Рассказы о Ленинграде [1984, худож. С. Яковлев]

Главная площадь

В каждом городе есть своя главная площадь. В праздники идут по ней колонны демонстрантов, на парадах солдаты чеканят шаг. Гости приедут — непременно сведут их на главную площадь, покажут.

В Ленинграде такая главная площадь — Дворцовая. Та, первая, что возникла на правом берегу Невы, Троицкая площадь, главной не стала. Город постепенно перебирался на левый берег Невы, и на старой Троицкой площади становилось все тише и тише…

На левом же берегу выросли здания Адмиралтейства, появилась судостроительная верфь. Вдоль Невы стали селиться люди знатные. Ближе всех к Адмиралтейству поставил свой дворец командующий русским флотом адмирал Ф. М. Апраксин. Дальше — вице-адмирал Крюйс, вице-адмирал Браун. Так царь повелел: земельные участки вблизи новой верфи давать только морским чинам. Свой Зимний дом тоже решил здесь строить по праву корабельного мастера Петра Алексеева (каковым царь на флоте значился).

В 1711 году архитектор Доменико Трезини постройку закончил. Фасадом своим царский Зимний дом выходил не на Неву, а на Зимнюю канавку. Прямо к воде сбегали мраморные ступени, но сам дом был невелик и тесноват. Может быть, поэтому царю и не приглянулся. В 1720 году архитектор Георг Маттарнови новый ему дворец построил, на этот раз лицом к Неве. (На том месте, где сейчас расположен Эрмитажный театр.)

За домами же, за дворцами простирался Адмиралтейский луг. На краю его, где ныне стоит здание Главного штаба, раскинул свои прилавки Морской рынок, выстроились дровяные и сенные ряды, ближе к верфям кабак поместился — «Петровское кружало». По берегу реки Мьи (нынешней Мойки) разрешено было строить дома «морского флота офицерам». Дома, естественно, строились лицом к реке.

Поднимались вокруг стены, сооружались заборы, спускались на воду корабли, громыхали по дорогам телеги — луг оставался диким. Любившая поохотиться царица Анна Иоанновна требовала, чтобы здесь «зайцев никому без указа не стрелять, не травить и никакими инструментами не ловить». Сменившая ее Елизавета Петровна часть луга засеяла овсом, в другой части паслись на травке коровы ее императорского величества. Всего лишь 200 лет назад!..

Нет, никак не собирался этот луг становиться площадью!

Но город Санкт-Петербург строили не только люди. Частенько в их дела вмешивались огонь и вода. Эти два извечных врага в данном случае действовали сообща, как верные союзники. Только встанут в рядок «образцовые дома» архитектора А. Леблона — нахлынет наводнение и смоет всю береговую улицу. Чуть она вновь отстроится — пожар уничтожит.

Огонь и взялся первым расчищать место для будущей площади. 11 августа 1736 года в Морской слободе загорелся дом. Ветер тут же подхватил пламя, и пошло оно гулять по сараям, лачугам, шалашам, складам, домам! Много выжег тот пожар. А чего не успел — в следующее лето новый пожар закончил. Так «почистил», что весь район можно было строить заново.

Его и стали строить заново. В 1737 году создали специальную «Комиссию о Санкт-Петербургском строении». Велено ей было составить план застройки города «с обозначением, где должно быть какого рода строение также и где публичным площадям быть».

Сейчас гости Ленинграда удивляются, глядя, как все ловко продумано. Здание Адмиралтейства замыкает сразу три улицы — Невский проспект, улицу Дзержинского и проспект Майорова. Все три упираются прямо в него! Эта планировка, эти три улицы-луча как раз в ту пору и родились. Трудами архитектора Петра Михайловича Еропкина, вставшего во главе Комиссии строений. Созданный же пожарами пустырь вокруг Адмиралтейства решено было застроить каменными домами.

