Разоритель Планет

04.01.2580, 08:00

Сектор Корво, Система Немезида, Планета Итарис, Город Кирен-1,

Район Криг-3, строение 10, этаж 0, камера 02,

04.01.2580, 08:00

— Вставай, ящерица, — прозвучал довольно грубый голос, а Киринтар поднялся.

— Настало мое время, человек? — спросил Гро’Балег, глядя на охранника. — Вы закуете меня в кандалы, а потом повезете куда-то, откуда я не вернусь. Правильно?

— Верно-верно, ящерица. Вставай спиной к стене. Дернешься — пристрелят, — в камеру зашло три крепких человека, у одного из которых в руках была винтовка, которая со спокойной совестью пробила бы любую часть панциря рогарийца.

Киринтар поднялся с койки, после чего встал спиной к стене, развел ноги, головой прислонился к стене, а руки завел за спину, после чего его стали упаковывать в специальные кандалы. Это была длинная цепь, от которой отходили небольшие ответвления. Так сначала был надет некий ошейник, затем цепь протянулась вниз до ног, сначала в кандалы были вдеты руки, а железо наручников начало примагничиваться друг к другу, будто бы норовя отделить кисти рук рогарийца от остальной руки, далее цепь была натянута так, чтобы максимально стеснить движения рогарийца. Сначала железки были надеты, а после ноги стали стягиваться к центру.

— Хе-хе… На казнь вы меня везете, да? — спросил рогариец, после чего медленно повернулся для того, чтобы на его пасть был надет намордник.

— Заткнись, Гроб, — Гробом Киринтара прозвал один из охранников, из-за довольно схожего по звучанию имени рода.

— Сыны Балега, однажды отомстят за меня, — проговорил рогариец, после чего его подтолкнули вперед. Шел он медленно, ибо был не особо способен к быстрому движению из-за этих «кандалов». — Скажи, человек. Куда меня повезут? Смерть в плену для рогарийца — бесчестна.

— На космодром мы тебя везем. Выкинем с корабля, и будешь там какое-то время летать в космосе, пока кислород в скафандре не кончится, — проговорил достаточно зло один из охранников.

— М-м-м-м-м… Значит, меня передадут в руки рогарийцев. Что ж… Это закономерно. Могли бы, хотя бы, покормить перед смертью.

— Ага. И чтоб в тебе сил добавилось, ящерица? Чтоб ты нас по камере размотал?

— Почему же? Я бы вел себя мирно. Таков обычай. Тот, кто держит в своем пленении — должен организовать последний ужин тому, кто уходит из пленения.

— Ага-ага. Я помню информацию по тому, как ты даже рогарийцев избивал.

— У меня расколот экзоскелет, в нескольких местах, кажется, порваны мышцы. Как я бы смог вас одолеть? Тем более, троих. Мне сейчас даже передвигаться больно, — проговорил рогариец. — А этот ваш, в экзоскелете, сколол часть костяной пластины на лице, тем самым разорвав правую ноздрю. У меня до сих пор подтекает кровь время от времени.

— Ой, не прибедняйся. Может, нам тебе кандалы ослабить, чтобы не так больно было? Калинин рассказал о том, насколько вы легко регенерируете, хватит и двух дней, чтобы твои раны и побои помножились на ноль.

— Вы ошибаетесь. Калинин врет. Мы ничем не отличаемся от людей, — хрипло говорил ящер, который был выше любого среди этих бойцов как минимум на голову, а самый высокий из них был почти под два метра.

— Конечно. Расскажи про свою биологию, мы просветимся, заодно тогда ослабим хватку.

— Да не в жизнь. Вы мне не поверите, — Гро’Балег посмеялся. — А вы хитры, людишки, и недоверчивы. С хорами было проще.

— Ты хочешь сказать, что перебил охрану из хоров? — удивился один из охранников.

— Нет. Убил только двоих, руками, остальных перестрелял из оружия. Их было-то штук… Хм… Штуки четыре. Вернее, как? Одному свернул шею, далее вырвал пистолет, какой-то самодел, но стрелял хорошими зарядами дроби, грудь второго превратилась в кашу от дроби. Они, благо, брони особо не имели. Ну, как… Кроме их командира. Тому я впился в глотку. Вы, кстати, наперстки на мои пальцы не надели, а это ошибка. Даже палец рогарийца — это оружие.

— Ха-ха… И что же ты нас там не перебил? — спросил охранник, который был помоложе.

— А смысл? Перебью вас троих, затем меня загасит остальная охрана. Я думал, что вы будете туповатыми, а тут полноценная цепь, намордник, кстати, надели не зря. Я тебе пол-лица могу откусить, — в этот момент рогариец щелкнул зубами. — Чувствуешь, как все плохо? Я бы не смог выбраться из тюрьмы, хотя можно было рискнуть, правда, костяные наросты срослись нехорошо, поэтому и не решился. Они боль доставляют местами. Так что, отчасти, ваш друг меня очень сильно покалечил. И да… Натяжение цепочки — это правильное решение, я так не могу ни наклониться, ни сесть, ни нормально двигать ногами, когда пытаюсь руками ее разорвать, цепь возвращает их назад. Не кормить меня неделю тоже верное решение, как и не поить. Силы меня покинули. Хе-хе… Эх… Если вас не поить хотя бы три дня — вы чаще всего дохнете, а мы, как жители пустынь, научились выживать без воды более долгое время, плюс в камере было немного влажно, но это, полагаю, было сделано для того, чтобы мне там было плохо. Да. Умно. Этот ваш комендант очень многое знает. Я бы отдал ему честь — его же смертью.

Наконец они вышли на улицу. Свет больно ударил в глаза, на улице было довольно холодно.

