Раннее, раннее утро

ПОЛУНОЧНЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ

В первый и последний раз я встретился с этим странным человеком ровно десять лет назад. Я очень хорошо помню тот день, который считается по календарю первым днем весны. Погода выдалась настоящая мартовская — дул пронзительный ветер, разметая в воздухе редкие колючие снежинки. Над пустынными городскими улицами нависло свинцово-серое, по-зимнему тоскливое небо. Мне помнится, что к вечеру потеплело, но домой я не торопился, так как паровое отопление уже неделю как не работало. Со скуки я завернул в клуб, выпил бокала три красного вина, посудачил с друзьями о вечных наших неурядицах, и когда эта банальная вечерняя программа окончательно мне надоела, нехотя поплелся к дому.

Тогда, как и теперь, я жил на улице Раковского, в центре города. Погруженный в свои мысли, я вошел в темный подъезд и привычным движением потянулся к выключателю. Но не успел я коснуться кнопки, как послышалось знакомое щелканье, и лестничная клетка осветилась. В двух шагах от меня стоял у стены мужчина среднего возраста, пряча лицо в поднятый воротник пальто. В первый миг я увидел только его глаза, пронзительные и испытующие. Он смотрел так, будто хотел взглядом приковать меня к месту.

Эта неожиданная встреча мне сразу же не понравилась. Неделю тому назад в таком же темном подъезде такой же подозрительный тип огрел железной палкой по голове моего старого знакомого, редактора отдела культуры одной из столичных газет. Он забрал у редактора бумажник, ботинки и кожаный портфель, в котором, к несчастью, лежала и одна моя рукопись. Нет ли и у моего незнакомца подобных намерений? Я вынул руки из карманов и быстро прикинул, куда его ударить, если он на меня нападет.

— Не пугайтесь! — дружелюбно сказал незнакомец. — Я не грабитель.

Усмехнувшись, он продолжал тем же тоном:

— Мне кажется, я и не похож на грабителя…

И только тогда я разглядел, что он выглядит вполне добропорядочно. Прежде всего он был хорошо одет, в отлично сшитом пальто. Еще более определенное впечатление производило его лицо — худощавое, с добрым и очень грустным выражением. Лишь глаза невольно настораживали — решительные, мрачноватые, неподвижно уставившиеся на меня. Кого же он ждал в этом темном и холодном подъезде?

— Я ждал вас! — эхом ответил незнакомец с еле заметной усмешкой. — И как раз подумал сейчас, что вы испугаетесь…

Это мне тоже не понравилось. Пожилые графоманы обычно упорнее и настырнее молодых, от них куда труднее избавиться. Они не оставляют своих рукописей, как молодые, а читают их вслух, пока у тебя не закружится голова и не потемнеет в глазах. Незнакомец, не спуская с меня пристального взгляда, иронически улыбнулся.

— И это вам тоже не грозит! — сказал он. — Я не принес ни романа, ни стихов!..

— Что вы, что вы! — пробормотал я, несколько озадаченный его прозорливостью. — Чем могу вам служить?

— Мне просто хочется поговорить с вами…

— Сейчас?

— Да, сейчас…

— Но уже очень поздно, — растерянно возразил я. — Приходите лучше завтра.

— Нельзя! — мягко, но настойчиво ответил незнакомец. — Завтра может быть поздно…

Я призадумался. В комнате у меня холодно, полный беспорядок — как же я приглашу постороннего человека?

— Неважно! — сказал незнакомец. — Я пришел не осматривать квартиру, а серьезно с вами поговорить…

Глаза у меня полезли на лоб; я еще раз оглядел странного посетителя. Что это за тип? Ясновидец или безумец? Скорее всего сумасшедший — что-то безумное мелькает в его глазах.

— Я вовсе не безумец! — грустно заметил незнакомец. — Я так же нормален, как вы…

— Черт побери! — воскликнул я в изумлении. — Вы в самом деле читаете мои мысли!

— Да, я в самом деле читаю ваши мысли, — сказал, серьезно кивнув головой, незнакомец.

— И после этого будете утверждать, что вы не сумасшедший?

— Сумасшедшие не умеют читать мысли! — с легкой иронией заметил мой полуночный гость.

К сожалению, он был прав, и спорить с ним было трудно. Сбитый с толку, я растерянно смотрел на него, и на миг мне показалось, что все это я вижу во сне.