В ту пору пришел черед и палатам адмирала Апраксина. Облюбовала их царица Анна Иоанновна. В 1732 году молодой архитектор Бартоломео Растрелли предложил ей снести все старые дома, стоящие вдоль Невы возле Адмиралтейства, и на их месте возвести большой дворец. Минуло 7 лет, и новый дворец распахнул перед императрицей свои двери. Были в нем роскошные залы, галереи, театр, парадные лестницы, мрамором и позолотой сверкали колонны! Растрелли был пожалован титул обер-архитектора.

Но… Всегда ведь даже в самое прекрасное вкрадывается это противное «но»! Таким «но» оставался все тот же луг. В одно окно из дворца посмотришь — красавица Нева свои волны в залив катит! В другое, противоположное поглядишь — лепятся к дворцу конюшни, сараи, скотники, будки какие-то!..

Вступившая на престол Елизавета Петровна принялась перестраивать Зимний дворец в четвертый раз! Снова приглашен был Б. Растрелли — теперь уже не молодой, а весьма опытный архитектор, создавший дом Кантемира на набережной Мойки, дворец Строганова на Невском проспекте, Воронцова — на Садовой улице, графа Безбородко — на Каменном острове, автор великолепного ансамбля Смольного монастыря. Сенату архитектор заявил, что новый Зимний дворец «строится для одной славы всероссийской», и денег на строительство потребовал немалых. Сенат тут же повелел: «…добрых каменщиков, плотников, кузнецов, слесарей, столяров, к медным работам мастеров литейных и чеканщиков, резчиков, золотарей по дереву, живописцев, квадраторов, штукатуров и гончаров, какие есть, собрать нарядом и выслать отовсюду, где бы они ни были».

И опять усеяли луг шалаши и времянки. Одних только костромских каменщиков прибыло на строительство 859 человек.

Весною 1762 года дворец был готов. Елизавета Петровна к тому времени умерла. Сменивший ее Петр III хотел было въехать во дворец «с пушечною пальбою»… и не смог.

К дворцу было не подступиться. Всю огромную площадь перед ним загромождали кучи и горы мусора, осколки камней и кирпичей, штабеля бревен и досок, бараки, склады, будки для караульных!.. Царь гневался на петербургского губернатора, а тот и представить себе не мог: сколько же это потребуется сил и времени, чтобы убрать с площади весь этот мусор? Опять нанимать рабочих? Или войско бросить на штурм этого хлама?

Хорошо, сыскался смекалистый человек, помог дельным советом. И однажды на улицах города появились приказные с барабанщиками. Барабаны гремели, собирая людей, а приказные до хрипоты кричали о том, чтобы шли горожане на площадь перед дворцом и безо всякой мзды и пошлины брали себе, что кому понравится. Кричали приказные и о том, что дозволяется ломать и разбирать бараки, балаганы, мастерские, дозволяется уносить на себе, увозить на телегах и лодках — кто как сумеет. Один из современников записал тогда: «Не успело истинно пройти несколько часов, как от всего несметного множества хижин, лачужек, хибарок и шалашей не осталось ни одного бревнышка, ни одного обрубочка и ни одной дощечки, а к вечеру как не бывало и всех щеп, мусора и другого дрязга, и не осталось ни единого камушка и половинки кирпичной».

Бывшему лугу пришло время становиться площадью.

В 1779 году вышло повеление, «чтобы площадь, лежащая против Зимнего императорского дворца, застроена была домами». Академией художеств был объявлен первый в России архитектурный конкурс, и архитектор Ю. М. Фельтен — победитель этого конкурса — построил напротив дворца два здания полукругом, с тремя воротами, с портиками, с мраморными колоннами. Миллионную улицу вдоль дворца выпрямили. Стала площадь на площадь похожа.

Для XVIII века выглядела она вполне прилично. XIX век уже по-другому на нее взглянул, снова за переделку площади принялся. И справедливо: стоят красивые здания — Адмиралтейство, Зимний дворец, — а напротив, полукругом, скромненькие старые дома. В марте 1819 года архитектору Карлу Ивановичу Росси повелено было те дома перестроить.

Задача была не из легких. Фасады старых домов были длиннее здания Адмиралтейства! Да еще и дугою повернуты, вогнуты. Красоту домам разве что только простотою придать было можно. Да еще аркою посредине.

