Разведчики времени

Глава 14

Porta Romae, или Римские Врата, открывались в складское помещение одной довольно оживленной винной лавки на Аппиевой дороге. Эта главная улица Древнего Рима пролегала от Аппиевых ворот к огромному Большому цирку. А там она поворачивала на север мимо подножия Палатинского холма, резиденции богов и императоров.

Громада Цирка возвышалась над долиной подобно броненосцу времен первой мировой войны, вырисовываясь темным силуэтом на фоне сияющего белизной неба.

Во времена глубокой древности цирк представлял собой просто наиболее широкую часть долины, в которой уже древние этруски устраивали священные соревнования во время похорон своей знати. За прошедшие с тех пор столетия Колизей с его взметнувшимися ввысь монументальными конструкциями, а также парящими в воздухе трибунами для публики, сделанными из камня и дерева, стал архитектурной доминантой на участке долины между Палатинским и Авентинским холмами, одним из наиболее почитаемых священных мест города Рима.

Атмосфера наэлектризованного возбуждения пронизывала весь этот район накануне Игр. Она передавалась каждому путешественнику во времени, как только он переступал Римские Врата. Человек сразу же погружался в какофонию особых, присущих только этому месту и этому времени звуков: воплей диких зверей в клетках, пронзительного ржания возбужденных предстоящей скачкой лошадей и, конечно, рокота римской толпы спорящих, бьющихся об заклад, смеющихся и подзывающих разносчиков угощения людей.

Для Малькольма Мура возможность войти в Римские Врата, первые из исследованных Врат (а впоследствии — и первые полностью выкупленные во владение компанией «Путешествия во времени»), компенсировала всю нервотрепку, всю неопределенность и все невзгоды, сопровождающие жизнь вольного гида, то есть человека, не связанного с компанией, а работающего на свой страх и риск. Всякий раз, когда он вместе с толпой возбужденных туристов ступал через Врата на утрамбованный земляной пол той, древней стороны, в его душе как бы что-то рождалось заново.

А пройти через Врата в разгар праздника Великой Матери было для него настоящим счастьем.

Малькольм много раз водил туристов через Римские Врата, но при этом ухитрился всего дважды посетить Гиларии[4] и Большие Игры. А в этом году впервые император своим декретом разрешил процессии в честь бога Аттиса во всей ее красе пройти по улицам Рима. В общем, все было здорово, и Малькольм с трудом сдерживал идиотскую улыбку счастья.

Марго, конечно же, отнеслась к этому путешествию во многом так же, как и к путешествию в Лондон. У юной девушки не было опыта, а потому и никаких представлений о том, что принесут ей даже две ближайшие недели.

Кстати, еще в Лондоне Малькольм заметил в ней проблески яркого и незаурядного ума. Он почувствовал, что, с одной стороны, она пытается преодолеть нечто страшное, случившееся с ней в прошлом, и в то же время страстно желает создать что-то положительное и достойное в будущем. И гид с удовольствием приготовился наблюдать, как этот процесс самораскрытия Марго продолжится и в Риме. Он почему-то был уверен, что она его еще не раз удивит.

Еще раньше, чем все вновь прибывающие успели пройти сквозь Врата, Малькольм напомнил Марго, что первое, что надо сразу сделать, — это определить пространственно-временные координаты с помощью АПВО. Отодвинувшись с прохода в сторонку, он устроил ей неплохую тренировку по снятию показаний АПВО и заполнению личного журнала. Потом проверил, что у нее получилось. Внимательно просмотрел ее заметки, еще раз перепроверил показания ее АПВО и кивнул.

— А знаешь, очень неплохо, ты начинаешь в этом что-то соображать.

Девушка прямо засияла.

Он завершил собственные записи, спрятал приборы в мешок, поудобнее приладил свой ошейник раба и в последний раз критически оглядел Марго, одетую чужеземным юношей из провинции.

— Я хочу, чтобы она выглядела как купец откуда-то издалека, из самого дальнего уголка империи, — сказал тогда Кит в задней комнате магазина Конни Логан «Костюмы и аксессуары». — У тебя есть какие-нибудь идеи по этому поводу?

— Пусть это будет сирийская колония Рима, — сразу же предложил Малькольм. — Лучше всего подойдет Пальмира.

— А почему именно Пальмира? — с любопытством спросила Марго.

— Жителей Пальмиры почти не знали в Риме 47 года нашей эры, поэтому никто не станет удивляться твоему полному незнанию языков. Это также означает, что они не смогут расспрашивать тебя о твоей родине. Раз они не смогут напрямую общаться с тобой, то мне придется «переводить». А я-то знаю правильные ответы. Пальмира была включена в состав Римской Сирии как автономное государство всего за тридцать семь лет до этого, и к интересующему нас моменту между ней и Римом только-только начала завязываться торговля.

Костюм, который ей приготовила Конни, оказался просто изумительным. Задрапированная складками туника парфянского стиля с широченными штанами и поножами, вышитыми винно-красными нитями. Поножи с помощью металлических застежек прикреплялись к вышитой золотом нижней кромке туники. Не только штанины, но и длинные узкие рукава спадали по ее ногам и рукам каскадом U-образных складок. Поверх туники был наброшен плащ, ложащийся на спину свободными складками. Обувь представляла собой искусно вышитые «персидские» кожаные туфли. Завершал костюм матерчатый пояс, с которого свисали ножны длинного кинжала.

Когда Марго услышала, сколько стоит этот костюм, она слегка побледнела.

— Боже мой! Почему же так дорого? Конни усмехнулась:

— Сама угадай!

Марго оглядела разбросанные по всей мастерской Конни неоконченные выкройки одежды. Две стены в комнате занимали швейные машины с компьютерным программным управлением.

— Даже и не знаю!

— А ты знаешь, что швейную машину с цепным стежком изобрели только в 1830 году? Оверлок был изобретен еще позднее. А до этого вся одежда шилась вручную.

— Но ведь не все ваши костюмы такие дорогие. Большинство ведь намного дешевле. И что вы там такого наработали? Может, пряли вручную нити для всей этой ткани?

Конни рассмеялась:

— Нет. Хотя порой мне и это приходится делать. Немало часов я провела за ручной прялкой. Вообще-то большую часть необходимых разведчикам старинных костюмов можно целиком подделать на машинах. Начиная с ниток, из которых соткана ткань. На хороших машинах подделать можно даже костюмы того времени, когда еще не было швейных машин. Вот, возьми-ка посмотри.

И она сняла с вешалки необычное платье. Оно состояло из трех частей: верхняя часть напоминала кофточку, нижняя — широкую юбку, а треугольная пелерина, сужающаяся книзу, шла на грудь.

— Это английское платье восемнадцатого века. У нас тут есть одни небольшие Врата, которые раз в пять лет, или около того, открываются в Вирджинию колониальных времен. Они как раз открываются примерно через месяц, и пара наших исследователей собирается провести долгие каникулы в Вильямсбурге. — Она усмехнулась. — Голди Моран всякий раз неплохо зарабатывает, используя любую оказию для переправки в Вильямсбург китайского металла. И эти исследователи тоже возьмут с собой партию, чтобы там расплачиваться за свои разведывательные экспедиции.

— Китайский металл? — переспросила Марго. — А что это такое?

— Самый обычный мельхиор, «никелевое серебро», — усмехнулся Малькольм.

— Хотя в нем и нет никакого серебра, зато блестит и не ржавеет. Это просто нержавеющий сплав, близкий по составу к «немецкому серебру», или нейзильберу. Он используется в дешевых украшениях, для грошовых подносов и канделябров и всякого такого барахла.

— Да, — хихикнул Кит, — но в колониальном Вильямсбурге он ценится так же, как золото. — Его глаза сверкнули. — Почти так же, как платья нашей Конни.

Конни улыбнулась в ответ:

— Смотря какие… Например, в этом платье длина одних только швов семьсот одиннадцать дюймов. Не говоря уже об оборках на юбке и рукавах, да еще о декоративных стежках, видных снаружи. Вручную я могу делать в среднем десять дюймов шва в час. А на машине это займет всего несколько секунд.

Если условия заказа позволяют, то я могу пойти на подделку, так запрограммировав машину, чтобы она имитировала неравномерность ручного шва. Тогда я сошью все платье за несколько часов. Сюда не войдут, конечно, декоративная вышивка, простежка и тому подобные финтифлюшки, которых может потребовать заказчик и которые никак нельзя выполнить на машине. Иначе кто-нибудь там, в Нижнем Времени, обязательно заметит подделку. Ведь модные вещи всегда очень внимательно изучаются. Прежде всего это делают профессиональные закройщики и портные соответствующего времени. Интересуются этим и люди небогатые, но тщеславные, желающие самостоятельно сшить модную одежду за меньшие деньги. И обязательно найдется кто-то, кого не удастся обмануть.

Так вот, в твоем пальмирском костюме мне нельзя подделать ничего. Так что для того, чтобы его окончательно сшить, понадобятся многие часы работы. К счастью, мне не придется вручную прясть нить и ткать материю, но одна только вышивка будет просто убийственно трудоемкой. Мне придется отвлечь пару моих подмастерьев с их основной работы, чтобы они помогли мне управиться в срок.

— А это стоит денег, — вздохнула Марго. — Думаю, — сказала она, обреченно взглянув на Кита и Малькольма, — мне придется изо всех сил стараться, чтобы не запачкать это сокровище, правда?

Малькольм, Кит и Конни только рассмеялись.

И вот теперь, наблюдая, как осторожно несет себя Марго в изысканном костюме от Конни Логан, Малькольм сообразил, что она боится испачкать и попортить это драгоценное творение.

— Марго, — обратился он к ней, — небольшой тебе совет.

В этот момент девушка как раз пыталась миновать пыльную груду винных кувшинов, не запачкавшись. Она подняла глаза на гида:

— Ну, и что за совет?

— Этот костюм сделан, чтобы ты его носила и вела нормальную жизнь. Возможно, он получился и дороговатым, но это совсем не музейный экспонат. Если ты будешь и дальше расхаживать по Риму таким манером, то какой-нибудь местный сноб обязательно примет тебя за молодого человека вполне определенной профессии.

Судя по выражению ее лица, Марго была абсолютно сбита с толку.

— Видишь ли, на здешнем рынке рабов хорошенькие мальчики для постели ценятся вдвое дороже, чем девочки.

Ее глаза округлились от страха, рот приоткрылся.

— Здесь тебе не Миннесота. И даже не Лондон. Мораль здесь совершенно иная, чем в Верхнем Времени. Даже отдаленного сходства нет. И так же с местными законами. Так что перестань ходить, как будто ты смертельно боишься испачкать одежду. Ведь ты — богатый молодой иностранец, сын торгового магната в одной из богатейших купеческих стран, когда-либо появлявшихся в пустыне. Так что и веди себя соответственно.

Она наконец закрыла рот.

— Хорошо, Малькольм.

— Присматривайся к богатым римлянам на улицах, изучай язык телодвижений. Здесь ведь и он совсем иной, чем у нас. Это относится даже к самым обычным жестам вроде кивка или покачивания головой. Здесь, если хочешь сказать «да», просто откинь голову назад. — Он показал, как это делается. — Если же ты начнешь трясти головой из стороны в сторону, римлянин забеспокоится, не болят ли у тебя уши.

— А что будет, если я перепутаю?

— Разумный вопрос. Римляне весьма высокомерны и уверены в своем культурном превосходстве. Если ты совершишь какую-либо незначительную ошибку, они отнесут это на счет твоей провинциальности, и потом уже никакие твои проявления ума, манер и культуры в расчет приниматься не будут.

— Так они что, хуже викторианцев?

— Намного хуже, — сухо ответил Малькольм.

— Ну, думаю, это уж слишком. Разве можно так говорить о людях, которые изобрели… ну, в общем, много замечательных вещей.

Малькольм вздохнул:

— Марго, тебе обязательно надо учиться.

— Я знаю. Я и учусь. И я буду учиться еще лучше, когда мы вернемся. По крайней мере уже сейчас я могу тебе сказать все, что Фрэнсис Марион когда-либо сделал, сказал или подумал!

Это для нее все еще больной вопрос. Он уже остро жалел, что она сцепилась с Китом по этому поводу. Вся Ла-ла-ландия гудела сплетнями и слухами, когда Марго вышла из «Радости эпикурейца» и в слезах устремилась в библиотеку. А Кит в результате так расстроился, что какой-то выходец из Нижнего Времени, вооруженный крокетным молотком, чуть не одолел его в рукопашной.

Это была главная причина, по которой Малькольм отправился сюда: убедить ее практически, сколь важны теоретические знания. А Малькольм относился к своему делу добросовестно.

