Рассказы о Ленинграде [1984, худож. С. Яковлев]

Первый музей

Вот уже более двух с половиной веков стоит над Невою здание Кунсткамеры — первого музея российского. Возле одной из ее дверей крупными буквами написано: «Музей антропологии и этнографии имени Петра Великого».

О царе Петре I в учебниках по истории сказано, что был он полководцем, государственным деятелем, градостроителем, законодателем. Но кроме всего прочего, он был еще и коллекционером. Пока мальчишкой рос, любил, разумеется, в войну играть и собирал все, что к военному делу относилось. Присылали молодому царю то «лук московского дела», то «саблю египетскую», то «фузею немецкую». Подрос царь — отправился с «Великим Посольством» в Западную Европу. Такие там диковинки увидел, что вернуться без них уже никак не мог. Привез в Россию микроскопы Левенгука, «огнестрельные и инженерные инструменты», «стеклянные сосуды, в которых обретаются разные вещи». Прибыли в Москву «морской зверь коркодил да морская рыба сверт-фиш», «коллекция рыб, птиц и гадов», «персона глиняная остинской работы»… Понимал Петр I, что и своя русская земля чудес полна, а потому и писал указы «О приносе родившихся уродов, также найденных необыкновенных вещей». Коллекция разрасталась.

Поначалу она хранилась в Москве, в Аптекарской канцелярии. В 1714 году она переехала в Санкт-Петербург, разместилась в Летнем дворце, а 4 года спустя повелел царь отдать под коллекции большой двухэтажный дом, отобранный у опального боярина Кикина. Дом этот в ту пору так и называли: Кикины палаты. Стоял он на 1-й Береговой улице (теперь улица Воинова).

В 1719 году все собранное в Кикиных палатах открыли для обозрения. И тогда коллекция стала музеем.

Заикнулись было царевы слуги насчет платы за вход в музей, но в ответ царский указ получили: «В оную Куншткамеру впредь всякого желающего пускать и водить, показывая и изъясняя вещи». Мало того: в первые годы посетителям музея еще и угощение подносилось, на что отпускалось 400 рублей в год.

Начался музей с коллекции. Дальше пришли к нему на помощь путешественники.

Куда бы в ту пору ни отправлялись экспедиции, всем им давался наказ: о музее не забывать! Уезжал, к примеру, собирать лекарственные травы в Сибири врач Д. Г. Мессершмидт — предписано ему было и «приискивать… могильные всякие древние вещи, шайтаны медные и железные и литые образы человеческие и звериные и калмыцкие глухие зеркала…». Разъезжались по стране географы, топографы, геодезисты — им тоже велено было «означать, какие где народы, и каких вер, и чем питаются, и какой хлеб родится или не родится».

Скрипели по дорогам России телеги, везли на берега Невы «диковины».

Включились в дело доброхоты. По собственной воле слали и слали они в музей вещи, по их понятиям, удивительные: «Чулки диковинные бурятские», «Монстр человеческий», «Теленок двухголовый», «Медальное татарским письмом внутри и снаружи насеченное блюдо»…

Прибывали экспонаты — непонятные, загадочные, не похожие друг на друга. Станки и инструменты. Одежда и утварь. Чучела животных и птиц. Камни и растения со всех концов земли. Во всем надо было разобраться, все понять, изучить. Кто мог это сделать? Только наука! Но в том-то и беда, что очень уж слабенькой была она тогда в государстве Российском. Лишь в июне 1718 года повелел Петр I: «Зделать академию. А ныне приискивать из русских, хто учен и к тому склонность имеет». 28 января 1724 года подписал он сенатский указ об утверждении Петербургской Академии наук.

Так и получилось, что первая коллекция, первый музей явились еще и первыми камнями в фундаменте здания нашей науки.

Зданию этому еще было суждено строиться да строиться. Музею первому — расти и расти. Кикины палаты для него уже были маловаты. Экспонатов собралось столько, что посетителям среди них «можно было растеряться». Да и просто не помещались эти экспонаты на полках. Один из современников говорил, что в Кунсткамере «имеется еще столь большой запас вещей, не приведенных в порядок, что потребовалось бы еще 30 и более комнат, чтобы их расположить».

Для музея начали строить новое здание. На Стрелке Васильевского острова.

Строительство растянулось на долгие годы. Первые камни под стены заложили в 1718 году, последние двери навесили только в 1734-м. Один за другим менялись архитекторы. Начал строительство Маттарнови, продолжил Гербель, его сменил Киавери, а закончил Михайло Земцов.