Хитро поставил эту арку Главного штаба архитектор! Вроде бы улица с Невского проспекта прямо к площади идет, а дворца-то и не видно!.. Хотел Росси, чтобы красота площади открывалась не издали, а вдруг, сразу!

Хотел и — добился. Придал арке небольшой поворот. Вот когда пешеход вместе с аркой этот поворот сделает, — только тогда и распахнется перед ним вся ширь и красота Дворцовой!

Над аркой два бронзовых воина сдерживают бег шестерки коней — колесницы Славы. С земли они кажутся не очень большими, а между тем если бы вам довелось пройтись под брюхом тех коней, то и головы нагибать не пришлось бы. Высота этой скульптурной группы — 10 метров. С двухэтажный дом!

Создали эту скульптуру профессора Петербургской Академии художеств С. С. Пименов и В. И. Демут-Малиновский. Из металла отлили рабочие Александровского (ныне Пролетарского) завода.

Еще в чертежах прикинули: сколько же такая махина весить должна? Получилось около восьмисот тонн. Многовато… Выручили литейщики: фигуры отлили полыми внутри. И тем самым снизили вес колесницы до шестнадцати тонн.

Огромным полукругом охватило здание Главного штаба Дворцовую площадь. Это здание — рекордсмен! Его длиннущий, в 580 метров, фасад — самый длинный в Европе! Одних только окон у этого «домика» около 4 тысяч.

Немало интересного создали строители и внутри здания. К примеру, несгораемые комнаты для архивов Главного штаба! По проекту Росси тот же Александровский завод отлил для них 22 металлические колонны, стропила, шкафы. Мастера-литейщики Петрозаводска изготовили чугунные полы.

А какая в здании парадная лестница!..

Еще в прошлом веке задумано было установить на ней памятники полководцам. Уж коли тут штаб, то как же без овеянных славой военачальников? Обратились к царю, попросили дать для отливки памятников старые медные пушки. Царь повелел дать. И получилось так, что пушки, гремевшие под Полтавой и на Бородинском поле, пушки, захваченные у турок, шведов, французов, стали памятниками русским полководцам!

В центральной нише поместили статую Петра I. У основания ниши высекли слова, сказанные царем перед началом Полтавской битвы: «А о Петре ведайте, что жизнь ему не дорога, жила бы только Россия во славе и благоденствии».

Худощавый, стремительный А. В. Суворов стоит одной ногой на фашине, словно снова командует, штурмует какую-то крепость. Ниже — слова реляции, посланной полководцем с берегов Дуная в Петербург: «Измаил у ног Вашего Величества».

В третьей нише — М. И. Кутузов. Массивный, непоколебимый. И внизу тоже фраза полководца, сказанная под Тарутином: «Теперь ни шагу далее…».

Кроме памятников были установлены и четыре бюста: А. Д. Меншикову, Б. П. Шереметеву, П. А. Румянцеву и Г. А. Потемкину.

Здание Главного штаба очень украсило площадь.

Теперь великолепие Дворцовой нарушал только восточный уголок площади.

Когда-то здесь стоял домик замечательного русского механика-самоучки Андрея Нартова. Первого токаря российского! В Эрмитаже, что находится рядом, среди множества картин и скульптур вы можете набрести и на… токарный станок. На первый взгляд удивительно: как это он попал сюда, в мир произведений искусств? А удивляться-то и не надо. Станок этот — сам большое искусство!

Страна наша издавна славилась мастеровыми людьми. Были среди них и отменные токари. Любил побаловаться этим ремеслом и царь Петр I. Однажды, заглянув в Москве в токарню, приметил он там молодого токаря. Дело в его руках спорилось. Полюбовался царь мастерством 15-летнего умельца и уехал. В другой приезд забрал с собой, в свою царскую токарню. Рядом на станках вытачивали они замысловатые фигурки.

Станки, разумеется, были не те, что сейчас. Токарю приходилось вращать станок ногою, резец держать руками. Чуть дрогнула рука — вся работа пропала. Однажды Нартов и признался царю:

— Хочу к станку держатель для резца приделать. Да вот еще бы сделать его самоходным!..