— Гр-р-р-р-р… За что не люблю мирки, на которых вы селитесь, так это зима. Холодная и паршивая, благо, обычно мне давали хорошую одежду, но вы ее не дадите. Знаю-знаю… Вы хотите доставить максимум неудовольствия, но я терпелив, поэтому этим меня не сломить. Как думаешь, здоровяк? Что будет с тобой, если я сбегу снова? — спросил рогариец у бугая, который лишь толкнул того с лестницы, отчего ящер полетел вниз, но не издал почти ни звука, кроме рычания. — Ха-ха… А теперь вы меня и поднимайте, ублюдки.

Но люди довольно быстро подняли ящера на ноги, даже без ослабления цепи, которого он ждал.

— Хитры-хитры… Да-а-а-а-а… Не бежать мне сегодня. Знаете? Однажды люди меня тоже брали, но не выжил никто из них. И вы сдохнете, если сбегу, — слова его, порой, пробирали до дрожи, но охранники дотолкали ящера, дышавшего огромными облаками пара, до грузовичка, в который его приподняли и «усадили», вернее сказать, поставили в специальную стойку и закрепили. Внутри сидел Калинин, который наблюдал за ящером.

— Комендант, этот ящер хотел Вас видеть, — проговорил охранник, севший напротив Калинина, а тот лишь улыбнулся, после чего посмотрел на рогарийца.

— И для чего же такой достойный представитель своей расы хотел меня увидеть?

— Чтобы откусить тебе полморды за то, что ты приказал меня не кормить и не поить, — проговорил Гро’Балег в довольно угрожающем тоне.

— Ой… Гроб, ты, мне кажется, понимаешь для чего я это сделал, чтобы истощить тебя, и чтобы потом можно было тебя спокойно передать в руки твоих же собратьев. Впрочем, я еще и свою ненависть через это удовлетворил. Тех, которые поступили недавно, мы кормим, ибо они наемники, а ты — бандит, который презираем даже своей расой.

— Хе-хе-хе… Откуда же ты это знаешь, тюремщик? — спросил Гро’Балег, глядя своими ненавидящими красными глазами на Калинина, на лице которого, напротив, была улыбка.

— Да так, решил тебя проверить через камеры. Личность твоя в сети «Головорез» крутится, а денег за тебя аж десять тысяч кредитов за мертвого. За живого, так и вовсе дают пятьдесят. Ты же преступник уровня целой империи.

— И за что же я им стал? — спросил ящер, с какой-то издевкой.

— Убийство одного из довольно высоких феодалов в вашей иерархии, а также за убийство одного купца, который вместе с охраной из хоров должен был привезти тебя в Рогарийскую Империю, тогда ты захватил корабль и прилетел сюда. Корабль специально разбил вне города, а из корабля выбрался с помощью аварийного выброса спасательной капсулы, в эту капсулу ты положил тело купца, которое знатно обгорело, а вот ты смог сбежать. В силу конфиденциальности информации о «грузе» этого купца, тебя не было среди списков, перевозимых на корабле живых существ или среди груза. Как оценишь мою теорию? — спросил Калинин, улыбнувшись.

— А ты умен для тюремщика… Хорошо. А как я прибился к банде?

— Да… Это просто. Ты сам рецидивист, поэтому прибился к тем, кто тебе близок по нраву, сначала ты подумывал на станцию к кворонам, но потом понял, что это через космодром надо проходить, а там тебя точно повяжут, а то и сами квороны продадут, как бы они вашу империю не ненавидели. Пятьдесят тысяч кредитов на дороге, знаешь ли, не валяются, — усмехнулся человек, а рогариец замолчал. — Что такое? Почему нет ответа, Гроб?

— Потому что ответить нечего…

— Даже огрызнуться не выйдет? Как жалко…

— Ты самый умный из тех, кто мне попадался, если ты меня будешь казнить — это будет честью.

— Ну-ну. Чести тебе уже не будет, вот смотри… Ты убил феодала. По заказу каких-то неизвестных сил, более того, феодала из «высших» рогар, то есть из высшей касты, которая является вообще святой для вашей расы, но ты поднял руку на святое. Дальше? Ты связался с людскими отбросами и отбросами кворонскими, причем был ничем иным, кроме как телохранителем одного из довольно мерзких людей, то есть господина Омониана, если правильно понимаю, или Лемана. Мне без разницы, они все для меня дерьмом были. Кроме того, ты, уже на них работая, производил такие преступления, которые у рогарийцев караются бесчестием и проклятием. А это что? Ты нашими женщинами торговал, а женщина у рогарийцев — создание священное, которое является украшением своего мужчины, а ты этими «украшениями» с душой торгуешь. Есть точные данные на тему того, что именно ты вместе с Фирсом занимался «погрузкой» девушек в «теневой» зоне. Тогда ты оборудовался в доспех, который позволял тебе скрыть твою поганую морду, но нет, друг мой, по габаритам ты очень сильно походишь на себя. Так что, нет. Чести тебе уже точно никогда не будет. А на этом захлопнись, я не хочу более дышать воздухом из твоей вонючей пасти, — заключил в финале человек, а рогариец заткнулся после этих слов и молчал до самого приезда в космопорт.

…

Его высадили из машины, а далее повели в сам космопорт через черный ход. Впрочем, охрана была предупреждена, ибо полицейские пропустили людей и узника без разговоров. Они прошли через небольшой коридор, а далее оказались на самой площадке, где уже был Романо, Билли и Паук, рядом с которыми стояли купец и два его охранника.

— Господин Р-р-романо решил побаловать старого купца живым грузом, да еще каким, — проговорил ящер с изогнутыми вокруг головы рогами, наподобие венка, а далее загибающимися вверх так, чтобы образовать своего рода полумесяцы.

— Да, великий купец Гро’Арентир. Киринтар Гро’Балег — позор своего рода, теперь в Ваших руках, — рогариец, что был одет в довольно нетипичную богатую одежду, вместо богатых доспехов, а также с довольно заметным животом, рассмеялся.

