Раздумья на родине

ВОЗВРАЩАЯСЬ К ПЕРВОНАЧАЛЬНЫМ ИСТИНАМ

Не помню, где я услышал или, может быть, вычитал такую фразу: «Режиссер может поставить на сцене все, вплоть до поваренной книги». Полностью согласен с автором этой фразы. Хотелось бы только добавить, что режиссер должен быть талантливым. И вот что примечательно. Даже эта самая поваренная книга, поставленная талантливым режиссером, будет, видимо, интересна, будет смотреться и всегда предоставит возможность для пустопорожних диспутов. Такова сила театра, связанная с его спецификой и возможностями. Возможности театра так велики, что даже без драматургии, то есть без литературной первоосновы, он, театр, способен существовать, делать сборы и волновать зрителей, обладающих непритязательным вкусом.

Никто, наверное, не будет отрицать тот факт, что нынешний театр сплошь да рядом научился обходиться без драматургии. Во многих современных спектаклях (не станем сейчас касаться их художественных особенностей и достоинств) литературный, драматургический элемент либо исключен вообще, либо очень слаб. Режиссеры таких спектаклей нередко игнорируют драматургию, довольствуясь… чем?

Очень просто: тем только, что в настоящих, подлинно художественных спектаклях отнюдь не мешает драматургии, а лишь дополняет ее. Спектакль «без драматургии» составлен обычно из таких главных элементов: 1) сценарий для режиссера, основанный на каком-либо литературном материале, 2) собственно режиссура, 3) актерское обаяние и мастерство, 4) графическое, световое и цветовое оформление, 5) музыка. Некоторые режиссеры дополняют все это еще и элементами кино, балета и т. д. Таким образом, режиссеру (повторяю: талантливому) достаточно даже одного-двух из числа всех этих элементов, чтобы, по крайней мере, заинтриговать зрителя. Музыка, например, одна, сама по себе, даже в дурной записи, обладает довольно сильным эстетическим воздействием.

Не будем сейчас толковать о постоянном «превышении власти» режиссерами. Умолчим и о морально-эстетическом, наконец просто юридическом праве режиссера перерабатывать для сцены и использовать любые литературные источники (классическую прозу, например). Все это особые темы, требующие и особого разговора.

Поставим перед собой один простой вопрос: можно ли считать полноценным театральное искусство без драматургии? Я считаю, что нет. В том и беда, что границы между театром, эстрадой и цирком смываются, причем в достаточной степени искусственно, под флагом поиска новых путей и новых выразительных средств. Об этом многие из нас боятся не только говорить, но и думать, опасаясь ярлыка ретрограда и гонителя нового. Но я убежден, что мы не только можем, но и обязаны возвратить театру его первоначальную суть. При этом я не призываю начисто освободить театр от музыки, например. Вовсе нет. Пусть останутся при театре и музыка, и даже клоунада, если это необходимо, но при одном условии: главенствовать в театре должны драматургия и актерский ансамбль. Будь режиссер хоть семи пядей во лбу, но без хорошей драматургии и талантливых, самостоятельно мыслящих актеров ему никогда не создать подлинно высоких театральных шедевров. (Очереди и давки в театральных кассах еще ничего не доказывают.)

К сожалению, и понятие «драматургия» сейчас также стало настолько широким, настолько зыбким и неопределенным, что позволяет писать для театра людям независимо or их природных способностей. По той же самой причине многие талантливые прозаики, даже не пытаясь попробовать свои силы в драматургическом жанре, легкомысленно соглашаются на инсценировки своей прозы. Такие инсценировки часто умирают вместе со смертью спектакля. И это одно из доказательств того, что в литературе и искусстве существуют четкие жанровые границы и вполне определенные жанровые законы.

На мой взгляд, наш театр сегодня нуждается прежде всего в настоящей подлинной драматургии. Вспомним, какой след оставили четыре пьесы Александра Вампилова, которые он успел написать. Разве не стоят эти четыре пьесы (всего четыре) многих десятков инсценировок?

Репертуарная неразборчивость, размывание жанровых контуров, смещение родовых и видовых понятий в искусстве сказались отрицательно и внутри самого драматического жанра. У нас написаны и поставлены десятки, а может быть, и сотни пьес, которые в начале этих заметок я назвал сценариями для режиссера. Обычно в такой эрзац — пьесе начисто отсутствует действие — это ее, так сказать, формальный признак… Сцены в такой пьесе легко меняются местами, переставляются из конца в начало или наоборот. И все это можно делать без ущерба содержанию. А попробуем-ка поменять местами сцены в какой-либо из вампиловских пьес. Из этого ничего не получится. Такое свойство вампиловской пьесы я считаю одним из признаков настоящей драматургии.

Театральное дело у нас так обширно и так запутано, что приходится то и дело возвращаться к первоначальным и вполне определенным истинам. Вроде этих, известных каждому: театр не может существовать без пьесы, пьеса не может быть без действия и т. п.

К сожалению, об этих азах, об этих первоначальных истинах подчас забывают не только зрители, но и многие деятели искусства, даже режиссеры и театральные критики. В «Диалоге заинтересованных лиц» («Литературная газета», 1978, № 7, 15 февраля), завершающем дискуссию о театре, говорится: «Театр стоит перед альтернативой: либо содействовать многократному посещению… одной и той же аудиторией — упор на постоянную публику. Либо привлекать все новых и новых зрителей — упор на разового зрителя».

Позволительно спросить: откуда появилась такая альтернатива? Социологи, выступившие наряду с другими в «Диалоге», как бы делят зрителей на интеллектуальных, понимающих подлинное искусство и на не очень осведомленных, не созревших, так сказать. В том же «Диалоге» утверждается, что «массовый зритель», на которого ориентируются местные театры, ждет от спектаклей не столько катарсиса, сколько релаксации — облегчения, снятия напряжения».

Противопоставление одних зрителей другим и «серьезных» спектаклей — «развлекательным» представляется мне нелогичным. С каких это пор настоящему, подлинному искусству стало яе все равно, кто сидит в зале, профессор ли киноведения или совхозный механизатор? Ведь настоящее искусство и потому еще настоящее, что действует на простых смертных не менее сильно, чем на «избранных». А разве катарсис сам по себе не подразумевает релаксацию (новое словечко!), то есть облегчение, снятие напряжения?

Нелепо делить зрителей на таких и на эдаких (хотя, разумеется, зритель не однороден). Ссылаться на финансовый план или на отсутствие подготовленных площадок — тоже не очень прилично для человека искусства. Подлинно высокое искусство существовало во все времена газового освещения. Само по себе такое искусство универсально. Оно несет в себе не только обязательность эстетического контакта с любой из социальных или интеллектуальных зрительских прослоек, оно способно и еще кое на что… В том числе и на развлекательность, позволяющую говорить о театре как о коммерческом предприятии. Другое дело, что далеко не все драматурги, режиссеры и актерские коллективы способны на такое искусство. Но зритель-то здесь ни при чем…

1978