Чудовища туземные не так уж и страшны,

И даже мухи-демоны любезны и нежны,

А водяные дьяволы едят одну морковь,

Но вот зверьки пушистые пьют человечью кровь.

Фрэнк Хейес. Маленькие пушистые зверьки

Бортовой журнал исследовательского космического корабля «Заратустра». Время и место действия неизвестны.

Слейд, оглянулся. В бухте позади него тонул космический корабль. В вихре пара и брызг был виден лишь отсек с двигателями. Он подумал о том, какое действие должна оказать морская вода на коллектор нейтронного пульсирующего реактора, и поспешил укрыться за ближайшей скалой.

И поступил очень мудро. Земля всколыхнулась, как кисель в кастрюле, почти вся вода в бухте взмыла в воздух, повисела там один миг и обрушилась на землю, словно удар молота, промочив Слейда до нитки. Астронавт вырос в Англии, так что это было ему не впервой, но мысль о том, что корабль исчез навсегда, настолько потрясла Слейда, что он, пошатнувшись, тяжело опустился на пятую точку, придавив медузу какого-то неизвестного вида.

(Хороший был двигатель. С таким же успехом он мог бы еще на орбите выкинуть за борт все сердечники.)

Он не имел понятия, куда попал, но теперь это был его дом.

Грустно.

Он огляделся. Похоже, он мог утешаться хотя бы тем, что его угораздило выброситься на планету, которая на первый взгляд ничем не отличалась от Земли. О подавляющем большинстве планет этого никак нельзя было сказать — это Слейд знал точно. И надо же, такое необыкновенное везение — его новое пристанище, судя по всему, изобиловало органической жизнью. Вероятность этого была близка к нулю. Слейд почти неминуемо должен был очутиться либо в облаке ядовитых паров, либо на улице какого-нибудь города вроде Кливленда постиндустриальной эпохи. А вместо этого — нате вам! Все могло обернуться гораздо хуже.

Но с другой стороны…

Корабля больше не существовало, а возможности добраться до дома пешком не предвиделось. Именно это кошмарное видение преследовало всех космопроходцев (как правило, после обеда из замороженных овощей и засушенных куриных консервов) — они совершают вынужденную посадку на чужой планете, не имея при себе ничего, кроме костюма для приспособления к окружающей среде и аварийного набора инструментов. В Академии их, разумеется, инструктировали, что следует делать в таких случаях. Он дословно помнил формулировку:

Лучше всего найти какой-нибудь утес и спрыгнуть с него.

Да, уж что-что, а выражаться кратко и доходчиво в Академии умели. Но утесов вокруг не было видно, и потом, он еще не созрел для полной капитуляции.

Бортовой журнал, продолжение записи, — наговаривал он в портативный диктофон. — Совершил посадку на неизвестной планете. Корабль уничтожен, остальные члены экипажа, очевидно, погибли. Достать какое-либо имущество с корабля невозможно. Взрыв. Конец записи.

Слейд стоял у подножия холма, вершина которого поросла лесом. Убежище, подумал он. Возможно, также еда и строительные материалы. Без лишних проволочек он стал подниматься по склону.

Деревья на вид ничем не отличались от старых добрых сосен на Земле, а их запах пробуждал у Слейда детские воспоминания: пикники под дождем, ссорящихся родителей и страх, пережитый им, когда он заблудился. Правда, в данный момент слово «заблудился» вряд ли подходило — эта проблема занимала его не больше, чем Жанну д'Арк, ступающую на костер, могла бы волновать мысль о том, что она не прихватила с собой зонтик от солнца. Слейд шел по лесу уже целый час — похоже, эти угодья раскинулись по меньшей мере на сто акров. Под деревьями не росло никаких кустарников, в том числе и ягодных; вокруг было неестественно тихо, птицы не пели; ничто не копошилось и не шевелилось, кроме ветвей, покачивавшихся на ветру. Даже насекомых не было видно. Очень странно.

Вдруг он услышал женский крик.

Он оглянулся, стараясь определить направление, и увидел ее. Обыкновенная женщина — высокая молодая блондинка, чье тело прикрывали какие-то лохмотья. Она была босой, но бежала так, будто на ногах у нее были туфли с каблуками не меньше трех дюймов. Ее ногти имели идеальную, чуть удлиненную форму — в естественных условиях такие можно увидеть разве что в непосредственной близости от салона красоты. Женщина обернулась, отчетливо произнесла «Йек» и, споткнувшись о корень дерева, упала.