— О-о-о-о-о… Рогариец, который стал работорговцем в сфере интимных услуг — это позор для целой империи, — проговорил купец, когда к нему подвели Гро’Балега.

— Да… А то, что ты торгуешь с людишками — это не позор для империи? — спросил Киринтар.

— Да. Тоже позор, но я делаю своего отца и свой род сильнее, чем те, кто предпочитает воевать по традициям. Традиции уже не раз доказывали то, что, следуя им, — мы останемся лишь в былых территориях своей Империи. Но этот позор приведет к величайшему расцвету Империи, а вот ты торговал с кворонами, став худшим из бандитов.

— А ты потерял панцирь на животе, вместо него приобрел брюхо, — проговорил рогариец, явно оскалившись за своим намордником, а купец лишь рассмеялся.

— Да-а-а-а-а… Острить — твое любимое дело, дружок, но ведь и ты пользуешься людским оружием, так чем же плохо человеческоеоружие, если оно позволяет быть эффективнее врага? Ты — прямое доказательство того, что человеческое оружие эффективнее оружия шокового. Мы дали людям шок-дробовики и шок-винтовки, а люди дают нам плазму и кинетическое оружие, — рогариец положил руку на подбородок собрата, после чего оскалился. — Чувствуешь то, как близка смерть?

— Я сбегу.

— Поэтому я отрежу твою голову прямо здесь, — улыбнулся рогариец, когда Гро’Балег напротив будто затрясся.

— Как? Это же против заветов нашей расы. Ты имеешь право отрезать мне голову или другую часть тела только после того, как суд позволит это. Если ты убьешь меня здесь, на людском мире, то ты — не рогариец.

— Да? Я согласен с тем, что я уже не рогариец, я очень много взаимодействую с людьми и я уже, можно сказать… Горо’Куман. Сделанный людьми. Но и ты не рогариец, ибо ты перестал им быть, после убийства Высшего Рогарийца, а значит, теперь тебя убить имеет право любой из нас. Я преподнесу твою голову самому императору, — проговорил купец, когда его стражники начали бить Гро’Балега энергокопьями, дабы обезопасить купца от шанса на атаку самого Киринтара. Затем с него были сняты цепи, а охрана усадила того на колени, после чего Гро’Балега стали удерживать.

— Итак… Если ты издашь хоть один звук, кроме предсмертного хрипа, — ты лишишься чести раз и навсегда. Твой род мы чести лишать не станем, ибо Дети Балега сделали очень многое для Империи, но вот тебя я прикончу, — из ножен купец достал кинжал с пиловидным лезвием.

Он приставил свое оружие к панцирю, который расположился аккурат на месте, где располагалась человеческая щитовидная железа. Паук в этот момент довольно заинтересованно наблюдал за тем, как купец пилящими движениями начал пилить сначала панцирь, а потом медленно, но верно разрезать шею. Рука его была на макушке Гро’Балега, а движения были отмеренными и точными, будто бы головы он резал очень часто, даже своим собратьям. Киринтар стойко, в духе рогарийцев, терпел, не издавая ни звука, и только тогда, когда лезвие дошло до горла, ящер начал хрипеть. Руки купца покрывались струящейся кровью. Романо смотрел на эту процедуру, а вот Билли наблюдал за кораблем, покрытым позолотой. Этот корабль чем-то напоминал птицу, расправившую крылья, сам он был относительно небольшим, ибо являлся лишь личным кораблем купца, а вот грузовые корабли были больше. И они тоже находились здесь, и уже загружались оборудованием с очередных заводов.

Вскоре голова Киринтара была в руках купца. Гро’Арентир улыбнулся и охране своего бывшего недруга, и Романо. Два закованных в броню гвардейца снова встали подле купца.

— Спасибо большое, господин Романо. Этот ящер был не самым слабым из нас, но Вы все же его взяли. И да… Я оставляю Вам его тело, насколько знаю, вот этот человек занимался изучением наших внутренних органов, полагаю, что это тело является прекрасным образцом нашей расы, тем более он обесчещен, поэтому его тело не может отправиться на Родину, а теперь… Прощайте. У нас еще много дел, — рогариец кивнул головой, а Романо кивнул в ответ.

— Замечательный образец. Жаль без головы, впрочем, те наемники тоже подойдут, — проговорил Паук все также безэмоционально.

…

Генрих, кажется, весь прошлый день просидел на диване в той позе, в которую завалился. Дочь не пришла, но вот сейчас послышалось открытие двери и осторожные, кажется, боязливые шаги. Шпак при этом нагнулся, локти легли на колени, а ладони закрыли лицо, он протер глаза, а дальше уставился, чуть ли не полуслепым взглядом, на девушку, которая показалась в дверном проеме. Лицо ее было каким-то обиженным и, кажется, даже заплаканным. Взгляды встретились, но в одном читалось опустошение, а в другом какая-то боль и холод.

— Ну, привет, папа, — проговорила девушка первой, глядя на помятого отца.

— Ну, привет, Кира, — повторил ту же формулу приветствия человек, чье лицо довольно сильно покрылось щетиной.

— Гордишься тем, что убил восьмерых? — спросила она с каким-то укором.

— Я убил восемь работорговцев, наркоторговцев и убийц, — довольно сухо проговорил он.

— А чем ты от них отличаешься?

— Не знаю, наверное, ничем. Ну, тебе-то виднее. Расскажи, чем я так плох. Ты же сама мне говорила исполнять все, что говорит Романо, вот я и исполняю, чтоб ты не вышла на улицу ради своего пропитания торговать собой. Верно ведь? Ты мне сама это говорила, Кира. Или нет? — человек говорил это с каким-то ответным укором. — А теперь ты не хочешь принимать отца-убийцу? Прекрасно, дочка. Ты мне сама говорила войти в положение, а теперь меня будешь сторониться из-за того, что я выполнял приказ? Как здорово. Просто прекрасно. Давай, откажись от отца. Че тебе это стоит? — человек откинулся на спинку дивана, а после запрокинул голову, смотря в потолок.

