Рассказы старого шахтера

ДЕТИ ШАХТЕРОВ

— Все собрались? — спросил Прохор Герасимович.

— Все, — ответили ребята.

Сидели во дворе шахты, в тени старой водоотливной машины. Здесь было безопаснее всего: полицейские и чиновники из конторы сюда не заглядывали.

— Так вот, — сказал Прохор Герасимович. — Сегодня вечером перенесёте трубы и установите на терриконе, что от Байдановской шахты остался.

— Дядечка Прохор, Байдановский террикон — это тот, что возле полицейской управы, да? — поинтересовалась Фрося по прозвищу Девчонка — чёрная копчёнка. Лицо и руки у неё были чёрные: с пожилыми выбирала из угля пустую породу. Из этой пустой породы и состояли терриконы — огромные насыпи.

— Да, тот самый, — кивнул Прохор Герасимович. — Когда стемнеет, закопаете трубы, как я вам объяснял, и по домам. Яков, а заглушки вы напилили?

— Напилили, Прохор Герасимович. Десять штук.

— Хватит.

— А я тряпок наготовила, — сказала Вера. Она была в холщовом фартуке и с проволочной кочерёжкой. Вера тоже выбирала из угля пустую породу.

— А я ведра припасла, — добавила Нюша. — Два ведра.

Поблизости под откосом зашумел, осыпаясь под чьими-то ногами, шлак. Все замолкли. Шум тоже прекратился.

— Кто там таится, выходи! — громко сказал Прохор Герасимович, который уже успел заметить ребячью голову, белёсую от солнца.

— Я, — ответили басом из-под откоса.

— Кто «я»? Что за горобец[1], выходи!

Медленно и неохотно вышел маленький взъерошенный паренёк в линялой сатиновой рубахе и в истёртых на коленях штанах. Он действительно был похож на горобца.

— Васёк? — удивился Яшка. — Опять ты подглядываешь? Я же тебе повелел — сиди дома.

— А я не подглядываю, — хмуро ответил Васёк. — Я подслушиваю.

— Ох и упорливый ты! — как бы оправдываясь за брата, вздохнул Яшка. — Хуже, чем лошак какой…

Васёк, поняв, что сейчас решится его участь, обратился к Прохору Герасимовичу:

— Примите меня. Я теперь всё могу делать.

— А раньше не мог, значит?

— Не мог. Ботинки у меня совсем новыми были.

— Это как же? — не сразу понял Прохор Герасимович.

— Ну-у, новыми. А теперь они старые. По чём хочу, по том и хожу. Хочу — по воде, хочу — по пылюке.

Ребята засмеялись. Прохор Герасимович тоже засмеялся.

В это время из посёлка долетел громкий женский голос:

— Ванёк! Васёк! Сидор! Пашка! Андрей! Яшка! Куда же вы, разбойство моё, подевались? Яишня простынет!

— Наша мамка! — пробурчал Андрей. — На всю слободу митингует.

— Ну ладно. Пошли по домам, — сказал Прохор Герасимович и поднялся с чугунного колеса, на котором сидел, — в шахтёрском тельнике, высокий, сутулый от многих лет работы в низких забоях.

Ребята начали расходиться. Шесть братьев послушно направились домой. А над посёлком разносился сердитый голос:

— Ванёк! Васёк! Сидор! Пашка!..

Сгустились сумерки. В шахтёрских бараках засветились огни керосиновых ламп. Над вершинами терриконов, где недавно высыпали пустую породу, виднелось голубое пламя: в пустой породе много серы, поэтому терриконы вечно тлеют.

Ребята по двое и по трое переносили на Байдановский террикон уже негодные газовые трубы. Эти трубы валялись подле шахт. И то, что ими занимались дети, никого не удивляло. Дети часто играли на терриконах, пекли в них картошку.

Но теперь это была уже не просто игра, а задание от рудничного комитета большевиков.

На шахту требовалось незаметно провезти грузовик с оружием для восстания шахтёров. А как его провезёшь, когда полицейская управа расположена у самой дороги?

Вот тут-то и пришла на выручку хитрость, которую придумал старый забойщик Прохор Герасимович.

Выполнить эту хитрость должны были ребята. Командовал ребятами Яшка, как самый старший. Он уже работал в шахте: отгребал от забоя уголь.

Когда перенесли все трубы, взялись за лопаты. Васёк тоже взялся за лопату, хотя ручка лопаты была гораздо выше самого Васька.

— Поглубже копайте, поглубже! — наставлял Яшка.

Рыхлая порода копалась легко.

Трубы, которые ребята принесли, были с одного конца завёрнуты и заклёпаны. Этими заклёпанными концами их и закапывали глубоко в горячий террикон.

— Да там горячо, в глубине-то, — жаловался Васёк. Он всё-таки беспокоился о своих ботинках.

Ребята старались не показывать виду, что почти каждый из них прислушивается — не идут ли к террикону полицейские.

В условленном месте, в кочегарке коксовой печи, сидит сейчас Прохор Герасимович. Он, конечно, тоже волнуется за них и ждёт и надеется на своих пацанов-горобцов и девчонок-копчёнок.

В посёлке стояла тишина. Слышался только привычный шум в здании мойки угля, да изредка звенели в шахтах сигналы подъёмных машин.

Когда все трубы глубоко закопали в террикон, их до половины налили водой и потом забили тряпками и заглушками. Труднее всего было вбивать заглушки. Колотили молотком по сосновому брусу, который и вгонял заглушки в трубы.

Наконец справились с последней заглушкой и, усталые, присели отдышаться.

— То-то полицейских заморочим, — сказал Пашка, растирая ушибленные молотком пальцы.

— Настоящая батарея, — кивнул Сидор. — Как жиганёт по башке — и кудахнуть не поспеешь!

— А вдруг и не жиганёт совсем? — усомнилась Фрося.

— Это почему?

— Ну не получится.

— У Прохора Герасимовича — и чтоб не получилось!..

— А что, разве он пробовал прежде такое?

— А может, и пробовал.

— Будет вам, — махнул рукой Яшка. — Пора в посёлок идти.

Ему надо было ещё заглянуть в котельную и доложить Прохору Герасимовичу, что трубы установлены.

Ночью в полицейской управе началась суматоха. В газовых трубах закипела вода, образовался пар, и трубы открыли стрельбу.

Полиция, путаясь в темноте и ничего не понимая, ринулась к Байдановскому террикону.

А тем временем грузовик с оружием, который был укрыт неподалёку в рощице, выехал на дорогу, благополучно миновал полицейский пост и добрался до заброшенной откосной штольни, где был устроен для оружия склад.