Тут ему пришло в голову, что если уж Гиларии и Большие Игры не убедят Марго в необходимости учиться, то тогда уже ей, наверное, ничто больше не поможет.

Гиды «Путешествий во времени» снова открыли наружную дверь, чтобы договориться с содержателями винной лавки. Рокочущий шум с Аппиевой дороги вызвал волну возбужденного смеха, прокатившуюся среди туристов. Звуконепроницаемая дверь снова захлопнулась, и главный гид «Путешествий во времени» встал на возвышение, чтобы привлечь всеобщее внимание.

— Как вам известно, все мы остановимся в этой таверне. Она полностью принадлежит нашей компании, мы выкупили ее у прежнего владельца. Таверна расположена на Авентинском холме, к западу от Дециевых терм и к юго-западу от храмов Минервы и Дианы. Это место расположено очень близко от Колизея, в самой середине священного района. Так что запомните, мы сейчас находимся рядом с цирком. Мы сходим туда прежде всего. Для каждого из вас жизненно важно уметь найти в Риме Колизей. Если вы, не дай Бог, потеряетесь, ищите Колизей, и оттуда вы легко найдете нашу таверну.

Но самое главное правило для вас звучит очень просто: никогда не теряйте своих гидов из виду! Сейчас в Риме проживает более миллиона человек, а к празднествам Великой Матери сюда приехали еще многие и многие тысячи. Вы не знаете ни языка, ни местных обычаев, и если потеряетесь, то очень скоро можете угодить в опасную, порой смертельно опасную ситуацию.

Наши носильщики будут нести весь ваш багаж. В этом городе ни один свободнорожденный мужчина, ни одна свободнорожденная женщина никогда не носят свои вещи сами.

Вас уже предупреждали, чтобы после наступления темноты никто из вас не покидал нашей базы в таверне. Ночной Рим — это смертельно опасный город. Никто из богачей и знати никогда не показывается на улицах после заката.

Ну… у вас есть ко мне вопросы?

— А что мы делаем после того, как вы покажете нам наш отель? — спросил мужчина из середины толпы.

— Вас уже распределили по туристическим группам. Каждая группа отправится по маршруту, разработанному нами и выбранному вами на Вокзале Времени.

Сегодня здесь день жертвы богу Аттису. Состоится первое в истории Рима шествие к священной сосне. Еще будут обычные ежегодные празднования и посвящение неофитов в жрецы. Через три дня начнутся Гиларии. Большие Игры открываются четвертого апреля и продлятся до десятого. Во время них ежедневно будут цирковые представления и скачки. Гонки колесниц, гонки всадников и сражения с дикими зверями запланированы на первую половину дня, бои гладиаторов — на вторую.

Как вам известно, на Игры приедет множество народу, и с сидячими местами будут большие проблемы. Поэтому мы постараемся приходить в Цирк прямо с рассветом, чтобы успеть занять хорошие места.

Врата для возвращения обратно на нашу станцию откроются вскоре после полуночи с десятого на одиннадцатое апреля. Думаю, что к этому времени вы успеете уже здорово нагуляться — так что не опаздывайте!

— А что там насчет лотереи? — Это спросил уже другой мужчина, стоящий с краю.

— Мы уже определили победителей лотереи Мессалины, но результаты не будем объявлять вплоть до завтрашнего дня. Как вам известно, всего будет только три победителя. Наш агент, работающий в императорском дворце, должен будет тщательно организовать и подготовить для вас возможность реализовать ваш выигрыш. То есть встретиться в интимной обстановке с супругой императора.

Сейчас, когда Клавдий находится в городе, организовать эти свидания и сделать их достаточно безопасными стоит немалого труда. Как вы знаете, победителям лотереи ночь с императрицей не гарантируется. За Мессалиной всегда остается право отвергнуть любого предложенного ей любовника. Но вообще-то ее вкусы в отношении мужчин достаточно широки и разнообразны, так что мы не предвидим особых проблем с этой стороны. В конце концов она спит даже с Клавдием.

По комнате пронесся дружный смех. Пожалуй, один только Малькольм не разделял чувств остальных.

Им были заранее показаны фотографии Клавдия, чтобы кто-нибудь ненароком не начал смеяться над кособоким императором, случайно столкнувшись с ним во время шествия. Марго, знавшая не больше остальных, тоже смеялась вместе со всеми, пока не заметила реакции Малькольма. Она озадаченно повернулась к нему.

— Что тут не так, Малькольм? — обеспокоенно спросила девушка. — Ведь он так забавно это сказал. Разве нет?

— Нет. Совсем не забавно и не смешно. Она мгновение изучала его лицо.

— Почему же нет? Ты ведь видел этого кособокого императора, правда?

— Да, видел. И именно поэтому я не нахожу это смешным.

Марго обиженно сдвинула брови, но сумела сдержать легкомысленный ответ. Ну ладно. Он ведь знает больше нее и, наверное, прав. Она училась.

В дальнем от них конце комнаты, у выхода, гид «Путешествий во времени» спросил:

— Ну, все готовы? Еще вопросы есть? Нет? Хорошо. Ну а теперь, дамы и господа, пошли развлекаться!

Выстраиваясь вместе со всеми в очередь на выход, Малькольм тихо сказал девушке:

— Когда мы выйдем на улицу, не стесняйся разглядывать дома. Ты ведь одета, как провинциал. И никого не удивит, что провинциал пялится на их «небоскребы».

Марго энергично кивнула. В ее глазах снова зажегся огонек.

Дверь на улицу отворилась, впустив волну шума снаружи. Марго изо всех сил вытянула шею, пытаясь заглянуть туда, где шумел и клокотал древний город. Но она была слишком маленького роста и не смогла ничего разглядеть, кроме спин стоявших впереди нее людей. Очередь туристов продвигалась вперед довольно медленно. Им разрешалось выходить только маленькими группками по три-четыре человека, плюс их носильщики и гид.

Собрать всю группу перед отбытием назад на станцию или выпустить наружу вновь прибывших туристов всегда было долгим делом. Ведь никак нельзя было допустить, чтобы кто-то из местных заметил разницу между числом входящих и выходящих посетителей таверны.

— Уступай дорогу любому, одетому в тогу, — продолжил свой инструктаж Малькольм сразу же, как только дверь закрылась и внимание Марго снова переключилось на него. — А если наткнешься на преторианского гвардейца, постарайся принять вид самого смиренного, самого мельчайшего червячка в этом городе. Запомни: тебе ни при каких обстоятельствах нельзя привлекать к себе внимание преторианских гвардейцев. Если я прикажу тебе что-то сделать, выполняй немедленно. Только в этом случае ты сможешь потом задать естественные вопросы «зачем» и «почему». А если помедлишь — это «потом» может для тебя не наступить никогда.

— Хорошо, поняла. Кстати, а как он выглядит, этот преторианский гвардеец?

— Это римский солдат. Как только увидишь кого-нибудь, одетого наподобие солдат в фильме «Бен Гурион», убирайся с дороги.

— Так они похожи на солдат? Шлемы с плюмажем, металлические грудные доспехи, короткие юбочки и все такое?

— Они не просто похожи на солдат. Они действительно самые настоящие солдаты. Очень жестокие. Агрессивные. Нахальные. И по этому поводу очень гордятся собой. Очень много о себе понимают.

Марго улыбнулась:

— Ты стал говорить с акцентом, Малькольм.

Он потер кончик носа.

— Ну и пусть. А вот с преторианскими гвардейцами тебе категорически нельзя связываться. Самые опасные среди них — германцы. Они выше — намного выше, — чем коренные римляне. Ну, ладно, теперь о другом, более приятном и тоже важном. Ты выучила, какие здесь сейчас деньги?

Марго застонала:

— Совсем немножко. Основные силы я потратила на зубрежку латыни.

Очередь снова продвинулась вперед под аккомпанемент звуков из распахнувшейся двери.

— Ты одета, как свободный человек, так что естественно ожидать от тебя знания римских денег. В качестве твоего раба я могу только переводить твои разговоры. И чем больше ты узнаешь про местные деньги, тем меньше вероятность того, что тебя здесь сумеют надуть. Я, конечно, буду подсказывать тебе истинные цены товаров. Правда, хочу напомнить, что мы прибыли сюда не за покупками. Мы здесь для того, чтобы учиться.

Марго нетерпеливо кивнула. Они были уже почти у самой двери.

— И последнее. Я одет, как твой раб. А ты соответственно одета, как мой хозяин. Но это все для публики. Упаси тебя Бог позволить этой форме отношений застрять в твоей голове и на потом. В этом случае я отлуплю тебя ремнем сразу же, как мы останемся наедине.

Марго бросила на него испытующий взгляд:

— А вот и не отлупишь! Малькольм ухмыльнулся:

— А вот и отлуплю, обязательно. Я твой учитель — а ты моя ученица. И попробуй только забыть это, я сразу тебе напомню!

Тут дверь перед ними распахнулась. Марго не смогла удержаться от восторженного возгласа. Наконец-то настала их очередь переступить порог и выйти на улицу! Только теперь девушка впервые увидела вблизи жителей древнеримской империи.

От изумления у нее прямо-таки отвисла челюсть.

— Они… они все какие-то маленькие!

Глядя на обескураженное выражение ее лица, Малькольм расхохотался. Да, хоть сама Марго была миниатюрная девушка, совсем немногие из людей на улице достигали ее роста. Малькольм же возвышался над всеми, как великан. Кстати, и прилавок, и сиденья в их таверне тоже были рассчитаны на людей совсем детского роста.

Марго разинула рот, разглядывая то одного римлянина, то другого.

— Да они просто крошки!

— Кстати, — заметил Малькольм со смешком, — между учеными широко распространено мнение, что шестифутовый рост Юлия Цезаря значительно помог ему в его политической карьере. Ведь всем, кто с ним встречался, приходилось смотреть на него снизу вверх.

Марго улыбнулась:

— Это забавно.

Малькольм поддержал ее:

— И вправду это смешно! Ну, ты готова?

— Готова! Давай, командир, ставь мне задачу!

— Хорошо. Направо-налево-направо-налево вокруг Колизея, затем по Остийской дороге до того места, где она поворачивает на юго-запад к Остийским воротам. Оттуда мы пройдем по боковым улочкам вокруг Авентинского холма обратно к таверне.

Марго бросила на него встревоженный взгляд:

— А если я не там сверну?

— Я буду идти сразу за тобой. Ты только не особенно разгоняйся. Ведь я тащу весь наш багаж.

Это была одна из неприятных сторон работы вольного гида в Древнем Риме.

Марго не стала откладывать и сразу отправилась в путь. Малькольм взвалил себе на спину все их мешки, тюки и свертки, поправил поклажу поудобнее и двинулся за ней. Толпа, снующая по мощенному камнем тротуару, нещадно пихала и толкала его. Он пытался, правда, без особого успеха, не давать спихивать себя прямо в уличную грязь. Марго, дойдя до ближайшего угла, остановилась.

— Люди глазеют на меня.

— Ты ведь одета, как человек из дальней провинции. Они скорее всего потешаются над тобой. Но ты не обращай на это внимания, это-то как раз безопасно.

— А это что такое — переход на другую сторону улицы?

Она показала на ряд высоких, квадратной формы камней, пересекающих улицу поперек, как миниатюрное противотанковое заграждение.

— Да, угадала.

— Слушай, а эта улица чего-то воняет. Хуже даже, чем в Лондоне.

Несколько человек пересекали улицу по торчащим пешеходным камням. Сначала переходили все те, кому нужно было в одну сторону. Дождавшись, когда перейдет последний, гуськом отправлялась команда с другой стороны. Самые нетерпеливые шлепали прямо по грязи.

— Черт! До чего грязное место, этот Рим!

— Ну нет, на самом деле здесь еще очень даже чисто. Принадлежащие государству рабы периодически убирают улицы. И Большая клоака все еще действует в Риме, даже в эти времена.

— Что-что?

— Главный очистной канал Рима. Слушай, сколько же ты успела прочитать об этом городе?

— Ну… — И тут она очень кстати воспользовалась переменой направления потока переходящих улицу, взбежав на переходные камни. Малькольму, зажатому толпой, ничего не оставалось, как отважиться переходить улицу понизу, лишь бы не потерять Марго из виду.

— Потише, потише, не беги!

Она оглянулась на него и замедлила шаги аж на целых три минуты. А затем соблазны все новых замечательных видов, открывающихся взгляду по мере дальнейшего продвижения по улице, снова погнали ее вперед. Она мчалась, совершенно забыв о Малькольме, пыхтящем за нею со всем их багажом по переполненной людьми улице. Малькольм сдерживался, не окликая ее. Он ехидно размышлял над интересным вопросом: сколько же времени понадобится Марго, чтобы понять, что у нее не все в порядке с ориентированием?

