Задняя комната

У меня нет моральных возражений против азартных игр. Но когда Дон предложил скинуться и посмотреть петушиные бои, я сказал нет. Меня беспокоили не азартные игры и даже не жестокое обращение с животными, а вульгарность, гнусность, чистая неподдельная порочность всей этой кухни. Я знал, какие люди устраивают петушиные бои. Я знал, какие люди ходят к ним. И не хотел в этом участвовать.

- Забудь, - сказал я ему. - Ты идешь один.

- Ну пошли.

- Нет, - я посмотрел на него. - Возьми Джастина. Или Ли. Да кого угодно.

- Я уже спрашивал Джастина. Он не может. И Ли... Если я приведу Ли в подобное место, они выбьют из меня все дерьмо.

Я растянулся на диване посреди нашей квартиры.

- Ну вот, это и есть одна из причин, по которой я не пойду. Не хочу, чтобы из меня выбили все дерьмо. И тем более не хочу, чтобы меня арестовали...

- Никого не арестуют. Это абсолютно безопасно.

- Откуда ты знаешь?

- Туда ходит один мой друг. Он разбирается в таких делах.

- Какой друг?

- Его зовут Филипп. Филипп Эстебан.

- Отлично. Вот и сходи с Филиппом Эстебаном, - я взбил под головой старую подушку и повернулся к телевизору. Шли "Флинстоуны". Я демонстративно сосредоточился на Фреде, Барни и вертолете Барни, игнорируя Дона, надеясь, что он поймет намек и сменит тему.

Не тут-то было.

- Послушай, какие важные дела ты запланировал на эти выходные? Встречаешься с Джоан?

- Неа.

- Ну так что ты будешь делать?

- Абсолютно ничего.

- Тогда пошли.

- Нет. Не хочу.

Он встал перед экраном телевизора, пытаясь заставить меня посмотреть на него. Я небрежно отвернулся, поднял с пола смятый пакетик от картофельных чипсов и высыпал в рот последние несколько крошек.

Он выдернул пакетик у меня из рук.

- Проклятье! Что с тобой, черт возьми, не так?

- Ничего. Я просто не хочу туда идти.

- Но нужно пробовать что-то новое. Ты не можешь провести всю свою жизнь, сидя взаперти в этой квартире.

- Я могу.

Он тяжело вздохнул, оглядел комнату, словно проверяя, нет ли вокруг лишних ушей, и сел на подлокотник дивана, рядом с моими ногами.

- Послушай, я должен пойти. Я задолжал немного денег.

Я сел. Это стоило послушать.

- Филипп сказал, что аннулирует долг, если я приду на бой. Судя по всему, есть плата за вход, и он получает процент от этих денег. Он там работает.

- За что ты ему должен?

Он смущенно улыбнулся.

- Ставка на футбол.

- Господи, и сколько?

- Больше, чем у меня есть.

Я покачал головой. Дон не умел откладывать деньги. К тому же, из-за сокращения бюджета он недавно потерял работу в библиотеке колледжа, и в течение последнего месяца я вносил арендную плату и покупал продукты. Правда его родители присылали ему немного денег, но только для того, чтобы он мог вносить платежи за свою машину. И теперь он еще сделал какую-то мегаставку на футбол.

- Когда ты вложил деньги?

- До того, как потерял работу. Эй, ты же знаешь, я бы никогда не стал вкладывать деньги, которых у меня нет.

Я пристально посмотрел на него, заставив опустить глаза.

- Ладно, я думал, что смогу срубить немного легких деньжат.

- Тупой ты ублюдок. Надо бы тебя наказать, заставить помучиться. Пусть бы Филипп Эстебан и его друзья сломали тебе руки.

- Ты не знаешь Филиппа. Он может.

- Я заставлю тебя проглотить горькую пилюлю. Заставлю тебя заплатить кровью. Заставлю тебя.., - я пытался придумать еще какое-нибудь клише.

- Сожрать эти бабки?

- Да.

- Но ты этого не сделаешь?

- Нет.

Он изобразил Барни Раббла[52].

- Потому что ты мой закадычный друг, самый мой близкий корефан, дружище навеки?!

Я бросил в него пустую обертку от жевательной резинки.

- Нет. Потому что ты неприспособленный к жизни мудак, и кто-то должен присматривать за тобой.