Девушка лишь молча прошла в свою комнату, никак не отвечая своему отцу.

— Ну, что молчишь?! — громко спросил Шпак, приподняв голову. — Папка — убийца, папка — ничтожество, верно?! Да я ж это все ради тебя делаю, дура! Чтоб ты нормально жила, не думая о том, чем питаться и прочее. Че, лучше было, когда я домой приходил и твоя мать меня постоянно тюкала?! «Вот, урод, в дом ни копейки не приносишь!» А как я принесу, если даже грузчиком некуда устроиться?! Лучше было, доча, когда в холодильнике пустота была?! — громко говорил Генрих, пока девушка не хлопнула дверью в свою комнату. — Лучше, значит… Ну, сейчас я тебе устрою… — человек стал подниматься с дивана.

Его дыхание было прерывистым, в висках барабанами билось сердце, в глазах играла какая-то злоба, а кисти сжались в кулаки, обеляя кожу на костяшках. Этого нелюдя прямо-таки трясло от злобы, он шел медленно, но уверенно, как бы обдумывая, каким образом будет избивать самого близкого человека, который только у него есть. Рука ложится на ручку межкомнатной двери, но дверь не поддается, после чего он начинает бить плечом в дверь. Удар. Еще один. Третий. Четвертый… Дверь с грохотом падает на пол, а он с оскаленными зубами, подобно зверю, входит внутрь, но не видит дочери.

— Где ты, Кирочка? Давай поговорим! — он входит внутрь, резко открывает дверь шкафа, после чего, разъяренный, переворачивает кровать. — Вот ты где?!

Человек хватает дочь за волосы, и поднимает к себе… Раздается крик.

— Что он творит?! — слышится голос Джека, когда Генрих смотрит на дочь своим ненавидящим взглядом.

…

Джек был рядом с домом уже через пять минут. Секунда, и дверь простреливается из пистолета Генриха, он входит внутрь здания, раздается сигнализация, но человек идет вперед, далее лифт, наверх. После этого — быстро внутрь, благо, Кира не закрыла дверь, будто бы знала, что что-то пойдет не так. Генрих в этот момент держал девушку за шею.

— Отпустил ее, урод! — громко проговорил Джек, направив ствол на своего «друга». — Ты что ж, тварь, делаешь?!

Генрих отпустил Киру на пол, а та, закашлявшись, начала отползать в свою комнату.

— Что я творю?! У нас просто здоровые семейные отношения, а ты че сюда приперся, нигер?! — громко говорил Генрих, идя на своего недавнего друга. — Давай! Стреляй, уголек! Потом сядешь, а мне такая жизнь нахрен не уперлась! Родные отворачиваются! Тебе охрененно жить, они у тебя в других системах! А у меня вот змеюка на груди!

Джек поставил пистолет на предохранитель, после чего положил его на столик рядом с зеркалом, а затем размял кулаки.

— Хорошо, Генри. Давай выясним отношения, пока сюда полиция не приперлась, — «уголек» сразу после этих слов пошел на своего белого «друга».

Они сцепились. То и дело сыпались удары. Вот Генрих получил в живот, затем в морду, после чего повалился на землю, где Джек оседлал его, а затем начал наносить удары в лицо.

— Что ж ты, урод, делаешь?! — после вопроса последовал удар, и так после каждого следующего слова. — Ребенка бить?! Ублюдок! Пойди и шок-пеху морду набей, урод конченный! Или ссышь, ублюдок?! Ты ж их, урод, снаряжал! Тварь мелкобуржуазная, только и способен на слабых руку поднимать! Тебя, пидора, успокаивали, пока ты ныл о том, что убивать тяжело! Как жить после того, как убил?! А теперь на дочь руку поднял?!

Лицо Генриха постепенно покрывалось ссадинами, вот начал кровоточить нос, вот губа, вот над глазом была разбита бровь. Но Джек вскоре успокоился и поднялся с «насиженного» места, после чего сел на диван и закрыл лицо руками. Шпак же, кашляя, перевалился набок. Дышал он с хрипом, и в таком же виде предстал перед полицейскими, которые прибыли довольно быстро.

Два человека вошли в комнату, один довольно молодой и высокий, а второй среднего роста и полноватый. Оба наставили пистолет на Джека.

— Я сдаюсь, граждане-полицейские, но прошу понять. Я от него, — человек указал на Шпака. — Его дочку защищал. Она подтвердит. Вон там выбитая им дверь, — Джек кивнул на дверь в комнату Киры, а оттуда вышла заплаканная девушка.

— Все так, как говорит Ваш друг? — спросил высокий, глядя на девушку в куртке, а она кивнула, держась за горло.

— Так это ж Шпак. Психопат конченный. Помнится, он какого-то мужичка избил только за то, что он сказал ему что-то не так, — улыбнулся полный. — Потом штраф заплатил и мне, помнится, сказал, что закон тому, у кого есть деньги — не писан. Прикольно. Вот теперь денег нет. Хм… А может на тебя, Генра, дело завести? Что ты, в припадке своего психа, взял и расстрелял дверь входную, потом ворвался в дом, выбил дверь в комнату своей дочери, — человек присел рядом с побитым. — М? Что, без завода грустно стало, да еще и жена убежала, да? И приплод оставила на тебя? Так ведь?

Шпак как-то ненавидяще посмотрел на копа, а тот лишь улыбнулся.

— Ну, да… Так и запишем, потом судить будем.