Слейд присел на корточки. «Хм. Не исключено, что мне здесь понравится», — подумал он. Эволюция на этой планете, по-видимому, пошла несколько иным путем, нежели на Земле. Если бы Чарлз Дарвин был уроженцем здешних мест, ему пришлось бы вместо биологии заняться чем-нибудь вроде изготовления черепаховых гребней. Но кто сказал, что все и всюду должно происходить одинаково? В стране глухонемых и какой-нибудь слабоумный…

Тут его мысли прервал другой звук, слабый и далекий. Акустика в лесу очень обманчива, но было похоже, будто где-то хлопают пробками, вытаскивая их из бутылок.

«Пора действовать», — решил Слейд. Поднявшись, он поспешил к женщине, отметив, что волосы у нее блестят и уложены, как после парикмахерской.

— Прошу прощения, может, я могу помочь? — спросил он, но она лишь застыла на одной ноге, открыв рот и ошеломленно воззрившись на него. В ее глубоких, как океан, голубых глазах не было ни проблеска осмысленности.

«Черт, — подумал Слейд, — может, это вовсе не чужая планета? Просто я умер и оказался в Калифорнии».

Пробки хлопали уже ближе. Услышав это, женщина опять произнесла «Йек» и хотела удариться в бегство, но у нее, по-видимому, была вывихнута лодыжка.

— Обопритесь на мою руку, — предложил Слейд, но женщина явно не понимала его. И создавалось впечатление, что она не просто не знает его языка, а вообще не имеет понятия, что такое человеческая речь. «Нет, это не совсем Калифорния, — пробормотал Слейд себе под нос, — скорее местечко где-нибудь в дебрях Центральной Африки». Подавив ухмылку, он сделал еще шаг, и тут…

На небольшой прогалине в каких-нибудь двадцати пяти ярдах от них появилась группа огромных медведей. Они были, мягко говоря, непохожи на тех медведей, которых ему приходилось видеть до сих пор. Во-первых, они были поистине громадными — девять или десять футов ростом — и при этом стояли на задних лапах совершенно прямо, как люди. Во-вторых, на них были короткие облегающие красные курточки, которые смутно напомнили Слейду что-то, увиденное очень давно, только он не мог сказать, что именно. Но главное — они держали в лапах какие-то палки, страшно похожие на игрушечные ружья, стреляющие пробками. Ну да, деревянные трубки с ударником на одном конце для выталкивания пробки. Слейд застыл на месте, вытаращив глаза. Ничего себе компания! Это, пожалуй, даже для Калифорнии было чересчур.

Тут один из медведей заметил его, вскинул ружье к плечу и выстрелил. Наверное, он поторопился, потому что пробка просвистела у самого уха Слейда и ударилась о дерево. Дерево согнулось и упало.

Ничего себе пробочки!

У Слейда хватило ума пригнуться, и как раз вовремя, потому что остальные медведи тоже принялись целиться в него.

— Взять его! — взревел один из медведей, и трое других кинулись к Слейду, на ходу запихивая в стволы своих ружей новые пробки.

«Нет, это не Центральная Африка, — подумал Слейд, вскакивая и улепетывая в лес. — Больше напоминает Диснейленд». Одна из пробок ударилась о землю в футе от него, обдав его дождем искрошенного лиственного перегноя.

К счастью, медведи были неповоротливы и с трудом лавировали среди деревьев, так что Слейду удалось оторваться от них. А может быть, погоня им надоела, и они сами отстали. Когда Слейд почувствовал себя в безопасности (относительной, конечно), он забрался на холм, откуда можно было увидеть то место, где он встретил девушку, и, спрятавшись за пнем, осторожно взглянул вниз.

Перед ним предстало удивительное зрелище. В долине находилась целая толпа людей, одетых в одинаковые лохмотья; некоторые из них что-то кричали, но слов он не мог разобрать и тут вспомнил, что медведей он понял сразу. Толпу окружало кольцо медведей, подгонявших людей вперед хлыстами и стрелявших пробками в воздух. Это было похоже на вооруженное восстание на фабрике игрушек.

Медведи заставляли людей забираться на деревья.

«Что за чертовщина?» — подумал Слейд и тут услышал громкое угрожающее жужжание, как будто заработал какой-то огромный подземный генератор. Но звук шел не из-под земли, а с верхушек деревьев, и издавали его пчелы, а вовсе не генератор.

Людям, похоже, это занятие было знакомо, но совсем не нравилось. Когда они добрались почти до самого верха, появилась целая туча пчел, как флотилия крошечных военных самолетиков, и облепила людей. До Слейда донеслись крики; время от времени один из древолазов срывался вниз и с громким стуком ударялся о землю. Медведи не обращали на это никакого внимания — они, ухмыляясь, наблюдали за людьми на деревьях.

