Рассказы о Ленинграде [1984, худож. С. Яковлев]

Ленин говорит с броневика

Труднее всего было завязать шарф. Толстое зимнее пальто, натянутое на пиджак, на телогрейку, словно связывало руки, и они никак не хотели подниматься, тем более загибаться туда, назад, за шею, чтобы затянуть этот проклятый узел. Конечно, во всем виновато это толстенное ватное пальто! Признаться самому себе в том, что ослаб, не хотелось. Ничего он не ослаб! Преспокойненько дойдет, посмотрит и вернется обратно.

Примолкшая, застывшая в сугробах улица Союза Печатников была пустынна. Лишь у самого подъезда встретилась соседка, спросила:

— Куда это, Сергей Александрович, в мороз-то?

— Да тут, неподалеку, — выдохнул он из высоко поднятого воротника. — Скоро вернусь.

Миновав площадь Труда, вышел к Неве и пошел по набережной. Стоявший у самой гранитной стенки крейсер «Киров» на какое-то время заслонил его от ветра, но, едва корабль остался позади, ветер налетел снова, с удивительной настойчивостью впиваясь в щеки. Именно в щеки! Единственное уязвимое место. Все остальное он предусмотрительно закрыл низко надвинутой ушанкой, шарфом. Усы — тоже вот пригодились в борьбе с морозом!.. А щеки приходилось растирать. Останавливаться и растирать варежкой.

Конечно, дело тут не только в низкой температуре: голодному и легкий морозец страшен…

Сергей Александрович шел медленно, и потому как-то медленно вспоминалось… Да-да, тогда, в январе двадцать четвертого, был точно такой же мороз. Жгучий мороз. И вокруг был такой же притихший город. Людей, разумеется было больше, но шли они молча, торопливо, низко опустив головы, смотря себе под ноги. Просто не укладывалось в сознании, что Ильича не стало…

Нет, не страх, не растерянность, а самая настоящая человеческая боль пригибала к земле. Так ведь и говорят: боль утраты.

Куда он тогда шел? К себе, конечно, в мастерскую. С Марсова поля на Алексеевскую, нынешнюю улицу Писарева. В мастерской тоже было холодно. На подрамниках пестрели холсты недорисованных декораций. Но руки потянулись почему-то к глине. Ни о чем не думалось, а пальцы лепили и лепили. Сами. Лишь какое-то время спустя стало понятно, что они лепят фигурку Ленина. Маленькую фигурку с решительно выброшенной вперед рукой. Именно таким запомнил он Ильича в день его возвращения из эмиграции, 3 апреля 1917 года.

Ленин выступал тогда с балкона особняка Кшесинской, и под его рукой волновалось море голов. Матросские бескозырки, рабочие картузы, кепки, белые платки женщин!..

…Сергей Александрович остановился. Ого! Он уже миновал Марсово поле, Фонтанку! Сколько же он идет? Надо посмотреть на часы… Так… Почти два часа. Пора отдохнуть. Присесть на гранитную скамейку и чуть-чуть отдышаться. А потом — туда, на лед. Наискосок через Неву. Вот и тропинка, словно струнка, протянулась. Словно специально для него протоптана. Да и ветер приутих вроде. И не стреляют. Что, если обстрел захватит его прямо на Неве? Там-то уж никуда не спрячешься. Впрочем, разве он прятался от обстрелов на улицах? Давно уже не прятался. Привык. Если от каждого обстрела прятаться, когда же работать, ходить в булочную?

Всё! Отдохнул! Долго сидеть на морозе не рекомендуется. Надо идти дальше. И снова вспоминать. Это отвлекает от холода.

На чем же он остановился? Да-да, на статуэтке. Целый месяц она стояла статуэткой и больше ничем. Разве могла тогда прийти к нему в голову мысль о памятнике? Он ведь, по существу, и не был скульптором. Был художником-декоратором. Оформлял метерлинковскую «Синюю птицу» во МХАТе для Станиславского. Потом перебрался в Петроград и тоже — декорации, декорации! А скульптура — ну разве что для какого-либо спектакля требовалось поставить на сцену статую! Тогда лепил.