— Нет, капитан. Это неправильно. Я же дверь расстрелял и стекло выбил. Давайте, может, штрафом обойдемся? Мы с ним в одной конторе работаем, так и восстановим дверь, а сенсорную панель лифта я сам починю.

— Ну, административку-то все равно надо оформить, а то как-то нехорошо. Мы приехали значит, а тут у Шпака морда разбита, ты сидишь, пригорюнился, девчонка вышла вся заплаканная, говорить не может. Так что, граждане… Все вместе поедемте в участок. Шпака в эту… С решеточками посадим, ну чтоб посидел, подумал. Вы на пассажирских сидениях посидите.

— Хорошо, — проговорил Джек, когда на Шпака надевал наручники высокий.

…

В изолятор посадили обоих, и Генри, и Джека, Киру же увели к следователю, чтобы, возможно, даже завести уголовное дело.

— Ну, ты и ублюдок, Шпак, — проговорил Джек.

— Спасибо, — немного просвистел избитый. — Ты мне зуб сколол.

— Да я бы тебе все зубы выбил, если бы не остыл.

— Спасибо, друг, — проговорил человек, ложась на нары.

— И что делать будем?

— Что-что… Это порча имущества частника. Он на тебя в суд подаст. Там же гребаные камеры стоят, так что нихрена меня не привлекут, а вот на тебя огромный штраф навесят, что ты будешь с год выплачивать, если по полной зарплате.

— Ага. А все из-за тебя, урода.

— Все из-за Киры. Я хотел говорить, а она игнорировала.

— А о чем поговорить-то, чучело?

— Неважно.

— Дай угадаю? Ты поплакаться хотел по поводу того, какой ты бедненький и что тебя убивать заставляют, а еще она не понимает такого великого человека, как ты. Угадал?

— Пошел ты.

— Ты не мужчина, Шпак, а буржуйчик, собственник мелкий, говно, которое мыслит, что все, к чему оно прикасается, принадлежит ему.

— Отвали.

— Нет, не отвалю. Ты же урод, не человек вовсе. Ты ничем не лучше кворона, которых ты целых восемь штук убил. Молодец. Достаточно поплакался? Вот Романо придет нас вытаскивать, так он тебе такую проческу устроит, что я мелочью покажусь, а он придет.

— Ну и пускай приходит. Пойду, завтра же вздернусь, после его разговоров. Все равно мне делать в этой жизни нечего. Жена пилила, дочь сначала говорила, чтоб я выполнял все, что говорит Романо, а теперь не хочет принимать «отца-убийцу».

— Какая у вас глубокая проблема в семье. Ну, ничего-ничего, зона все поправит, — встрял в разговор какой-то человек, что лежал на втором этаже и громко заржал. — Сразу все проблемы улетучатся! В другую семью попадешь! Тебя там драть будут, петушок.

— А верно говорит. За такие статьи там не уважают, — проговорил Джек, усмехнувшись.

Сама камера представляла собой помещение в виде прямоугольника, который был отгорожен от остального мира пуленепробиваемым стеклом. Снаружи находился один полицейский, который следил за тем, чтобы в камере все было спокойно.

Сектор Корво, Система Немезида, Планета Итарис, Город Кирен-1,

Район Железный-1, строение 5, этаж 1, следственный изолятор,

05.01.2579, 9:32

Вдруг перед изолятором прошел человек в знакомой шляпе и в знакомом пальто. Романо. Кажется, что он уже что-то решил, а полицейские подошли к двери следственного изолятора, которая тут же была открыта.

— Шпак и Никсон — на выход, — проговорил, кажется, начальник отделения, ибо выглядел он довольно старым, так виски его были абсолютно белыми, да и взгляд был каким-то потухшим.

Генрих и Джек поднялись, после чего вышли из изолятора. Романо смотрел на обоих взглядом, который прямо-таки говорил о том, что ничего хорошего их обоих не ждет. Рядом с Романо была и миниатюрная девочка — Кира, сам Роберто посмотрел сначала на Джека, затем на Генри.

— Молодцы. Давайте будем позорить корпорацию. Но поговорим уже в офисе, — после этих слов Роберто развернулся и пошел на выход, опираясь на трость.

Оба шли за ним, как виноватые дети, которые напакостили, а теперь их ждало какое-то страшное наказание, из-за чего глаза и упирались в пол. Романо ждал Паук и Билли, первый находился на улице и открыл дверь в салон для Романо и Киры. Директор пропустил девушку первой, а затем вошел в салон сам.

— Прекрасные работники, — в какой-то язвительной, но при этом холодной манере подметил Паук. — Вы сами себе дверь открывайте, а то много чести, — после чего сам залез в машину рядом с Билли, а Джек и Шпак забрались на заднее сидение.

— Сегодня и интервью, наверное, дам, Кира. Ну, если уж так пути нас свели. Заодно дам интервью и твоему отцу, и твоему спасителю, — слегка усмехнувшись, проговорил Романо, а девушка лишь угукнула в ответ.

Ехали в тишине, лишь время от времени Билли ругался на то, что неудобно управлять аэромобилем после управления БМП.

…

Вскоре они были уже у офиса, тогда Паук снова вышел из машины и открыл дверь перед Романо, после чего директор вышел наружу, а за ним как-то осторожно спрыгнула из машины и Кира. Она похудела и побледнела за эти дни еще сильнее. Романо как-то болезненно посмотрел на девочку, после чего положил руку на ее плечи, чтобы хоть как-то создать некое подобие защиты ее от отца, за ними вышли и Шпак с Джеком. Между Романо и Шпаком шел Паук, который, как бы, должен был разделить отчитываемого с отчитывающим. А вот Билли отгонял машину на подземную стоянку.

…

Вскоре они находились уже внутри офиса, но поехали на второй этаж, где, по слухам, находилась некая «допросная», в которой Романо и проводил более пристрастные разговоры, если, конечно, не считать разговоров в тюрьме. Они остановились рядом со «стеклянной» комнатой. Рядом стоял Чаки, чье плечо было забинтовано.

