Реально смешное фэнтези

Нил Гейман Дело сорока семи сорок

Сижу я, значит, у себя в конторе, виски попиваю да от нечего делать начищаю пушку. На улице льет и льет — в нашем прекрасном городе это дело обычное, что бы там ни говорили в туристическом агентстве. А мне наплевать. Я же не в туристическом агентстве работаю. Я частный детектив, причем из лучших, хотя по первому впечатлению этого и не скажешь: стены в конторе облупились, за аренду давно не плачено, и виски у меня кончается.

В общем, дела идут паршиво, куда ни посмотри. В довершение всего я прождал единственного за неделю клиента целую вечность на углу нашей улицы, но так и не дождался. Клиент говорил, мол, заплатит как следует, но за что именно — осталось для меня тайной, поскольку ему срочно понадобилось в морг.

Поэтому, когда в контору вошла эта дамочка, я было решил, что мне наконец улыбнулась удача. — С чем пожаловали, леди?

Она поглядела на меня так, что от этого и у тыквы вспотели бы ладошки, а лично мое сердцебиение подскочило до трехзначной цифры. У дамочки были длинные светлые волосы и фигурка, от которой сам Фома Аквинский забыл бы свои обеты. Вот и я забыл, что давно зарекся брать дамочек в клиенты.

— Что скажете на пачечку зеленых? — говорит она этак с хрипотцой и сразу по существу.

— Подробнее, сестренка.

Не хотелось показывать ей, что бабки нужны мне до зарезу, поэтому я прикрыл рот рукой: нельзя же при клиенте слюни пускать.

Открывает она сумочку и достает оттуда фотографию — глянцевую, десять на пятнадцать.

— Узнаете этого человека?

Кто есть кто, мне полагается знать по долгу службы.

— Ну как же, — говорю.

— Он мертв.

— Это мне и без тебя известно, детка. Делу его лет в обед. Несчастный случай.

Взгляд у нее стал такой ледяной, что хоть на кубики раскалывай и кидай в коктейли.

— Мой брат погиб отнюдь не в результате несчастного случая.

Я поднял бровь — при моей профессии положено обладать всевозможными поразительными умениями — и говорю:

— Ага, брат, значит?

Занятно: мне почему-то сразу показалось, что она не из тех, у кого бывают братья.

— Я Джил Болтай.

— Так, значит, Шалтай-Болтай[55] был твой брат?

— И он вовсе не свалился со стены во сне, мистер Хорнер. Его столкнули.

Если это правда, то дело становится интересным. Этот пай-мальчик вытаскивал изюминки из всех подозрительных пирожков в городе, и мне на ум сразу пришло человек пять, которые предпочли бы, чтобы он свалился со стены как-нибудь сам по себе.

Или не совсем сам по себе.

— А к копам ты с этим ходила?

— Не-а. Королевская рать не желает разбираться с его гибелью. Говорят, они и так сделали все возможное, чтобы собрать Шалтая-Болтая после падения.

Я откинулся в кресле.

— А тебе во всем этом какой интерес? Зачем я тебе понадобился?

— Я хочу, мистер Хорнер, чтобы вы нашли убийцу. Я хочу, чтобы его передали властям. Я хочу, чтобы его припекли как следует. Ах да, еще один пустячок, — добавила она как бы между прочим. — Перед смертью у Шалтая при себе был такой небольшой желтый конверт с фотографиями, которые он собирался мне передать. Медицинские фотографии. Я учусь на медсестру, и они мне нужны, чтобы подготовиться к выпускным экзаменам.

Я подробно проинспектировал свои ногти, а потом поднял глаза и посмотрел ей в лицо, прихватив по дороге наверх кусочек талии и пару наливных яблочек повыше. Да, экстерьер что надо, хотя аккуратный носик чуточку поблескивает.

— Заметано. Семьдесят пять баксов в день и двести по результатам.

Она улыбнулась — желудок у меня сделал двойное сальто и улетел на орбиту.

— Получите еще две сотни, если добудете те фотографии. Знаете, мне очень-очень сильно хочется стать медсестрой.