Нет, решительно он и думать не мог о памятнике! Знал, конечно, что о памятниках Ленину говорит вся страна. Читал в «Правде» статью Красина Льва Борисовича. Ох и споры пошли после той статьи! Каким должен быть памятник Ленину? Музеем, хранящим все рукописи вождя, все его фотографии, документы? Гигантским Дворцом труда? Ленинской библиотекой? Народным Домом спорта? Немецкая художница Кете Кольвиц вообще считала, что не родился еще такой мастер, который мог бы создать достойный скульптурный портрет Ильича. Зато Володя Щуко… Простите, простите! Какой же он Володя? Уже тогда он был уважаемым академиком архитектуры Владимиром Алексеевичем Щуко! Так вот — Володя Щуко дерзнул! Опубликовал проект монумента, предлагая воздвигнуть его на площади Революции рядом с особняком Кшесинской, напротив Петропавловской крепости. Чего он там только не напридумывал! Прежде всего, огромную башню, опоясанную спиралью и стальными фермами. И на этой огромной башне — сама статуя. Тоже огромная. «Клепанная из железа и стальной брони руками всех заводов». Так ведь и написал! Фантазер! Большим фантазером был этот академик архитектуры Щуко! Но в смысле масштабности… О, тут он имел точный глаз!

Ведь что видел в своей вылепленной фигурке он, Сергей Александрович Евсеев? Статуэтку. Не больше. А что увидел Щуко?

Тогда ведь, в феврале, они просто случайно забрели в его мастерскую, Владимир Алексеевич Щуко и Владимир Георгиевич Гельфрейх. Замерзли и завернули погреться. И что же? Володя Щуко два раза обежал комнату, на холсты и внимания не обратил, а статуэтку тут же приметил. Сбоку посмотрел, присел, разглядел снизу и — к Гельфрейху:

— Володя, посмотри-ка! Статуэтка, а дышит монументом!

Так и родился их «тройственный союз».

16 апреля того же двадцать четвертого года, в 7-ю годовщину возвращения Ленина из эмиграции, в скверике перед Финляндским вокзалом заложили памятник. На митинг по случаю его закладки тысячи людей собрались. Под гром пушечного салюта заложили бронзовую доску. На фундамент из бутовой плиты поставили глыбу черного гранита и на ней написали: «Ленину».

В тот же день был объявлен и всесоюзный конкурс на проект памятника. Условия его заключались в четырех словах: Ленин говорит с броневика.

Конечно, «тройственный союз» в составе академика архитектуры Щуко, профессора архитектуры Гельфрейха и его, художника-декоратора, а также немножко скульптора Евсеева, не замедлил включиться в конкурс.

Что они, собственно, тогда делали? Спорили. Искали. Постоянно спорили и снова искали.

Первый проект выглядел довольно громоздким: тяжелый каменный массив со ступенями (в них они тогда видели трибуну для ораторов); над ступенями — двухбашенный броневик (с колесами, кабиной, радиатором!); вокруг броневика — люди (рабочие, матросы, красногвардейцы); но броневик — это всего лишь пьедестал для статуи, на нем-то и стоит выступающий Ленин.

Н-да… Тяжеловато все придумано. Все внимание ушло на броневик, на большую группу слушающих вождя. Поставь такой памятник, фигура Ленина просто затерялась бы во множестве других деталей.

На конкурс, правда, этот проект они представили.

Солидный был конкурс! Шестьдесят одна работа! А мастера какие! Маниэер, Фомин, Козлов, Шервуд, Руднев!.. И что приятно: рядом — никому неведомые самоучки. Кто тогда премии получил? Первую — архитектор Лангбард, вторую — ленинградский скульптор Разумовский, а вот третью — просто инженер! Московский инженер Самородов.

Долго ходила комиссия по залам Академии художеств и все же записала: «Нужно констатировать, что не нашлось скульптора, который бы сумел представить Ленина таким, каким он был и каким его желает видеть ныне в художественном изображении ленинградский пролетариат».

Вот так-то…

Их первый проект премии не получил. Но что-то все-таки сумели они найти в нем верное. Не зря же ведь именно их «тройственному союзу» и было поручено выполнение окончательной модели.

Да, снова тогда они спорили и искали, спорили и искали… Пять раз переделывали проект. Отказались от окружающих фигур, оставив только броневик. Но и этот вариант сами же забраковали. Броневик, «обутый» в толстые шины, выглядел излишне большим, фигура Ленина на нем — маленькой. Но ведь главное-то не броневик, а Ленин! Оставили только одну из башен броневика. И сразу центром скульптуры стал Владимир Ильич. Было найдено именно то, что так долго искалось.

…Обстрел все-таки «изволил быть». Правда, Сергей Александрович уже успел перейти Неву и первый свист снаряда настиг его уже у стенки правого берега. Из-за низко нависшей ваты плотных, напичканных снегом облаков выстрелов гитлеровских пушек, установленных где-то на Вороньей горе, было не слышно. Об опасности предупреждали сами летящие снаряды. Едва заметный вначале свист нарастал, усиливался и заканчивался грохотом. Стреляли по Финляндскому вокзалу, и потому Сергей Александрович забеспокоился, заторопился туда, где падали снаряды.