— Да-а-а… Господин Шпак оказался большей мразью, чем я? — ухмыльнулся человек, глядя на Шпака. — Кого первого допрашивать будем, господин Романо?

— Тут не допросы будут, а простые переговоры. Ментальное насилие, если хочешь, — проговорил Романо достаточно спокойно. — Паук, последи, чтобы с Кирой все хорошо было, а ты — идем. У нас с тобой будет длинный разговор, Шпак, — Романо вошел первый, а за ним внутрь втолкнули Генриха после этого вошел и Чаки. Затем стекла стали матовыми, Паук же встал прямо к двери спиной.

— Можете не беспокоиться за своего отца, Кира. Убивать, избивать и пытать — это не методы Романо. Более того, — кажется, впервые на губах Паука появилась улыбка. — Даже Ваша матушка живет в довольно хороших условиях. Видел сам, поэтому за нее не беспокойтесь.

Девушка немного прижалась к Джеку, а тот погладил ее по голове.

— Все будет хорошо, Романо умеет убеждать и словом, и делом, — сказал чернокожий, погружаясь в состояние задумчивости.

…

Романо сел на стул перед столом, а затем пригласил Шпака на стул напротив.

— Присаживайтесь, мил человек, — проговорил он, а Генриха подтолкнул Чаки, после чего Генрих все-таки сел на стул с подлокотниками.

Комната была обделана пластиковыми пластинами белого цвета, а сам Романо сейчас ставил перед собой планшет, Чаки же стоял у двери. Под одеждой у него явно виднелась кобура пистолета, правда, была перенесена на правую сторону, вероятно, из-за того, что теперь лучше было пользоваться левой рукой для стрельбы, ибо правое плечо было ранено.

— Итак, Генрих, — наконец начал свою речь Романо, глядя на человека каким-то мрачным взглядом. — Совсем недавно… Ты считал меня убийцей, ублюдком и прочим. Вчера ты убил десять кворонов, это точные данные со счетного устройства твоего пистолета-пулемета. Ты, видимо, решил немного уменьшить число убитых, либо просто не совсем понял, что еще двоих все-таки убил. Кроме того, ты занимался оснащением шок-пеха. Чувствуешь уже, сколько на тебе трупов? — спросил Романо, глядя на Генриха, который опустил взгляд. — Чувствуешь. Ну, так и чем ты лучше меня или, скажем, Чаки?

— Ничем… — довольно тихо произнес Шпак, а после поднял свой ненавидящий взгляд на Романо. — Это вы меня таким сделали!

— Заткнись, — одним словом и взглядом офицер в отставке осадил того, кто сидел напротив. — Нет. Ты хуже. Я никогда не поднимал руки на своих родных или на женщин, а вот ты, мало того, что вчера пытался, похоже, убить женщину, так еще и свою дочь при этом. Сечешь, какая у тебя проблема сейчас возникает? Ты ни на каплю не лучше меня. Я бы тебя убил, Шпак, но пока что не буду, надеюсь на то, что ты хоть каплю подумаешь над тем, что ты сделал вчера. Киру я у тебя на время заберу, посмотрим, как ты жить будешь без дочери, но не беспокойся… Жить она будет в моих апартаментах, сам я там бываю редко, так что можешь не беспокоиться о том, что я прикоснусь к твоей дочери, хотя… Как ты ее назвал? Змеей? Что ж ты за тварь такая, Генри? — во время этих вопросов Шпак сжимал подлокотники, но вдруг из подлокотников появилось нечто, что прикрепило руки человека к креслу. — Ага. Ты еще и напасть думал. Замечательно, Шпак. А кто ты без своей фабрики? Ты — пустое место, которое не нашло себе достойной женщины. Пустое место, которое не смогло удержать доверие дочери. Пустое место, которое за счет своей «ярости», а на деле лишь злобы обиженного ребенка, не имеет за собой ровным счетом нихрена. Генрих? Это не ты построил тот завод. Его построил еще твой дед, а ты просрал его, ибо больше бухал, чем занимался делами фирмы. Ты не смог выдержать кризиса, ибо сам кризис не заметил. Кто ты, Шпак? — Роберто в этот момент смотрел в глаза человека напротив, которые покраснели и были готовы выпустить из себя слезы. — Ты — ничтожество, Шпак, которое не способно к тому, чтобы по-настоящему любить. Ты ни к чему не способен, ибо ты мелкий буржуй, который любит только себя. Уже слышал, наверное, эту словесную формулу от Джека? Слышал, плакса, слышал. Так вот, ты — скот, который любит только себя, и чтобы его ублажали, как кот, который любит ласку. Но когда гладят чуть-чуть против шерсти — сразу вцепляется в руку того, кто гладил. Мелкая капризная тварь — вот кто ты. Я ознакомился этой ночью с твоей биографией. Ты не более чем мажор, который на деле ни черта ни в голове, ни в душе не имеет. Ты — симуляция человека, ибо ты не человек вовсе. Что в тебе человечного-то? Вот разнылся тогда из-за того, что кворона одного убил, а тут убил десятерых, занизил их число до восьмерых и захотел избить свою дочь, если ничего хуже не задумал, — Романо был беспощаден, когда зубы Шпака начали стучать, а сам он практически скатился в рыдания и пытался вырваться из комнаты вместе со стулом, но тот был привинчен к полу. — Что такое? Очередная истерика? А ты ведь еще в психиатрической лечебнице лежал в молодом возрасте. Ты всю жизнь психопатом был? Или тебе кто-то на яйца надавил так, что у тебя травмы пошли по всей психике? Да нет. Ты просто собачонок, который жизни не видел на деле, но зато с легкостью впадал в депрессии, различные психозы и прочее, когда сталкивался с какими-то проблемами, как девочка во время пубертата попытался порезать себе вены от неразделенной любви. Думал, и этого не откопаю? Да ты никогда мужчиной не был, Шпак. А если и был, то всего лишь по первичному биологическому признаку, — Романо ненадолго замолчал, а Чаки, судя по его лицу, стало даже как-то жалко Шпака, но директор продолжил. — Знаешь, что такое эксплуатация? Не знаешь. Ты даже не понимал того, что значит эта цифра в двести процентов, а ведь именно ты довел ее до такого числа. И куда ты вбухивал деньги? Купил классный аэромобиль, квартирув когда-то элитном доме, еще одну квартиру… Но ни процента прибыли ты не выделил на расширение производства. Судя по тому, что нарыл Паук, большую часть времени ты проводил в ресторанах, барах и стриптиз-клубах. Вот это эффективный менеджер. А потом ты ноешь на тему того, что кризис сожрал твой завод? А как ты в кредиты влез, желая хорошо жить, когда прибыли стали редеть? — в этот момент Шпак прямо-таки заорал, а Романо лишь на время прекратил свою речь, пока тот не охрип и не стих. — А ведь ты, Шпак, был единственным сыном в своей семье, единственным ребенком. Родители погибли в аварии, когда тебе было двадцать лет, благо, был жив твой дедушка, в честь которого тебя и назвали Генрихом, только вот странно… Однажды ты пришел к нему в гости. На следующий день он впал в кому. Ты ему ничего не подсыпал, Генри? А может, и родители были тобой убиты? Ты же психопат. Как ты только ВУЗ закончил? А… Точно… За счет взяток. И эти данные у меня есть, сразу через нескольких профессоров, которые подтверждают то, что взятки ты давал везде, где только мог. Даже по предметам, которые на зачет сдавались. Еще есть данные, что ты с одной преподавательницей переспал ради зачета, впрочем, ты был не первым, благо, ее уж давненько уволили. Что ты теперь можешь мне сказать, Шпак?