Она вошла в круто сворачивающий проулок у самого края Колизея. Если бы она чуть лучше припомнила его инструкции, то поняла бы, что двинулась неверной дорогой. Но Малькольм не стал вмешиваться. Ему было забавно смотреть, с каким благоговейным изумлением и страхом она разглядывала гигантский фасад большой арены.

Снаружи вдоль фасада тянулся ряд одноэтажных домишек. В них теснились лавочки, в которых продавалось все на свете, от огромных корзин до маленьких горячих колбасок. Владельцы лавок жили тут же, наверху, в мезонинах этих домиков. Возле каждой лавки виднелись проходы внутрь Цирка. Они вели к сиденьям, расположенным на уровне арены прямо за стеной подиума.

Оттуда ступени вели на второй и третий ярусы трибун. Там длинные каменные сиденья центральной секции переходили в деревянные скамьи, окружающие полукруглый конец арены. Высоко над головой, еще на три этажа выше, поднимались колоннада и деревянные арки, которые венчали оконечность арены.

Марго шла, задрав голову, разглядывая красоты наверху, и то и дело натыкалась на гуляющих римлян. Те ухмылялись и обменивались репликами.

— Сразу видно, этот варвар впервые в городе.

— Интересно, из какого забытого богами угла вылез этот обормот?

— Держу пари, у него сейчас глаза на лоб выскочат от удивления!

— Эй, дорогуша! Ты только взгляни на этого молодого варвара! С ним у тебя может совсем неплохо получиться! — Эта последняя реплика была брошена в адрес женщины в короткой тунике, стоящей неподалеку на углу как бы без дела. Женщина тут же стала зажигательно стрелять глазками в пальмирского «юношу». Но увлеченная разглядыванием арены, Марго миновала проститутку, не заметив.

Малькольм подмигнул разочарованной даме.

— Может, в другой раз? — бросил он ей на латыни.

Женщина засмеялась:

— А что, у тебя хватит денег мне заплатить? А может, у него как раз и не хватает, потому и убежал?

Малькольм ухмыльнулся в ответ:

— Мне-то ты очень даже по вкусу. Но кто знает, что любят пальмирцы? Может, овец?

Проститутка прямо зашлась хохотом. Тут же поделилась удачной шуткой молодого раба со своей коллегой, болтающейся поблизости. Несколько римлян тоже захохотали, услышав эту достойную шутку.

А Марго, совсем забывшись, брела вперед, сопровождаемая добродушными насмешками. Она без труда нашла Остийскую дорогу. Но при этом так отвлеклась на разглядывание диковинных видов по сторонам, что совсем не заметила знаков на домах в том месте, где дорога поворачивала к западу. Дальше Марго совершила классическую ошибку, выбрав не тот проулок в месте разветвления улицы. Она была слишком очарована попадающимися по дороге многочисленными лавками и лавчонками.

Малькольм, обливаясь потом под тяжестью их багажа, тем не менее позволил ей пройти весь путь до конца Ардетинской дороги. Когда впереди стали отчетливо видны Ардетинские ворота города, девушка наконец остановилась, растерянно и непонимающе озираясь по сторонам. Кончилось тем, что она умоляюще посмотрела на Малькольма.

— Где это мы?

Он с трудом переводил дыхание.

— Это ты мне лучше скажи, где мы.

Марго широко распахнула красивые зеленые глаза.

— Ну, ладно, где мы? Только не говори, что мы заблудились. Я-то думала, что ты хорошо знаешь Рим.

— Я — знаю. Я совершенно точно знаю, где мы сейчас находимся. Мы примерно в сотне метров от Ардетинских ворот на южной окраине Рима. Черт-те на каком расстоянии, должен добавить, от нашей таверны.

«А почему же ты ничего не сказал?»

— Марго, а у меня было создалось впечатление, что лондонский опыт тебя кое-чему научил. И что, я оказался не прав?

У Марго хватило совести густо покраснеть.

— Всегда смотри, что ты делаешь. Он произнес это тихо, но с такой внутренней силой, что девушка потупилась.

— Я ни за что не поверю, что Свен Бейли тренировал тебя несколько недель и за все это время ни разу не упомянул эту первую для разведчика заповедь выживания.

Марго покраснела еще гуще.

— Но ведь ничего страшного не случилось. Нас не надули, и вообще ничего неприятного не произошло.

Он мог бы ей объяснить, что это она никак не пострадала, не она ведь несла все эти тяжести лишние мили по жаре. И потому уж никак не ей судить, какой ущерб нанесла ее ошибка. Но поскольку он сознательно пошел на эту жертву, решив дать ей предметный урок, то не стал жаловаться.

— Да, пока еще ничего не случилось. Но ты должна быть внимательнее, Марго. Все, что ты делаешь — и даже то, что не делаешь, — имеет свои последствия. Когда ты станешь разведчиком, рядом уже не будет меня или кого-то, кто исправит твои ошибки.

Она обиделась. Во всем мире только Марго могла обижаться столь привлекательно. Элегантные складки ее костюма затрепетали, и обольстительное тело под ними решительно отвлекло Малькольма от темы урока. А когда Марго надула губки, Малькольму стало совершенно невозможно сосредоточиться на том, чем он был до этого занят.

«Ну ладно, возьми себя в руки, парень! Тебя наняли на роль учителя, а не Дон-Жуана!» Но, черт побери, как же захватывали его душу ее стойкость и упорство, ее неожиданные вспышки теплоты и понимания… Все это неукротимо пробивалось через придуманную ею личину тупого упрямства… А эта иногда замечаемая им в ее глазах глубоко запрятанная боль… Девушка все больше завораживала Малькольма.

«Наверное, Кит выбрал не того гида для этой работы».

— Хорошо, — вздохнула Марго. — Пусть я снова напутала. Это моя вина, признаю. Но ведь я здесь для того, чтобы учиться. Так что давай, покажи мне правильный путь.

Для Малькольма было просто невыносимо оставаться в роли сурового учителя.

— Хорошо. Теперь ты иди за мной.

Проще всего было бы заставить ее проделать весь путь назад до того места, где она сделала неправильный поворот, и пройти весь маршрут правильно. Вместо этого он намеренно повел ее через лабиринт узких, тесных боковых переулков, которые зигзагами вверх-вниз пересекали холмы и долины Рима. Ему хотелось запечатлеть в ее мозгу навеки это простое правило: «смотри, что ты делаешь».

В конце концов они вышли на Остийскую дорогу неподалеку от Остийских ворот. Оттуда он повел ее снова на север, к тому месту, где она должна была сойти с дороги и обогнуть Авентинский холм…

К тому времени, когда путешественники добрались до таверны, плечи Малькольма болели невыносимо.

— Вы опоздали, — кисло приветствовал их служащий «Путешествий во времени», пытаясь найти их имена в общем списке. Найдя наконец и отметив, он вопросительно посмотрел на Малькольма в ожидании объяснений.

— Предметный урок, — сухо и не слишком понятно объяснил Малькольм и не стал распространяться дальше, а повернулся и двинулся к себе.

Добравшись до предназначенной им комнаты, он с наслаждением свалил ненавистный багаж на мозаичный пол. Затем уселся прямо на голый деревянный топчан, не разворачивая постельные принадлежности.

Натруженные мускулы гудели и болели, начиная от шеи и до самой поясницы. Когда в комнату вошла Марго, он массировал себе плечи круговыми движениями. Она замерла в дверях. Лицо снова покрыл румянец.

— Бедный, у тебя спина болит?

Жалеет его — после того, как из-за нее он так намучился! Гид молча глядел на девушку. Она кусала нижнюю губу. Малькольм просто забыл уже, каково это, когда тебе всего восемнадцать лет. Эта смесь непобедимой самоуверенности, ранимых чувств и отчаянного желания, чтобы взрослые принимали тебя всерьез. Даже тогда, когда ты проявил полное невежество.

Малькольм вздохнул:

— Да вообще-то не очень.

Она проплыла через комнату в шуршании парфянских складок и опустилась на колени позади него. Прежде чем он успел возразить, она уже массировала ему плечи.

Малькольм зажмурился. Она делала массаж на удивление профессионально, выжимая его ноющие мышцы от шеи к середине спины. «И где же ты этому выучилась, малышка?» Когда ее прикосновения стали едва ощутимыми, как шепот, все тело Малькольма отреагировало на это совершенно бессознательно и совершенно определенным образом. Она не понимала, что с ним делает…

И в самом деле не понимала?

Малькольм вскочил на ноги.

— Пойдем посмотрим, как там с ужином, — пробурчал он и, спасая себя, ринулся в переполненный обеденный зал таверны.

Последнее дело для них обоих, если он потеряет самоконтроль. Если Малькольм хоть раз ее поцелует так, как желало все его тело…

Он заставил себя вообразить Кита в его самом суровом виде и постарался все время держать этот образ перед глазами. «Дедушке это не понравится», — торжественно повторял про себя гид.

Никогда в своей жизни Марго не видела зрелища, подобного процессии в честь бога Аттиса.

Приютившая их таверна располагалась на южном склоне Авентинского холма, недалеко от Тибра. Отсюда Малькольм повел ее в обход Цирка, той, где ворота смотрели на изгиб реки. Далее они проследовали вдоль длинной, в целую милю, стороны Колизея, выходившей на Палатинский холм.

— Эй, — обрадованно воскликнула Марго, указывая на небольшой круглый храм. — А я знаю, что это! Это храм Весты!

— Ммм… Ну, что ж, правда, в течение долгих лет очень многие ученые считали его таковым. Радость Марго сразу улетучилась.

— Не горюй, ты оказалась в хорошей компании, — улыбнулся Малькольм. — В доброй сотне книг он по-прежнему так называется. А на самом деле это храм Геркулеса. А вон тот, — и он указал на угловатый храм недалеко от них, на расстоянии броска камнем, — называется храм Fortuna Virilis.

— Fortuna Virilis?

— Судьбы человеческой. Судьба человека и Игры в этом Цирке связаны очень тесно.

Это было Марго понятно. Люди в этом Цирке умирали.

— А вон там вверху, видишь? — Он указал на вершину Палатинского холма. — Это резиденция императора. А это, — Малькольм кивнул на величественный храм, фасад которого смотрел прямо на Цирк, — это храм Magna Mater Deum Idea.

— А это что же означает? — спросила Марго недоумевающе.

— А как по-твоему?

Она задумалась, выуживая из закоулков памяти всю ту латынь, которая там как-то сумела удержаться.

— Magna звучит как великий, величественный. Mater… Я не уверена. Великий материал? Вещество?

— Нет, mater означает мать. Это одно из слов, звучащих очень похоже во всех индоевропейских языках: mater, mere, madre, mutter, mother.

— A-a! Величественная Мать?

— Примерно так. Великая Мать. Ну а как насчет Deum Idea?

— У-у… Deum это вроде как «боготворить»?

— Хорошая догадка. Deum переводится как «божественная», — объяснил Малькольм.

— Великая Мать Божественной Идеи? — окончательно сформулировала Марго. Малькольм улыбнулся в ответ:

— Не совсем, хотя твоя догадка не лишена логики. Но в данном случае слово Idea обозначает одну гору во Фригии, неподалеку от Трои. Великая Мать — это Кибела, прародительница всех фригийских богов. Культ этой богини возник в Риме давно. Примерно триста лет назад. Сейчас, конечно, он полностью романизирован. Род Юлиев, откуда происходят Цезарь и Август, считает ее богиней-прародительницей. Ее почитал еще Эней, основатель их рода. Род Клавдия тоже связан с ней.

Марго глазела на Палатинский холм, сжигаемая желанием знать, что же Малькольм видит там такого, чего не видит она, потому что она просто не знает, куда смотреть и что искать. «Хорошо, мне надо учиться, и я буду учиться. Но если я в самое ближайшее время не начну самостоятельную разведку, то будет уже слишком поздно и я не смогу доказать…»

Проталкиваясь сквозь густую толпу, они добрались до того места, откуда была видна Аппиева дорога, заворачивающая за Палатинский холм. Издалека доносились звуки барабанов и флейт.

— Мы как раз вовремя, — заметил Малькольм с улыбкой.

Марго вытянулась, чтобы рассмотреть, что там происходит. Она была выше почти любого человека в окружавшей их толпе, и это было для нее новым и довольно приятным ощущением.

Глядя поверх толпы, она смогла различить какое-то движение на дороге. Снизу к ним медленно приближалась длинная процессия. Солнечные блики отражались от золотых украшений. Пронзительные звуки труб и резкая дробь барабанов перекрывали даже шум толпы.