- Так ты пойдешь на петушиный бой?

Я неохотно кивнул. Я уже сожалел о своем решении, но, вопреки здравому смыслу, все-таки согласился.

- Да. Пойду.


Бульвар был запружен ярко раскрашенными лоурайдерами и простыми белыми полицейскими машинами. Громкая, насыщенная басами музыка с одной и той же станции гремела из тысячи мощных автомобильных радиоприемников. Даже в тусклом свете уличных фонарей мы могли разглядеть граффити, нанесенные аэрозолем на каждую доступную стену теми необычно стилизованными печатными буквами, которые, казалось, умели рисовать только члены банд чикано. "Shorty", "Wimpy", "Toker", "RIV-13".

- Рив тринадцать, - сказал я, прочитав надпись на стене магазина автозапчастей. - Что это? Какой-то бандитский код?

Дон мое замечание оставил без внимания. Он сочинял новые варианты текста для песни "Мэкки-Нож", используя разную кухонную утварь.

Я снова посмотрел на бульвар. Тротуары были переполнены толпами бесцельно слоняющихся людей. То тут, то там вспыхивали драки. Насколько я мог судить, мы были единственными белыми лицами на многие мили вокруг.

- Вау, белый мальчик. Ты заблудился или как?

Рядом с нами, не отставая, ехал ярко-красный, с металлическими блестками, лоурайдер. Я выглянул в окно и увидел невысокого парня в чем-то похожем на розовый атласный берет. Я начал поднимать стекло, и он рассмеялся.

- Эй, чувак, я говорю.., - закрывшееся окно прервало его монолог.

А Дон все пел.

- О, акула кусает, дорогая — своими зубами — А у него они — довольно короткие — Всего четыре зубца, дорогая — поэтому на улице — его называют — Мэкки-Вилка.

- Прекрати это дерьмо, - сказал я. - Нас здесь могут зарезать, а ты поешь дурацкие песни.

Он рассмеялся.

- Ладно, заткнусь. Но я считаю мои песни довольно остроумными, - он взглянул на рваный клочок бумаги в своей руке. - Впереди перекресток с какой улицей?

Я посмотрел на зелено-белый уличный знак.

- Мэйпл.

Он достал карту улиц Восточного Лос-Анджелеса, развернул ее и пальцем провел по извилистой красной линии бульвара Уиттиер.

- Ладно. Где-то примерно через шесть улиц отсюда.

Строения вокруг нас представляли собой нагромождение старых обветшалых домов, полуразрушенных многоквартирных коробок и маленьких винных магазинов. На окнах всех зданий, включая жилые дома, были смонтированы черные железные решетки.

Нехороший знак.

- Вот. Поверни здесь, - Дон указал направо.

Я свернул на темную узкую улочку, вдоль которой тянулись многоквартирные апартаменты. По обе стороны улицы на всех доступных парковочных местах впритык друг к другу были припаркованы автомобили, что чрезвычайно затрудняло маневрирование. Перед одной особенно убогой квартирой пожилой мексиканец в футболке без рукавов сидел на шезлонге посреди тротуара и пил пиво. Из открытых окон нескольких квартир разносились громкие споры на испанском вперемешку с американскими ругательствами. Банды молодых бандитов патрулировали переулки.

Я посмотрел на Дона, и та малая толика храбрости, которая во мне еще оставалась, быстро улетучилась. Я больше не был уверен, что хочу пройти через это.

- Почему бы нам просто не вернуться и не забить на все это?

- Мы не можем. Я должен Филиппу Эстебану.

- Я оплачу твой долг.

- Сотню?

Я присвистнул.

- Ну, а если мы просто заплатим за вход и уйдем.

- Нет.

- Послушай, два белых парня, принадлежащих к среднему классу, на петушином бое в таком районе, как этот? Нас убьют, а наши тела выбросят в какой-нибудь глухой переулок и оставят там гнить. Даже полиция побоится нас здесь искать.

- Расист.

- Да причем здесь это.

Он выглянул в окно. Маленький ребенок, не старше двенадцати, одетый в джинсы Ливайс, простую белую футболку, с сеткой для волос на голове, показал ему средний палец.

- Я и сам не против забить на все это, но не могу. Филипп хочет, чтобы я за него сделал ставку.