— В укрытие! В укрытие! — выросла перед ним женщина с противогазной сумкой через плечо.

Пришлось сворачивать в парадную. Что ж, и впрямь можно передохнуть, посмотреть на часы… Так… Сколько же он шел? Три часа. Назад, очевидно, получится чуть дольше.

Обстрел прекратился, и Сергей Александрович побрел на привокзальную площадь.

Рядом со зданием вокзала, в том месте, где в апреле 1917 года Ленин говорил с броневика, возвышался сейчас широкий дощатый конус с плоским верхом. Вырастал он прямо из земляного холма, засыпанного снегом. Там, под дощатым конусом, обложенным мешками с песком, бережно укрытый от осколков бомб и снарядов, стоял памятник Ленину. Памятник, уже ставший символом Ленинграда.

Сергей Александрович смотрел на припорошенные снегом доски, а видел каждую складочку на скульптуре вождя. Помнил их наизусть.

Как было не помнить!.. Ведь он и лепил ее — огромную статую в 4,5 метра. Даже мастерская академических театров, казавшаяся ему такой просторной, на этот раз оказалась мала. Пришлось ломать потолок. Под проемом в потолке все трое установили они каркас, возвели вокруг леса.

Потом он лепил. Лепил и лепил. Володя Щуко был всегда рядом. Техника ваяния ему была знакома: в молодости брал уроки у скульптора Беклемишева. Но главное — Щуко видел и слышал Ильича. Евсееву повезло лишь один раз: тогда, в апреле семнадцатого. Щуко же не раз встречался с Владимиром Ильичем. Его постоянные советы были точны и тем особенно ценны. Кстати, он сам и позировал. Невысокий, чуть коренастый, долгими часами простаивал он в трудной позе с выброшенной вперед рукой. А только лишь слезал со специально сделанной круглой тумбы, сразу спешил на леса, придирался к каждой мелочи, к каждой складочке на костюме.

В октябре 1925 года фигура была полностью вылеплена из пасты. В мае следующего года была готова гипсовая модель. И самой статуи, и броневой башни с радиатором.

И тогда в мастерскую хлынул поток рабочих, наверное, со всех заводов и фабрик города. Первыми пришли путиловцы, потом — с Семянниковского завода, потом… уж и не вспомнить. На многих предприятиях был даже проведен специальный анкетный опрос: «Ваше мнение о будущем монументе Ленину?». Сергею Александровичу один ответ особо запомнился, рабочих Выборгской стороны: «Считать модель памятника и фигуру Ленина пригодными и хорошими». С этим согласилась и комиссия, куда входили Сергей Миронович Киров, Николай Михайлович Шверник, представители Института истории партии, Главнауки, скульпторы, искусствоведы…

Памятник можно было отливать.

Теперь он стоял зашитым в дощатый корпус. Сергей Александрович обошел земляной холм, выбрал как ему казалось, наиболее удобный склон для подъема и стал забираться. Ноги скользили, заставить их упираться в насквозь промерзшую землю было не так-то просто. Но он все-таки добрался до верху и принялся одну за другой ощупывать доски. Осколки не облетали их стороной. То там, то здесь темнели царапины, было несколько пробоин, но, судя по всему, мешки с песком не пропустили их к бронзе скульптуры. Держались же доски крепко. Сергей Александрович даже улыбнулся про себя: «Молодцы красновыборжцы! И с металлом, и с деревом работают на совесть!»

Иначе и быть не могло: памятник-то их! Они его отливали.

В те годы только они и могли это сделать. Гражданская война крепко подрубила художественно-монументальное литье. Бывшая петроградская бронзолитейная фабрика А. Морана стояла наглухо закрытой. Ни рабочих, ни бронзы. Инженер ее Э. П. Гаккер перебрался на «Красный выборжец» — поближе к медеплавильному производству. На него и легли заботы по отливке памятника.

Но главная-то забота была другой: бронза! Где взять столько бронзы? Шутка ли, 600 пудов!

Был объявлен сбор бронзы. Несли ее отовсюду. Старые подсвечники, уцелевшие еще царские орлы, балконные решетки… Да не все годилось из того, что несли. Для памятника нужна была специальная бронза: сукрасная. Не боявшаяся любых перепадов температур, дождя, снега.