Через некоторое время она стала различать отдельных людей. Фигура во главе процессии была одета в длинную мантию, складки которой образовывали сверху нечто наподобие капюшона. Под ним виднелась своеобразная корона, с тремя отдельными дисками поперек лба.

— Это жрица? — возбужденно спросила она гида.

— Нет, это галл — верховный жрец бога Аттиса. Он только что прибыл в Рим через тот новый порт, который сейчас строит император Клавдий. Верховному жрецу впервые удалось получить от императора разрешение на это шествие. Вся эта торжественная процессия сопровождает священное дерево в храм Кибелы.

Марго удивленно мигнула:

— Но ведь он одет, как женщина. Я хочу сказать, что его одежда никак не похожа на одежду всех тех мужчин, которых я здесь встречала до сих пор. Это что, потому что он чужеземец?

— Нет, твое первое предположение на этот раз оказалось верным. Жрецы Аттиса всегда носят женские одежды. А по случаю этого торжества их надевает и жрец Геркулеса.

Геркулеса? Этого Шварценеггера? Парня сплошь из мускулов, который совершил все эти невероятные рекорды или подвиги, не важно, как их там называли? И почему это жрец Геркулеса должен одеваться, как женщина? Какой в этом смысл?

С каждым обрывком удивительной и необычной информации, которой делился с нею Малькольм, она чувствовала, какие еще непреодолимые глубины остаются между ее и его знаниями.

Она взглянула на гида, чтобы спросить его о Геркулесе. Но он был так очевидно захвачен зрелищем процессии, направляющейся в их сторону, что Марго решила приберечь свои вопросы на потом. А гид вглядывался в зрелище зорко и цепко, как профессионал, подмечая детали, сравнивая, даже бурча что-то себе под нос для памяти.

Верховный жрец — галл, как назвал его Малькольм, — приближался к тому месту, где они стояли. Он двигался медленно. В одной руке жрец держал длинный цеп, которым бичевал себя по спине и бокам, пронзительно подвывая и всхлипывая в такт ударам. В другой руке он нес скипетр, сделанный из тростника. За ним шли обливающиеся потом силачи, несущие тяжелые носилки. На носилках возвышалась позолоченная статуя величавого вида молодого мужчины в мягкой остроконечной шапке. Его «рубашка» была распахнута до самого низа, обнажая грудь и живот намного ниже пупка. Штаны его имели ромбические вырезы, как на костюме Арлекина. В одной руке статуя держала нечто вроде трости, длинной, с загнутым концом.

В другой руке у него был маленький барабан. Точно такие же несли жрецы, которые с воем шли следом. Они ударяли в барабан цепом, потом тем же цепом охаживали себя, потом снова били в барабан.

Жрецы, идущие вслед за ними и тоже воющие во всю силу легких, несли в руках тростниковые скипетры. За этими следовали еще одни носилки, их тоже тащили обливающиеся потом жрецы. На этих носилках проплывала мимо толпы скульптура, изображающая дерево. Солнце отражалось на его позолоченных шишках.

— Что, это и есть священная сосна? — с сомнением спросила Марго.

— Тшшш. Потом. Смотри! Марго широко раскрыла глаза:

— Боже мой!

По улице вели настоящих львов! По полдюжины людей с каждой стороны вцепились в толстенные кожаные канаты, прикрепленные к цепям на шеях животных. Огромные кошки пожирали толпу ненавидящими янтарными глазами. Марго вцепилась в руку Малькольма:

— Они их ведут… без клетки!

Люди с канатами исходили потом, стараясь удержать своих подопечных ближе к середине улицы.

Вслед за важно шествующими львами плыли еще одни огромные носилки. На них несли позолоченную статую высокой красивой женщины. Она стояла на колеснице, запряженной львами.

— Кибела? — прошептала Марго.

Малькольм только кивнул в ответ. Он изо всех сил пытался разобрать неясный речитатив жрецов. Что они говорили? Толпа тоже подхватывала эти слова, особенно громко в тот момент, когда мимо царственно проплывала статуя Великой Матери. Некоторые бросали в процессию монеты. Плачущие жрецы ловко подбирали их с каменной мостовой и опускали в небольшие кувшины у себя на поясе.

Вслед за позолоченной статуей Кибелы шли два жреца. Они вели огромного черного быка, спина которого была покрыта пурпурной попоной.

Завершали процессию трубачи и флейтисты, и еще множество странных молодых людей. Спотыкаясь, с остекленевшими глазами, они шли вперед, стегая себя цепами и воя ничуть не хуже, чем идущие впереди жрецы. Но они были явно моложе, и у них не было тростниковых скипетров.

— А это кто? — спросила удивленно Марго.

— Это новички, неофиты. Сегодня они посвящают себя служению богу Аттису. Но не думаю, что им удастся сделать это в полном соответствии с древней фригийской традицией. Клавдий этого еще не разрешил.

— Они выглядят так, как будто бы в них швыряли камнями.

— Скорее всего так оно и есть. Она испуганно посмотрела на него:

— Что?!

— Это принятый здесь обряд очищения… Ну, ладно, теперь нам пора идти. Здесь мы, пожалуй, уже все самое интересное видели. Пошли, я знаю короткую дорогу вверх на холм. Придется нам с тобой немного попыхтеть.

Марго последовала за гидом. Они торопливо карабкались вверх по склону Палатинского холма, по узким переулкам, проходившим мимо императорского дворца, к увенчивающему вершину храму Великой Матери.

Когда они туда добрались, оказалось, что у храма уже собрались толпы народа. Тем не менее им удалось протиснуться и найти местечко во дворе перед храмом, откуда, как объяснил Малькольм, будет удобнее всего наблюдать за всем представлением.

Пение флейт, резкие звуки труб и вой жрецов становились все громче, по мере того как процессия приближалась к храму с дальнего конца Палатинского холма.

— Они проходят через Форум, — объяснил Малькольм, — по Священной дороге… Смотри-ка, вон они уже появились!

Марго встала на цыпочки, не желая ничего упустить. Что же здесь на самом деле происходило? Она ничего не знала ни об Аттисе, ни о Кибеле. А Малькольм был сейчас так увлечен зрелищем, что ей не хотелось отвлекать его своими расспросами.

Верховный жрец появился первым и встал у длинного глубокого рва, вырытого посреди храмового двора. Ров был покрыт досками, но не сплошь, а так, что между ними оставались промежутки.

Скульптурные изображения Аттиса, Кибелы и священной сосны были подняты по ступеням ко входу в храм. Львы рычали на толпу, пытаясь вырваться из своих цепей или просто пересилить удерживающих их стражей. Их рев вызывал ответную вибрацию в груди Марго, а затылок ее непроизвольно холодел от страха.

Свободное пространство посреди храмового двора постепенно заполнялось. Вот ввели черного быка и провели напоказ по кругу. Там, перед самым храмом, жрецы снимали позолоченную статую Аттиса с носилок. Затем привязали ее к ритуальной священной сосне толстыми канатами. Другими канатами они, как растяжками, закрепили священное дерево, чтобы оно не опрокинулось под тяжестью статуи.

Изнутри храма Кибелы появилась шеренга одетых в мантии жриц. На этот раз Марго была абсолютно уверена, что перед ней женщины. Они встали полукругом.

Верховный жрец отвел черного быка на возвышение и передал нескольким помощникам, которые накинули на него крепкие веревки. Марго бросила быстрый взгляд на Малькольма. Гид был полностью поглощен наблюдением. Он смотрел на всю эту варварскую сцену так, будто хотел запомнить каждую мельчайшую деталь.

«Ведь это его настоящая специальность, — внезапно вспомнила Марго. — Он получил ученые степени за знания античности, классики и всего такого. А обо мне он, наверное, сейчас совсем забыл».

Она уже видела Малькольма в роли учителя, Малькольма-гида, Малькольма как спарринг-партнера и даже как верного друга, который возвращал ее к жизни в те моменты, когда ей хотелось сжаться в комок и спрятаться от всего мира. Но она никогда еще не видела Малькольма-ученого, захваченного страстью исследователя.

Увлеченность в его взгляде была такой страстной и такой… привлекательной. И ей вдруг стало обидно, что он никогда не смотрел так на нее, Марго.

«Если ты хочешь, чтобы он и на тебя так смотрел, ты должна быть с ним на равных». А это означало, что она должна будет стать ученой. Ну и что? Она уже открыла и в себе эту всепоглощающую страсть учиться, узнавать новое, стараться понять, как устроен мир. И не лучше ли будет начать учебу как раз с той области науки, которая вызывает столь жгучий интерес у Малькольма? «Ну а раз так, давай, девушка, начинай!»

И Марго принялась изучать развертывающуюся перед ней сцену. Она старалась глядеть на все так, как это бы делал, по ее представлениям, настоящий исследователь древней культуры. Теперь она горько жалела о каждом пропущенном уроке латыни. Жалела, что вместо чтения рекомендованных Китом книг о древней культуре предпочитала проводить время в спортивном зале.

А тем временем молодые люди, посвящаемые в жреческий сан, разделись совсем догола и спрыгнули в вырытый во дворе ров. Жалобное мычание быка привлекло к нему внимание Марго. Она увидела, что глаза животного вдруг прямо выкатились из орбит. Кто-то, плохо различимый с того места, где они стояли, что-то делал у быка под животом. Солнечный блик, отразившись от отточенной стали, ослепил ее в то мгновение, когда верховный жрец выкрикнул что-то гортанное.

Бык издал оглушительный вопль и рванулся вперед. Удерживающие его люди изо всех сил вцепились в веревки. Снова блеснул нож — на этот раз у горла животного. Марго отпрянула назад. «Боже, они же его убивают…»

Кровь стекала в ров в щели между досками. Бык рвался, ревел и хрипел, постепенно теряя силы. Марго в ужасе заткнула себе уши. Она никогда раньше не видела вблизи, как умирают животные, не могла себе представить, сколь жалобно они могут кричать. Это было ужасно, жестоко, чудовищно…

«Ты не в Миннесоте, Марго…»

Да. Это не ее время, это разведка. И все равно мучительная смерть жертвенного быка потрясла ее до глубины души. «На современных скотобойнях животных так долго не мучают», — повторяла она себе, чтобы как-то успокоиться. Но все равно ей было совершенно ясно, что теперь она не скоро захочет и не скоро сможет есть мясо…

Наконец бык опустился на колени и затих. Верховный жрец поднял вверх руку. В ней был зажат длинный, загнутый на конце предмет, похожий на ту трость, которая была в руке статуи Аттиса. И тут она поняла, что это такое. — Боже мой!

Ее восклицание потонуло в восторженном реве толпы. Снова зазвучали трубы, их звук показался пронзительным и диким в свете яркого апрельского дня. Молодые новообращенные, пошатываясь, вылезали изо рва, с ног до головы залитые кровью. Похоже было, что они пили эту кровь…

Спотыкаясь, они подходили к верховному жрецу, дотрагивались до зажатого у него в руке предмета и затем исчезали внутри храма. Вслед за ними в помещение вошли и жрицы. Последним исчез в дверях верховный жрец. И тогда все оставшиеся снаружи жрецы затянули ритмичный речитатив… Это продолжалось довольно долго.

Вдруг по донесшемуся из храма сигналу толпа разразилась приветственными криками. На пороге храма снова появился верховный жрец. Отрезанные гениталии несчастного быка по-прежнему были у него в руке.

У Марго голова пошла кругом. Она была совершенно сражена, напугана, измучена всей этой непристойной жестокостью, которая казалась ей совершенно бессмысленной.

Тут толпа во дворе затянула свой собственный речитатив. Судя по виду Малькольма, он снова напрягся, стараясь запомнить каждое слово. Марго заметила, что он приоткрыл клапан мешка, в котором был спрятан его личный журнал. Интересно, давно ли он начал звукозапись? В ладони гида блеснула миниатюрная цифровая видеокамера, с которой сигнал поступал прямо в кристаллы памяти его личного журнала.

Как уверенно и профессионально он себя ведет, несмотря на то что здесь происходят такие ужасы! Наверное, для него это не такая уж неожиданность, он не первый раз на такой церемонии.

«Нет, — неожиданно вспомнила она, — такое событие происходит в Риме впервые».

Так что неудивительно, что он отчаянно стремился попасть сюда, увидеть все это и записать как можно подробнее. Интересно, а сколько еще ученых приехало с этой группой? Наверное, ни одного, решила она, вспомнив, что все вопросы, задаваемые гидам, касались только лотереи Мессалины. Весьма возможно, что Малькольм был единственным в мире ученым, записавшим для истории шествие в честь бога Аттиса. При этой мысли ей стало обидно и стыдно, что она растерялась, поддалась неподобающим разведчику чувствам. В результате упустила такой случай, не догадалась включить и свою камеру…

— Малькольм, — прошептала она в ухо гиду, — а кто же они такие, Аттис и Кибела?