И кладет мне на стол три полтинника.

Я быстренько организую на небритой роже дьявольски соблазнительную ухмылку.

— Слушай, сестренка, а давай-ка сходим пообедаем? Я только что раздобыл немного деньжат.

Она невольно вздрогнула и пробормотала что-то насчет слабости к коротышкам. «Молодец, Джеки-дружок, — похвалил я себя, — попал в десятку». А потом наградила меня такой улыбочкой, что от нее Альберт Эйнштейн перепутал бы минус с плюсом.

— Сначала разыщите убийцу моего брата, мистер Хорнер. И фотографии. А потом поглядим — вдруг сговоримся?

Она закрыла за собой дверь. Может, на улице и шел дождь, но я этого не заметил. Мне было наплевать.

В нашем городе есть места, не упомянутые в путеводителях, которые выпускает туристическое агентство. Места, где полицейские ходят по трое, если вообще там когда-нибудь появляются. При моей работе сюда приходится наведываться чаще, чем это может быть полезно для здоровья. Для здоровья это вообще не полезно.

Он ждал меня у входа в забегаловку «У Луиджи». Я тенью возник у него за спиной: башмаки на резиновой подошве ступали по блестящему мокрому тротуару совершенно бесшумно.

— Приветик, Малиновка.

Он подскочил и развернулся, а на меня уставилось дуло пушки сорок пятого калибра.

— А, Хорнер. — Он убрал пушку. — И не называй меня Малиновкой, Джеки-дружок. Я для тебя Берни Робин, не забывай об этом.

— А мне, Малиновка, нравится Робин-Малиновка. Кто убил Шалтая-Болтая?

Странная это была птица, но при моей профессии капризничать не приходится. Лучшего спеца по криминальному миру мне не найти.

— Покажи, какого цвета у тебя деньги.

Предъявляю полтинник.

— Черт побери, зеленые, — бормочет он. — Вот почему бы для разнообразия не напечатать коричневые или там фиолетовые? — Но полтинник берет. — Знаю только, что толстяк совал свой пальчик во все пирожки.

— И что?

— А в одном пироге было сорок семь сорок.

— Ну?

— Тебе что, на бумажке написать? Я… Ах-х-х…

И тут он падает на тротуар, а из спины у него торчит стрела. Отчирикал свое Робин-Малиновка.

Сержант О'Грейди сначала поглядел сверху вниз на тело, а потом — тоже сверху вниз — на меня.

— Забодай меня комар, если это не Джеки-дружок собственной персоной, — сказал он.

— Сержант, я не убивал Робина-Малиновку.

— Полагаю, тот, кто позвонил в участок и сообщил, что ты собираешься убрать покойного мистера Робина — здесь и сейчас, — просто решил пошутить?

— Если я убийца, то где мой лук и стрелы? — Я ловко открыл пачку жвачки и принялся жевать. — Клевета.

Он пыхнул пенковой трубкой, отложил ее и лениво сыграл на гобое пару тактов из увертюры к «Вильгельму Теллю».

— Может быть, да. А может, и нет. Но ты по-прежнему подозреваемый. Никуда не уезжай из города. И еще, Хорнер…

— Ну что?

— Болтай погиб в результате несчастного случая. Так сказал коронер. И я так говорю. Бросай это дело.

Я обдумал его слова. А потом вспомнил про деньги и про девушку.

— Без шансов, сержант.

Он пожал плечами:

— Сам себе могилу роешь.

Сказал он это так, как будто выражался буквально.

У меня возникло странное чувство, что он, вероятно, прав.

— Тебе это не по зубам, Хорнер. Это игра для больших мальчиков. И очень вредная для здоровья.

Если верить моим школьным воспоминаниям, так оно и было. Стоило мне начать играть с большими мальчиками, это всегда кончалось тем, что меня крепко метелили. Но откуда О'Грейди, нет, я спрашиваю, откуда О'Грейди это знает?

И тут я вспомнил кое-что еще.

О'Грейди метелил меня крепче всех.

