Разлука [=Зеркало для героя]

Какие же они люди?

Они сидели в сарае. Немчинов выгребал из-за досок приготовленные на случай продукты, бутылку коньяка, хрустальный бокал с не сорванной еще наклейкой.

Пшеничный улыбался и смеялся своим только что бывшим слезам. Вздохнул полно, как вздыхают после плача.

— Вот. — Немчинов тоже стал спокойнее. Видно было, что у него сломан передний зуб. Весь он был какой-то постаревший, опухший, еще и заплаканный. Улыбался и смотрел по сторонам бессмысленно. Говорил медленно, как будто все время вспоминал, что именно хотел сказать, и старался не забыть ничего из приготовленного.

— А я сначала не понял, что ты уехал: «Где Сергей?» Даже ждать не сразу стал, пока понял. Пей, — налил коньяк, придвинул, — я не буду. Я тут попил одно время, не могу. Во. — Показал сломанный зуб, махнул рукой, улыбнулся в пространство. — Один раз ночью сплю: бабах! Вскочил: А может, его завалило на шахте?! На «Пьяной»! Идиот… Икра. Как у Луспекаева, да? Помнишь: «Ваше благородие, госпожа удача!..»

Пшеничный выпил, размяк, прислонился к стене.

— Похорошело? — спросил Немчинов, и оба посмеялись просто так, от радости.

— Сейчас поешь, — сказал Немчинов. — Я тебе твоих родителей покажу. Отца утром вызвал, чтобы с матерью побыл. Гуляют. Мать счастливая: жена начальника! Хороший мужик, он напишет. И роман, и что хочешь. Про гидростанции ты рассказывал, ты не помнишь. Когда с «моллюсков» шли.

— «Баб не видел я года четыре!» — спел Пшеничный.

Немчинов закатился радостным смехом, счастливый оттого, что есть кто-то помнящий рядом с ним. Помолчали.

— Рассказывай, — сказал Сергей. — Как ты тут?

— Я тут бог, — сказал Немчинов, — творю. Спасаю. Сегодня Федьку на шахту не допустил — он теперь живой, — на воскресник патефон принесет. Пластинки хорошие. Танцы-шманцы… Бандитов поймали — мужики при деньгах: пиво будет. — Помолчал, подумал, вспомнил. — А, да, денег возьми сразу. А то мало ли… — Вытащил из кармана сложенные в пять раз сторублевки, другие деньги, помельче. — Я, правда, сегодня мотоцикл взял. Машина — зверь! «Киевлянин». А. Ты видел…

Сергей благодушно ухмыльнулся.

— А про деньги не думай. Я каждое утро к Тюкину: «Инженер! Горняк!» И сотня в день. Как у настоящего стахановца.

Сергей засмеялся, взял деньги.

— Знаешь что… — Немчинов вдруг заговорил быстро, занервничал, встал. — У меня, по-моему, крыша потекла. — Постучал себя по голове. Ты тогда сказал, ты не помнишь. «Пробка пока она не погружена полностью, будет плавать на поверхности. А если ее погрузить — вытолкнется сама…» Я пас. Я утонул. Все нервы поверху. — Провел себя по руке. — Хожу навзрыд Они не помнят ничего. Ни зла, ни добра. Как градусник: температуру набил — стряхнул — и нет ничего. Мертвые оживают живые — как мертвые, каждый день заново. Вымотали меня. Все можно, понимаешь? А следа не остается. Я даже узнать не могу: выжил Федька или нет.

«Помните, Джемс! — Поднял палец и пересказал чужим голосом: — Дружба народов России и Америки — это самый важный вопрос, который стоит сейчас перед человечеством!..» — Объяснил: — Это мы в кино ходим. Двадцать девять раз! «Встреча на Эльбе». «Андрей Иваныч, не могу же я с первого дня!» А я ее как себя знаю! — Посмотрел не на часы даже, куда-то вбок, определил: — Немцев увезли. Сейчас на воскресник повалят… — Помолчал. — Завтра тебе костюм бостоновый возьмем… Я без примерки не стал брать.

Пшеничный слушал молча, серьезно, думал.

— А «Пьяную» я взорву, — сказал Андрей. — Сразу надо было. Один раз Тюкина в полвосьмого поднял, в шахту засунул. Все, пласты выработанные, крепления аховые, шахта-то дореволюционная, ее даже фашисты не разрабатывали! Подъездов нет, два с половиной километра до путей, что! Немцы туда расстрелянных сбрасывали, в шурфы, а дети потом эти трупы на телегах возили, за город! Показал, убедил. Да. Пошли в шахтоуправление, закрывать… «Алексей Николаевич, вам телеграмма!» От гиппопотама. И опять: «Стране нужен уголь, провокатор-диверсант!» Я и запил! Бухареву морду набил. Во, — показал сломанный зуб, махнул рукой. — Потом бросил. В церкви даже был. Сейчас собрался. Обязал себя: с утра — докладная. Чтоб не сдохнуть. Запалов насобирал, взрывчатки, — показал на ящики. — Взорву!

— Взорви, — спокойно сказал Пшеничный.

— Так они в три смены пашут! Не успеть! Пересменка со второй на ночную десять минут: одни наверх — другие в ламповой! С людьми взрывать придется.

— Какие же они люди?

Андрей замолчал, смотрел.

— Какие люди, Андрей?! Ты что?! — засмеялся Пшеничный.