Гид, весь напрягшийся в ожидании чего-то, только цыкнул на нее.

Верховный жрец отвесил низкий поклон позолоченной статуе Кибелы, управляющей колесницей, запряженной львами. Отрезанный бычий член он положил прямо перед статуей и стал отступать назад, бичуя себя цепом и подвывая в такт.

Из храма начали выходить какие-то одуревшие, спотыкающиеся неофиты, поддерживаемые другими жрецами. В этот момент Малькольм заметил что-то, ускользнувшее от внимания Марго и понятное только ему, и облегченно выдохнул:

— А-ах…

Верховному жрецу поднесли корзину, полную тростниковых скипетров. Он по очереди вручил по одному каждому из вновь обращенных. А те с каким-то неестественным, преувеличенным отчаянием и яростью переламывали свой скипетр пополам, затем подходили к позолоченной священной сосне и аккуратно привязывали к ее ветвям перегнутый вдвое и сломанный скипетр. Это действо сопровождалось неразборчивым протяжным воем толпы и жрецов.

— Что они говорят? — потребовала ответа Марго. — Что они делают?

И снова Малькольм только шикнул на нее. Она стояла в центре обезумевшей толпы и изо всех сил старалась понять причины и смысл всего того безумия, свидетелем которого она оказалась. Но ни к какому осмысленному выводу прийти не смогла. «Да, я тот еще ученый!» Чтобы ей можно было хоть что-нибудь понять, у нее должны быть исходные знания, на которых строится объяснение. А у нее их нет…

И почему это никогда не бывает достаточно времени, чтобы как следует воплотить в жизнь мечту человека? Ведь для того, чтобы стать настоящим разведчиком, ей понадобятся годы и годы. Значит, та цель, ради которой она все это затевает, так и останется неосуществленной мечтой… Марго вздохнула и отогнала эту невыносимую мысль.

Тем временем жрецы вошли в храм и внесли туда все свои священные реликвии. Все. Представление окончилось. Толпа стала расходиться. Люди громко и возбужденно переговаривались, точно так же, как футбольные болельщики после матча, обсуждающие подвиги и промахи любимых игроков и команд.

Малькольм раскрыл свой мешок, спрятал туда цифровую камеру и снова тщательно завязал клапан. После этого он выпрямился и стал озираться, мигая, точь-в-точь как сонный английский спаниель, разбуженный ранним утром…

— Ну… — Его взгляд остановился на Марго. Румянец появился на щеках гида. — Слушай, мне кажется, у тебя был какой-то вопрос?

— Точнее сказать, три вопроса.

Она стояла, уперев руки в бедра, разглядывая его, а потом почему-то рассмеялась. Отчасти этим смехом она пыталась отогнать отвращение и ужас, вызванные всем увиденным.

— Ты так смешно выглядишь, когда растерян и не знаешь, что сказать. Ну так объясни, ради какого черта они всю эту гадость проделали? Я сама пыталась разобраться, но этот орешек мне не по зубам.

— Сегодняшний день здесь называют Черной пятницей. Считается, что это день гибели солнца, — начал свои объяснения Малькольм, показывая ей, по какой дороге они будут спускаться вниз со священного Палатинского холма. — Аттис — это солнечный бог, кастрированный и принесенный в жертву, чтобы оплодотворить Землю. Но после близости со своей матерью-супругой Кибелой он снова возрождается. Тауроболия — принесение в жертву быка — это необходимый очистительный ритуал.

— А что, те мальчишки действительно пили кровь этого бедного быка?

— Да, действительно. А потом каждый новопосвящаемый совокуплялся со жрицей Кибелы в храме Великой Матери. Я даже немножко удивился, что они не делали этого прямо во дворе. Насколько мне известно, в других районах империи священный брак осуществляется публично. — Он улыбнулся. — Однако римская мораль, в общем, гораздо строже вопреки всем тем глупостям, которые тебе показывают в плохих фильмах. Конечно, во время Гиларий — другое дело…

По спине Марго пробежала дрожь. Гиларий начнутся всего через два дня. И что же такого будет во время этого праздника? А ее семнадцатый день рождения попадал как раз на середину Гиларий. Н-да, она и мечтать не могла о лучшем подарке ко дню рождения.

— Ну так вот, после того как наши неофиты совокупились внутри храма со жрицами Кибелы, они символически кастрировали себя, переламывая те тростниковые скипетры, которые выдал им верховный жрец. Мне было интересно, как же они выйдут из положения с этой их традицией, — императорский указ запрещает совершать в Риме подобного рода ритуалы.

— Что ты хочешь сказать? Что ужасного в переламывании связки тростника?

Малькольм скорчил выразительную гримасу:

— Существует такое ритуальное требование — тот, кто хочет стать жрецом Аттиса, должен кастрировать себя и отрезанные органы немедленно предъявить богине Кибеле.

Марго так и замерла посреди улицы, ее чуть не стошнило.

— Марго, ты загородила всем дорогу!

Она снова зашагала, но с таким выражением на лице, что Малькольм не удержался от иронической улыбки.

— На самом деле это очень, очень распространенный миф в этой части света. И даже этим людям он уже кажется очень древним. Бог солнца, иногда его называют еще богом плодородия, вступает в близость с богиней-Матерью, когда она возрождается в виде луны. Или, по другим версиям, в виде земли. Согласно этому мифу, бог солнца правит как священный монарх, подвергается ритуальному убийству и затем возрождается вновь. И все это символизирует начало нового цикла времен года, нового цикла выращивания урожая.

Геркулес — это еще один священный царь, которого подвергли ритуальному убийству. Но его не кастрировали, а просто начали жечь живьем, а потом, извини, повесили на сосне истекать кровью.

В Карфагене древних священных царей сжигали живьем на кострах в память этой легенды о Геркулесе. Эней с трудом избежал этой участи, сумев скрыться от карфагенской царицы Дидона. А в Египте бога солнца Озириса-Pa резали на куски и разбрасывали…

— Малькольм, перестань! Это уж слишком! Гид сочувственно и в то же время иронически взглянул на девушку.

— С нашей точки зрения, конечно, это очень даже слишком. Но люди тех времен искренне верили, что сделать землю плодородной способна только кровь человеческой жертвы. Иначе урожай просто не вырастет. И они не менее искренне верили, что и сам бог, и его отрезанный фаллос восстановятся, оживут после окропления кровью и совокупления с богиней. Вот почему уже посвященные жрецы в процессии несли тростниковые скипетры. Они являются символами божественного фаллоса, вырастающего снова, как вырастает снова тростник, пшеница…

По той же самой причине, например, в Геркулануме, городе, которому покровительствует Геркулес, ты повсюду увидишь гермы — фаллические символы. Там считается, что они приносят счастье. Люди ставят их у порогов своих домов и, входя и выходя, касаются их на счастье.

Марго было гораздо легче понять людей, потирающих на счастье каменный фаллос, чем тех, которые увечили себя, отсекая свой, живой…

— Но, Малькольм… кто же захочет такое над самим собой учинять? Они что, добровольно это делают? Или они преступники, заключенные и их принуждают?

— Нет, все они делают это по своей воле. Ну хватит, давай лучше рассмотрим светлую сторону этой мрачной картины. Уже много лет назад эту традицию изменили в лучшую сторону. Стали убивать быка вместо кастрированных жрецов. А теперь традицию снова смягчили: вместо настоящей кастрации они ломают снопики тростника. Иначе бы римские законы не допустили отправления этого культа. Да, римляне любят разглагольствовать о том, какая они цивилизованная нация и как такая нация должна относиться к человеческим жертвоприношениям. Но, надо сказать, у них у самих есть не менее гнусные обычаи.

— Это какие же?

— Игры.

— А что, на Играх приносятся человеческие жертвы?

Она снова замерла на месте, задерживая напирающих сзади людей. Кто-то крепко обругал ее на латыни. Поняв это по интонации, она поспешно отступила с дороги в сторону.

— Малькольм, ты серьезно? Изучая историю, я ни разу не слышала о человеческих жертвоприношениях в Риме. И в книгах я ничего подобного не читала. Ни в одной! Я хочу сказать… ведь древние римляне считаются высокоцивилизованной нацией!

Она взглянула с холма вниз, на возвышающийся вдали фасад Колизея.

— Как же цивилизованные люди могут делать что-либо подобное? Я не понимаю. Малькольм, это кажется совершенно диким. И так оно и есть, если это правда.

Глаза Малькольма заблестели.

— Похоже, что мне удалось заразить тебя вирусом любознательности. Первые симптомы этой болезни я видел у тебя еще в Лондоне. Отлично, теперь давай-ка попробуем разобраться в твоих вопросах.

Столетия назад, возможно, во времена этрусков, на этом месте возник Большой Цирк — естественный амфитеатр, где люди собирались, чтобы посмотреть на ритуальные жертвоприношения. Сложные погребальные церемонии включали в себя и спортивные соревнования, в основном гонки. Помни об этом, когда через несколько дней будешь наблюдать Большие Игры. Мы будем не просто болельщиками на спортивных состязаниях. Эти Игры вовсе не то же самое, что игры Национальной футбольной лиги в Америке. Учти, здесь мы станем свидетелями священной драмы.

Эта драма специально построена так, чтобы никого не оставлять равнодушным, пробрать каждого зрителя до самых кишок. И только благодаря такому острому и незабываемому спектаклю императору удается держать в повиновении народ. Он позволяет спускать пары озлобленному плебсу. Это как наркотик для них, и никто, кроме императора, не даст им этого наркотика.

Но по самой глубинной своей сути это и религиозная, священная церемония. И надо сказать, таковой ее считают большинство живущих в этом времени — если даже не открыто, сознательно, то уж в глубине подсознания — наверняка.

Да, еще ты спрашивала, кто эти жрецы Кибелы — добровольцы или заключенные? Вот в Играх Древнего Рима в большинстве своем участвуют узники — преступники, рабы, военнопленные. Когда для моральной разрядки народу нужно, чтобы царь был убит, настоящему царю всегда легче поставить на свое место раба. И народ будет доволен, и царь останется цел. И как раз в этом месте и в это время ты все это сможешь увидеть воочию.

Марго перестала замечать пыль и шум яркого апрельского утра. Она с большим трудом понимала и с еще большим принимала то, что говорил Малькольм. Зато она теперь гораздо лучше поняла его слова о том, что большинство гидов по прошлому имеют ученые степени. Чтобы объяснить туристам, что вокруг происходит, конечно же, надо разбираться в событиях, как профессиональный ученый-историк.

«Но я не могу позволить себе потратить годы на обучение до уровня специалиста, прежде чем выйду в свою первую разведку!»

Ей надо стать генералистом — специалистом, который знает обо всем понемногу.

Ну а пока она выучит все, что Малькольм ей расскажет.

— Ну, что теперь?

— А теперь, — Малькольм улыбнулся, — теперь, я думаю, самое время разведать, где бы нам можно отобедать!

— Вот этот план мне нравится!

Малькольм рассмеялся и повел ее с Палатинского холма в поисках ее первого настоящего римского обеда.

Серый рассвет едва коснулся небес, а Малькольм уже выходил из таверны «Путешествий во времени». На улице телеги и фургоны без лошадей, как застигнутые рассветом вампиры, были брошены там, где стояли. Крестьяне и рабы на ручных тележках развозили доставленные грузы по городу.

— Следующие три дня, — сказал Малькольм Марго, когда та присоединилась к нему, — будут здесь практически повторением вчерашнего.

— Что, еще какие-нибудь диковинные парады? Он отрицательно покачал головой:

— Нет. Эти действа приберегают ко дню принесения в жертву бога Аттиса, как ты уже видела. Культ Аттиса очень популярен, особенно среди бедноты в трущобах, в портовых городах. А теперь куча народу будет расхаживать в показном праздничном трауре, если можно так выразиться. Они будут бичевать себя цепами, подражая вчерашним жрецам, и не менее громогласно оплакивать трагическую судьбу их божества.

Она сморщила носик. Малькольм хмыкнул:

— Если хочешь быть разведчиком, привыкай к самым необычным и далеко не всегда приятным зрелищам. Ну так вот. До ближайшего достойного внимания события — Гиларий — осталось целых три дня. Поэтому предлагаю новый план действий.

— Ну и в чем твой план?

— Ости я!

— А что это? Еще один пакостный кровавый ритуал, где какие-нибудь другие бедолаги играют роль королей на час?

— Нет, — улыбнулся Малькольм, — Остия — это просто портовый город, расположенный вниз по течению Тибра.

— Ого! Так что же, нас наконец ждет просто загородная прогулка?

Малькольм с трудом удержался, чтобы не потрепать ее по волосам.