- Черт возьми! - я с силой ударил по рулю, засигналил клаксон. Несколько лиц выглянули из окон и посмотрели на нас. - Я знал, тут что-то не чисто. Ты не мог просто...

- Только одна ставка, - перебил он. - Он дал мне имя. Как только бой закончится, мы уйдем.

- Почему он не может сам сделать ставку?

- Он помогает вести бой. Ему нельзя.

- Я в это не верю. Разве в петушиных боях есть этические правила?

Он проигнорировал меня, его глаза метнулись от листка бумаги к номеру на одном из многоквартирных домов.

- Не гони. Следующее здание наше.

Нам пришлось поколесить туда сюда по кварталу около пятнадцати минут, прежде чем мы наконец нашли место для парковки. И оно было, черт возьми, почти в полумиле от нужного нам дома. Я вышел из машины и посмотрел поверх крыши на Дона.

- Не забудь закрыть дверь.

Он улыбнулся.

- Знаю.

И мы пошли. Я молился, чтобы к тому времени, когда мы вернемся, машина оставалась на том же месте.

Издалека здание выглядело точно так же, как и соседние: два этажа, покосившаяся деревянная наружная лестница, облупившиеся белые оштукатуренные стены. Но когда мы по бетонной дорожке подошли поближе, то увидели, что оно не такое, как его соседи. Окна были заколочены изнутри и выкрашены в черный цвет. А входная дверь выглядела так, словно ей самое место в крепости.

Дон подошел к двери и постучал.

Открылась маленькая панель, и оттуда выглянуло толстое лицо. Рот под густыми черными усами был полон кривых желтых зубов.

- Да?

Дон оглянулся на меня.

- Ээ, нас прислал Филипп Эстебан, - своей правой рукой он сначала указал на меня, затем на себя.

Толстяк улыбнулся.

- Окей, - он закрыл панель, и через минуту дверь открылась. - Заходите.

Мы прошли мимо него в темную комнату, которая, казалось, занимала все здание. Она была переполнена людьми - черными, белыми, чикано - и освещалась только рядом маленьких ламп, установленных на полке вдоль левой стены. Под полкой были уложены штабелями клетки, наполненные кудахчущими животными, а в центре комнаты находились три круглых вольера. Зоны боев.

Над нашими головами высокий потолок исчезал во мраке.

Дон придвинулся поближе ко мне.

- Что нам теперь делать?

- Откуда я знаю. Это твое шоу.

Он огляделся по сторонам.

- Я не вижу Филиппа.

- Столько народа, с чего ты взял, что его здесь нет?

Я оглядел комнату, полную разнообразных лиц. Непрошеная, в голове всплыла фраза из фильма "Звездные войны": "Нигде вы не найдете более жалкого скопища подонков и злодеев". Эта реплика примерно характеризовала данную сходку. Все люди здесь были здоровенные, крепкие, суровые на вид, и все мужчины. Рядом со мной, сбоку, стоял чернокожий парень без рубашки, с накаченными мышцами и лысой головой. Он что-то невнятно бормотал себе под нос. Прямо передо мной стоял мужчина бомжеватого вида, в ковбойской шляпе. Он на минуту повернул голову в сторону, и я увидел длинный шрам от ножа, пересекающий все его лицо.

Господи.

Место оказалось таким плохим, как я и опасался. А может, и хуже. Я надеялся, что мы переживем эту ночь и нас здесь не покалечат. Я наклонился к Дону и прошептал:

- В первый и последний раз.

Я почувствовал, как чья-то рука хлопнула меня по затылку, и обернулся. Два слишком блестящих глаза уставились на меня из копны спутанных волос и бороды.

- Ты что делаешь, педик? Шепчешь ему на ухо всякие нежности?

Он заржал визгливым, маниакальным смехом.

Дон махнул мне головой.

- Пошли пройдемся.

Мы пробрались сквозь толпу и остановились у первого ринга. В яме с опилками два петуха с маленькими изогнутыми лезвиями, прикрепленными к лапам, нападали друг на друга. Толпа вокруг ринга дико кричала. Часть народа явно подначивала одно животное, а часть - другое, но звук сливался в один громкий рев.

- Пошли, - сказал я. - Не хочу на это смотреть.

- Нет. Раз уж мы здесь, можем тоже посмотреть.