Одному из трех удавалось добраться до ульев, устроенных на развилках верхних ветвей, и скинуть ульи на землю, где они с треском раскалывались. «Мед», — подумал Слейд, удивившись тому, что это его не удивляет.

Слейд не стал смотреть спектакль до конца. Он не доставлял ему никакого удовольствия, а суть была ясна. Естественный отбор на этой планете по какой-то прихоти Провидения пошел таким образом, что люди стали бессловесными тварями, а медведи — высокоорганизованными животными, захватившими власть. Огромные неуклюжие медведи с гладкой блестящей золотистой шерстью и в пижонских красных курточках.

И при этом они отвратительно пахли. Да и вся планета провоняла какой-то смесью фиалок, лаванды, розовой воды и свежей сосновой хвои. Бросив последний взгляд на косолапых стиляг, Слейд покачал головой и, зажав нос, произнес «Пуф!».

* * *

Слейд долго брел по лесу в одиночестве — сколько именно времени, он не знал. У него не было определенного пункта назначения, и прогулка была бесцельной, а если учесть возможность встречи еще с одной бандой вооруженных медведей, то и опасной. Но найти где-нибудь убежище и просто спрятаться в нем ему как-то не хотелось — вероятно, в нем еще теплилась надежда, как остатки меда на дне горшка…

Ловушку Слейд заметил в последний момент, когда веревка уже плотно обмоталась вокруг его щиколотки. Затем молодое дерево выпрямилось, и он повис вниз головой. «Замечательно!» — подумал он. В этот момент из кустов вышли два существа примерно одного роста с ним, с ярко-розовой кожей и шустрыми ушками.

Поросята.

От обычных поросят их отличало то, что они носили нелепые ярко-красные одеяния, обволакивавшие их с головы до пят, как пеленки. И при этом они говорили на чистом английском языке.

— Какое странное существо, — сказал один из них. — Посмотри, во что оно одето.

(«Ну, это уж слишком!» — подумал Слейд.)

— А глаза! — откликнулся другой, который разглядывал Слейда, наклонив голову набок. — Совсем как у мыслящего существа.

— Опять ты за свое! — рассмеялся первый. — Твоя сентиментальность неизлечима. Приготовь лучше баллончик с транквилизатором, пока я опущу веревку.

— Але! — гаркнул Слейд.

Конечно, трудно было придать своему голосу достаточную властность, болтаясь в воздухе наподобие пиджака на вешалке в «секонд-хэнде», но он старался. В конце концов, это была всего лишь парочка поросят. Разве не так?

Более высокий поросенок застыл на месте.

— Невероятно! — воскликнул он.

— Я всегда говорил, что некоторые из них способны к звукоподражанию, — заявил второй. — Я убежден, что, набравшись терпения, можно научить…

— Послушайте, вы! — заорал Слейд. — А ну, снимите меня отсюда!

Они уставились на него так, будто он неожиданно выпрыгнул из рождественского пудинга.

— В голове не укладывается, — пробормотал высокий.

— Я же говорил! — воскликнул его товарищ. — У него необычные глаза.

— Хватит валять дурака! — рявкнул Слейд. — Немедленно… — Но, не успев закончить свою мысль, он услышал мягкое шипение транквилизатора, и мир погрузился во тьму.

* * *

Он сидел в клетке.

Клетка была не так уж плоха. Достаточно высокая, чтобы выпрямиться во весь рост, и достаточно просторная для прогулок, а в углу стояла большая чаша с водой. По сравнению, скажем, с квартирой в Токио это были королевские апартаменты.

Тем не менее это была клетка. В таких клетках держат дома любимых диких зверей или (Слейд содрогнулся при этой мысли) подопытных животных.

— Эй! — крикнул он.

Клетка стояла в пещере, в которой, кроме него, находился только один из этих треклятых медведей, мычавший себе под нос что-то невразумительное. Медведь поднял голову и уставился на него.

— Задкнись! — бросил он и возобновил свое мычание. Слейд заметил, что на коленях у него лежит пробочное ружье.

— Прошу прощения… — проговорил он.

— Задкнись, — повторил медведь. — И ваще, кто сказал, что ты можешь разговаривать?

По тому, как он это произнес, было ясно, что медведю неуютно в присутствии говорящего человеческого существа. Даже на расстоянии Слейд чувствовал исходящие от него волны напряженности.

— Твип, — сказал он. — Твип-твип. Йек.

Медведь несколько расслабился и, отвернувшись, стал гундеть чуть громче.