Как говорят люди моей профессии, «волка ноги кормят». Я как следует порыскал по городу, но не выяснил про Болтая ничего такого, чего не знал бы сам.

Тухлятина был этот Шалтай-Болтай. Я помнил еще те времена, когда он только появился в городе — блестящий молодой дрессировщик, который специализировался на том, чтобы учить мышей дергать за гири. Только на дурной дорожке он оказался очень быстро: карты, выпивка, женщины — в общем, старая песня. Способные детки вбивают себе в голову, будто улицы города Матушки Гусыни[56] вымощены чистым золотом, а когда обнаруживают, что все обстоит не так, уже слишком поздно.

Болтай начал с вымогательства и грабежа по маленькой: выдрессировал улитку, чтобы пугала рогами портных, которые уносили ноги и бросали иголки с нитками, а он потом толкал их на черном рынке. А затем перешел на шантаж — самую гнусную игру на свете. Однажды наши пути пересеклись — меня тогда нанял начинающий светский лев, назовем его Вилли-Винки, чтобы я нашел кое-какие фотографии, на которых запечатлено, как он по ночам ходит и глядит на мирно спящих обывателей, снявших ботинки. Фотки я раздобыл, но раз и навсегда понял, что, если перебежишь дорожку Шалтаю-Болтаю, тебе не поздоровится. А я не наступаю два раза на одни и те же грабли. При моей профессии я и одного-то раза не могу себе позволить.

Жизнь — суровая штука. Я помню, как в город приехала крошка Бо Пип… Ладно, не буду вам плакаться на свои беды. Если вы еще не труп, вам и собственных бед хватает.

Я просмотрел газетные заметки о смерти Болтая. Вот только что сидел он себе спокойненько на стене — глядь, уже свалился! Вся королевская конница и вся королевская рать прибыли буквально через несколько минут, но толку от их помощи не было никакого. Позвали доктора Фостера — приятеля Болтая еще по Глостеру, — хотя лично я не понимаю, что может сделать доктор, если ты уже мертв.

Секундочку! Доктор Фостер!

У меня появилось чувство, хорошо знакомое людям моей специальности. Две крошечные мозговые клеточки столкнулись нужными боками, — раз! — и у тебя на ладошке сверкает умственный бриллиант на двадцать четыре карата.

Помните того клиента, с которым я так и не встретился? Которого полдня прождал на углу? Смерть в результате несчастного случая. Я тогда не стал тратить время на то, чтобы все уточнить, — не могу позволить себе заниматься делами клиентов, от которых платы не дождешься.

Тут, судя по всему, три смерти. А не одна.

Снимаю трубку и звоню в участок.

— Это Хорнер, — говорю дежурному. — Сержанта О'Грейди, пожалуйста.

В трубке щелкает, и доносится голос сержанта:

— О'Грейди слушает.

— Это Хорнер.

— Привет, коротышка! — О'Грейди в своем репертуаре. Он проезжался по поводу моих габаритов чуть ли не с первого класса. — Ну что, понял наконец, что смерть Болтая — это несчастный случай?

— А вот и нет. Сейчас я расследую три убийства. Самого толстяка Болтая, Берни Робина и доктора Фостера.

— Фостера? Пластического хирурга? Он же погиб в результате несчастного случая!

— Ну как же! А твой папа был женат на твоей маме.

Пауза.

— Хорнер, если ты звонишь мне только затем, чтобы говорить гадости, это не смешно.

— Ладно тебе, умник. Если смерть Шалтая-Болтая — это несчастный случай и смерть доктора Фостера — тоже, скажи мне одну вещь: кто Малиновку убил?

Меня никогда не обвиняли в чересчур живом воображении, но тут я готов поклясться, что так и слышал, как он ухмыляется:

— Ты и убил, Хорнер. Спорю на мой полицейский значок.

И повесил трубку.

В конторе у меня было холодно и одиноко, и я отправился в бар «У Джо» — за компанией и стаканчиком-двумя-тремя.