Мы стояли на краю ямы и смотрели вниз. Судя по всему, бой уже продолжался какое-то время. Одно из животных потеряло хвост и сильно хромало, а у другого левый глаз вывалился из глазницы. Петухи кружили по рингу, наблюдая друг за другом, но не делая попыток атаковать, пока кто-то, наконец, не крикнул что-то по-испански. Истощенный мужчина в некогда дорогой одежде поднял безглазое животное и бросил его на другого петуха. Раздался омерзительный визг и образовался клубок покрытых перьями тел. Крики толпы стали еще громче.

Затем безглазый петух вонзил свое лезвие в шею своего соперника. Кровь хлынула ритмичными струями, окрашивая опилки в красный цвет. Бесхвостый петух упал. Безглазое животное бешено прыгало вокруг соперника, пытаясь вытащить лезвие, разрывая то, что осталось от шеи другого петуха.

В конце концов голова отлетела и обезглавленное тело задергалось в безумных предсмертных судорогах.

Толпа бесновалась, половина из них кричала и проклинала, другая половина безумно скакала, восторженно вопя. Я увидел, как истощенный мужчина поднял тело мертвого петуха и бросил его в большой пластиковый мусорный бак. Внутри бака находилось еще несколько мертвых, изуродованных тел. Рядом стоял еще один пустой мусорный бак, и я понял, что они оба будут заполнены до конца ночи.

Дон кивнул куда-то вперед.

- Пошли.

Мы прошли сквозь толпу к следующему рингу, где шел еще один бой, более жестокий. Здесь животные были покрыты металлом, а из нескольких стратегически важных мест торчали шипы. Они выглядели как миниатюрные рыцари в доспехах, и были больше и тяжелее, чем петухи в первой яме. Они продержатся куда дольше, бой будет долгим, затяжным и кровавым.

Прольется много крови, прежде чем один из них победит.

Я протиснулся мимо Дона и пошел дальше, прокладывая себе путь через толпу, зная, что Дон последует за мной.

Я не хотел смотреть бой.

У следующего ринга было еще более многолюдно, во всяком случае так казалось. В нем два питбуля яростно набрасывались друг на друга, используя зубы, клыки и когти. А еще у каждого к ногам были прикреплены маленькие бритвы.

Здесь аудитория была куда громче. Большинство зрителей выглядели либо пьяными, либо обкуренными. Двое мужчин на дальней стороне ринга сцепились в драке. Один старик с длинными сальными волосами лежал на земле без сознания.

Я повернулась к Дону, чувствуя отвращение и подступающую тошноту.

- Сделай свою ставку, и давай убираться отсюда ко всем чертям.

- Я не знаю как. Никто не размахивает никакими деньгами. Я даже не знаю, где тут какой петух, - он поднес листок бумаги к глазам, пытаясь разглядеть текст в тусклом свете. - Я должен поставить сотню на... Педро.

Его глаза обшаривали помещение.

- Эй, - сказал я. - Я тут кое о чем подумал. А как насчет платы за вход? Разве мы не должны были заплатить за вход, когда пришли? Я думал, Филипп Как-его-там должен получить часть этой платы.

- Эстебан. Я тоже так думал, - внезапно он сделал два шага вперед, что-то увидев. - Посмотри туда!

Я проследил за его взглядом. В дальнюю стену была встроена клетка со стальными прутьями - будка кассира. Внутри клетки мужчина пересчитывал купюры и делал записи в маленьком блокноте.

Это заведение было экстра-класса. Петушиные бои, которые я видел в новостях, в телевизионных полицейских рейдах - дешевка, халтура, обычно устраиваемая в чьем-нибудь гараже. Но здесь игра шла по-крупному. Что-то типа Лас-Вегаса, только с петушиными боями. Судя по всему, это место существовало уже давно и явно собиралось существовать еще очень долго.

Я радостно улыбнулся.

- Сделай свою ставку.

Он вернулся через несколько минут с растерянным выражением на лице.

- Ну, что такое?

- Надеюсь, у тебя есть немного денег. Мы действительно должны заплатить за вход.

Я посмотрел на него, мгновенно заподозрив неладное.

- Что-то я не вижу, чтобы кто-то еще платил. Мне кажется, они просто пытаются нас обобрать.