— Тара-тара-тара-ра! — пел он. — Трам-пам-пам-тара-рам-пам-па!

При этом пении что-то встревоженно шевельнулось в глубинах памяти Слейда… Повернувшись к медведю спиной, пленник стал разглядывать клетку. Она была сделана из массивных бревен, перевязанных полосами бледно-желтой сыромятной колеи (на этом Слейд решил не зацикливаться). Без инструментов…

Тут он вспомнил о своем аварийном наборе. Но в кармане было пусто. Учитывая настороженное отношение охранника к его болтовне, наличие у заключенного подобных вещей вряд ли облегчило бы его положение. Конечно, Слейд мог бы объяснить, что плазменные кусачки и акустический гаечный ключ — это примитивные детали одежды, но сам факт, что человек может что-то объяснить, еще больше обострил бы ситуацию.

— Эй, человек!

Слейд инстинктивно обернулся, забыв о своем решении разыгрывать существо, не умеющее говорить и не воспринимающее речь. Но это оказались поросята, поймавшие его в западню.

— Ты понимаешь, что я говорю, не так ли? — спросил высокий поросенок.

— Твип, — заявил Слейд с некоторым сомнением. — Твип. Йек?

Поросенок нахмурился.

— Ты человек?

Слейд принял решение. Ему необходимо было наладить контакт с этими поросятами, и хотя его инстинкт самосохранения бурно протестовал, он произнес, кивнув головой в сторону медведя:

— Твип-твип.

— Что? — не понял поросенок. — А-а! — Он кивнул с озадаченным видом. — Эй, ты, — крикнул он охраннику. — Почему бы тебе не пойти и не подкрепиться как следует? А мы пока посмотрим за этой особью.

— У меня приказ, — проворчал медведь.

— Ну, так я тебе даю новый приказ. — Тон поросенка говорил очень многое о сложившейся в этом обществе иерархии. Это была команда, но в ней чувствовалось и опасение. Было ясно, что поросята занимают более высокое положение, чем медведи, но в то же время побаиваются их. — Пойди перекуси или погуляй — займись чем хочешь. Все будет в порядке.

Слейд, не оглядываясь, услышал тяжелый топот медведя и подумал, что нормальные медведи не должны так топать. Эти звери очень ловкие охотники и собиратели, природа в течение миллионов лет методом проб и ошибок довела их организм до совершенства. Здесь же медведи волочили ноги так, будто боялись, что при более энергичном движении у них разойдутся швы.

— Ну вот, — сказал поросенок, — он ушел. Знаешь, человек, ты поистине уникальный экземпляр. За все годы, что я занимаюсь…

— Мое имя Слейд.

— Слейд, — повторил поросенок задумчиво. — Это не очень клёво.

У Слейда было такое чувство, будто его огрели селедкой по голове.

— Клёво? — переспросил он.

— Клёво, — подтвердил поросенок. — Надеюсь, ты знаешь, что означает «клёво»? — спросил он, и по его тону было ясно, что это какое-то совершенно неординарное понятие, может быть даже священное. Так какой-нибудь евангелист мог бы говорить о Боге или бухгалтер о платежной квитанции.

— Ну да, я знаю, что значит «клёво», — ответил Слейд. — Вы, например, клёвые ребята, — сказал он, слегка содрогнувшись, — и даже эти чертовы медведи тоже клёвые парни. Похоже, вы считаете, что это очень важно.

Поросята обменялись взглядом. Они были в шоке.

— Ладно, — произнес тот, что пониже. — Это всего лишь человеческое существо. Оно не ведает, что говорит.

— Ты прав, — ответил другой. — Но ты, — обратился он к Слейду, свирепо глядя на него, — не смей больше никогда повторять это, слышишь? И так нам с трудом удается сохранить тебе жизнь из-за того, что ты разговариваешь. С нами еще полбеды, мы ученые, но если ты начнешь богохульствовать в присутствии других…

— Прошу прощения, — кивнул Слейд.

— То-то же, — сказал поросенок, вытирая свой пятачок забавной маленькой лапкой. Если бы миллион художников-мультипликаторов трудились тысячу лет, они, наверное, все равно не смогли бы изобразить более нежного и умилительного жеста. У Слейда было такое ощущение, будто он съел целую коробку зефира за один присест.

— Я не думал, что это обидит вас, — сказал он. — Понимаете… — (Как же им объяснить?) — Понимаете, я не здешний. Я прибыл…

— Я знал это! — возбужденно воскликнул низенький поросенок. — Ты из Дальних земель, да? Из тех, что за большой пустыней. Там все-таки есть другая страна, и ты оттуда, так ведь?