Сорок семь сорок. Мертвый доктор. Толстяк. Робин-Малиновка… Тьфу, пропасть, в этом деле дыр — что в швейцарском сыре, а концы с концами не сходятся, словно в разорванном свитере. И при чем же тут эта цыпочка мисс Болтай? Джек и Джил — отличная будет пара! Потом, когда все кончится, можно будет смотаться на горку, к старому дедушке Колю, где никого не интересует, есть у тебя брачная лицензия или нет. Заведение называется «Веселый король».

— Эй, Джо, — окликнул я хозяина.

— Да, мистер Хорнер? — Он протирал стакан тряпкой, которая в бытность свою рубашкой знавала лучшие дни.

— Ты видел когда-нибудь сестру Болтая?

Он почесал щеку.

— Да вроде, нет. Сестра Болтая? Э! Так у Толстяка не было никакой сестры.

— Точно?

— Еще как точно. В тот день, когда моя сестренка родила старшенького, я похвастался Толстяку, что стал дядей. А он глядит на меня вот так и говорит: «А я вот никогда не стану дядей, Джо. Ни сестер, ни братьев, ни прочей родни».

Если загадочная мисс Болтай ему не сестра, то кто же она?

— Скажи-ка, Джо, он никогда не заходил к тебе с дамочкой — вот такого роста и с такой примерно фигурой? — Мои руки очертили в воздухе пару парабол. — На вид как белокурая богиня любви.

Джо мотнул головой:

— Я при нем вообще никаких дамочек не видел. В последнее время он всюду ошивался с каким-то медиком, но по-настоящему его занимали только всякие чокнутые пташки-зверюшки.

Я отхлебнул своего пойла. У меня от него чуть нёбо не сорвало.

— Зверюшки? А я думал, он это дело давно бросил.

— Не-а, пару недель назад он приперся с целой клеткой сорок, которых он учил трещать «Побежали люди в золотой чертог, тра-ля-ля на блюде понесли пирог».

— Тра-ля-ля?

— Ага. Что он хотел сказать, понятия не имею.

Я поставил стакан на стойку. При этом несколько капель выплеснулось, и я стал с интересом смотреть, как пойло разъедает лак.

— Спасибо, Джо. Ты мне здорово помог. — Я вручил ему десятку. — За полезную информацию, — сказал я и добавил: — Только не спускай все сразу.

При моей профессии только такие шуточки и помогают не свихнуться.

Осталось уточнить самую малость. Я нашел телефон-автомат и набрал номер.

— «Тетя Трот и кошка» — кондитерская и лицензированные бульоны.

— Тетушка, это Хорнер.

— Джек? Мне не стоит с тобой разговаривать.

— По старой памяти, лапонька. Услуга за услугу. — Однажды какие-то паршивцы вынесли из «Тети Трот» все подчистую. Я их выследил и вернул все торты и бульоны.

— Ну ладно. Но мне это не нравится.

— Тетушка, ты знаешь все, что происходит на пищевом фронте. Что такого особенного в пироге с сорока семью дрессированными сороками?

Она присвистнула — долгим низким свистом.

— Ты правда не знаешь?

— Знал бы — не стал бы спрашивать.

— В следующий раз читай светскую хронику в газетах, солнце мое. Черт. Ты влип по самые уши.

— Выкладывай, тетушка. Как есть.

— Случайно вышло так, что именно это блюдо месяца три назад принесли королю… Эй, Джек! Ты меня слушаешь?

— Слушаю, мэм, — отвечаю я спокойно. — Внезапно многие обстоятельства обрели ясный смысл. — И вешаю трубку.

Кажется, Джеки-дружок таки выковырял изюминку из своего пирожка.

Шел дождь — холодный и сильный.

Я вызвал такси.

Четверть часа спустя такси вынырнуло из темноты.

— Похоже, парень, ты не очень спешил, — сказал я шоферу.

— Жалуйтесь в туристическое агентство, — невозмутимо ответил он.

Я забрался на заднее сиденье, опустил стекло и закурил.

И поехал к самой королеве.

Дверь в личные покои королевы была заперта. Публику туда не допускают. Но я-то не публика, и простенький замочек меня не остановил. Следующая дверь, с большим красным ромбом, оказалась открыта, так что я постучался и вошел.