- Нет. Дело не в этом. Парень сказал, что Педро в задней комнате. И чтобы попасть туда, нам придется заплатить.

- Сколько?

Он уставился на свои ноги.

- Пятнадцать.

- Пятнадцать! За каждого?

- Ага.

Я достал бумажник и пересчитал. Едва хватало.

- За это будешь у меня в долгу.

- Я знаю, - он направился к задней части здания.

- Эй, - я положил руку ему на плечо, останавливая. - Ты уже сделал ставку, верно?

- Верно.

- Тогда зачем нам вообще туда идти? Почему бы тебе просто не забрать деньги после окончания боя?

Он поднял билет.

- Они подумали об этом. Надо подписать эту бумажку, чтобы получить свои деньги, - он сделал паузу. - Кроме того, там может быть Филипп. Я хочу, чтобы он увидел меня, чтобы он знал, что я действительно пришел.

Я вздохнул.

- Ладно. Пошли.

Дверь в задней стене была идентична двери входной, и мы прошли через тот же ритуал с потайной панелью. Только на этот раз нам пришлось раскошелиться по пятнадцать баксов с каждого.

Мужик на входе закрыл за нами дверь, и мы несколько минут стояли как вкопанные, давая глазам привыкнуть к темноте. Эта комната была погружена во тьму. Я видел одну мерцающую свечу в дальнем конце длинного помещения, и одну лампочку малой мощности, висящую над единственной бойцовской ямой. Вот и все. Остальная часть комнаты скрывалась в тени.

И в углах было темно.

Чертовски темно.

Мы медленно пошли вперед. Пока я вглядывался в темноту по бокам комнаты, короткая молитва пронеслась у меня в голове. Здесь на нас собираются напасть. Я чувствовал это. Какой-нибудь отморозок изобьет нас до бесчувствия и засунет наши искалеченные тела в мусорный бак вместе с мертвыми животными.

Мне никогда в жизни не было так страшно.

Здесь было не так много народа, но на фоне тех, кто слонялся вокруг, люди снаружи походили на Питера Пэна. Их лица были уродливыми и жестокими, а глаза бездушными. В этих людях было что-то странное, что-то в их лицах, выходящее далеко за рамки безнравственности. Они даже не разговаривали.

Мы благополучно добрались до ринга. Там было пусто; бои, видимо, еще не начинались.

Я посмотрел на Дона.

- Как ты узнаешь, кто есть кто? - прошептал я. - Они ведь не объявляют, кто бьется, так ведь?

- Они не объявляют этого в первой комнате, а здесь объявляют. По крайней мере, так мне сказал мужик в будке.

Мы стояли около ринга, не разговаривая, не смея взглянуть на наших коллег-игроков, ожидая начала боя. Здесь было трудно дышать; воздух был густым и тяжелым, наполненным смешанными запахами застарелого пота и прогорклой крови. Тишина была почти невыносимой.

Наконец, после, казалось, часа ожидания, мерзкий субъект, похожий на сутенера, вышел из тени на середину ринга. Он оглядел толпу и слегка улыбнулся.

- Первый бой - Орландо и Мэвис, - сказал он хриплым голосом. - Пусть победит лучший боец.

В этой комнате я впервые заметил нескольких женщин, сгрудившихся в тени на дальней стороне ринга. Услышав объявление сутенера, две из них осторожно двинулись вперед, неся по большой коробке.

Зрители придвинулись ближе к рингу. Голая лампочка ярко отражалась во множестве жестоких глаз, придавая им зловещий, почти неземной вид.

Мы остались на прежнем месте. Нам и так все было отлично видно.

Одна из женщин подошла к краю ринга и положила свою коробку внутрь круга. Она плакала. Другая отказалась последовать ее примеру. Тогда первая женщина взяла у нее коробку и сама положила ее на ринг. Диктор кивнул головой, и коробки перевернули.

Из коробок вывалились двое маленьких младенцев.

Я невольно ахнул, сердце забилось быстрее, защемило в груди. Быть такого не могло. Какой-то кошмар - шутка - что-то подобное.

Но все это происходило на самом деле. Все это было реально.