В новое здание перевезли коллекции, библиотеку. В пору было радоваться, да однажды морозной декабрьской ночью вырвались из-под крыши языки пламени, прогремел выстрел часового. Только поздно он прогремел. Кунсткамера пылала. Разлетались россыпью искр ее деревянные переборки, шкафы, лестницы.

Вместе с солдатами ринулись в огонь спасать коллекции Михаил Васильевич Ломоносов, Андрей Константинович Нартов, прямо из окон полетели в снег книги, чучела, инструменты, уроды!.. Многое удалось спасти, но и безвозвратно погибшего было немало. Сгорела галерея с сибирскими и китайскими экспонатами, астрономические инструменты, часы…

7 лет спустя Кунсткамеру начали возводить вновь, да так до конца и не достроили. Сгоревший купол был восстановлен лишь после Великой Отечественной войны, в 1948 году.

Кунсткамера!.. Почти на 100 метров протянулось ее здание по Университетской набережной. Два музея живут сейчас под ее крышей: Петра Великого и М. В. Ломоносова. В соседнем здании — еще музей, выросший из первых коллекций, — Зоологический.

Справедливости ради надо сказать, что Кунсткамера была хотя и первым музеем, но не единственным. В 1709 году было положено начало и Модель-камере, из которой потом вырос Военно-морской музей. В 1702 году вышел указ о сборе и хранении оружия и артиллерии «для памяти на вечную славу». Хранилищем этого оружия, трофейных знамен и регалий стал вначале цейхгауз Петропавловской крепости, а затем здание на кронверке, где помещается сегодня Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи. В ту же пору на Еловом, или Вороньем, острове разбит был Аптекарский огород — родоначальник нашего Ботанического сада.

Каждый музей интересен своими экспонатами и своими собирателями. Иной экспонат сам по себе чудо. Другой, подчас невзрачный на вид, может рассказать интереснейшую историю о том, как он сюда попал.

Чудом из чудес Кунсткамеры сразу же стал Готторптский глобус. Более трехсот лет назад в Шлезвиг-Гольштейн-Готторптском герцогстве, под наблюдением известного ученого и путешественника того времени Адама Олеария, создал его механик Андрей Буш. Все было на этом удивительном глобусе — и небо, и земля. Снаружи он был оклеен бумагой с нарисованными на ней очертаниями материков, островов, гор и морей. Глобус был таким большим (более трех метров в диаметре!), что через особую дверку можно было войти внутрь его и тогда увидеть небо, усыпанное множеством звезд и даже вращающееся, точно повторяющее движение нашей небесной сферы. Глобус «по совместительству» был еще и одним из первых планетариев в Европе.

Хранился он в городе-крепости Тепинген. И случилось так, что в конце 1713 года русские войска освободили этот город от многомесячной шведской осады. Радости горожан не было предела! Опекун малолетнего герцога не уставая благодарил Петра I и, зная его любовь ко всяким диковинам, показал ему и глобус-великан. А когда русские войска покидали Тепинген, герцог сообщил Петру I, что в знак благодарности он дарит ему этот глобус.

Огромный нарисованный земной шар сам отправился в путешествие по настоящему земному шару. Сначала он пересек Балтийское море и прибыл в город Ревель (так тогда называли Таллин). С корабля пересел на сани. Впряглись в сани сотни крепостных и потащили их через поля, реки, овраги. Леса на пути вставали — прорубали в них просеки.

4 года путешествовал глобус, а прибыл на берега Невы — бездомным оказался: не было еще готово здание Кунсткамеры. «Поселили» его пока в зверовом дворе, в бывшем слоновнике. (Он ведь размером своим под стать слонам был!) А в июле 1726 года пересекла Неву небывалая баржа, сколоченная из трех судов и шлюпок, — перевезла глобус на правый берег, к зданию Кунсткамеры, над крышей которой уже пыталась достать низкие облака еще не достроенная башня. На нее-то и подняли глобус. Установили. И только тогда каменщики стали возводить стены башни. Глобус оказался внутри ее.

Стоять бы ему там и стоять, да пожар 1747 года по-своему распорядился. От «Готторптского чуда» остались только железные обручи… Долго разглядывал их англичанин Скотт, но взяться за восстановление глобуса отказался. «Сие невозможно», — ответил он пригласившим его русским ученым.

Не рискнул английский инженер сотворить чудо — рискнул русский механик Тирютин. Помог ему другой русский — Андрей Нартов. И в 1754 году глобус-великан вновь принял посетителей. Только стоял он уже не в башне Кунсткамеры, а в специально построенном домике на Коллежском лугу, рядом с университетом.

