Разлука [=Зеркало для героя]

Работа

Штрек был освещен вбитыми в крепи шахтерскими лампами. Бригада сидела, разложив на распилах незамысловатый харч: пирожки, сало, вареные яйца. Спрыгнул сверху и Бухарев.

— Новенький? — Покосился на Сергея. — А ты, Федор, опять без харчей. Кулак… нате, — протянул Феде и Сергею по пирожку. — Шахтер?

— Нет, — ответил Сергей.

— Научим. Родители есть? Жинка, детки?

— Далеко.

— Плохо. — Старый навалоотбойщик смотрел строго, учил: — Сколько война, в гробину ее мать, съела, а ты родными бросаешься. И не кивай, слушай пожилых. А если жена без тебя гулять пойдет? Нельзя.

Помолчали. Жевали.

— Эй, Антрацит! — крикнул вдруг Люткин куда-то в темноту. — Ходи сюда!

Сергей обернулся и обомлел от удивления…

…к Люткину бежала огромная серая крыса. Остановилась недалеко, ждала.

Люткин кинул ей шматок хлеба с салом. Крыса схватила подачку и исчезла в темноте.

— Давай, — проводили ее шахтеры, — корми семью. Фрау-то разродилась вчера.

— Уже?

— Да. У Федькиной выработки. Четыре рта.

— Ну, Антрацит! Настоящий мужик. Опять помолчали, жевали. Люткин повернулся к Феде:

— Мать-то пишет, Федор?

— Сад они вырубили, — рассказал Федя, — из-за налогов. Одни пеньки торчат. А яблоки у нас были, во! — Показал, какие были яблоки, загрустил.

— Что ж они у тебя, диверсанты? — встрял Бухарев, ровно перемалывая зубами сало. — Всей стране тяжело, а они от налогов в кусты? Куда Советская власть смотрит?

— А не все такие придурки, как ты, — буркнул Федя. Бухарев сгреб его за ворот робы и почти оторвал от земли:

— Ты, сопляк, прикуси язык! — И для убедительности тряхнул пару раз. — Там, — показал наверх, — лучше нашего знают, кому чего полагается. Захочется мне яблочек, я на рынок, а там фиг? — повернулся…

…к Пшеничному, сказал ему:

— Угроблю когда-нибудь этого шибздика. Мы на передовой трудового фронта горбатимся, а они?

— Скажи ему! — крикнул Федя Пшеничному.

— Я не в курсе, — промямлил тот.

Федя не выдержал, заплакал, полез в лаву.

— И плакать нечего, правильно Бухарев говорит, — сказал кто-то.

— Пора. — Старый навалоотбойщик встал, повернулся к Сергею. — Рядом поработаем. Посмотрю, какой из тебя шахтер получится.

Полуголый, потный, чумазый, глотающий пыль, которая склеивает легкие, сидел Сергей в щели, именуемой лавой. Ерзал, ходил на коленях, лежал на боку, ибо только так можно было грузить лопатой на конвейер и при этом не биться головой о кровлю.

— На рейде морском… — пел старый навалоотбойщик в такт своим движениям, ставшим привычными и нетрудными. — На рейде морском… На рейде морском…

В лаве появилась девушка-газомерщица, укутанная под каской голубым платком. Та самая, что шла вчера со слепым. Люткин обнял ее и прижал к себе:

— Ой, Роза пришла!

Девушка размахнулась бензиновой лампой и стукнула его по каске.

— Взорвешь! — крикнул старый навалоотбойщик.

Роза, будто не слыша, прикрутила огонек до размера горошины и стала водить лампой от почвы до кровли. Вверху огонек заметно вырастал, появлялся голубой ореол. Значит, в лаве был метан.

— Опасно? — с надеждой спросил Сергей, стараясь оттянуть паузу в работе. — Не взорвемся?

Роза оглянулась, рассмотрела его, удивилась:

— Крысы здесь, значит, не взорветесь, — и ушла, лениво покачивая лампой.

— Не отставать! — крикнул старый навалоотбойщик, и Сергей, с ненавистью оглянувшись на него, продолжил работу.