«Вот черт», — подумал Слейд.

— Ну да, вроде того, — сказал он. — Послушайте, парни, не могли бы вы…

— Скажи мне, человек, — обратился к нему один из поросят, глядя ему в глаза своими пуговками с необыкновенной настойчивостью, — скажи мне: там, откуда ты пришел, есть мыши? Мыши, которые умеют говорить?

— И маленькие забавные оленята, которые поскальзываются на льду и падают, уткнувшись в него носом? — вторил ему второй поросенок.

— А белые собаки с черными пятнами? А русалки? А летающие слоны с огромными ушами?

Какая-то тревожная мысль всплыла со дна сознания Слейда и стала подниматься на поверхность, но он усилием воли загнал ее обратно.

— Ну… в общем, да, — ответил он. — Я видел все это, но очень давно, в другой стране, и кроме того…

Поросята уставились друг на друга.

— Это, конечно, очень рискованно, — сказал высокий, — но мы просто не имеем права утаивать это от других.

— Но если медведи…

— Неважно, — отозвался высокий поросенок. — Ты что, не понимаешь? Перед нами живое доказательство того, что за пределами нашей долины тоже есть жизнь, и если они увидят это своими глазами…

— Ты прав, — кивнул низенький так многозначительно, будто решился по меньшей мере расщепить атом. — Да, конечно. Мы должны сказать об этом профессору Иа-Иа.

* * *

Старый серый ослик уставился на него сквозь решетку, и Слейд вздрогнул, словно обжегшись. Откровенная злоба в этом немигающем взгляде вызвала у него неприятное воспоминание об адвокате его бывшей жены.

— Замечательно, — изрек наконец ослик. — Кому еще вы рассказали об этом?

— Никому. — Поросята избегали смотреть ослику в глаза, и Слейд понимал их. В этом существе было что-то такое, от чего становилось не по себе, какое-то страдание, доходящее до маниакальности. И имя у него было странное… Оно напоминало о том же далеком времени, что и запах сосновой хвои.

— Вы его еще не испытывали? — спросил осел низким голосом, чуть ли не задыхаясь от волнения. — Оно не тонет?

Поросята переглянулись.

— Понимаете, мы не успели, профессор. Нас заинтересовала возможность использовать его как звено для связи со страной, которая, предположительно, находится за пустыней. Мы хотели проверить…

Они замолкли. Ослиный взгляд, казалось, впитывал их слова, как промокашка.

— Значит, вы не испытывали его, — медленно произнес ослик, поводя своими продолговатыми печальными глазами. — Ну что ж, в таком случае давайте сделаем это сейчас. Конечно, трудно было ожидать, что столь очевидная вещь придет в голову кому-нибудь еще.

Поросята воззрились на него в ужасе.

— Но, профессор…

— Сейчас же.

— Да, профессор.

Слейд с тревогой наблюдал за тем, как они отпирают клетку.

— Что он имел в виду, интересуясь, не тону ли я? — спросил он, но поросята замахали на него лапками.

— Не надо ничего говорить, — прошептал ему низенький. — Все обойдется. Должно обойтись, — добавил он. — Я хочу сказать — как знать? Может быть, ты и не потонешь.

Это было не самое обнадеживающее высказывание, какое Слейду приходилось когда-либо слышать, но момент был неподходящий, чтобы вступать в дискуссию. Они собирались открыть клетку и, значит, выпустить Слейда из нее. Ну а уж если он не сумеет отделаться от двух поросят и этой развалины с хвостом, то, значит, он не тот, за кого он себя принимал.

(Хотя, по правде говоря, Слейд не был до конца уверен в этом. Ему никогда еще не приходилось…)

Солнечный свет ослепил его, и, зажмурившись, он услышал ворчание медведей.

— Шеф, — прорычал один из них.

— Слушайте меня, — приказал им осел, и в его голосе не было и тени колебания или сдерживаемого страха. — Арестуйте этих двоих. Они гнусные богохульники и мерзопакостники. И наденьте цепи на это человеческое существо. Я не хочу, чтобы оно сбежало.

«Мне следовало это предвидеть, — упрекнул себя Слейд, когда кандалы обхватили его ноги и шею. Они блестели, как новенькие монетки, весело отражая солнечные лучи. — Правда, я все равно ничего не мог бы сделать».