Удивился царь. Много разных станков повидал он за границей, а о таком и не слыхивал.

— Сумеешь ли? — усомнился.

— Попробую…

Промелькнул месяц-другой, и расстелил Нартов перед царем чертежи. До позднего вечера засиделся тогда над ними Петр I, а утром повелел Оружейному двору: «Сие делать все немедля».

Сделали. И неузнаваем стал токарный станок! Царь понимал, что, по сути дела, Андрей Нартов совершил целую техническую революцию: высвободил руки мастера. Не мог царь налюбоваться на приспособления нартовские, повелел изготовить два новых станка с самоходными резцедержателями и отправил с ними Нартова за границу.

Первый станок предназначался прусскому королю и так его поразил, что Фридрих-Вильгельм оставил Нартова у себя. До тех пор держал, пока русский самоучка его самого не обучил токарному ремеслу на своем же станке.

Далее путь лежал в Париж — в Академию наук.

Французы даже растерялись: «Что хочет сказать этим подарком член нашей Парижской Академии наук царь Петр?» Обступили академики станок со всех сторон. Нартов камзол скинул, приступил к работе…

В Санкт-Петербург Андрей вернулся с аттестатом, подписанным академиком Биньоном. «Множество французских академиков были буквально ошеломлены искусством Андрея Нартова», — писал президент Парижской Академии наук. А станок тот нартовский и по сей день стоит в столице Франции, в Музее национального хранилища искусств и ремесел.

Много еще полезного сделал для своей страны Андрей Нартов. К примеру, предложил сверловку орудийных стволов, сконструировал скорострельную батарею, придумал прессы для чеканки монет, спроектировал ворота кронштадтского дока.

А жил он здесь, на краю Адмиралтейского луга. Когда луг стал площадью, домик его сломали. В 1848 году на его месте архитектор Александр Брюллов возвел здание штаба Гвардейского корпуса — не столь пышное, как соседние, но площадь украсившее.

Чуть раньше, в 1832 году, в центре площади встала Александровская колонна — памятник победы над войсками Наполеона.

Создать ее было поручено Огюсту Монферрану. Не раз, не два исходил площадь из конца в конец архитектор. Что и говорить: огромна площадь! Поставь на ней небольшой монумент, так он и незаметен будет, затеряется. Просторы площади требовали памятника крупного, величественного. Да и в повелении царя было сказано: памятник должен представлять собой гранитный обелиск высотою более ста футов.

Конечно, можно было сложить высокую колонну из пустотелых круглых блоков. Такую, как колонна Траяна в Риме или Вандомская колонна в Париже. Может быть, Монферран и остановился бы на таком решении, но уже стояли первые колонны Исаакиевского собора…

В карьеры Пютерлакских каменоломен, что на Карельском перешейке, молодому 20-летнему технику-самоучке Василию Яковлеву последовал приказ: отколоть гранитную глыбу весом более двухсот тысяч пудов, длиной метров под тридцать да толщиною около семи метров.

Начались работы и в Петербурге. В центре площади выкопали квадратную яму. Заухала, сотрясая площадь, 50-пудовая «баба», загоняя под основание будущей колонны 1250 сосновых свай.

Пока сваи били да яму копали, Василий Яковлев на острове Летсарме отколол «камушек» в 25 тысяч пудов — под пьедестал колонны.

Откололи и для памятника глыбу. Велика она откололась — в 230 тысяч пудов весом! Когда стали ее грузить на судно, деревянные опоры помоста не выдержали, затрещали. Еще бы немного — и нырнула колонна на дно морское. Да бросились на выручку рабочие, бросился Василий Яковлев. Новыми опорами удержали колонну. В недалекую Фридрихсгамскую крепость гонца послали: звать солдат на подмогу, на выручку. Те словно на крыльях прилетели. В июльскую жару 36 верст за 4 часа преодолели! И спасли колонну. Уложили строптивую на судно. Три парохода потащили ее в столицу.

Приближался день, когда колонну предстояло поднять и поставить на место. На заводе Берда (ныне Адмиралтейском) были изготовлены специальные кабестаны-лебедки для намотки канатов. Сами канаты тоже были сплетены специально: каждый состоял из пятисот двадцати двух волокон наилучшей пеньки.