— Нет, это не сон! — со вздохом сказал незнакомец и торопливо протянул руку, успокаивая меня. — Не волнуйтесь! Здесь нет ничего чудесного и сверхъестественного. Сейчас я вам покажу…

Он опустил воротник пальто. Теперь он показался мне совсем заурядным — добрый, чем-то опечаленный человек. Но что же он хотел мне показать? Я не видел ничего особенного, если не считать слухового аппарата со шнурком, свисавшим с его правого уха. Вы не раз, наверное, видели такие аппаратики — небольшая мембранка, воткнутая в ухо, проводник и батарейка, которую обычно носят в нагрудном кармане.

— Это вовсе не слуховой аппарат, — терпеливо сказал незнакомец. — Это изобретенный мною микроприемник… Но, в отличие от обычных, он принимает не радиоволны, а биотоки человеческого мозга. Другими словами, он улавливает человеческие мысли…

Как ни фантастично прозвучали эти слова, мне уже не трудно было ему поверить. Можно не верить в духов, но если вдруг увидишь духа, то хочешь не хочешь, а поверишь, как бы ни осуждал тебя за это секретарь парторганизации. Я с удивлением смотрел на странного гостя и наконец пробормотал:

— Ну что ж, поднимемся ко мне… — И, не утерпев, добавил: — Только уберите, ради бога, эту штуковину из уха!

Незнакомец впервые улыбнулся. Улыбка у него была такая добрая и сердечная, что я окончательно успокоился.

— Хорошо, не буду больше вас терзать! — сказал он, убирая аппаратик.

Мы поднялись ко мне, и я провел его в кабинет, который, как вы догадываетесь, служил мне и спальней. Пришлось быстренько смахнуть со стула грязные носки, убрать со стола ботинок и стряхнуть с постели колбасную кожуру.

— А сейчас вы знаете, о чем я думаю? — шутливо спросил я.

— Знаю! — в тон мне ответил незнакомец. — Вы думаете: тяжелая штука — холостяцкая жизнь… И не будучи пророком, скажу: вы скоро женитесь…

— Аминь! — сказал я, ощущая, как по спине пробежал холодок. — А вы женаты?

Незнакомец как будто помрачнел.

— Женат, — ответил он. — Об этом вы тоже услышите… Сейчас я вам все расскажу…

— Слушаю вас, — сказал я тихо. — Но сначала объясните мне: почему вам захотелось поговорить именно со мной? Ведь я совсем чужой для вас человек!..

— Нет, мы с вами знакомы, — со вздохом сказал незнакомец. — Вы, наверное, забыли, но мы знакомы… Дня три тому назад мы сидели в одном ресторане… Неужели не помните?.. Наши столики были почти рядом…

Как вспышка магния, в голове у меня блеснуло воспоминание. Верно!.. В самом деле!.. Но тогда я почти не обратил на него внимания…

— Вспомнили? — с надеждой спросил он.

— Конечно, у вас и тогда была в ухе эта висюлька…

— Да, была, — кивнул он. — А вы подумали: «Не так уж безобразно!.. Если подойдет и мой черед, отчаиваться не стоит». Вы немного туговаты на правое ухо, не так ли?

— Да! — воскликнул я в изумлении. — Мне помнится, что я действительно это подумал…

— А вы припоминаете, какая компания сидела за соседним столиком?

Это я хорошо помнил. Там сидели две молодые женщины и несколько молодых людей одного с ними возраста. Одна из женщин, совсем молоденькая, с мелкими чертами лица, очень милая и притом по уши влюбленная в своего супруга, все время глядела на него с обожанием. Но муж на нее даже не смотрел. Его тяжелый взгляд то и дело останавливался на второй, элегантно одетой женщине с сочными, чувственными губами. Когда все они изрядно выпили, мне, как и его собутыльникам, стало совершенно ясно, какие чувства испытывает он к подруге своей жены. Лишь супруга ничего не подозревала и все так же весело чирикала, еще более влюбленно поглядывая на своего красавца мужа.

— Припоминаю! — кивнул я.

— Вы были правы. Она действительно ничего не подозревала. Я подслушивал их мысли…

Я невольно вздрогнул. Подслушивать мысли? В этот миг мой собеседник показался мне еще более интересным, но и страшным.