— Да. Клавдий строит там новые портовые сооружения. Мне как исследователю нужно их увидеть. И тебе это будет полезно, чтобы получить представление о возможностях древнеримской техники. — Он хмыкнул. — Инженеры предупреждали императора, что гавань на этом месте обойдется в бешеные деньги. Но ее необходимо было построить, потому что существующий порт все больше затягивается илом и скоро станет вообще несудоходным. Мне страшно хочется увидеть это новое строительство. Пусть даже оно еще не закончено, и его так и не успеют завершить при жизни теперешнего императора Клавдия. Все равно зрелище обещает быть просто грандиозным.

Марго веселела прямо на глазах.

— Значит, никаких мучений и крови? Ты знаешь, все это звучит страшно заманчиво! И как же мы туда доберемся?

— Наймем лодку.

Девушка расплылась в счастливой улыбке.

Путешествие по реке на лодке! Замечательно!

Малькольм пошел договариваться с местным торговцем. Тот не работал в праздники и потому согласился сдать напрокат свою лодчонку.

Лодка, хотя и здорово воняла рыбой, в управлении оказалась легка и удобна.

— Надеюсь, ты умеешь управляться с парусом? — поинтересовалась Марго у своего наставника.

— Ага. И ты у меня научишься, пока мы доплывем до Ости и.

Она притворно вздохнула, но на самом деле с большой охотой принялась за учебу — ведь уроки происходили не в классе, а на воде!

Аккуратно ведя лодку по переполненному в пределах города фарватеру Тибра, Малькольм рассказал ей, как называются основные элементы парусного вооружения. Неторопливо лавируя между судами, он успел научить ее всей самой необходимой для этого дела терминологии.

Когда же они выбрались за город, в более спокойные воды, гид дал ей первый практический урок. Поначалу у Марго не ладилось. Пару раз она чуть было не врезалась в берег, но в последний момент все же совладала с управлением и сумела сама спасти судно и экипаж. Наконец она настолько освоилась, что учитель передал ей руль, а сам устроился отдохнуть под теплым утренним солнцем.

— А тебе здесь неплохо, — заметила Марго спустя какое-то время.

Малькольм с трудом разлепил веки и увидел, что девушка задумчиво смотрит на него. Он улыбнулся:

— Да, хорошо.

— Я все думаю, как так может быть? Разве тебя не преследует мысль, что эти варвары заставляют людей умирать на арене?

Он задумался над простым ответом на непростой и, может быть, самый важный для нее вопрос.

— Ты знаешь, абсолютно в любой культуре каждый отдельный человек может найти нечто, что покажется ему варварским. Все зависит от того, что он в ней ищет. Верно, кстати, и обратное утверждение. В каждой культуре имеется нечто прекрасное, достойное заимствования. Так что запомни: все зависит от того, как ты смотришь на вещи.

Суть разведки во времени состоит в том, что ты должна сама определить заранее, за чем ты охотишься в чужих временах. Сама должна решить, что хорошего ты можешь заимствовать в данной конкретной культуре, в данном историческом периоде. А на плохое просто не надо обращать внимания — все равно ничего изменить нельзя. Это, может быть, самое трудное, но к этому необходимо привыкнуть.

И конечно, необходимо уметь вернуться домой целой и невредимой, привезя с собой то, за чем охотилась, — будь то научная информация, а может, и что-нибудь более материальное. Например, сведения о ранее неизвестных Вратах, имеющих хорошие туристические перспективы. Или какое-нибудь сокровище, драгоценность, которой суждено в своем времени погибнуть — от природной катастрофы ли, или по инициативе человека, не важно. Так что чем больше ты знаешь о том, куда и в какую эпоху направляешься, тем проще тебе будет сориентироваться и вернуться с достойным результатом.

— А вот ты, как я погляжу, материальными, денежными трофеями не слишком-то интересуешься?

Он хмыкнул и поудобнее положил руки под голову.

— А ты начинаешь меня понимать, юная леди. Ты права, не интересуюсь. Во всяком случае, не так, как некоторые другие разведчики и гиды, — и он подмигнул ей. — Конечно, это не значит, что я откажусь привезти с собой какое-нибудь маленькое симпатичное сокровище, если оно само попадется мне в руки во время разведки. Но, по правде сказать, я хожу сюда ради новых знаний.

Кстати, вот почему Кит богат, а я беден. Он, конечно, тоже любит новые знания. Разведчик, который этого не любит, долго не живет. Но он гораздо больше, чем я, интересуется деньгами, материальными доходами от разведки… Да, по правде сказать, ему и везет больше, чем мне…

— Человек — сам кузнец своего счастья, — парировала Марго с неожиданной страстью. Он взглянул ей в лицо и улыбнулся.

— В общем, да. Наверное. Например, вот ты уже здесь, в чужом времени. А еще недавно я был готов спорить на что угодно, что тебе это никогда не удастся.

Девушка залилась румянцем.

— Спасибо.

Малькольм примирительно засмеялся:

— Ну, знаешь, учитывая, что с первых же шагов в Ла-ла-ландии ты ухитрилась заблудиться в жилом… Держи руль, Марго! Мы снова идем прямо на берег!

Она показала ему язык и в последний момент направила лодку на середину реки… Это был великолепный день для прогулки под парусом, отличная погода и компания отличная.

По мере того как они приближались к новому порту, движение на реке становилось все интенсивнее. Малькольм пересел за румпель и стал прокладывать курс к дальнему берегу. Он прикинул, что именно оттуда открывается самый лучший вид на новые портовые сооружения.

— Как много лодок плывет вверх по реке, — заметила Марго.

— Через Остию в Рим доставляется все потребляемое в городе зерно. Римское сельское хозяйство находится сейчас в упадке, в основном по экономическим причинам. Почти все продовольствие импортируется, особенно зерно. Рим ввозит гораздо больше товаров, чем вывозит. Вон, посмотри. — Малькольм показал рукой на тяжело нагруженную сорбиту, большое грузовое судно, величественно проплывающее мимо них вверх по течению. — В этих амфорах скорее всего вино или оливковое масло. На таком расстоянии я не могу различить, что на них обозначено. А вон в тех кипах египетский хлопок и заморские предметы роскоши.

Мимо проплыла баржа. На ее палубе столпились полуголые, жалкого вида мужчины и женщины, скованные цепями.

Глаза Марго широко раскрылись.

— Это рабы!

— Остия — торговый порт, — невозмутимо пояснил Малькольм. — И хочешь ты того или нет, торговля рабами — хороший бизнес в эту эпоху. Экономика Рима уже многие столетия основана на рабском труде.

Девушка завороженно провожала глазами баржу, пока та не скрылась за поворотом реки. Их лодка сделала последний поворот, и перед глазами неожиданно открылась панорама нового порта. Остия была еле видна вдали — она лежала более чем в двух милях от них за илистыми солеными болотами. И из этих болот чудесным образом, как по велению богов, поднимались гигантские каменные сооружения нового порта.

Марго восторженно вскрикнула:

— Вот здорово!

На этот раз и Малькольм разделял ее восхищение.

Огромный котлован отделялся от моря двумя изогнутыми длинной дугой искусственными волнорезами. Главная гавань площадью более ста семидесяти акров была уже готова — котлован вырыт и заполнен водой. А между двумя волнорезами римские инженеры выстроили искусственный остров. На острове поднималась к ясному небу еще явно недостроенная, но уже высокая башня. Вновь вырытая гавань соединялась с рекой проложенным людьми каналом.

Малькольм вытащил свою сумку с АПВО и журналом и повесил ее себе через плечо на грудь, как патронташ. Достал цифровую видеокамеру, подключил ее к разъему журнала, как подключают к компьютеру мышь, и снял всю открывающуюся перед ними величественную панораму. Затем направил нос лодки прямо на середину дальней башни. Налюбовавшись общим видом, он теперь сгорал от нетерпения снять крупные планы. Марго перегнулась через борт лодки, как увлеченный ребенок.

— Что это? — спросила она, показывая на башню. — Какой-то храм?

— Нет. Кое-что более житейское. Она обернулась, нахмурившись:

— А что же? Он улыбнулся:

— Маяк!

— Маяк? — рассмеялась Марго. — Никогда бы не подумала, что люди древности строили столь практические штуки, как маяки. Но, думаю, им, конечно же, был нужен маяк. Особенно чтобы можно было огибать этот остров ночью или в тумане.

— Да. И, заметь, он почти закончен. В этом году Клавдий освятит новый порт. Хотя строительство здесь будет тянуться и после смерти Клавдия, уже при Нероне, аж до 54 года нашей эры…

Ну-ка, достань свой журнал. Я хочу, чтобы и ты начала записывать свои наблюдения и впечатления. Просто приоткрой клапан на сумке и нажми кнопку записи звука.

Она так и сделала, предварительно повесив сумку через плечо на грудь, точь-в-точь как Малькольм. Сначала она рассказывала обо всем, что видела вокруг, потом стала задавать вопросы.

— И сколько же времени ушло, чтобы вырыть эти котлованы? Месяцы? Годы? А теперь посмотри на эти стены. Из чего они? Камень? Или бетон? А вон те волноломы? Это же самый твердый камень! Как же они притащили туда такие глыбы?.. А вон там что такое?

Малькольм довольно улыбался. Смотреть, как оживает любознательность Марго, было ему не менее приятно, чем самому изучать порт, удовлетворяя свое любопытство ученого.

Они проплыли еще дальше вниз по реке и целый день провели в Остии, где исходили все причалы. А там, несмотря на праздник, кипела жизнь. Одни торговцы перегружали продовольствие и сырье с судов на лодки, которые повезут этот груз вверх по течению, в город. Другие загружали на свои корабли прибывшие из города ремесленные изделия, чтобы везти их в дальние провинции империи.

Старая гавань Остии была уже сильно затянута илом. Несмотря на следы былого величия, чувствовалось, что деловая жизнь в городе совсем не та, что прежде, — многие товары стали теперь доставляться наземными маршрутами. А настанет день, когда и новая, еще только строящаяся Клавдием гавань тоже затянется илом, и все грузы придется везти в Неаполь, а оттуда уже по суше — в Рим. И так будет до тех пор, пока император Траян не построит в конце концов свою знаменитую незаиливающуюся шестиугольную гавань. Это должно было произойти почти через шестьдесят лет. Вот тогда Остия и прославится по-настоящему как великий порт. Но даже теперь это было весьма впечатляющим местом.

Малькольм сводил Марго к казармам вигилов и объяснил, для чего служит эта особая когорта.

— Пожарные? — отозвалась Марго. — А я думала, что пожарные команды изобрел в девятнадцатом веке Бенджамин Франклин.

— Смотри-ка, да ты, значит, читала все же книжки по американской истории! Очень хорошо! В определенном смысле пожарные команды действительно придумал Франклин. Но уже у древних римлян были специальные бригады, охраняющие от пожаров зерновые склады в порту. А в самом городе даже существовала одна частная фирма. Правда, главная ее цель была не совсем привычной для пожарных в нашем с тобой представлении Они приезжали на пожар и начинали торговаться с владельцем горящего товара или здания, чтобы тот продал им свое добро за бесценок. И только после этого начинали тушить огонь…

— Но это отвратительно!

— Что же ты хочешь, свободное предпринимательство в действии, — усмехнулся Малькольм. — Владелец этой фирмы нажился сказочно…

Марго надулась. То, как тело Малькольма отреагировало на это, встревожило его до глубины души. «Ну-ка, братец, она же твоя ученица». Но он ничего не мог поделать с тем, что Марго возбуждает его.

— Ну а теперь пошли, я покажу тебе святилище Митры и храм Вулкана. Марго захихикала:

— Это такой малый с ушами?

Малькольм взглянул на нее со всей доступной ему строгостью опытного педагога. Но добился только, что ее хихиканье перешло в приступы смеха.

— Прости, пожалуйста, — с трудом выговаривала она, едва удерживаясь от хохота, — но я не могу без смеха вспомнить его рожу. А потом знал бы ты, как забавно выглядишь, когда сердишься!

Он вздохнул, внезапно почувствовав себя ужасно старым. Стар ли человек в тридцать шесть? Для искрящейся жизнью весемнадцатилетней девчонки, выходит, достаточно стар, чтобы казаться смешным.

Ну ладно, хватит. Осложнения в его и без того непростой жизни нужны были ему, как День Благодарения индюшкам. Он поправил поудобнее свой ошейник раба и повернулся к своему «хозяину».

