в пещере!

Он изо всех сил зажмурился, давая время пропасть наваждению. А когда снова открыл глаза, вздохнул с облегчением: к его великой радости, это оказался всего лишь сон.