Они шли, по-видимому, через поселок. По крайней мере, среди ветвей ютились какие-то хлипкие сооружения, а в стволах некоторых деревьев имелись маленькие (уж точно клёвые) деревянные дверцы, выкрашенные такими яркими красками — красной, желтой, иссиня-зеленой, — что они резали глаза. Даже Лоуренс Левеллин-Боуэн,[41] когда на него накатывало, не доводил естественные цвета до такого неистовства. Лесная просека была запружена животными, по большей части медведями. Некоторые из них бесцельно шатались туда-сюда, другие сидели, привалившись к дереву и уткнув нос в горшок с медом. То и дело попадались компании огромных кроликов с тяпками и вилами на плечах. Они громко перекликались высокими фермерскими голосами. В одном месте на Слейда со спутниками с огромной скоростью наскочило и чуть не затоптало что-то полосатое. Слейду даже думать не хотелось, что бы это могло быть.

Они долго доли молча по лесу, держа курс на ближайшие горы. Осел плелся впереди, и остальным приходилось приноравливать к нему свой шаг. У поросят был несчастный и обреченный, вид, медведи держались с угрюмой замкнутостью. Слейд, наученный горьким опытом, молчал. Ему давно уже не приходилось участвовать в столь унылом турпоходе — со школьных каникул в Уэльсе.

Примерно час они карабкались по крутой каменистой тропе и подошли наконец к глубокому ущелью, на дне которого журчал и плескался на острых камнях горный поток. Через ущелье был перекинут до невозможности ветхий подвесной мост. Осел остановился.

— Ну вот, теперь проверим, — сказал он.

Даже у медведей был обескураженный вид.

— Это что, шеф, вот тут мы и пойдем? — пробурчал один из них.

— Только до половины, — ухмыльнулся осел.

И тут, как будто кто-то опустил монетку в — автомат памяти Слейда, она стала раскручиваться все глубже и глубже в прошлое, сквозь века и поколения, к тем временам, которые были даже больше отдалены от него, чем говорящие ослы или медведи в красных курточках, загоняющие людей на деревья. Однако ничего конкретного в памяти Слейда не всплыло — это было все равно что откопать какой-нибудь древний артефакт, назначение которого непонятно и определить его на основании известных законов невозможно. Все, что ему вспомнилось, — это слово.

— Пушишки, — неожиданно для себя произнес Слейд.

Осел медленно поднял голову.

— Значит, я был прав, — сказал он. — Это действительно так. Ты потомок того Ребенка. Вы сознаете, что это значит? — спросил он у поросят, в страхе прижавшихся к скале. — Нет, естественно, вы не сознаете. Вы называете себя учеными, вы тешите себя прекрасной мечтой о далекой стране за горячими песками, о заколдованном месте, где мальчик вечно играет со своим медвежонком. — Поросята хлопали глазами, не понимая ни слова из того, что он говорил, — как и Слейд, разумеется, — но осла это, похоже, не заботило. — Вы решили, что это говорящий человек, — продолжал он, вперив взгляд в пенящуюся внизу воду. — Как замечательно. Возможно, наступит день, когда всех людей научат говорить и они займут достойное место в братстве разумных существ. Идиоты, — вздохнул он, так сильно выпятив грудь, что один из швов между его шеей и плечом лопнул, и из него вылез маленький завиток белого ворсистого материала. — О, вы насмехаетесь над ними, когда они не смотрят на вас. — Он кивнул в сторону медведей. — Вы говорите, что у них в голове одни опилки, и повторяете старые сплетни, которые вы слышали от рысаков своего дедушки, но ни одному медведю и в голову не приходило якшаться с потомством Ребенка и предавать Клёвого. И поэтому я заявляю вам, — в черных кнопочках его глаз внезапно вспыхнула ярость, — Клёвый, может быть, и простит вас, но я — никогда.

— Я извиняюсь… — вмешался Слейд.

Осел повернулся к нему (что в тесноте у мостика оказалось довольно сложным шестиступенчатым процессом).

— Да?

— Простите, что надоедаю, — сказал Слейд, — но не могли бы вы объяснить, что это все значит? Я никак не уразумею, о чем вы толкуете.

Осел уставился на него в изумлении, затем принялся хохотать.

— А ведь сначала я чуть не поверил тебе. Но какая восхитительная ирония! Потомок Ребенка начисто забыл эту Историю. Нет, это слишком здорово, чтобы быть правдой. И к тому же ты проговорился. Ты знаешь Слово.

— Вы имеете в виду «пушишки»? Но я не представляю, откуда это слово взялось, оно выскочило у меня само собой, как чих.

— Оно у тебя в крови, — торжественно отвечал осел, — потому что ты — это ты. Но скажи мне, неужели ты действительно не знаешь Историю?