— Ничего… — Генрих к этому моменту уже частично успокоился, а сказал это настолько измученным и охрипшим голосом, что даже для Романо он стал человеком, достойным жалости, но лишь на пару мгновений перед тем, как тот нанес новый удар.

— Итак. Кроме твоей дочери, я лишаю тебя и той зарплаты, которую ты получал, но, если ты откажешься работать на меня, — тебя пришьют, если сам вздернешься — туда тебе и дорога, собака, а твою дочь я удочерю. Ничего страшного, Шпак. Таких, как ты — куча, поэтому давай… Успокаивайся, и уматывай отсюда, — достаточно холодно сказал Романо, нажав на кнопку освобождения.

Шпак, трясясь, поднялся с кресла, а после вышел из кабинета. Взгляд его был мутным, и он, не замечая никого, пошел в сторону лифта.

— Нехило его Романо затюкал, — усмехнулся Билли. — Ну, ничего. Поделом.

Джек же в этот момент сильнее прижал к себе Киру, которая хотела было побежать за отцом, но негр ее удержал, говоря: «Ему нужно подумать и без тебя».

Затем из комнаты вышел Чаки, который улыбнулся и сказал: «Проходите вместе. Я здесь буду». После чего сам сел на лавку, на которой сидели Джек и Кира, а негр аккуратно поднялся вместе с девушкой и вошел внутрь, а дверь с небольшим шипением закрылась за ними. Девочка тряслась от одного вида того, кто смог довести взрослого мужчину до слез, но, кажется, Романо был уже настроен по-иному. Чаки он попросил выйти, в силу того, что не боялся никого из тех, кто войдет сейчас.

— Присаживайся, Кира, — человек улыбнулся и указал на стул напротив себя.

Она аккуратными и какими-то боязливыми шагами все же дошла до стула не без помощи Джека, который встал за ее спиной.

— Вы, смотрю, стали не разлей вода, — Романо как-то добродушно, хоть и с небольшой хитринкой, улыбнулся этой парочке. — Будешь брать интервью?

— Нет, простите, господин Романо… Я… Я не могу. Сегодня не могу, — проговорила девушка, стараясь не встречаться взглядом с директором.

— Ну… Не готова, так не готова. Тогда мне нужно просто с тобой поговорить. Джек, наверное, может идти. Там, с парнями парой слов перекинуться, если, конечно, ты не против, — девушка молящим взглядом посмотрела на Джека, но тот все же вышел из комнаты. — Слушай, Кира… Я думаю, что тебе стоит пожить отдельно от отца и все же побыть на более калорийной диете. Ты же вся исхудала. Под «стоит пожить» я имею в виду то, что ты поживешь отдельно от отца продолжительный срок, ибо его нужно изолировать от людей, пускай пока что подумает над тем, что сделал. Ты уже вся бледная, худая, одежда мешком висит. Поэтому думаю, что тебе нужна хорошая порция белков и углеводов, ибо анорексия — это дело не самое приятное, и даже в наше время, не всегда излечимое. Не следует себя так запускать. Это тоже не обсуждается. Жить же ты будешь в моих апартаментах, я там все равно появляюсь редко, ибо мой основной дом — это мой кабинет, а значит, ты будешь лишь с горничной, она там прозябает нынче без работы, наверное, вся измучилась, как бы кого-то покормить, да за кем-то прибраться. Какие-то вопросы есть?

— Да. Один. А что Вы сделали с отцом? — спросила девушка как-то боязливо, но все же не спросить этого она не могла.

— Просто небольшой курс психологии. Ни единого волоса с него не упало. Лучше скажи, что он с тобой сделал? Как вижу, небольшая ссадина на лбу, на шее, кажется, гематома. Больше ударов не было? — спросил Романо достаточно серьезно.

— Нет, — ответила девушка как-то неуверенно.