Двое крошечных младенцев скатились на опилки и быстро вскочили на ноги. Тот, который находился ближе к нам, был большим и толстым, и у него была странная, похожая на рыбью, чешуя по всему телу. Его рот был заполнен вставными зубами, подпиленными до острых, как бритва, шипов. На его пухлых руках были надеты кольца с иглами. У другого младенца, вдвое меньше толстяка, девочки, были тонкие, как карандаши, ручки и ножки, на которых она прыгала, как лягушка. Она была обнажена и не защищена никакими шипами или броней. Ее единственным оружием был длинный металлический рог, как у единорога, прикрепленный на макушке маленькой лысой головы.

- Нет.., - начал я протестовать. Но Дон быстро зажал мне рот рукой и оттащил подальше от толпы. Я чувствовал, как дрожат его руки.

- Не надо! - зашипел он. - Не лезь во все это. Ничего мы тут не изменим. Только сами себе навредим.

Я слышал, как его дыхание вырывается короткими, неритмичными толчками.

- Но ты ставишь деньги на такое!

- Ничего не поделаешь. Я не знал.

Ринг мы больше не видели, зато прекрасно слышали, как дерутся младенцы. Один громко хрюкал. Я предположил, что это был толстяк. Другой издавал короткие писки: “Пи, пи, пи, пи, пи!”

Минуту спустя писк достиг крещендо. Диктор вернулся на ринг и поднял мертвое тело толстого младенца. Глубоко в спине торчал металлический рог. Он передал труп одной из женщин, и она с истерическими воплями скрылась в темноте.

Затем он поднял все еще попискивающую малышку, случайно зацепив ее головой за голую лампочку, висящую над рингом. Лампочка начала раскачиваться, отбрасывая странные, движущиеся тени на стены, освещая прежде угольно-черные углы. Группа женщин сгрудилась на границе света и тени.

Одна из них выступила из темноты и забрала ребенка.

Диктор остановил раскачивающуюся лампочку деформированной рукой и снова улыбнулся.

- Педро и Чарльз, - объявил он.

- Педро, - повторил Дон и пошел вперед. - Я должен это увидеть.

Немного подумав, я последовал за ним. Как бы мне хотелось сказать, что я последовал за ним, чтобы защитить его, или для защиты себя, но правда состояла в том, что я тоже должен был увидеть, что будет происходить на ринге. Здесь, без сомнения, творились самые отвратительные, уродливые, извращенные, дьявольские вещи, о которых я даже никогда не слышал. Но я хотел это увидеть. Я следовал тому же первобытному импульсу, который заставляет людей глазеть на дорожно-транспортные происшествия, смотреть фильмы типа "Пятница, тринадцатое", смотреть, как улитки растворяются, когда их посыпают солью.

У меня перехватило дыхание, когда еще двоих младенцев вывалили на ринг.

Эти двое были меньше ростом и моложе. Ни одному из них не было больше месяца от роду. Самое большее. Но они двигались как взрослые, маневрируя, танцуя вдоль края ринга, нанося удары крошечными ножами, которые держали в руках. Оба обладали полным мышечным контролем и координацией. И я задрожал от страха, когда увидел, как они совершают эти неестественные им действия. Я больше не испытывал просто отвращения. Я боялся.

Это были не обычные дети. Было что-то определенно дьявольское не только в их бое, но и в самих их сущностях.

Что-то неправильное.

Мои чувства, видимо, отразились на моем лице, потому что очень тучный мужчина с ярко-красной атласной повязкой на глазу наклонился ко мне и спросил:

- Первый раз, а?

- Да, - я старался, чтобы мой голос звучал как можно ровнее.

Он ухмыльнулся.

- Знаешь, где они их берут?

Я покачал головой.

- После абортов. Но они пережили аборт, - он заржал; глубокий раскатистый грохот донесся откуда-то из его массивной груди. - Их тренируют специально для боев.

Я старался говорить спокойно.

- Какого они возраста?

Он указал на одного из бойцов, тщедушное существо с огромной головой и чем-то похожим на ряды жабр по бокам туловища.

- Педро, абортирован в четыре месяца. С тех пор тренируется. В течение года.

Он указал на другого бойца: младенца, размером чуть больше моей ладони, с ящерицеподобным хвостом, торчащим из нижней части спины.

- Чарльз, абортирован в три месяца. Это было пять месяцев назад.

Боже. Он не должен появиться на свет еще в течение одного месяца.