* * *

— Однажды, давным-давно, — начал осел, — когда даже река еще не текла по долине, жило еще одно человеческое существо, которое говорило, подобно тебе. Это был всего лишь малыш, Ребенок, но животные, живущие в лесу, не съели его и даже приняли к себе как равного. Я знаю, в это трудно поверить, — сказал он, когда медведи недовольно заворчали, — но так говорит История. Ребенок разговаривал. Мало того, животные слушали его, ибо он доносил до них слово Клёвого. Он и никто другой. Именно Ребенок придумал для медведей нарядные красные курточки, а для поросят — эти смешные одеяния, которые они носят по сей день. Это он решил, что Тигра должен наскакивать, а Кролик попрекать его за это. Это он назвал мать Кенгой, а ее малыша Ру. Все, что у нас есть, — от него, даже любовь медведей к меду и их привычка напевать. Он был нашим богом. Он познакомил нас с Клёвым. И это из-за него мы сами и все, что мы говорим и делаем, так искажено. Из-за него Сова не может правильно написать свое имя. Почему так? Из-за него мы полагаем, что Северный полюс — это палка, воткнутая в землю. На самом деле нам прекрасно известно, что такое Северный полюс, но мы должны верить ему или умереть мученической смертью еретиков. Почему так? Из-за него мы обязаны сидеть на неудобных стульях за столами, которые не приспособлены к нашему телосложению, мы должны носить одежду, которая нам не нужна, и есть пищу, которая медленно убивает нас. Имеете ли вы хоть какое-нибудь представление, — взвыл осел, — как больно все время питаться одним только чертополохом? Это не жизнь, а гадкая насмешка, и все оттого, что он научил нас всему, этот Ребенок, говорящее человеческое существо. И поэтому, — грозно заключил осел, пронзив Слейда взглядом, исполненным такой ненависти, что тот закрыл лицо руками, — и поэтому человеческому существу никогда больше нельзя позволить говорить.

* * *

— Разве что, — произнес осел гораздо мягче, — он не тонет.

— Как вы сказали? — открыл глаза Слейд.

Ослиный вздох исходил, казалось, прямо из щеток над его копытами.

— Так было написано, — пояснил он. — Однажды Ребенок рассердился на первого из осликов и столкнул его с моста в глубокое ущелье, где текла река. Но, упав в воду, ослик не утонул, а поплыл, задрав кверху все четыре ноги. Заметьте, это было чрезвычайно клёво с его стороны, и когда Ребенок это увидел, он пожалел осла, основателя нашего рода. И тогда мы дали обет: если когда-либо потомок Ребенка попадется нам в копыта, мы предоставим ему точно такой же шанс спастись — не больше и не меньше.

— Хорошо, — отозвался Слейд, поглядев на поток далеко внизу и подумав о модулях плавучести, встроенных в его костюм. — Это меня устраивает. Как мы это выполним? Мне прыгнуть самому, или вы предпочитаете столкнуть меня? Оставляю это на ваше…

— Нет! — завопил вдруг высокий поросенок. — Мы не допустим этого! Профессор! Это существо обладает разумом, а может быть, и душой. Все говорит о том, что у человеческих существ есть душа. Вы не можете…

— Не беспокойтесь, — попытался вмешаться Слейд. — Я не возражаю против того, чтобы прыгнуть. Дело в том…

— Богохульник! — заорал осел на поросенка, топнув копытом. — Как такое могло прийти тебе в голову? Неужели ты не понимаешь, как это омерзительно?!

— Это не омерзительно! — вскричал низенький поросенок. — На самом деле я думаю — черт побери, да, я думаю, что это клёво! Ну посмотрите же, — добавил он, видя, что все остальные, включая второго поросенка, уставились на него, как громом пораженные, — только посмотрите на его симпатичное личико, на его забавные морщинистые розовые лапки. А как привлекательно загибается кверху кончик его симпатичного носика…

— Ну хватит! — Осел был вне себя от бешенства. — Я не потерплю, больше ни слова этой гадости. Медведи, сбросьте этого;, это животное с моста!

— Нет! — Высокий поросенок шагнул вперед, заслоняя собой товарища.

— Да я не о тебе говорю! — простонал осел, а затем добавил: — Ну хорошо, раз ты так хочешь, то будешь следующим. Ну, давайте же! — крикнул он раздраженно медведям, видя, что те колеблются. — Это приказ.

Медведи смотрели на осла.

— Но, шеф… — сказал один из них.

— В чем дело?

— Поросят нельзя сбрасывать со скалы, шеф. Это не разрешается.

— Поросенок — он тоже клёвый, — поддержал его другой медведь. — Он еще как клёвый!

— Послушайте, я же ничего не имею против, — еще раз попытался вмешаться Слейд, но его никто не слушал.