— А между ними в самом деле что-нибудь было?

— Конечно… Они любезничали у нее на глазах, вы тогда правильно разгадали их отношения… Вы следили за ними не хуже меня — даже еще настойчивее, с большим охотничьим азартом. Когда вы окончательно утвердились в своем мнении, вы подумали: «Бедная женщина!.. Как хорошо, что она не может заглянуть им под череп!.. Как бы это ее потрясло, как бы она поникла, точно сломленный цветок!» Так ведь было?

— Совершенно верно!

Хмель вылетел у меня из головы, я с напряженным вниманием слушал незваного гостя. Сомнения мои рассеялись, я был глубоко убежден, что этот странный человек с худощавым, умным лицом действительно изобрел свой страшный аппарат. Он задумчиво поглядел на меня, словно что-то припоминая, и нехотя сказал:

— Так вы и подумали: «Хорошо, что она не может заглянуть им под череп!..» Хорошо, что не может!.. Именно об этом думал и я: хорошо, что не может!.. Вот эта мысль и привела меня к вам!..

— Но расскажите все сначала! — воскликнул я в волнении.

Незнакомец задумался, его высокий лоб покрыла сетка тонких морщин.

— Мне не хотелось бы рассказывать о себе, — застенчиво сказал он. — Мне не хочется даже называть вам свое имя… Вы не должны интересоваться ни моей жизнью, ни моей дальнейшей судьбой… Не должны интересоваться даже подробностями моего изобретения…

— Тогда зачем вы пришли ко мне? — спросил я с излишней резкостью.

— Скоро поймете! — устало сказал он. — Скажу лишь, что я работал над этим изобретением около десяти лет… Первого серьезного успеха я добился два года назад… Правда, успех был лишь частичным… Чтобы принимать мысли объекта, на него надо было надевать тяжелый и неудобный шлем, который воспринимал и перерабатывал нервные токи мозга… Прошло еще два года, прежде чем мне удалось довести аппарат до его теперешнего, гораздо более совершенного вида… Вы можете не верить в чудеса, но то, чего я достиг, — подлинное чудо техники…

— К сожалению, не только техники! — сказал я, задыхаясь от волнения.

— Вы правы… Безусловно, правы! — с жаром воскликнул он. — Но я сам сначала не понимал, что это проблема далеко не только техническая… О ее нравственной стороне я даже не думал… И все же, когда я услышал в наушнике первую человеческую мысль, обращенную моим аппаратом в звук, я испытал, смею вам признаться, истинное нравственное потрясение… и тогда я впервые спросил себя: а имею ли я право это делать? Имею ли я право заглядывать в мысли людей, не спросив их согласия? Я понимаю, какое это варварство — эксплуатировать труд своего ближнего… А каково эксплуатировать его мысли?

Мой гость запнулся и приумолк. Лицо его побледнело, во взгляде появилась горечь.

— Правда, человек, на котором я ставил свои первые опыты, был стар и болен, в голове его вертелось лишь несколько убогих мыслей, которые не могли открыть мне никаких тайн. Кроме того, мое изобретение казалось мне настолько гигантским, что это заглушало во мне все другие соображения… Для собственного успокоения я наскоро сочинил какую-то оправдательную теорийку…

— Так всегда бывает! — промолвил я, покачав головой. — В нашем мире добрая половина теорий выдумана лишь для того, чтобы что-то оправдать…

— Вероятно, вы правы! — кивнул гость. — Но сам я понял, на каком я скользком пути, только когда довел свой аппарат до совершенства. Должен сразу же сказать вам, что я хранил свое изобретение в полной тайне. Вы — первый человек, который о нем узнает… Чтобы пользоваться своим аппаратом, я прикидывался глухим — недостойная, но неизбежная игра. В один прекрасный день я сообщил своим близким, что выписал из-за границы аппарат для усиления звука, и с тех пор не ведал затруднений. Но мои огорчения начались еще во время экспериментов…

Гость закурил сигарету, и лоб его снова покрыла сеть тонких морщин.