Но и на этом «путешествия» глобуса не закончились. Минуло чуть более шестидесяти лет, глобусный домик обветшал, начал разваливаться, и в 1829 году глобус перевезли в Таможенный переулок, где располагался тогда Академический «музеум». В начале нашего века его увезли еще дальше — в Царское Село (ныне город Пушкин). Там его и застала Великая Отечественная война. Когда войска Ленинградского фронта в январе 1944 года освободили город поэта, глобуса там не оказалось. Нашли его лишь 3 года спустя — в немецком городе Любеке. Оттуда морем доставили в Архангельск, и тогда уже на огромной специальной железнодорожной платформе снова привезли в Ленинград.

Весною 1948 года в башне Кунсткамеры прорубили большой проем, с помощью блоков подняли на высоту пятого этажа глобус-«путешественник» и водрузили его в «собственную квартиру».

По старой памяти кое-кто еще называет это музейное чудо Готторптским глобусом. Наверное, это несправедливо. Ведь тот голштинский подарок погиб в огне пожара, а этот, новый, глобус создан русским мастером Тирютиным. И второе его имя — Большой Академический глобус, конечно, более правильное.

Коли уж забрались мы по узким винтовым лестницам на башню Кунсткамеры, не будем спешить покидать ее. Не одним только глобусом знаменита башня, а и многими научными открытиями. Когда-то, более двухсот лет назад, из окон ее наводил на небо свои «ночезрительные трубы» великий русский ученый Михаил Васильевич Ломоносов.

26 мая 1761 года многие астрономы Европы направили свои трубы на Солнце. В тот день солнечный диск должна была пересечь планета Венера. Ждал этого момента и Ломоносов. Среди тысяч звезд Венера отыскалась легко. Вот она плывет, плывет к Солнцу, приближается, приближается и… Что это? В месте сближения Солнце начало тускнеть! До этого оно выглядело совершенно чистым, а тут вдруг стало мутноватым… Почему? Размышлять нет времени, хронометр отсчитывает секунды. Венера спешит оставить диск дневного светила, вот уже покидает его и… «Последнее прикосновение заднего края Венеры к Солнцу, при самом выходе, было тоже с некоторым отрывом и с неясностью солнечного края», — записывает ученый в журнале наблюдений.

Оторвавшись от стола, он вышагивает по комнате, на полу которой нарисован большой меридианный круг. Одна из линий, пересекающих круг, точно совпадает с меридианом, на котором стоит здание Кунсткамеры (теперь бы мы сказали: с Пулковским меридианом). Что же произошло там, на небосводе? Какую тайну хранит Венера?..

Вскоре Ломоносов выступил со статьей «Явление Венеры на Солнце». Подробно рассказав обо всем увиденном, он сделал вывод, «что планета Венера окружена знатной воздушной атмосферой, таковой, какова обливается около нашего шара земного». Сколько Ломоносов вытерпел ругани в свой адрес, и сосчитать нельзя, а ведь прав оказался: позднейшие исследования ученых подтвердили его правоту.

Да разве только это открытие было сделано им в башне Кунсткамеры?

На заре нашего века все газеты мира писали о том, что американский ученый Хелл пришел к окончательному выводу: пятна на Солнце не что иное, как гигантские вихри раскаленных газов. Честь и хвала ученому! Жаль только, не читал он, видимо, трудов Ломоносова. Тот еще за полтора века до «открытия» Хелла писал о Солнце:

А теперь представьте на минуточку то время, когда над городом возвышалась одна-единственная башня науки и тянулись к небу десятки колоколен, колоколенок и церковных куполов. Сколько из-под этих куполов проклятий в адрес башни Кунсткамеры летело! Сколько кляуз на Ломоносова писалось царице! Иные, особо яростные церковники старались здание Кунсткамеры вообще сторонкой обойти, а уж коли этого не удавалось сделать, то, проходя мимо него по набережной, трижды плевались и осеняли себя крестным знамением. Но и Михайло Васильевич не сдавался. Церковники в церквах учение Коперника проклинали, а он стихи писал:

Этнография — наука, изучающая, как живут разные народы нашей планеты. Чтобы узнать это, надо побывать на всех материках, на дальних островах, исходить степи, леса и горы. Кто мог это сделать? В первую очередь — путешественники.

