Рассказы старого шахтера

НЕТ! НЕТ! НЕТ!

Открылась дверь камеры, и конвоир вызвал Сашу Леванову.

Заключённые не пытались ободрить Сашу: ведь её опять будут бить, так бить, как никого другого в этой камере.

Контрразведке деникинцев стало известно, что Саша Леванова послана из Харькова в Мушкетово с приказом от большевистского центра для повстанцев: когда выступать, с кем объединяться, кого назначить главным.

Сашу схватили в Мушкетове тут же на станции, обыскали, но ничего не нашли. Может, она успела передать приказ в поезде? Но кому? Пусть назовёт фамилию! А может, она выучила его наизусть, тогда тоже пусть скажет! Её били хлыстом.

— Будешь говорить?

— Нет!

Её били проволокой.

— Будешь говорить?

— Нет!

Её били камчуком — ремённой нагайкой с пулей на конце.

— Будешь говорить? Будешь?.. — И начальник контрразведки толкал в висок тёмным дулом нагана.

Опухшая от ударов, обессиленная, она только упрямо мотала головой — нет, она ничего не будет говорить!

— Ну ладно. Мы ещё немного подождём, — наклоняясь над ней, зло дышал в лицо начальник контрразведки. — Слышишь, немного…

Но Саша уже ничего не слышала: она была без сознания.

В камере среди заключённых находилась бывшая больничная сиделка Дарья Никитична. Она заботилась о Саше: соскабливала со стен камеры, где почище, глину, разводила в воде и замазывала раны. Саше от этого становилось легче. Она благодарила Дарью Никитичну пожатием усталых от боли пальцев.

Иногда ночью, когда в камере спали, Саша, уткнув лицо в ладони Дарьи Никитичны, долго плакала, пока не засыпала вся в неостывших слезах.

А утром по коридору слышались равнодушные шаги конвоира. Конвоир шёл за Сашей.

Саша испуганно вскакивала и начинала срывать с себя повязки. Кровь заливала ей руки и ноги.

— Лучше сама… — торопливо говорила Саша. — Лучше сама… Они нарочно отрывают медленно. Быстрее рвать — легче.

…Сашу уводили. И опять плети, тёмное дуло нагана, проволока, мокрые доски топчана и те же неотступные вопросы: где приказ? Где? Отвечай!

Саша молчит. Она слышит только удары своего сердца — нет, не будет она отвечать, нет!

Очнувшись уже в камере, Саша подозвала Дарью Никитичну:

— Завтра меня казнят. Я знаю. Я чувствую.

— Сашенька, детка… — Охнула Дарья Никитична.

— Не утешайте меня. Не надо, — шептала Саша лихорадочно. — Вас на днях выпустят. Возьмите мою косу. Попросите конвойного отрезать вам на память. А вы отнесите её к дому купца Жиляева, что у трактира. Прямо из тюрьмы, сейчас же! Там во дворе в подвале спросите Андрея Пряхина. Шахтёр он, запальщик. Косу передадите ему. Запомните — Андрей Пряхин…

…Сашу казнили на рассвете, когда потухали звёзды, а птицы пели свои первые песни.

Конвоир саблей отрезал уже у мёртвой Саши косу и отдал Дарье Никитичне.

Дарью Никитичну вскоре выпустили, и она прямо из тюрьмы отнесла косу к дому купца Жиляева, что у трактира, и там во дворе в подвале передала её шахтёру-запальщику Андрею Пряхину.

Когда Дарья Никитична ушла, Андрей взял косу, расплёл её и вынул свёрнутую тонкую бумагу — это был приказ большевистского центра.