— В то время я производил опыты над нашей служанкой… Совсем еще девчонка, пятнадцати или шестнадцати лет, заспанное, апатичное существо, на которое до тех пор я почти не обращал внимания… Одетая в свою деревенскую одежонку, она двигалась по моей лаборатории как во сне… И первая мысль, которую я уловил у нее, была: «Как хочется спать!..» Я даже разозлился — неужели под этим маленьким твердым черепом не может возникнуть более достойная человека мысль? Или аппарат у меня с изъяном и ловит далеко не все?

Но аппарат был в полном порядке… Вскоре у нее возникла новая мысль:

«Как есть хочется!.. — И тут мысли ее побежали стремительно, в каком-то лихорадочном испуге… — Хозяйка опять спрятала еду, — думала она. — Чего бы поесть вечером? Хорошо, если она оставила мне немножко хлебца, а если нет? Только бы не нашла те три кусочка сахара под матрацем… А может, и нашла — она часто лазает под матрац… И всюду-то она роется, как бы я чего не украла… Даже письма мои все прочитала до одного!.. Как есть хочется!.. Ох, как хочется поесть и выспаться!.. Может, попросить хозяина, чтоб отпустил пораньше?.. Он добрый, попрошусь!..»

Вы представляете себе мое изумление? — с горечью продолжал гость. — Вы не знаете мою жену, а мне трудно ее описать… Она еще молода, около тридцати пяти лет, очень хорошо одевается, слывет интеллигентной и культурной женщиной… Бывает в ваших клубах, говорит об искусстве, люди относятся к ней с уважением… И она же прячет еду от девочки-служанки? Нет, это невозможно!.. Но почему невозможно? Человек может обманывать других, но не самого себя…

Я снял мембрану и поглядел на девчушку. Она почти дремала, сидя на табуретке.

— Марийка, ты не проголодалась? — внезапно спросил я.

Она вздрогнула и с испугом поглядела на меня.

— Нет…

— Правда?

— Правда, — поежилась она. — Зачем мне тебя обманывать?

— А тетя не запирает от тебя еду?

— Нет, зачем ей запирать, — никогда не запирает!..

Я снова включил аппарат.

— Скажи правду, не бойся, — мягко сказал я. — Ну, скажи!

— Так я уже сказала! — умоляюще повторила девочка, а я, потрясенный, слушал ее мысли: «Страшно сказать, ой, как страшно!.. Если хозяйка узнает, что я сказала, — изобьет до полусмерти!»

Я снял наушник и задумался. Конечно, то, что думала девочка, — чистая правда. Я дал ей денег, наказав полакомиться в ближайшей кондитерской и ничего не говорить об этом жене. Марийка робко взяла деньги, и на глаза у нее навернулись слезы, а когда я погладил ее по головенке, она чуть не разревелась…

Я так расстроился, что совсем забыл, какой у меня важный и торжественный день… После многих лет кропотливого труда я наконец достиг полного, невероятного успеха. Надо бы торжествовать, а я чувствовал себя как побитый. До сих пор не знаю, что больше потрясло меня: трагедия несчастной девчонки, разыгрывавшаяся у меня под носом, или ужасное разоблачение моей жены, с которой я прожил более четырнадцати лет. Неужели она такая притворщица и столько лет так умело скрывала от меня свое истинное лицо, что я ни разу не усомнился в ней?

Мой гость тяжело вздохнул и, казалось, на миг забыл, что он не один в комнате. Внезапно он поднял голову и продолжал:

— Попробуйте себе представить, с каким тягостным нетерпением вернулся я в тот день домой… Хотя вряд ли вам это удастся… Я прожил с женой полтора десятка лет, и теперь мне предстояло впервые заглянуть ей в душу. Что найду я там? Не разрушу ли я нашу жизнь? И вообще — имею ли я на это право?.. Вскрыть чужое письмо считается преступлением, а чужую душу?.. Я долго прохаживался в одиночестве по мокрой и холодной улице, прежде чем войти в дом. Когда я открывал дверь гостиной, сердце мое билось так, как будто вот-вот должно было произойти нечто роковое… Жена лежала на кушетке и читала какую-то книжку. Я тихо поздоровался и спросил, что нового.

— Ничего особенного! — ответила она, не поднимая глаз от книги.

— Что ты сказала? — переспросил я.

— Ничего особенного! — повторила она.

— Я совсем оглох! — промолвил я со вздохом. — Зато смотри, какую штуку я выписал из-за границы…

Я вынул аппарат и слегка дрожащими пальцами надел наушник. Она с некоторым удивлением оглядела меня и пробормотала:

— Только этого тебе не хватало!