— Сюда, пожалуйста, мэм. Здания, которые вы сейчас видите, это коллегия судовладельцев, профессиональная гильдия, имеющая немалое влияние в Остии. Туда, дальше расположены склады, а если мы посмотрим на юго-восток, то увидим крышу храма Кибелы в Остии…

Марго терпеливо дождалась, пока Малькольм заснул. Потом тихонько оделась в потемках и выскользнула из снятой ими комнаты. Она хотела побыть одна, чтобы спокойно подумать. Со всеми этими уроками и приключениями в чужих временах у нее еще не выдалось и пяти минут, чтобы просто обдумать и осмыслить всю ее затею целиком.

Она знала, что, выходя одна на улицу, рискует. Но Остия все же не Рим. «Да и к тому же я должна себя проверить — гожусь ли я в самостоятельные разведчики?»

Марго выбралась на темную улицу, никого не потревожив. Прислонившись к прохладной стене, перевела дыхание. «Итак, вроде уйти мне удалось».

Когда глаза привыкли к темноте, у нее захватило дух от открывшегося зрелища. Небо… Оно казалось даже ближе, чем зимнее небо в Миннесоте, и все было усыпано такими потрясающе красивыми звездами, что Марго несколько минут просто смотрела, не в силах оторваться.

Каждый, хотя бы раз в жизни, должен увидеть такое небо… Марго встречала немало людей, не видевших в своей жизни ничего, кроме размытого желтоватого марева, — и это в городах типа Нью-Йорка считалось ночным небосводом! Может быть, увидев подобное небо, они перестанут быть такими… такими самодовольными.

Под впечатлением увиденного, остро ощущая себя ничтожным комочком плоти в бесконечной вселенной, девушка побрела на пристань. Деревянные корпуса судов поскрипывали в темноте, вода тихо плескалась о борта. Ветер хлопал опущенными парусами, посвистывал в ослабленных вантах. На палубах судов, покойно отдыхавших на своих якорях, светились во тьме жаровни, выдавая присутствие ночных вахтенных.

Неподалеку от входа на длинный темный пирс Марго обнаружила уютную каменную арку и устроилась там во тьме. Издалека, с огромных соленых болот, окружавших город, мягкий весенний ветерок доносил звуки волшебного хора лягушек и насекомых. Марго вздохнула. «А ведь я сижу в этом порту, за две тысячи лет до своего рождения. Ну и что?»

Она мечтала об этой минуте всю свою жизнь. Так почему же она не чувствовала себя сейчас счастливой? Улыбка Малькольма Мура вспыхнула в ее сознании, заставив сердце затрепетать, как крылья порхающих парой бабочек. Да, Малькольм Мур — больше, чем хороший учитель. Он постепенно становился для нее хорошим другом, может быть, самым лучшим другом в ее жизни. Она была ему за это признательна, но…

Но что?

«Но где-то в самых потаенных глубинах своей души ты боишься его, вот что». И она не была абсолютно уверена, что хочет развития этой дружбы. И вот это пугало ее еще больше.

Звезды заливали серебристым сиянием бегущие к берегу волны. А вот в ее времени океан смыл до основания несколько крупнейших городов мира. Марго не понимала всей этой научной ахинеи, которую накрутили вокруг причин Происшествия. Ей было ясно одно — во что бы то ни стало надо воспользоваться открывшимся перед ней сейчас шансом. И она это сделает. Несмотря на черта, на дьявола или… Малькольма Мура. Сколько времени ей осталось? Она прикинула. в уме. Три месяца. Марго закусила губу. А может, она делает глупость, изо всех сил торопясь выучиться только для того, чтобы показать ему, что он не прав?

— Я должна! Я обязательно должна сделать это! Голос отца, злой и неразборчивый, хлестнул ее из прошлого.

— И ты будешь такой же, как она! Грязной вонючей шлюхой…

«Моя мама не была шлюхой!»

Все эти годы Марго мечтала выкрикнуть это ему в лицо. То, что она этого не сделала, возможно, спасло ей жизнь. Но это не меняло факта. Все остальные тоже так говорили: и полицейские, и репортеры. Даже приемные родители, которые забрали ее из больницы и взяли жить к себе в другой город. Даже судья, который в конце концов засадил отца в тюрьму. И Марго, стремясь полностью изменить свою жизнь, скрывая внутреннюю боль, надела для внешнего мира маску абсолютно невозмутимого человека.

Прислонившись к прохладной каменной стене, Марго снова и снова думала о том, что привело ее маму на панель. С тех пор как девушка покинула Миннесоту, пару раз голод и отчаяние доводили и ее до такого состояния, когда, кажется, было абсолютно все равно, каким способом раздобыть хоть немного денег. А насколько хуже было ее маме, с маленьким ребенком на руках, стоявшей перед необходимостью платить за дом, за еду, за медицинскую помощь…

А тут еще пьяница-муж, пропивающий все деньги, которые только попадали в его руки, — включая и те, которые ему удавалось выбить из жены…

И потому Марго должна была сейчас победить. Не только из-за того, что нужно было доказать отцу, что она может… «Ты будешь гордиться мною, мама. А ему я отплачу за все, что он нам сделал. Я его ненавижу! Я рада, что он умирает, поделом ему…»

Только бы не умер раньше времени. Самое страшное и единственное, чем Марго могла отомстить ему, — это доказать на деле, что она не то ничтожество, каким он ее постоянно называл. Ей надо было совершить что-то такое, чего не удавалось еще ни одной женщине в мире.

И для этого у нее оставалось всего около трех месяцев. Три месяца, чтобы убедить Кита, что она готова к самостоятельной разведке. Чтобы войти в неисследованные Врата и вернуться оттуда с победой. Три месяца. Только сейчас она осознала, насколько нереальна эта задача. Да, это так же невозможно, как сказать Киту правду о его единственном ребенке.

А улыбка Малькольма Мура, маячащая где-то на краю сознания, вдруг представилась Марго не менее опасной для ее планов, чем неумолимо тикающие часы. От мужчин нельзя было ждать ничего, кроме неприятностей. Они используют тебя, если им это удается, а когда добиваются своего, выбрасывают вон. Мужчина обязательно разрушит все твои мечты, если ты не сможешь сбежать от него раньше, чем он сшибет тебя на землю…

«Но Малькольм Мур не такой, как Билли Папандропулос. Или как мой отец». Но в общем-то все это было сейчас не важно. У нее просто нет времени для любви. Хорошо уже то, что Малькольм Мур достаточно воспитан, чтобы не обидеть ее так, как Билли Папандропулос. Правда, это было не слишком большим утешением…

…Марго осторожно прокралась по темным улицам обратно в их комнатку и съежилась под холодным одеялом на остаток ночи.

По возвращении в Рим Марго старалась сохранять бравый и независимый вид. Малькольм и не подозревал, какая буря в разбуженном девичьем сердце поднималась всякий раз, когда он улыбался ей.

Он показал девушке Марсово поле, где размещался цирк Фламиния — место проведения юбилейных состязаний. Там были также прекрасные сады, в которых молодежь могла играть и заниматься гимнастикой. В этом же районе располагалось здание Вилла Публика. В нем происходила регистрация всех свободных граждан и их имущества для правильного взимания налогов, там же набирались рекруты в римские легионы.

Посетили они и здание Септы, куда люди приходили голосовать. Были и в роскошных лавках, торгующих предметами роскоши для самых богатых. Товары туда поступали со всей громадной империи. Они побывали даже на специально отведенном на берегу Тибра месте, где римляне могли поплавать и поплескаться в прибрежном мелководье.

Совершили поход на Форум Романум — здание комиций, политический центр Форума. Были и в храмовом квартале Региа, там, где стоял храм Весты и размещалась резиденция верховного понтифика. И конечно, посетили и собственно Форум — рыночную площадь, центр гражданской активности, публичных действ и церемоний.

На Форуме видели знаменитые ростры, возвышение для ораторов. С него любой свободный человек мог обратиться к согражданам — агитируя ли за собственное избрание на общественную должность, делясь ли просто сплетней. Ростры, украшенные носами захваченных в битвах кораблей, выглядели очень впечатляюще на фоне храма Божественного Юлия. Этот храм был воздвигнут на том самом месте, где кремировали тело Юлия Цезаря.

Посетили и базилики с мраморными фасадами — здания судов. Марго была очень удивлена, увидев, что в них ведут судебные процессы и адвокаты-женщины.

— Да, со времен поздней Республики адвокат-женщина становилась явлением все более распространенным, — объяснил Малькольм. — В Римской Империи предназначение женщины не ограничивалось домом, как это было здесь в более ранние времена или как это есть в других культурах.

Марго это понравилось. А еще ее просто очаровали водяные часы, по которым измерялось время выступления законников в суде. Вода из резервуара капала в чашу, постепенно поднимая вверх плавающий там поплавок. К поплавку был прикреплен стержень, и его поднимающийся вверх кончик приводил в движение стрелку часов. В других водяных часах маленький горн трубил каждый час, приводимый в действие давлением жидкости.

— Подумать только, будильник! — восхищалась Марго. — У римлян уже есть будильник!

Малькольм же только очаровательно улыбался, переворачивая все вверх тормашками во впечатлительной душе своей ученицы.

Они прошли по всему городу вдоль главных акведуков. По дороге Малькольм объяснял ей, как работают общественные фонтаны и как вода по акведукам поступает в общественные бани и частные дома. Он даже нанял лодку и прокатил ее по гигантской большой Клоаке, отводящей воду с болотистых низин города.

Он сводил ее и на улицу валяльщиков и показал, как в Древнем Риме осуществляли «химчистку». Рабы затаптывали грязную одежду босыми ногами в специальную увлажненную глину. Глина впитывала в себя масляные пятна и другие загрязнения. Когда она высыхала, ее просто выбивали из одежды, и та была уже чистой.

Потом гид показал девушке древнеримское производство стекла, а сразу после этого сводил в студию художника, выкладывающего мозаики. Было у них и посещение речного порта города Рима, и складов этого порта, именуемых Эмпориум.

Сходили они и на городской рынок рабов.

После этой экскурсии ее долго мучили кошмары.

Но она решила ничего не говорить. Если он такое переваривает, то и она должна. Это неизбежные издержки профессии разведчика. А не хочешь — не берись.

И тут, когда настроение у нее упало ниже некуда, начались Гиларии. А заодно наступил день ее семнадцатилетия.

Это оказалось вовсе не тем, что представляла себе Марго. Слово «Гиларии» вызывало в ее воображении образы клоунов, устраивающих уличные представления, или, может быть, публику, одетую в карнавальные костюмы, смеющуюся, танцующую и поющую на улицах города.

Жизнь в Миннесоте не приготовила ее к зрелищу публичных оргий.

— Вот это праздник! — проорал Малькольм ей в ухо, пытаясь перекричать уличный шум. Около миллиона людей пели и хохотали на улицах, танцевали и выпивали море вина.

— Сегодня возродился к жизни их солнечный бог! По-старому это считается Новым годом.

Да, Таймс-сквер никогда не видел таких вечеринок.

Марго со смехом прокричала ему в ответ:

— Сказать тебе секрет?

— Какой?

— Сегодня и у меня день рождения!

— Ого! — Милая и добрая улыбка Малькольма снова нанесла серьезный урон ее душевным бастионам. — Я и представить себе не мог лучшего способа справить твой день рождения! А ты?

Она отрицательно покачала головой, глупо и счастливо улыбаясь. И в тот же момент почувствовала, что счастлива, счастлива как никогда в жизни. И похоже, что Малькольм играл здесь большую роль, чем все эти Гиларии.

Кто-то подсунул бурдюк с вином прямо ко рту девушки и запрокинул его. У нее не оставалось выхода — захлебнуться вином или выпить его. Она выбрала из этих зол меньшее, но все равно чуть не захлебнулась. Малькольм стучал ее по спине и улыбался.

— А в Риме знают, как угощать!

Мимо промчалась девица, хихикая и взвизгивая. За ней гнался неверными шагами средних лет пьяненький мужичок. Марго, чтобы не попасть под ноги, отскочила в темную боковую улочку и чуть не споткнулась о лежащую на земле парочку. Но люди были так заняты друг другом, что не обратили на нее внимания.

— О Боже мой…

Улочка была заселена довольно плотно, десятками парочек. Среди них не было стоящих. Хотя нет, вон та пара вроде бы и стояла…

Марго поспешно ретировалась, не зная, куда деть глаза от смущения. А Малькольм только поднял брови в удивлении:

— Что стряслось? Ты что, удивлена?

— А ты? — парировала Марго. Она никак не могла разобраться, что смущает и беспокоит ее больше — то, что она видела, или те странные, дразнящие ощущения, которые она почувствовала в своем теле. «О нет, Марго. Возьми себя в руки. От этого всегда будет только хуже. Вот почему то пресвитерианское богослужение, на которое каждое воскресенье ходили Смиты, всегда…» Совсем неожиданно для самой себя она захихикала.