Шли они и плыли, пересекали на собаках заснеженные просторы тундры, с верблюжьими караванами отправлялись в пески пустынь. Вели они путевые дневники, собирали растения и минералы, открывали новые виды царства животных, встречались с людьми. Все интересовало неутомимых исследователей-путешественников. От одежды и украшений до телег и оружия. И конечно, были они неутомимыми собирателями. Этими-то собраниями и пополнялась Кунсткамера год от года.

В большом стеклянном шкафу стоит сейчас в музее фигура гавайского вождя Камеамеа I. На нем — плащ из птичьих перьев, на голове — замысловатая островерхая шапка. А за плечами — древняя история о плаваниях и гибели знаменитого английского капитана Джеймса Кука.

…30 ноября 1776 года корабли «Резолюшн» и «Дисковери» покинули дождливый Кейптаун и взяли курс в открытое море. Началась третья экспедиция Кука в южную часть Тихого океана. В январе 1777 года они уже были у берегов Тасмании, в августе подошли к Таити, а в следующем январе открыли Гавайские острова.

Шли день за днем. Парусники бороздили волны океана, добираясь до холодного Берингова пролива и вновь возвращаясь в теплые воды южных морей. Корабли изрядно поизносились, текли, рангоут и паруса требовали ремонта. Это и заставило Кука в феврале 1779 года зайти в бухту Кеалакекуа на Гавайях. Тихой и приветливой была бухта. Но произошло столкновение с гавайцами, и Кук погиб. Сменивший его капитан Кларк повел суда на север. Во что бы то ни стало хотел он осуществить мечту Кука: найти проход во льдах Берингова пролива.

Увы! Прохода найти не удалось. Скрипевшие всеми мачтами суда были готовы рухнуть при первом же шторме. В трюмах оставалось совсем немного солонины, кончались запасы пресной воды. К счастью, на горизонте мелькнула полоска земли, и парусники устремились к ней.

Землей этой была Камчатка.

Русские казаки под командованием премьер-майора Магнуса Бёма несли здесь охрану самых восточных границ Российской империи. Изнуренных англичан встретили они приветливо. Снабдили их провиантом и корабельным припасом, помогли войти в Авачинскую бухту, стать на ремонт. Длился он 7 месяцев. Покидая гостеприимных хозяев, капитан Кларк в знак благодарности передал Бёму карту своих плаваний и коллекцию из тридцати трех диковинок островов Тихого океана. Были в ней опахала из разноцветных перьев, нагрудники, накидки, мантии, циновки, оружие. Был и плащ вождя Камеамеа I.

А в 1803 году в свое первое плавание вокруг света ушли и русские корабли — «Надежда» и «Нева». Их капитаны И. Ф. Крузенштерн и Ю. Ф. Лисянский хорошо знали Кунсткамеру и, обогнув земной шар, привезли ей в дар деревянные боевые шлемы тлинкитов, деревянные шляпы алеутов, одежду эскимосов — всего свыше ста предметов с берегов Северной Америки, Сандвичевых и Маркизских островов.

Следом на шлюпе «Камчатка» отправился в кругосветное путешествие капитан В. М. Головнин — и снова Кунсткамера пополнилась орудиями труда и охоты, одеждами из кожи зверей и перьев птиц, фигурками идолов индейцев Америки.

К тайнам ледового панциря Антарктиды плывут шлюпы «Восток» и «Мирный». Их капитаны Ф. Ф. Беллинсгаузен и М. П. Лазарев тоже везут с собой наказ Кунсткамеры: изучать «нравы народов, их обычаи, религию, орудия и род судов, ими употребляемых».

В 1826 году капитаны Ф. П. Литке и M. Н. Станюкович повели в кругосветное плавание корабли «Сенявин» и «Моллер». На побережье Северного Ледовитого океана к устью Колымы отправилась экспедиция Ф. П. Врангеля и Ф. Ф. Матюшкина. Уехал исследовать горы Кавказа П. Г. Бутаков. Кунсткамера ждала новых поступлений.

Служил в Кунсткамере и настоящий рыцарь, преданнейший ей человек. Рода он был не знатного, и в царской России его постарались забыть. Только в наши дни трудами и заботами ученого и писателя Р. Ф. Итса была восстановлена справедливость и тысячи людей узнали о подвиге Ильи Гавриловича Вознесенского.

Был он сыном отставного унтер-офицера. Жил с отцом-инвалидом в каморке при Академии. Пяти лет от роду потерял Илья мать, и тогда отец взял его за руку, привел к надсмотрителю Кунсткамеры Н. Я. Озерецковскому. Был надсмотритель человеком добрым, неутомимым ученым, хорошим организатором. Посмотрел он на маленького худенького Илью и определил мальчишку учеником в академическую типографию.