30 августа 1832 года в 7 часов утра с Нарышкинского бастиона ударила пушка, возвестила о том, что в городе праздник. Сам Монферран вспоминал об этом дне: «Улицы, ведущие к Дворцовой площади, Адмиралтейству и Сенату, были сплошь запружены публикой, привлеченной новизной столь необычного зрелища. Толпа возросла вскоре до таких пределов, что кони, кареты и люди смешались в одно целое. Дома были заполнены до самых крыш. Не оставалось свободным ни одного окна, ни одного выступа, так велик был интерес к памятнику. Полукруглое здание Генерального Штаба, напоминавшее в этот день амфитеатры Древнего Рима, вместило более 10 000 человек».

Устанавливали колонну 400 строителей и 2 тысячи солдат — ветеранов войны с Наполеоном, украшенных медалями 1812 года. Руководил подъемом все тот же Василий Яковлев.

Конечно, при такой тяжести колонны все могло случиться. Монферран сам писал: «В течение 100 минут, пока длилась установка монолита, все с ужасом опасались самой страшной катастрофы. Через 40 минут после начала подъема монолита на верхушке взметнулся государственный флаг: монолит стал на место».

Так он и стоит по сей день: не вкопан, не врыт, своей тяжестью держится. Крупнейший памятник мира из единого, цельного куска камня.

Ну а что же огонь и вода? Смирились? Не тут-то было. Шли они в такие атаки, что весь город дрожал.

В ноябре 1824 года на площадь и на город хлынули невские волны. Современники вспоминают, что вскоре Дворцовая площадь составила с Невою одно огромное озеро, на Невском проспекте бурлила широкая река. Мойка совсем исчезла. Волны били в стены Зимнего дворца. Ветер срывал листы железа со строящегося Главного штаба. Но поутих ветер, и Нева убралась в свои берега.

Огонь взялся за работу чуть позже. 17 декабря 1837 года в Зимнем дворце треснула от жара дымовая труба. Огонь, вырвавшись на свободу, помчался по чердаку. Запылали стропила. Со звоном начали вылетать окна, трескались потолки, полыхали обитые материей стены, портьеры. Над ночным городом поднялось такое зарево, что на Аничковом мосту можно было читать газету.

Спасать дворец бросились солдаты. На площади возле Александровской колонны росла гора дворцового имущества. А дворец пылал, светился изнутри. Одним обвалившимся потолком накрыло сразу целый взвод преображенцев.

Наспех закладывались кирпичом прилегавшие к Эрмитажу окна и двери. Эрмитаж удалось отстоять.

А дворец пылал целых три дня. На четвертый от него остались лишь голые стены, искореженные железные прутья и мусор. 120 судов вывозили потом этот мусор на Петровский остров.

Дворец пришлось отстраивать заново. 8 тысяч строителей денно и нощно трудились в его стенах, умирали от непосильного труда, но через год дворец был восстановлен. Руководивший его возрождением генерал Клейнмихель получил в награду миллион рублей и медаль, выбитую в честь его, с надписью: «Усердие все превозмогает». Народ же дал ему в награду кличку: Клейнмихель-дворецкий.

Но не только волны наводнений катились через Дворцовую площадь, не только языки пламени освещали ее — через эту площадь шла История. Военные парады сменялись забавами, но, чем дальше, тем громче вступало на площадь слово «борьба».

Не сохранились имена первых казненных на Дворцовой площади, но есть свидетельство, что здесь в 1725 году были казнены «за пасквиль, обращенный к лицу августейшей особы», два русских человека, посмевших поднять свой голос против произвола царей и помещиков.

В царствование Екатерины II явились сюда 400 выбранных каменщиков. Пришли они сюда с жалобой на притеснения, творимые купцом Долговым. Ушли — под караулом на каторгу.

Но пройдет совсем немного лет, и 14 декабря 1825 года поручик Н. А. Панов приведет на площадь колонну восставших гренадеров, ворвется в парадный двор Зимнего дворца. А в 1864 году, подобрав полы шинели, петляя как заяц, побежит император Александр II под стволом револьвера, наведенного на него народовольцем А. К. Соловьевым.