Но я отлично слышал продолжение ее мысли: «Станешь типичным старикашкой-пенсионером!»

— Не так уж безобразно! — примирительно сказал я. — Мне даже идет это устройство…

«Не хватает только костылей!» — прозвучал ответ в наушнике, хотя она лишь пожала плечами.

Я сел за стол и тоже взял какую-то книгу. Жена продолжала читать. В ушах у меня ясно звучал текст ее книги, затем голос стал звучать сбивчиво и неясно. И вдруг возникла ее собственная мысль: «Попросить у него денег?.. Нет, лучше после ужина, когда он поразмякнет!» Снова прозвучал текст из книги, а затем снова ее мысль: «С тех пор как он занялся этими идиотскими опытами, он стал невыносимым скрягой… Что я ему — бедная родственница, чтобы выклянчивать каждый лев?.. Эта затычка в ухе, наверное, обошлась в месячную зарплату, но на свою блажь он не скупится!»

— Ты в самом деле так плохо слышишь? — спросила она.

— Да, плохо, — ответил я. — Особенно в последнее время.

«Бедняга, как он вдруг сдал!» — подумала она и закрыла книгу.

— Но вы выглядите совсем недурно! — перебил я своего гостя.

Он улыбнулся, но улыбка вышла невеселой.

— В ваших глазах, возможно, но не в глазах молодой женщины… Впрочем, однажды я пошел с ней в какой-то клуб, и, хотя она попросила меня не брать аппарат, я не утерпел… Я понял, что ей со мной неловко и что она даже стыдится меня… Я был не так разговорчив и остроумен, как ее друзья, и далеко не так молод… Вдобавок, увлеченный своим подслушиванием, я был очень рассеян, и она с раздражением подумала: «Просто стыдно бывать с ним на людях… Нельзя водить его сюда — он не годится для такой компании!»

— Что же было со служанкой? — спросил я.

— В тот же вечер я заговорил с ней об этом, — кивнул гость. — Я сказал ей, что Марийка за последнее время что-то побледнела и осунулась, — может быть, она недоедает? Жена сердито поглядела на меня и небрежно ответила: «Не хватает мне только следить за ней, ест она или нет!» Но думала она совсем другое: «Уж не хочешь ля ты, чтоб на твою профессорскую зарплату я устраивала пирушки для служанок?»

— Так, значит, вы профессор? — спросил я.

— Да, — кивнул гость.

— Господин профессор, вам явно не повезло с женой! — хмуро заметил я.

Мой гость испытующе посмотрел на меня.

— В сущности, она не такая уж плохая женщина! — нехотя возразил он. — Любой посторонний наблюдатель сказал бы вам, что она примерная жена… Она прекрасная хозяйка, дом открыт для всех, она хорошо готовит и неизменно заботится о моем белье… Она не назойлива, не устраивает мне сцен и скандалов, не тиранит меня и не ворчит, когда я задерживаюсь… Более того — она верна мне… Как я понял, за последние годы она несколько раз влюблялась, и в душе у нее остались об этом хорошие, чистые воспоминания. Но физически она никогда мне не изменяла… Несмотря на свое душевное убожество, холодность и эгоизм, в этом отношении она человек порядочный… Я долго подслушивал ее мысли и понял ее насквозь, добрался до глубины ее души… Она не любит меня… Иногда она меня жалеет, иногда бывает добра со мной, но обычно я вызываю у нее досаду, смешанную с физическим отвращением, возникшим, очевидно, в последние годы… Я совершенно чужой ей человек… Я понял, как страшно заблуждался я еще недавно, как одинок я на этом свете, как холодно и пусто вокруг меня… А раньше я ничего не подозревал… И еще я понял, что нельзя винить одну лишь ее, что я тоже виноват, так как был глух и слеп, подобно большинству мужей…

— Вы напрасно оправдываете ее! — сухо возразил я. — Насколько я понял, пустым и низким человеком оказалась она, а не вы… А то, что вы считаете порядочностью — есть самое обычное мещанство…

— Не знаю! — вздохнул он. — Я стараюсь быть объективным… справедливым… Если б вы слышали мысли, как я, вы бы поняли, что мир совсем не таков, каким мы его себе представляем… Душа человека не поспевает за изменениями внешних условий… Если б вы могли слышать, как я, у вас были бы совсем иные представления о добре и зле… Вы лишились бы многих иллюзий, которые, вообще-то говоря, очень полезны, особенно для писателя… Никто не имеет права учить людей добру, если сам твердо не верит в него, если не убежден, что оно всемогуще и живет повсюду вокруг нас.