Стоя у наборных касс, Илья и читать научился. По-русски и по-немецки. А пристрастившись к чучелам зверей и птиц, быстро стал различать, к какому виду и классу животного мира то или иное чучело относится. За эту любовь и перевели Илью от наборных касс к чучелам. А там и в экспедицию взяли — в Закавказье.

Работал Илья бесплатно, за одну кормежку. Только в 1831 году, видя его старательность, назначили Вознесенского помощником препаратора и он впервые получил жалованье. А там пришло время и другой, очень серьезной работы.

В те годы в стране существовала Российско-Американская купеческая торговая компания. Занималась она промыслами на Дальнем Востоке, скупала меха на Аляске. Были у нее там свои поселения. Многие русские корабли, совершавшие кругосветные плавания, именно туда и плыли: к землям далеким, неизученным. В собраниях Кунсткамеры тоже почти отсутствовали какие-либо предметы из тех земель. И очень хотелось их иметь! Мечтали ученые послать туда академическую экспедицию, да как это сделать? Кто даст на нее денег?..

Поддержку нашли со стороны представителя Российско-Американской компании адмирала Ф. П. Врангеля. И был отправлен в далекую поездку через Атлантику да вдоль берегов обеих Америк 23-летний Илья Гаврилович Вознесенский.

Только через год пришло от него первое письмо. Писал Вознесенский о том, как много месяцев плыл на корабле «Николай», какие собрал коллекции в Бразилии и в чилийской бухте Вальпараисо. Это было началом.

Текли недели, складывались в месяцы. Илья Гаврилович неутомимо обследовал незнакомые земли Калифорнии, собирал и собирал экспонаты «трех царств природы»: растительного, животного и людского. На корабль «Николай», собиравшийся домой, в Россию, погрузили 2 бочонка и 13 ящиков с собранными Вознесенским материалами. Чуть позже написал он в Петербург письмо: «После отправления всех собранных мною предметов по части этнографии, которые следуют на кругосветном корабле из Росса, — с того дня и до сего времени я не имел благоприятного случая делать мену с индейцами. Ныне же, предпринимая путь на несколько миль внутрь Калифорнии, я надеюсь там, по уверению туземцев, найти некоторые жилища племен индейцев, кочующих по реке Рио-дель-Сакраменто. При мирных обстоятельствах я буду стараться приобретать всевозможные вещи от жителей сей страны».

Чудом вернулся он из того похода. Выбирая в темноте место для ночлега, Вознесенский и его спутник даже не заметили, что устроились под священным для местных индейцев столбом с поперечными перекладинами, похожими на крылья ворона. Проснулись они связанными по рукам и ногам. Вокруг кричали, размахивая каменными топорами, индейцы. Пылал костер. Объясниться с индейцами не удалось. Они не понимали друг друга.

Спас ученого местный креол Аши да еще счастливый случай. Прежде всего индейцы бросили в костер одеяла путешественников, их ружья и патронташи. В тот момент, когда на поляну вышел Аши, успевший одеться в наряд священного для племени ворона, в костре начали рваться патроны. В страхе индейцы кинулись прочь.

…Накидка из вороньих перьев — кукшуй, — в которой вышел тогда к костру Аши, и сейчас хранится в музее.

10 лет продолжалась эта удивительная экспедиция в составе одного человека. 150 ящиков с 6 тысячами экспонатов пополнили собрания Кунсткамеры.

Когда в 1849 году Илья Гаврилович вернулся наконец в Петербург, ученые даже решились испросить для него награду. «Конференция Академии наук, — писали они, — свидетельствует, что многотрудное поручение последней экспедиции исполнил Вознесенский с самоотверженностью и совершенным успехом. Ученые плоды этой замечательной экспедиции богатством, разнообразием и важностью превзошли все ожидания Академии».

Но — увы! — в царской России не заслуги перед родиной, а происхождение было превыше всего. Сыну солдата-инвалида был лишь «пожалован» чин губернского секретаря. Приравняли его к чиновникам, и только.

Три сослуживца да оставшаяся сиротой маленькая дочь провожали его в последний путь…

А музей рос. Обогащался новыми и новыми экспонатами.

Еще в 1780 году скульптору М. Павлову было предложено изготовить «для разного куриозного платья азиатского несколько манекенов с натуральными к тому лицами и прочим прибором». Из холста и войлока, с восковыми лицами и руками, стеклянными глазами создал скульптор одиннадцать фигур: китайца и китаянки, японца, эвенка, ханта, киргиза, ненца, алеута и других. Появились и два деревянных манекена: шамана и шаманки.