Народ огромной трудолюбивой страны не желал больше жить в угнетении и бесправии. Все чаще и чаще выплескивался его гнев к стенам дворца на площади.

Здесь и разыгралась первая русская революция… 9 января 1905 года.

Этот день народ назвал Кровавым воскресеньем. Царю Николаю II, расстрелявшему под окнами дворца сотни ни в чем не повинных людей, удалось усидеть тогда на троне. Он полетел с него в феврале 1917 года. Это сделала вторая русская революция.

Дворцовую площадь она обошла стороной, но следом шел октябрь семнадцатого — шел прямо на Дворцовую площадь.

Сменив царя, в Зимнем дворце укрылись министры Временного правительства — правительства капиталистов, помещиков, банкиров.

25 октября 1917 года закончилось их время.

Зимний дворец и площадь были взяты в плотное кольцо революционных войск. На левом фланге — возле Адмиралтейства и Александровского сада — сосредоточились красногвардейцы Васильевского острова, Московского и 2-го Городского районов, солдаты Волынского, Егерского и Кексгольмского полков, революционные моряки Гвардейского и 2-го Балтийского экипажей. Под аркой Главного штаба и на Морской улице (ныне улица Герцена) готовились к штурму красногвардейцы Выборгской стороны, Невской, Нарвской и Московской застав, революционные солдаты и матросы других полков и кораблей, стояли полевые орудия и броневики. На правом фланге — по набережной реки Мойки и на Миллионной (ныне Халтурина) улице — ждали сигнала отряды Красной Гвардии Петроградской и Выборгской стороны, солдаты Павловского и Преображенского полков. Воэле Троицкого (ныне Кировского) моста встал Ревельский ударный батальон моряков. В Неву, на подмогу «Авроре», вошли корабли, прибывшие из Кронштадта и Гельсингфорса. Пушки Петропавловской крепости тоже были нацелены на дворец.

В 21 час 45 минут 25 октября 1917 года прогремел условный сигнал «Авроры». Холостой выстрел.

И начался штурм.

Один из его руководителей, Николай Ильич Подвойский, писал потом в своих воспоминаниях:

С Зимним дворцом все было кончено.

Началась жизнь новой страны — страны свободного народа.

Новой жизнью зажила и старая площадь.

Год спустя, в ноябре 1918 года, ее заполнили посланцы Петроградской, Псковской, Новгородской, Олонецкой губерний, съехавшиеся сюда на съезд деревенской бедноты. Их было так много, что ни одно здание города не могло бы вместить всех посланцев деревень и сел, — потому и собрались они прямо на площади, куда всего лишь десяток лет назад и показываться им было запрещено.

А 9 ноября того же года площадь была отдана детям Петрограда. Они пришли сюда отрядами в колоннах, приехали на машинах. У каждого был красный флажок и белая хризантема. Море знамен принесли они на площадь и сами читали по складам, что написано на этих знаменах: «Да здравствует всеобщее бесплатное обучение!», «Мы молодой весны гонцы!», «Кто учится, тот трудится!». Впервые Дворцовая площадь видела столько ребят сразу — 50 тысяч!

23 февраля 1919 года на площади состоялся первый парад молодой Красной Армии. Тысячи рабочих пришли посмотреть на свою революционную армию. 19 июля 1920 года на площади собрались делегаты II конгресса Коминтерна — посланцы коммунистических партий многих стран. В этот день Дворцовая площадь слышала выступающего с трибуны Владимира Ильича Ленина.

А 1 мая 1924 года в праздничных колоннах прямо на площадь пришли два трактора. Два наших первых трактора «Фордзон-путиловец». Рабочие называли их любовно «Федорами Петровичами». Сами они их создали, сами и привели на площадь. За рулем первого «Федора Петровича» сидел Константин Яковлев, второй вел Петр Салакин. А над колонной пламенел плакат: «Берегись, соха, трактор идет!». Были те два первых трактора прадедушками нынешних прославленных «Кировцев»…