— Это игра! — говорил Пшеничный. — Тебе даны условия и потрясающая возможность каждый день вести себя по-разному.
— Нет, я понял! — кивал Андрей.
— И это фантазия, призраки, — показал Сергей на народ, идущий к воскреснику. — Книжка про послевоенную разруху. Можешь взять карандаш и написать новый текст поверх печатного!
— Или кино, — сказал Немчинов.
— Возьми пистолет и стреляй в действующих лиц, — подхватил Сергей. — Завтра кто-то сменит экран, и кино начнется заново. Это было давно, поэтому ничего этого нет!
— Как градусник, — сказал Немчинов.
— Ты забыл отключить мозги и нервы, вот и все! Ты хочешь двинуть день, ты хочешь «знать», ты ждешь результатов… А задача наша — выжить!
— Когда я сидел два года, — сказал Немчинов, — я же просто ждал, когда они пройдут.
— А здесь проще! — опять подхватил Пшеничный. — Хочешь взорвать — взрывай! Убить — убей. Потому что завтра твой убитый встанет и пойдет и будет верить в то, во что вчера, не вспомнит ни зла, ни добра и никогда не поверит грядущим переменам, ты понял сам, ты сам сказал!
— А если я ее взорву, — Немчинов остановился, — и день не повторится? Если двинется?
— Ты же этого хочешь.
— А вон. — Немчинов толкнул Пшеничного. — Пацана в красной майке видишь? Знаешь, кто это?
— Кто?
— Я.
Немчинов-маленький сосредоточенно ковырялся в пластинках.