Посетителей сразу прибавилось. С каждым годом их становилось все больше. Залы музея уже не могли вместить всех желающих посмотреть коллекции. Были введены билеты для входа в музей, раздававшиеся бесплатно. В газете «Санкт-Петербургские ведомости» извещалось, что Кунсткамера открыта для посещения по вторникам и четвергам с 9 до 11 часов до полудня и с 2 до 6 часов после него.

К началу XIX века поток посетителей еще более возрос. Музейные служащие жаловались на «всегдашнюю докуку, причиняемую канцелярии любопытствующими видеть Кунсткамеру, настоятельными требованиями для входа билетов». Билеты пришлось отменить.

Вряд ли какой другой музей мог похвастаться в ту пору подобной посещаемостью.

Новые же коллекции продолжали поступать. Их экспонаты уже не помещались в шкафах и на стеллажах, годами лежали в нераспакованных ящиках. Да и различным наукам уже тесновато было жить вместе. Они тоже росли, развивались, все больше обосабливались друг от друга.

В 1836 году Кунсткамера разделилась. Из ее собраний образовались семь самостоятельных музеев: Минералогический, Ботанический, Зоологический, Нумизматический, Азиатский, Египетский и Этнографический. Все они разместились в двух соседних зданиях.

Какими они стали, можно видеть хотя бы на примере одного Зоологического музея. 40 тысяч видов млекопитающих, птиц, рыб, земноводных, пресмыкающихся, беспозвоночных представлены сейчас в его экспозиции. А если заглянуть в фонды Зоологического института Академии наук СССР, то тогда цифры могут и ошеломить. Свыше 100 тысяч млекопитающих, 175 тысяч птиц, 25 тысяч земноводных и пресмыкающихся, 160 тысяч рыб, более миллиона раков, крабов, медуз, червей, губок, кораллов, свыше 12 миллионов насекомых собраны сейчас под одной крышей! В музее хранятся чучела редчайших животных, уже не существующих на планете, вымерших, истребленных: американский странствующий голубь, сумчатый волк, водное млекопитающее — стеллерова корова. Здесь можно увидеть мумии крокодилов, препарированных еще жрецами Древнего Египта, тысячелетиями хранившиеся в пирамидах.

И конечно, любой из посетителей музея спешит посмотреть на чучело мамонта и мумию маленького мамонтенка.

В здании же Кунсткамеры остался Этнографический музей. 10 января 1879 года Государственный Совет постановил: «Учредить вместо существовавшего при императорской Академии наук анатомического музея… из принадлежащих ему коллекций, а также коллекций этнографического музея — Музей по антропологии и этнографии преимущественно России».

И снова разъезжались экспедиции по нашей стране, ученые Петербурга забирались в самые отдаленные уголки нашей планеты.

В музее было много экспонатов из Европы, Азии, Южной и Северной Америк, но почти ничего с Африканского континента. И вот петербургский ученый В. В. Юнгер по собственному почину и на свои личные средства отправляется в Африку, забирается в самые ее глухие, отдаленные районы, посещает народы дотоле лишь смутно известные по именам: азанде, калика, бонго, монбету, баньеро, пигмеи…

Вернувшись домой, В. В. Юнгер привез с собой почти 2 тысячи различных предметов: орудия охоты и рыболовства африканцев, музыкальные инструменты, одежду. Дома у него образовался целый музей. Конечно, и туда нагрянули посетители. В «Санкт-Петербургских ведомостях» какой-то посетивший ученого иностранец сокрушался: «Было бы очень жалко, если бы эта великолепная коллекция осталась на родине у собирателя, потому что Берлин и Лондон были бы очень счастливы приобрести эти коллекции». Юнгер подобные предложения отклонил сразу же. Все собранное он безвозмездно отдал Русской Академии наук. Его коллекция заняла достойное место в музее над Невой.

Тяжело больной Илья Гаврилович Вознесенский ждал посетителя. Предупрежден был, что с ним хочет повидаться ученый Николай Николаевич Миклухо-Маклай. Свидание затянулось до позднего вечера. Собирающемуся плыть на далекие острова Океании Миклухо-Маклаю Илья Гаврилович дал массу советов, рассказал о собственных странствиях, о том, как заводил знакомства с почти дикими народами и племенами, — в дальней экспедиции все могло пригодиться.

27 октября 1870 года корвет «Витязь» увез Миклухо-Маклая в далекое путешествие.

А теперь позвольте рассказать вам одну маленькую историю.