— Ну… Раздевать тебя я не собираюсь, не хочешь — не говори. Мой номер себе в телефон забей, — в этот момент Романоотдал девушке свою визитку. — Если что-то будет нужно — звони, если интервью надумаешь взять — тоже звони, выберем время. У меня тут небольшие праздники в силу того, что нога нынче немного не в той форме, чтоб за бандитами гоняться по городу или еще какую тварь из жизни вышибать.

— А… Господин Романо, а что было на станции?

— Зачистка борделя и нарколаборатории, считай. Ты за кворонов особо не переживай, целый ряд из них выжили и взяты в плен, детей мы не убивали, поэтому воспитаем их в человеческих традициях или же хуманизируем их отцов и матерей, а далее они построят уже не станционный, а городской клан. Я же не маньяк, чтоб убить каждого, — девушка в этот момент слегка улыбнулась.

— А это правда, что Вы герой войны?

— В каком-то плане — да, но это, думаю, стоит оставить для интервью, верно? — спросил Роберто, улыбнувшись.

— Да. Пожалуй. Я пойду? — спросила девушка, глядя на директора.

— Да. Джек тебя довезет до апартаментов, ты уже в базу занесена, поэтому по прикосновению к сенсору — двери откроются. Пока?

— До свидания, — девушка улыбнулась и поднялась со стула, после чего довольно быстро вышла из кабинета.

— Детки-детки… Куда ж вы попадаете, когда в этот мир приходите? Нет. Бога точно нет, иначе он бы не создал такого Ада, который имеем мы в наших мирах… — Романо протер глаза, а после и сам вышел из кабинета, не забыв свою трость.

…

Шпак не помнил, как добрался до дома, как вошел в дом, как оказался на кухне, и как в его руках оказалась бутылка какого-то крепкого напитка. Он выглядел довольно побито, боль от драки с Джеком напоминала о себе, но еще больше обжигало его собственное воспаленное сознание. Его личность будто разбивалась на десятки осколков, затем снова собиралась и опять разбивалась вдребезги. Мысли о различных предательствах роились в голове, он чувствовал, что никому, собственно, и не нужен. Только бутылка и холодный ствол пистолета сейчас были его друзьями. Он вел диалог сам с собой, размышлял о своих перспективах и вдруг словно распался на две личности.

— Хе-хе-хе-хе-хе… Все предали… Романо — козел. Джек — падаль. Дочка — сучка, — на его лице была какая-то практически безумная улыбка. — Довели. Я, что ли, хотел кого-то убивать? Нет! Не хотел! Зачем мне убивать? Я же не убийца. Правильно ведь, Генрих?

— Правильно, — отвечал он сам себе, пересаживаясь на другой стул.

— Вот! О чем я и говорю. Они все постарались, чтобы я просто сошел с ума! Да-да-да… Они все были в сговоре.

— Точно! — он снова пересел на противоположный стул, а затем назад.

— Что делать-то теперь? На Романо я работать больше не хочу, ибо он тварь, — он пересел на стул напротив.

— Застрелись, — ответил он сам себе, а рука, будто не своя, потянулась к пистолету, подчиняясь воле второй личности.

— Да! Только перед этим надо выпить, да… — он снова сел на старое место, после чего открыл бутылку трясущимися руками, а после начал пить прямо из горла. — За былую жизнь и за ее нынешнее отсутствие! — крикнул он, после чего схватил пистолет, приставил его к подбородку, нажал курок и… Ничего не произошло, ибо он забыл снять с предохранителя. — Твою мать…

— Да! Застрели меня! — крикнул он, пересев на новое место, после чего вернулся назад и снял оружие с предохранителя, после чего направил пистолет в сторону пустого стула и нажал на спусковой крючок. В стене появилась дырка. С другой стороны, послышался громкий женский крик.

— А теперь моя очередь, — человек засмеялся, а после приставил ствол под нижнюю челюсть и нажал на спусковой крючок. Потолок окрасился в красный. Голова практически лопнула, раздвоившись на две неравномерно разодранные части.

…

— Здравствуйте, господин Романо, — человек в полицейской форме стоял рядом с телом, у которого разворотило голову. — Ваш сотрудник застрелился из своего пистолета.

— Угу… Он что-то оставил после себя?

— Ну, только записку. Гласит: «Скажите Романо то, что он имеет право на мою дочь, и то, что он козел». И номер Ваш написан. Как-то так, — полицейский с пышными седоватыми усами, положил записку назад, а после спросил. — Вы расстроены?

— Нет. Это довольно закономерно. Спасибо за информацию, офицер. Надеюсь нато, что Вы понимаете, что этот псих застрелился из-за того, что в очередной раз распсиховался? До этого он был довольно сильно возбужден, а также чуть ли не убил свою дочь, благо, она успела дозвониться одному из моих людей и попросить помощи.

— Да. Знаю. Оформлю его как самоубийцу, а труп кремируем. В любом случае, своей жене он не сильно нужен, судя по тому, что все ее вещи отсутствуют. До свидания, господин Романо. Хорошего дня, — проговорил офицер, а затем, услышав «Хорошего дня» в ответ, отключился.

Он посмотрел на откинувшееся на спинку стула тело, затем пробежался глазами по кухне, и снова взгляд лег на Шпака.

— Генрих Шпак расцвел маком… — слегка улыбнулся полицейский, глядя на судмедэксперта. — Как Вам такая картина, Поль?

— Ничего необычного… Некоторые и в более интересных позах помирают. Помню, однажды пришлось описывать мужичка с вибратором в заднице… Бракованный был, так его закоротило, а это… Это, наверное, искусство, — усмехнулся мужчина, похлопав труп по правой щеке, а офицер посмеялся. — Черный юмор может выбить смех даже из таких кремней, как Вы, капитан Нильсон!

— Да… Это целое искусство! — ухмыльнувшись, проговорил коп.