— У вас есть друзья? — внезапно перебил я его.

— Я ждал этого вопроса! — ответил он. — Да, у меня есть друзья… Есть даже друг детства… Мы часто видимся и откровенно делимся мыслями… Но стоило мне вставить в ухо эту крохотную штучку, как я понял, что мы никогда не были откровенны и никогда по-настоящему не знали друг друга. Ему одному я доверил под самым большим секретом тайну своих исследований, правда, не сказав, что мне удалось достигнуть разительных успехов. Лишь недавно я намекнул ему, что моя работа заметно продвинулась вперед. Он искоса поглядел на меня и с напускным оживлением пробормотал:

— А, браво!..

Но мысли у него были совсем другие. «Неужели этот безумец и вправду верит, что занимается делом! — думал он. — Выколачивал бы лучше деньгу, чем гоняться за синицей в небе!..»

— Мне кажется, я скоро добьюсь своего, — продолжал я.

«Жди, жди! — думал он. — Этак ты далеко не уйдешь… Лучше бы ты, голубчик, за женушкой присматривал; не велика радость ходить рогатым!»

Признаюсь, что тут я разозлился и решил его одернуть.

— Анна не изменяет мне! — спокойно заметил я.

Он так обалдело поглядел на меня, что я невольно развеселился.

— А кто сказал тебе, что она изменяет?

— Ты сказал.

— Я ничего такого не говорил! — растерянно оправдывался он, но в глазах его появился испуг.

— А ты не прихворнул? — озабоченно спросил я. — Ты ведь только что сказал, что невелика радость ходить рогатым…

«Значит, я проболтался! — подумал он в полном замешательстве. — Выболтал свои мысли!.. Черт побери, что со мной творится?»

— Слушай, дружище! — продолжал я. — Не думай, пожалуйста, что я так уж глуп, Анна мне не изменяет, и я это знаю так же твердо, как и то, что ты считаешь меня немного свихнувшимся…

— Кто? Я? Что за глупости! — запротестовал он. — Откуда ты это взял?

— Друзья должны быть честными между собой, — безжалостно продолжал я. — Должны быть откровенными, должны доверять друг другу… Иначе что проку в дружбе?

— Конечно, конечно, — промямлил он. — Но я всегда был с тобой искренен!

Мой гость на мгновение задумался и продолжал:

— Но он не был искренним… Наверное, он и не сознавал, как далек он от настоящей искренности… Эта особенность поражала меня и у многих других — все они лгали, не сознавая, что лгут… Они были готовы возмущаться любой чужой ложью, забывая, что в своей повседневной жизни не могут обойтись без лжи, как без воды или пищи… Седовласые старцы, люди, всеми уважаемые и почитаемые, внушающие трепет своими именами и титулами — ученые, артисты, всякие деятели, — все они лгали с такой легкостью, что меня подчас охватывал самый мрачный пессимизм… Они лгали в своей личной жизни хладнокровно, без зазрения совести, я бы даже сказал, бессознательно, — обманывали друзей, жен, детей, часто без нужды и по пустякам… Но куда тяжелее было слушать, когда они лгали, рассказывая о своих делах, планах и идеалах… Я понял, что для некоторых людей ложь является нормой поведения — без лжи их жизнь и деятельность были бы просто немыслимы…

— Все это старые истины! — сказал я со вздохом.

— Верно! — с живостью ответил он. — Но одно дело знать это теоретически, а другое — видеть и наблюдать непосредственно… После лжи больше всего меня поражала глупость… В нашей современной жизни уменье скрывать свою глупость стало искусством… И это искусство так развилось, что иной раз нужно съесть с глупцом пуд соли, прежде чем поймешь, что он круглый дурак… Мой аппарат в одно мгновение безжалостно сдирал самые искусные маски, и передо мной возникало истинное лицо человека — его истинный ум, характер, чувства… Меня поражало, как ошибочно судим мы о людях в нашей повседневной жизни… Я наблюдал самые примитивные чувства, феодальные замашки, гнусный эгоизм у людей, которых я считал образцом добродетелей… И наоборот — видел настоящую человеческую душу у тех, кого обычно ставили ни во что… Вначале это меня потрясло, но потом я привык…

— Но с каждым днем вы все более теряли веру в людей, — добавил я.