Я попыталась вспомнить мои уроки по половому воспитанию. Я знал, что некоторые абортированные дети могут выжить - если аборт сделан ближе к сроку родов. Но они всегда были хилыми, мелкими существами, и жили только с помощью современной медицины.

Однако эти зародыши были абортированы гораздо раньше. И они выжили.

И теперь дрались...

Мне стало интересно, а как они изначально выглядели. В четыре и три месяца их тела, должно быть, только формировались.

Но их мозги, судя по всему, уже функционировали. Они были обучаемы.

Я снова переключил свое внимание на бой. Два маленьких ребенка кружили по рингу, как профессиональные боксеры. Чарльз атаковал; Педро делал ложный выпад. Педро атаковал; Чарльз делал ложный выпад.

Затем Чарльз допустил ошибку, чуть не споткнувшись о свой хвост, и Педро воспользовался этим, полоснув ножом по его щеке. Чарльз взвизгнул от боли - кровь хлынула по лицу. Он в ярости сделал выпад, целясь в живот Педро.

Это был плохой ход.

Педро отпрыгнул в сторону, высоко подняв нож, сталь на секунду блеснула в свете одинокой лампочки. Затем всадил крошечное оружие в голову Чарльза. Еще одно быстрое движение, и нож вонзился в живот его соперника. Затем нож Педро еще раз сверкнул, вонзившись Чарльзу в промежность.

Чарльз упал на бок в опилки, брыкаясь, дергаясь и издавая высокие пронзительные крики.

Через минуту он наконец-то затих.

Педро подскочил к нему и начал полосовать ножом, при этом сам себе безумно хихикая. Диктору пришлось оттаскивать его от мертвого тела.

Я бросился в угол, и меня вырвало. Мои три последние приема пищи изменили свой маршрут по пищеварительному тракту и двинулись в обратный путь. Я старался рыгать как можно тише, но в мертвой тишине этой комнаты меня явно все слышали. Дон подбежал ко мне.

- Валим отсюда.

Он выглядел так, словно его тоже вот-вот стошнит.

Мужик на входе, улыбаясь, открыл нам дверь. Мне захотелось врезать по его костлявой роже, но вместо этого я просто проскочил мимо. Пронесся мимо арены для питбулей, мимо двух петушиных боев и пулей выскочил через главный вход. Снаружи даже задымленный, вонючий воздух Восточного Лос-Анджелеса казался приятным. Особенно после того ада, что творился в здании.

Дон появился через минуту с пачкой банкнот в руке.

Мы пошли к машине, не разговаривая друг с другом.

Внезапно из прохода между двумя зданиями выскочила темная фигура.

- Дональд, привет дружище.

Высокий мексиканский парень примерно моего возраста вырос перед нами. На нем были одеты яркие кричащие шмотки, на лице светилась широкая улыбка. Я предположил, что это знаменитый Филипп Эстебан.

Мое предположение оказалось верным.

- Филипп, - бесцветно произнес Дон.

- Получил мои бабки, братан?

Дон протянул ему купюры. Филипп весело рассмеялся.

- Зашибись! Я знал, что он победит.

Дон посмотрел ему прямо в лицо.

- Какого черта ты не сказал мне, что здесь происходит?

Улыбка Филиппа стала еще шире.

- А ты бы тогда пришел?

- Конечно нет, - Дон закрыл глаза и снова открыл их. - Будь ты проклят. Я должен позвонить в полицию. Устроить облаву на это место.

Взгляд Филиппа стал жестким.

- Нет. Не должен.

- Какого черта ты сам не пришел?

Филипп переводил взгляд с Дона на меня и обратно.

- Я не мог, чувак. Это против правил. Видишь ли, я тренирую Педро. Вот откуда я знал, что он победит.

- Господи. Как тебя вообще угораздило ввязаться во все это? Как ты можешь заниматься чем-то подобным - обучать маленького ребенка убивать?

Улыбка Филиппа несколько померкла. Его голос понизился, стал тише.

- Я должен, чувак. У меня нет выбора. Педро... Он был бы моим братом. Если бы родился, он был бы моим братом.

Через несколько минут мы расстались с Филиппом Эстебаном и пошли к машине. Мы молча ехали всю дорогу домой.


Ⓒ The Backroom by Bentley Little, 1985

Ⓒ Игорь Шестак, перевод, 2022

Загрузка...