Осел с таким ожесточением размахивал хвостом, что тот отвалился. Один из медведей быстренько приставил его обратно и произнес:

— Я тоже думаю, что он еще как клёвый.

— О чем вы говорите?! — завопил осел. — Вы же слышали, какие отвратительные вещи он изрекал. Как может такое существо быть приговорено к жизни? Немедленно со скалы его, или вы двое тоже последуете за ним!

— А что если я все-таки спрыгну, а вы все останетесь здесь? — предложил Слейд. В этом случае…

Но тут осел с прытью, какой от него никак нельзя было ожидать, рванул вперед и боднул высокого поросенка. Тот замахал лапками и, споткнувшись об оттяжку моста, с душераздирающим возгласом «Йек!» упал в пропасть.

— О боже! — завопил его товарищ. — Ты же убил поросенка! Ты подо…

Осел кинулся на него, но поросенок сделал всего один шаг влево, и осел, проскочив мимо него под веревочные перила, тоже полетел вниз. Однако в последний момент он успел обхватить хвостом ногу поросенка и увлек его за собой. Крики обоих слились в один вопль ужаса. Медведи бросились к краю моста — то ли желая поймать в последний момент падающих, то ли боясь пропустить зрелище. Как бы то ни было, висячий мост накренился под их солидным весом, и они соскользнули с него. Спустя секунду раздался громкий всплеск.

Дождавшись, когда мост перестанет качаться, Слейд осторожно ступил на него и посмотрел вниз с другой стороны. Поток уносил пятерых животных к беснующимся порогам. Они плыли на спине, выставив вверх все четыре лапы и покачиваясь на быстрых волнах. Выглядели они…

…довольно клёво.

* * *

Он шел уже неделю — а может быть, три недели или три месяца — Слейд потерял счет времени и перестал следить за ним. Когда ему хотелось есть, он находил ягоды и орехи. Когда ему хотелось пить, будь то даже посреди голой пустыни, тут же появлялся водный источник и оазис, оборудованный всем необходимым, включая модульные пальмы стандартной высоты, отбрасывающие тень необходимого диаметра. Это нисколько его не удивляло.

Он нашел другую страну за пустыней. Там тоже обитали говорящие животные, слегка отличавшиеся от тех, что жили в долине, но в целом такие же. Все они были пушисты и привлекательны, и все имели клёвый вид. За этой страной находилась другая, за ней еще одна. Различия между ними были незначительны. Он побывал в стране, где животные не только разговаривали, но и пели. Там жили пантеры, медведи, змеи и ужасно надоедливые мартышки, и встреча со Слейдом не доставляла никому из них особого удовольствия. Наконец он достиг берега моря и увидел там говорящих дельфинов, говорящих китов и даже говорящего краба, замучившего его своей болтовней. Всюду, куда бы он ни приходил, буквально все вокруг трещало без умолку, кроме людей, которые были немы, как рыбы, и тупы, как пробки. Он чувствовал, что все это не случайно.

Однажды, спустя много месяцев, а может быть, лет, Слейд шел берегом моря под палящим солнцем. Он был один — ни тараторящих чаек, ни болтливых китов. Слейд огляделся в поисках какого-нибудь убежища и заметил выступ в скале, под которым была приятная прохлада. Он дремал под этим навесом часа два, пока не почувствовал, что жара спала и можно двигаться дальше.

Он открыл глаза и тут заметил странные очертания какого-то предмета, похороненного в песке. Чем именно он привлек его внимание, Слейд не мог бы сказать — в этих очертаниях было что-то чуточку знакомое, и в нем проснулось любопытство. Отыскав подходящую корягу, он стал разгребать песок. Затем он остановился и, вглядевшись в то, что раскапывает, принялся за работу с таким остервенением, как будто его жизнь зависела от этого.

Час спустя он стоял, держа в руках корягу и глядя на то, что откопал. Это была статуя из пластика — огромное стилизованное изображение мышиной головы с круглыми ушами, круглыми глазами и нахальной зубастой улыбкой.

Тысячи лет, отделяющие его от этой мыши, исчезли, как будто их и не было.

Слейд, упав на колени, безудержно зарыдал. Перед ним валялся обломок доски, на которой было написано «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АМЕРИКАНСКИЙ ДИСНЕЙЛ…».

— Идиоты! Вы все-таки сделали это! — завопил Слейд, обращаясь к равнодушным небесам. — В конце концов вам это удалось!

Он рухнул на песок, плача, как ребенок, а огромная пластмассовая мышь издевательски ухмылялась, возвышаясь над ним.

Загрузка...