— Нет и нет! — с горячностью возразил он, — Не подумайте, что я стал человеконенавистником… Я хорошо понял простую истину… Человеческая душа в окружении зла чахнет, задыхается, грубеет или же начинает быстро разлагаться… Зло — неподходящая среда для нее… Но в атмосфере добра душа человека расцветает, хорошеет, и от нее быстро начинают отпадать все пороки, которые нам кажутся укоренившимися и чуть ли не врожденными… Я твердо верю, что, когда мы создадим подлинно новое общество, его люди будут совсем другими — настоящими новыми людьми…

— Счастлив слышать это! — взволнованно воскликнул я. — Я счастлив слышать это именно от вас!

— Я еще раз говорю, что верю в это… Познать зло вовсе не значит самому стать злым!.. Это значит — яснее видеть реальную дорогу к добру!..

— Вы сделали чудесное изобретение! — восторженно перебил я.

Он грустно улыбнулся.

— Нет, вам только так кажется!.. Я решил уничтожить мое изобретение. Решил твердо и бесповоротно.

— Уничтожить? — спросил я, не веря своим ушам.

— Да… И, быть может, сегодня же ночью…

— Вы не должны это делать! — с жаром запротестовал я. — Неужели вы не понимаете, что уничтожите страшное по силе оружие…

— Именно так! — кивнул он. — Действительно, страшное по силе оружие…

— Оружие в борьбе за правду! — сказал я, все более горячась. — Если со лжи будут сорваны маски, а глупость будет разоблачена — кто выиграет от этого?.. Вы подумали об этом?

— Скорее вы не подумали! — устало возразил он. — Я очень хорошо все обдумал… Вы знаете, что несколько лет назад люди овладели одной из величайших тайн природы — атомной энергией… И что же оказалось? Стало от этого человечество счастливее?.. Если бы это чудесное открытие было создано в эпоху коммунизма, оно принесло бы человечеству подлинное благоденствие… А сейчас, — как знать, — может быть, приведет к его гибели… Могу ли я знать, в чьи руки попадет мое изобретение?.. А вдруг оно окажется в руках тех, кто угнетает правду?.. Не станут ли они после этого вдесятеро сильнее?

Я молчал, озадаченный неожиданным поворотом разговора.

— Зачем же тогда вы пришли ко мне? — растерянно спросил я наконец. — За советом или еще за чем?

— Не за советом! — промолвил он, печально покачав головой. — Советы мне не нужны, я сам все хорошо обдумал… Может быть, мое решение и неправильно; это уже другой вопрос… Но я спрашиваю себя: а правы ли были ученые атомщики?.. И, поскольку все лежит только на моей совести, только я имею право решать… И я уже решил… Но в последние дни у меня возникло страшное подозрение… Жуткое подозрение…

Мой гость умолк; его темные глаза блеснули странным огоньком.

— Подозрение? — пробормотал я.

— Да, подозрение!.. Я подумал, а что, если это лишь галлюцинация?.. Что, если я сошел с ума?.. И все это «изобретение» — плод больного воображения безумца?

Я содрогнулся, как будто в комнату ворвался порыв холодного ветра. Почему так странно сверкают глаза незнакомца? А вдруг он на самом деле сумасшедший? Ночь, прильнувшая к большим стеклам трехстворчатого окна, показалась мне еще более глухой и непроглядной.

— Чем же я могу помочь вам? — спросил я, еле ворочая онемевшим языком.

— Очень просто — я дам вам испробовать мой аппарат… Вы будете единственным человеком, коснувшимся этой страшной тайны. Если аппарат работает, вы услышите мои мысли…

Наступило краткое молчание, столь тягостное, что я ощущал, как стук моего сердца отдается где-то в горле.

— Хорошо! — тихо промолвил я.

Он сунул руку в карман своего черного пальто и вынул аппарат. Я не столько видел, сколько чувствовал, как дрожат его тонкие пальцы.