— Ты что? — спросил Малькольм, придвинувшись к ней совсем близко, чтобы быть услышанным сквозь уличный шум.

— Я просто представила себе, что бы сказал преподобный отец Вильяме, побывав здесь!

Малькольм непонимающе посмотрел на нее и расхохотался:

— Наверное, что-нибудь насчет серы и пламени геенны. А вот для римлян Гиларии — празднество священное. И интимные встречи незнакомых мужчин и женщин прямо предусмотрены программой этого действа. Зато все остальные дни в году от женщин требуется соблюдать скромность и целомудрие, не менее, чем в наше время. И совершенно невозможно представить себе такую сцену, чтобы какая-нибудь уважающая себя матрона была в обычный день застигнута здесь развлекающейся вовсю.

Мимо них прогарцевал некто в устрашающей звериной маске, размахивая кувшином с вином и распевая. Марго не понимала слов песни, но могла дать голову на отсечение, что они никак не подойдут для школьной хрестоматии.

— Держу пари, что и любовники, и братья этих дам тоже время не теряют!

Малькольм засмеялся и купил у уличного продавца целый бурдюк с вином и пару чашек.

— Ты попала в точку. Римские джентльмены тоже знают, как поразвлечься. — Он поднял бурдюк. — Пошли поищем что-нибудь поесть.

Довольно неожиданно для себя Марго осознала, что ей сейчас очень хорошо. Она наконец расслабилась. Может, и правда ей будет на пользу немного развлечься? Ведь сколько времени она только и знает, что тяжело трудится. Что же, она не заслужила отдыха? И если ей придется вскоре расстаться с этим мужчиной, то почему бы не воспользоваться им сейчас, пока он рядом?

Марго ела колбаски, поджаренные в глубоких чанах с оливковым маслом. Пробовала еще горячий свежевыпеченный хлеб Наслаждалась малюсенькими пирожками с кунжутным семенем и медом. И запивала все сладким красным вином, которое кружило ей голову.

Совсем осмелев, она пустилась в пляс вместе с толпой, не обращая внимания на то, что люди вокруг смеялись и называли ее провинциалис и рустикус (вроде бы, думала она, это значит: провинциалка и деревенщина) и другими словами, возможно, еще менее лестными. Малькольм сначала только заливался хохотом, потом присоединился к танцующей шеренге, заняв место прямо за ней. Его руки легли на ее бедра, заставив девушку покраснеть с головы до пят. И так, держась вместе, дико размахивая ногами и выкрикивая что-то бессмысленное, они вместе с шеренгой танцующих скользили длинной змейкой среди уличной толпы, пока не уперлись прямо в высокий мраморный храм посреди улицы. Шеренга распалась, а Марго без сил свалилась в объятия Малькольму. Он подхватил ее, покраснев, и поставил на ноги.

— Где мы? — спросила девушка, задыхаясь от танца и непонятного волнения. Вдали виднелись стены Цирка, еще дальше была река, но она совсем не знала, что за храм перед ними.

— Это храм Цереры, Либера и Либеры. — Его голос почему-то звучал странно осипшим. Глаза горели лихорадочным блеском.

— А кто они?

— Церера — богиня земледелия и зерна. Либер и Либера — древние италийские бог и богиня. Существует праздник их священного соединения.

Тут и Марго почувствовала нелады со своим голосом.

— Правда?

— Этот праздник называется Игры Цереры. Он состоится через двадцать два дня.

Весь город, отражающийся в блестящих глазах Малькольма, завертелся у нее в голове.

— А что, римляне занимаются еще чем-нибудь, кроме как любовью?

— Занимаются, но только не весной! — Он был совсем близко от нее. Его улыбка и этот коварный ответ совсем вскружили голову девушке. И еще… То, как приподнялись уголки его рта. То, как волосы упали на лоб неровной прядью. То, как серьезно он отвечал на ее вопросы, хотя в глазах играли смешинки. То, как от него пахло…

Сейчас все в Малькольме Муре ей нравилось, будоражило ей кровь. «Да пропади пропадом все мои планы, пропади пропадом эта разведка, пропади все пропадом… Боже, только бы он меня поцеловал…»

И как будто услышав ее молчаливую молитву, Малькольм склонился к ней. Апрельское солнце придало его темным волосам блеск воронова крыла. Потом его губы коснулись ее губ, тепло, нежно и требовательно одновременно. Голова у нее пошла кругом, она судорожно уцепилась за его тунику. Марго никогда еще не целовали так, как будто ее рот был бесценным сокровищем, привыкшим к изысканно-нежному обращению. Затем его рука соскользнула с ее лица и легла на грудь…

Поцелуй сменился безумным объятием, вдавившим их друг в друга. После этого Марго уже плохо помнила, как они брели по римским улицам, его рука у нее на талии. Не заметила, как нырнули в шуршащую листвой рощу молодых деревьев и нашли там тихий и укромный уголок. Только краем глаза заметила малюсенькую лощинку, скрытую свисающими до земли ветвями. С одной стороны лощинки была невысокая скала, и из нее журча бежал веселый родник.

И тут она снова оказалась в его объятиях, его руки ласкали ее обнаженное тело. И единственное, что она слышала, опускаясь с ним на сладко пахнущую землю, был безумный стук его сердца.

Только потом Марго начала осознавать всю бездонную глубину происшедшего. Она лежала в объятиях Малькольма. Его теплое тело было крепко прижато к ней, его дыхание шевелило волоски у нее за ухом. Глубоко в ней еще трепетали огненные отголоски их соединения.

И вдруг, как ушат ледяной воды:

«Я с ним переспала. Боже правый, я с ним переспала».

Паника обрушилась на нее с такой силой, что это почувствовал и Малькольм. Он открыл глаза и встревожено спросил:

— Марго? Что-то не так?

Она не могла ему ответить. Не могла облечь в слова навалившиеся и раздиравшие ее на части внезапные страхи. «Папа был прав. Я всего-навсего грошовая проститутка. Я никогда никем не стану, ничего не добьюсь, я ведь не могу сказать „нет“, даже когда знаю, что так поступать нельзя. Я могу забеременеть…»

О Боже!

Она сейчас разрушила все, что с таким трудом пыталась создать. Она уже никогда не сможет взглянуть в лицо этому ублюдку, убившему ее мать. Никогда не сможет осудить его…

А Кит Карсон…

Поверит ли он теперь, что она не станет спать с любым мужчиной, сопровождающим ее в другое время?..

Она принялась всхлипывать. А когда плотину прорвало, уже трудно было сдержать наводнение — девушка рыдала. Малькольм нежно тронул ее за плечо:

— Марго, ну пожалуйста, скажи мне, в чем дело? Она отпрянула, чувствуя себя такой несчастной, что лучше было бы умереть.

Сочувствие Малькольма только усугубило ощущение глубины ее безрассудства. Ясно, что он рассчитывал на удалую и веселую возню на травке с женщиной, умеющей ценить радости жизни. Женщиной, которой, как он думал, только что исполнилось девятнадцать. А все, что она сумела ему дать, — десятиминутный блиц с испуганным ребенком. Хуже того, это испуганное дитя оказалось с прошлым… Но в ее молодой жизни самое сильное, самое глубокое переживание произошло с ней впервые здесь и с ним…

Она спрятала лицо в сладко пахнущую траву и плакала, плакала до тех пор, пока хватило сил.

Малькольм долго мучился, но молчал, проклиная себя на все лады. Наконец он осмелился задать вопрос:

— Марго, я должен тебя спросить. Кто он был?

Она задохнулась в очередном приступе рыданий и сумела только выдавить:

— Кто?

Малькольм хотел погладить ее по затылку, но почувствовал, что сейчас ей это не поможет.

— Тот ублюдок, который причинил тебе боль.

Она наконец снова повернулась к нему лицом. На разрумянившихся щеках виднелись следы слез. Слабое удивление промелькнуло в ее глазах. Несколько секунд прошло, и он решил, что она не собирается ему отвечать. И когда она заговорила, это в действительности не было ответом.

— Ты сердишься.

На этот раз он погладил ее, очень осторожно и нежно. И на этот раз она не отодвинулась.

— Я и вправду сержусь, Марго. Даже больше, чем ты можешь себе представить.

Она выдержала его долгий взгляд. За ее спиной родниковая вода переливалась через каменный порожек и бежала между деревьями священной рощи Дианы туда, к Тибру, и дальше, в море. Марго снова отвернулась.

— Ты не прав. На самом деле ты так не думаешь. И я была не права. Во многом.

Малькольм прикусил губу. «Боже, кто же так ее обидел? Я найду его и…»

— Может быть, но он тоже был не прав. Кем бы он ни был, какие бы причины у него для этого ни возникали. Он был не прав.

— Как тебе удается — как тебе удается быть таким… чертовски хорошим?

Он решил сменить слишком серьезный тон их разговора:

— Но я вовсе не хороший. Я человек грубый и расчетливый, мисс Марго. Она замерла в его руках.

— Сама посуди. Я затащил тебя на две тысячи лет в прошлое, подпоил сладким римским вином, потом протанцевал с тобой вдоль всех улиц города. И все это с единственной целью — напугать самого себя до полусмерти. Мы, извращенцы, все такие. На все готовы, лишь бы напугать себя до смерти.

Он улыбнулся, рассчитывая подбодрить ее, снять беспокойство, дать возможность расслабиться. Вместо этого она совсем потеряла самообладание. Резко отпрянув от него и отвернувшись, она закричала на грани истерики:

— Где моя одежда? Я же голая! Если ты хочешь говорить со мной, сначала дай мне одеться!

— Марго…

Она отвернулась, прикрываясь от него своей парфянской туникой, как щитом.

— Что?

— Ты даже не представляешь себе, как мне становится грустно от твоих слов. Она сдвинула брови:

— От чего тебе становится грустно?

— От того, что ты готова раздеться, чтобы переспать с мужчиной, а вот поговорить с ним потом не в состоянии. А ведь как раз в этом-то и заключается любовь — когда люди говорят друг с другом, нежат друг друга и ласкают.

Она несколько раз открывала рот, но не могла произнести ни слова. Наконец выдавила горько:

— А откуда ты такой великий знаток любви, скажи на милость? Ты, без жены и гроша в кармане! Ведь ты… ты же холостяк? — неожиданно задала вопрос она, стягивая свою тунику на груди.

Он с трудом выдавил улыбку.

— Да. Я холостяк, Марго. И я никогда не претендовал на роль знатока в этих делах. Но мне кажется, что с человеком, с которым ты спишь, следует быть по меньшей мере друзьями. В противном случае это становится самой грустной вещью в мире. Пытаться найти что-то, чего ты сам толком не понимаешь, с незнакомым тебе человеком, который, возможно, тоже не понимает, чего он ищет.

— Я-то прекрасно знаю, что такое секс! — Она прижалась к земле, вцепившись пальцами в траву, забыв о своей тунике. — Это напиться до умопомрачения и считать, что отлично провела время с другим человеком. А потом проснуться от боли и испуга рядом с человеком, который, как тебе казалось, нравился тебе! Это жалкое и одинокое чувство, и я проклинаю тот день, когда встретила тебя! Будь ты проклят, Малькольм Мур! Ты испортил день моего семнадцатилетия!

СЕМНАДЦАТИЛЕТИЯ? Малькольм раскрыл было рот, но сказать ничего так и не смог. Страх и сожаление, и злость, вызванная ее ложью, навалились на него так, что он даже двинуться не мог. «Ей семнадцать лет! Боже мой, Кит меня убьет…»

Она лихорадочно натянула на себя свое парфянское одеяние и исчезла. Малькольм чертыхнулся и тоже стал с не меньшим проворством одеваться. Но к тому времени, как он выскочил на улицу, по дороге спотыкаясь о ветки и лежащие на земле парочки, она уже исчезла, поглощенная толпой, веселящейся около храма. Он остановился на каменном тротуаре, потрясенный настолько, что с трудом мог вздохнуть.

«Кретин, идиот, болван! Ты же знал, что у нее есть какая-то горькая тайна! И что бы это ни было, ты своим поведением вернул ее прямо к этим страшным воспоминаниям!»

В своем чувственном ослеплении Малькольм позволил себе забыть, как молода и уязвима была Марго. И что за нахальной и дразнящей позой она пыталась спрятать какую-то поистине отчаянную боль. Ее маска вызывающей самоуверенности никак не отменяла факта, что в обольстительном теле женщины пряталась испуганная маленькая девочка. Воспоминания раздирали ему сердце. Та страсть, которую вызвала она в нем, и ее ответный трепет…

Но сейчас ему ничего не оставалось делать, как надеяться, что когда-нибудь Марго сумеет его простить.

И было совершенно очевидно, что уж Кит-то ему не простит никогда.