…Сергей Александрович остановился, вспоминая. Как же звали литейщика с «Красного выборжца»? Вот был мастер! Ага, вспомнил! Венедикт Семенович Яскевич. Именно он отбирал тогда металл для памятника. Да как отбирал! Возьмет в руки подсвечник, повертит, на изломы посмотрит — и пожалуйста: абсолютно точно называет состав бронзы, содержание в ней цинковой лигатуры! Не человек — лаборатория! На глаз, а точнее иных анализов! Талант! Это уже талант! И еще — Подмостков Анатолий Станиславович. Литейщик каких поискать!

Разумеется, собранной добровольными приношениями бронзы не хватило. Выручили гильзы. Старые снарядные гильзы, сохранившиеся со времен гражданской войны. Они-то и пошли на переплавку. Не для новых снарядов пошли, а на художественный памятник великому ратоборцу за мир — Ленину.

…С высоты земляного холма Сергей Александрович спустился вконец уставшим, замерзшим, но каким-то успокоенным: цел памятник! Не тронули его ни бомбы, ни снаряды. Надо будет через месяц еще раз сюда наведаться.

По засыпанной снегом привокзальной площади прошел отряд красноармейцев, и снова осталась она пустой, притихшей.

А какой красавицей была эта площадь 7 ноября 1926 года! Щуко сам продумал ее украшение. Зеленые гирлянды, мачты с развевающимися флагами, транспаранты! Вокруг еще не открытого памятника — почетный караул красноармейцев, моряков, летчиков! И сотни, нет — тысячи людей, пришедших на открытие памятника.

Сергей Александрович обернулся к зданию Финляндского вокзала, отыскал глазами его вышку. Да-да, именно оттуда грянули тогда фанфаристы, и все люди на площади обнажили головы. И тогда загремел орудийный салют. Духовые оркестры грянули «Интернационал», вся площадь сразу подхватила его.

С памятника спало покрывало. Сверкнули грани серо-черного гранита, доставленного с берегов Онежского озера. На сверкающие камни пьедестала легла красная звезда с серпом и молотом, выполненная из живых цветов. А над площадью снова стоял Ленин. Как живой с живыми говоря.

…Возвращаться домой не хотелось. Но ведь надо! Вечер уже надвигается. Сергей Александрович пошагал мимо разрушенного бомбой старенького дома, мимо деревянных сараев, раскинувшихся между вокзалом и Невой. Слышал он о проекте реконструкции площади, но все это будет впереди, после победы. Нисколько не сомневался старый скульптор в том, что и победа будет, и площадь изменит свой вид, станет нарядной, просторной. Просто это все еще впереди! А пока надо идти домой. На свою улицу Союза Печатников. Через замерзшую Неву.

…Не раз, не два проделывал этот путь старый скульптор. Когда в городе пошли трамваи, добираться к Финляндскому вокзалу стало быстрее и проще. Да и Сергей Александрович чувствовал себя уже более окрепшим. Теперь он легко взбирался на зеленый холм к деревянным щитам, легко мог узнать каждую новую пробоину от осколка вражеского снаряда.

Так и прошли они вместе через всю войну — памятник и его создатель.

Весною 1945 года пришла долгожданная победа. Пришла и распахнула перед вокзалом огромную площадь. Ленинградцы убрали кирпичный забор, отделявший вокзал от Невы, разобрали пакгаузы, железнодорожные пути, подходившие к самой реке, служебные помещения товарной станции… И открылся простор!

Долго стоял памятник, окруженный тротуаром из каменных плит и чугунными тумбами с цепями, почти у самых стен вокзала. Змеились у его подножия трамвайные рельсы, тарахтели автомобили, по неровному булыжнику мостовой сновала толпа. Тесно было здесь величественному монументу.

После войны это как-то особенно почувствовалось. И Сергей Александрович даже обрадовался, когда ему позвонили и сообщили, что завтра намечается передвижка памятника. Разумеется, он тоже приехал к Финляндскому вокзалу.

Памятник переезжал. На новую площадь. Его поставили на зеленом холме, окруженном поребриком из черного гранита. Зеленели вокруг него кусты нового сквера, разбитого на небольшом возвышении — стилобате, вспыхнули на зеленом травянистом ковре газона цветы.

Сергею Александровичу Евсееву исполнилось 75 лет. В день его юбилея к нему на улицу Союза Печатников шли и шли друзья, почтальон спешил с телеграммами. А через Неву с простертой вперед рукой стоял памятник Владимиру Ильичу Ленину. Словно тоже приветствовал своего создателя. Впрочем, почему «словно»? С бронзовой башни броневика Ленин и сегодня приветствует всех ленинградцев, отстоявших свой город в великой битве, возродивших его дома и заводы, прославивших его новыми успехами в труде.

Приветствует и зовет вперед, дальше, к новым победам!