— Вот и все! — сказал он, еле сдерживая волнение. — На этом листке я написал несколько строк… Я вам их прочитаю, конечно, мысленно, а вы после этого сможете сравнить, правильно ли вы их приняли…

— Хорошо! — кивнул я.

— Теперь берите наушник…

Я взял аппарат и вставил черную пуговку в ухо. Некоторое время я слышал лишь какое-то нежное, мелодичное жужжание, а затем прозвучал голос, настолько ясный и отчетливый, что я невольно вздрогнул.

— Вы слышите меня?.. Отвечайте вслух — вы слышите меня?

— Да, слышу! — изумленно ответил я.

Мой гость склонил свое худощавое лицо над только что развернутым листком бумаги.

«Слушайте дальше, — продолжал голос. — Я пришел к вам, как честный человек к честному человеку… Вы должны обещать мне никому не говорить о нашей встрече… Сегодня двадцать второе марта тысяча девятьсот сорок седьмого года… Через десять лет срок вашего обязательства истечет, и вы сможете свободно рассказывать о моем изобретении… Я полагаюсь на вас… Люди должны знать, чего я достиг и почему не поделился с ними… Вот и все!..»

Голос звучал мягко и необычайно приятно.

— А вы? — вздрогнув, спросил я. — Где вы будете тогда?

— Снимите наушник! — сказал голос. — Прошу вас, снимите немедленно наушник!

Я машинально подчинился и оторопело оглядел своего гостя. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, лицо его прояснилось, а во взгляде лучилась тихая, торжествующая радость.

— Итак, вы слышали! — сказал он изменившимся голосом. — Вот вам листок… Все верно?

Одного взгляда было достаточно, чтобы в этом убедиться.

— Совершенно верно…

— Эту ночь я буду спать спокойно! — сказал гость. — Спокойно и с чистой совестью!..

— А если я выдам вас?

— Вы этого не сделаете! — сказал он с еле заметной усмешкой. — Я знаю вас. Но если и выдадите — все равно… Этой ночью изобретение исчезнет, и никто не сможет восстановить его…

— Но оно останется у вас в голове… И через десять лет вы предложите его человечеству, не так ли?

— Может быть! — шутливо ответил он. — А может быть, меня тогда уже не будет… Время покажет…

Мой гость удивительно преобразился у меня на глазах. Он сразу повеселел и оживился, как будто с плеч его свалилась огромная тяжесть. Его настроение неведомыми путями передалось и мне, я тотчас забыл про все свои мрачные мысли.

— Нужно быть людьми! — сказал он. — И нужно верить в будущее…

— Нужно! — согласился я.

Он встал и вздохнул.

— Вы уходите? — огорченно спросил я.

— Вам пора спать! — с улыбкой ответил он.

— Если смогу.

— Ну, это не так уж страшно! — сказал он. — Я сам провел много бессонных ночей… Не так уж страшно…

— И даже, быть может, полезно…

— Да, вероятно! — усмехнулся он.

Незнакомец повернулся к выходу. У двери он протянул мне свою мягкую, тонкую руку и крепко сжал мою ладонь.

— Я первый услышал эти чудесные звуки! — сказал он. — А вы — последний!.. Спокойной ночи!..

Вернувшись в комнату, я невольно глянул в окно. В черном пальто, тонкий и прямой, он переходил улицу, и мне почудилось, что в его шагах звучит какая-то надежда.

С тех пор прошло ровно десять лет. Я ни разу не видел моего странного полуночного посетителя и ничего не слышал о нем. И в эту ночь, заканчивая последнюю страницу моих воспоминаний об этом чуде, я снова глянул в большое трехстворчатое окно, и мне на миг показалось, что я вижу знакомую высокую фигуру в черном пальто. Увижусь ли я с ним когда-нибудь? Услышу ли его звонок у двери? А может быть, он давно уже мертв и лежит сейчас где-нибудь под черной, размякшей землей? Или же сидит где-нибудь на вокзале со своей черной пуговкой в ухе и задумчиво прислушивается к темным и светлым мыслям людей?

Никто не может ответить мне на эти вопросы.

Я снова вернулся к моей машинке, моему старому, видавшему виды «Ремингтону». В окна бился влажный ветер, в воздухе мелькали редкие весенние снежинки.

1957

Перевод Н. Попова.