Стоит в музее «Папуас, стреляющий из лука». Не живой, конечно, а музейный. Но все равно как живой. Сделанный по рисункам с настоящего папуаса. У него даже есть свое имя: Бонем. И, как у каждого человека (и у каждого экспоната), есть своя история.

Бонем был храбрым воином. Может быть, даже самым храбрым в Горенду. Таким, как его отец Туй.

Правда, был один случай, когда Бонем немножечко растерялся. Но ведь тогда испугались все! И люди Бонгу, и люди Богати, и люди Гумбу… Никто никогда не видел такого странного, совсем белого человека, который сошел с огромной пироги прямо на их остров.

Первым перестал бояться Туй. Он вышел из лесу к белому человеку. «Гаре-тамо» — «человек в одежде» — шагнул к Тую, стукнул себя в грудь и сказал:

— Маклай!

Отец Бонема тоже стукнул себя в грудь и сказал: — Туй!

Так они познакомились, а потом и подружились. Сначала Туй. Потом Бонем. Потом все жители Горенду. И все жители Бонгу. Все полюбили «тамо-руса» Маклая.

Он никогда никого не обижал, лечил людей от болезней, дарил подарки и даже научил папуасов выращивать очень вкусное растение со смешным названием «тыква».

Все люди Новой Гвинеи говорили о нем: «Эме-ме! Отец…» И еще: «Э-аба! Брат…» И все просили его навсегда остаться в одной из деревень.

Но «тамо-рус» уехал. Куда-то далеко-далеко. Наверное, на Луну. Ведь он был еще и «каарам-тамо» — «человеком с Луны».

«Тамо-рус» был великим волшебником. Он уехал и увез с собой Бонема. Он сделал это очень просто: взял черную палочку, поводил ею по белой бумаге — и Бонем оказался на белом листе. Совсем как живой! А потом далеко-далеко люди развернули бумагу, посмотрели на Бонема и снова дали ему лук и стрелы. И поселили в доме с большими окнами. Он стоял в полный рост, натягивая тетиву своего лука, который всегда верно служил ему. И грудь Бонема была украшена клыками кабана, чтобы всем было видно: Бонем не трус! Эти украшения он сам подарил когда-то «тамо-русу» Маклаю.

Множество людей приходило смотреть на него. И все видели, какой Бонем храбрый воин! Жалко только, что очень уж давно не заходил Маклай… Но Бонем верил, что «тамо-рус» где-то недалеко. В этом городе над широкой рекой по имени Нева, где вдруг за окном начинали летать белые мухи, люди залезали в меха зверей, а Нева пряталась под такую же белую бумагу, как та, на которой рисовал Маклай.

Бонем ждал год и еще год. 10 лет и еще 10 лет. И однажды он увидел, как темное небо над городом разрезали белые лучи. И начал расти, приближаясь, неприятный грозный вой. Потом раздался оглушительный грохот. И снова страшный грохот. И еще… Взметнулись к тучам языки пламени.

Бонем понял: на город его друга напали враги. Они хотят сжечь все хижины и убить всех «тамо-русов» — друзей и братьев Маклая!.. В грохоте Бонем не расслышал сигнала большого барабана, но он понял: пришли люди другого племени. Злые люди. Враги.

Бонем был воином. Храбрым воином. И он не мог оставить друзей в беде. Конечно, у него не было такой «гром-палки», какая была у Маклая. Но у Бонема был лук! Много лет Бонем натягивал его тугую тетиву, зажав пальцами стрелу с острым наконечником. Много лет он показывал людям, как надо стрелять из лука. Теперь было не до показов. Враги приближались к городу Маклая!..

Новый грохот ворвался в окна. Закачались стены. Зазвенели стекла. Какой-то осколок впился в палец руки…

И тогда Бонем спустил стрелу.

Он не видел, куда она полетела. Он знал: она полетела во врагов. Она обязательно найдет их. И поразит в самое сердце.

…Вот такая история. Если хотите — быль.

В годы Великой Отечественной войны старое здание Кунсткамеры опустело. Ушли защищать свою страну его посетители.

Ушли на фронт и девятнадцать сотрудников музея. Оставшиеся спасали коллекции. Экспонат за экспонатом упаковывали они в ящики и переносили в подвалы, в бомбоубежище. На вышке оборудовали наблюдательный пост. Мешками с песком и кирпичами заложили окна стены, на которой появилась надпись: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». В залах появились ящики с песком, огнетушители, щипцы для выбрасывания зажигательных бомб.

