Они вошли во двор ее дома, где стоял слепой.
— Муж? — спросил Сергей, кивнув на слепого.
— Брат, — ответила Роза.
— Кто это? — Слепой повернул голову на звук голоса Пшеничного.
— Новенький, — ответила Роза, подошла к брату, тихо шепнула ему что-то про Пшеничного. Тот вытянул шею, сказал:
— А что та стойка… то ж на растопку, — улыбнулся, — не журись, казак. Сядем, выпьем горилки… Не журись!
Роза зажгла керосиновую лампу. Сергей и слепой сидели за столом у окна напротив друг друга.
— Ты издалека пришел? Дай руку. — Слепой ощупывал руку Сергея. — Так я и думал: ты не шахтер.
Роза поставила лампу на стол.
— Чего ты пристал к человеку? — вступилась Роза. — Давай мыться. — Сунула ему в руки кусок хозяйственного мыла. Мыло скользнуло…
…упало на глиняный пол, где лежал веник из чабреца. Роза вздохнула:
— Заснул? — И, подняв мыло, подвела брата к корыту. Он скинул брезентовую куртку, рубаху, наклонился, сложив кисти ковшиком. Роза полила ему.
— Войну не забыл? — спросил слепой.
— Нет.
— Ну и зря. — Слепой явно юродствовал, кривлялся, стараясь не говорить о главном и больном, что мучило его сейчас.
— Что в ней, в войне? Одно страдание…
— Сегодня немцев пленных в Германию обратно отправляли, так он на весь воскресник кричал, — сказала Роза.
Сергей понимающе кивнул.
— Дай мне песню, — сказал слепой, — чтобы я пел ее людям. Есть такая песня, чтоб не про войну?
И Сергей запел, заорал во всю глотку так…..что Роза вздрогнула.
Девушки пригожие тихой песней встретили…
И в забой отправился парень молодой…
Окошко в доме Розы погасло.
Мимо по улице пробежал кто-то, это был отец Сергея, встревоженный, задыхающийся от бега, поправляя расползающийся сверток.