Падали на здание старой Кунсткамеры «зажигалки», снаряды, лютый холод насквозь промораживал стены, но горстка женщин отстаивала собранное годами. Изможденные, они еле передвигались по залам и коридорам, но не ушли со своего поста. Двадцать восемь из них погибли от голода. После войны подсчитали, что только шестьдесят восемь предметов было попорчено. И то молью.

…А в 70-х годах нашего века возле берега Миклухо-Маклая в Новой Гвинее снова появилось судно из далекой страны «тамо-руса» — «Дмитрий Менделеев». И снова на берег сошли ученые-этнографы. Они установили на высоком утесе памятную плиту в честь H. Н. Миклухо-Маклая и продолжили его дело. Пошли к папуасам в их жилища, стали изучать их жизнь, интересоваться теми изменениями, что произошли за промелькнувшие 100 лет.

Я уже говорил, что музей — это коллекция. А коллекция — всегда живая. Постоянно пополняется она новыми и новыми экспонатами.

Появилась в музее модель плота «Кон-Тики». Плот привез дары другого путешественника — Тура Хейердала. Ученые Кубы, Мексики, Японии, Дании прислали в дар музею большие коллекции. Сейчас в его фондах хранится свыше 600 тысяч предметов. И ни один из них не должен лежать молча. Ведь за каждым — жизнь его народа.

Знаете, сколько народов живет сейчас на Земле? Свыше 2 тысяч! И если мы хотим с ними дружить, значит, нужно все о них знать.

Этому и служит наука этнография. Ради этого ученые-этнографы и идут по ее таинственным тропам.

С далеких островов Океании H. Н. Миклухо-Маклай привез странные деревянные дощечки, сплошь покрытые каким-то замысловатым узором. То ли это был просто украшающий дощечки рисунок, то ли что-то написано… Первым разгадать тайну дощечек взялся школьник — Борис Кудрявцев. «Это не рисунок, — сказал он. — Это письмо древних. В нем можно даже выделить отдельные фразы». Довести работу до конца Борису Кудрявцеву не удалось. Он погиб в годы Великой Отечественной войны.

А вот язык древних майя удалось разгадать. Ученый-этнограф Юрий Валентинович Кнорозов расшифровал знаки их древней письменности, и наши современники узнали историю древнего народа. За этот научный подвиг Ю. В. Кнорозов был удостоен звания лауреата Государственной премии СССР.

Но как быть с историей тех народов, которые вообще не имели своей письменности? Тут уж необходимо заставить заговорить вещи, изучить древние предания, легенды, обычаи!.. Сотни километров прошел и проехал по Южной Сибири другой ленинградский ученый-этнограф — Леонид Павлович Потапов, сотни музейных экспонатов прошли через его руки. Но зато теперь тувинцы и хакасы, алтайцы и шорцы получили записанную в книгах историю своих народов. За этот труд — «Очерки истории алтайцев» — Л. П. Потапов был удостоен Государственной премии СССР.

…Сразу за дверями музея посетителей встречает страшное чудовище: Ракшас — «дух пожирателя людей», прибывший сюда с острова Шри Ланка. Рядом — бог охоты одного из горных племен Вьетнама, похожий сразу на тигра со шкурой леопарда, на обезьяну, на носорога с бивнями слона и вообще на какое-то чудовище. Стоит тотемный столб древнего племени с берегов Амура. Кажется, что они хотят испугать посетителей. Нет-нет, это не так. Чудовища говорят лишь о том, что путь этнографа долог и труден, поиску нет конца и совсем не надо бояться трудностей, встающих на первых шагах. Надо идти и искать.

Новые экспедиции уходят в необъятные просторы тайги. Собачьи упряжки несут ученых по заснеженной тундре. Этнографов ждут тайны каменных гор и пальмы далеких островов. Нет на Земле такого народа, которому не была бы дорога его история. Безмерно благодарны они каждому ученому, который откроет хоть одну новую страничку жизни их древних предков.

У этнографов еще много неразгаданных тайн. Еще не прочитаны письмена древних обитателей острова Пасхи, летописи инков, рапануйцев и многих других народов.

И все это очень интересно!

Наверное, именно поэтому у дверей старой Кунсткамеры в Таможенном переулке всегда стоят очереди желающих войти в эти двери, своими глазами увидеть богатства первого музея нашей страны. Старая Кунсткамера и мечтать не могла о подобном! Но все равно она приветливо открывает двери каждому, кто идет к ее коллекциям, кто хочет пройти по ее коридорам, словно по материкам, островам, странам, морям, и даже — заглянуть в древние века.