Королева, Дама Бубен, была одна, она стояла перед зеркалом и в одной руке держала блюдо с бисквитами, а другой пудрила носик. Она обернулась, увидела меня, ахнула и уронила свои отличные бисквиты с джемом.

— Приветик, моя королева, — говорю. — Или лучше называть тебя Джил?

Даже без блондинистого парика она была дамочка что надо.

— Убирайтесь! — шипит она.

— Не получится, милашка. — И усаживаюсь на кровать. — Прежде чем кое-что у тебя не узнаю.

— Что именно? — А сама руку за спину протягивает и нажимает потайную кнопку вызова охраны. Сколько угодно. Я по дороге сюда провода перерезал: в моей работе нет понятия «излишняя предосторожность».

— Сначала хочу кое-что у тебя узнать, детка, — повторяю я, устаиваясь поудобнее.

— Это вы уже говорили.

— Что хочу, то и говорю, леди.

Закуриваю. Тоненькая струйка голубого дыма взмывает к небесам, куда предстоит отправиться и мне, если я догадался неправильно. Но своим догадкам я привык доверять.

— Прикинь, как тебе такая сказочка. Болтай — он же Толстяк — не был тебе братом. Даже другом тебе он не был. На самом деле он тебя шантажировал. Он все знал про твой нос.

Она стала белее любого из тех трупов, с которыми мне приходилось иметь дело по долгу службы. Рука у нее машинально поднялась и потрогала свеженапудренный носик.

— Видишь ли, я Толстяка знаю много лет. Когда-то у него было прибыльное дельце — он дрессировал зверей и птиц, учил их проделывать кое-какие неаппетитные штучки. И это натолкнуло меня на мысль… Недавно у меня провалилась встреча с новым клиентом, он так и не пришел, потому что его шлепнули. Доктор Фостер из Глостера, пластическая хирургия. Официальная версия — ему зачем-то приспичило обратно в Глостер, и по дороге он случайно упал и захлебнулся в луже. Но если предположить, что его убили, чтобы он не смог кое-кому кое-что рассказать? Я сложил два и два и сорвал кассу. Хочешь, реконструирую ход событий? Ты была в саду, возможно, стирала ленту для волос — да-да, ты, а не фрейлина, которую ты потом подкупила, — и тут к тебе подлетела одна из Болтаевых дрессированных сорок и отщипнула у тебя нос. И вот стоишь ты, значит, в саду, прижав руку к лицу, и тут к тебе подваливает Толстяк и делает тебе предложение, от которого ты не можешь отказаться. Он порекомендует тебе пластического хирурга, который так починит тебе носик, что будет как новенький, — но за деньги. И дело будет шито-крыто. Я прав?

Она молча кивнула, а потом перевела дыхание и говорит:

— Вполне. Только перед этим я побежала в спальню поесть бисквитов с джемом. Там Болтай меня и нашел.

— Вот и славно. — Щечки у нее понемногу начали снова розоветь. — Так что Фостер сделал тебе операцию, и никто ничего не пронюхал. Пока Болтай не сказал тебе, что у него есть фотографии с твоей операции. Тебе нужно было от него избавиться. Пару дней спустя гуляешь ты в дворцовом парке. Глядь — вот он, Шалтай-Болтай, сидит на стене спиной к тебе и глядит в пространство. И ты в порыве безумия толкаешь его. И Шалтай свалился. Якобы во сне. Но тогда у тебя, детка, возникли большие проблемы. В убийстве тебя никто подозревать не станет, но где же фотки? У Фостера их не было, хотя он что-то почуял — и пришлось его убрать, пока он не дошел до меня. Но ты не знала, что он успел мне рассказать, и фоток у тебя до сих пор не было, вот ты и наняла меня, чтобы я их нашел. И крупно прокололась, сестренка.

Нижняя губа у нее задрожала, и сердце у меня екнуло.

— Вы же меня не выдадите, правда?

— Сестренка, ты сегодня пыталась повесить на меня убийство. Я такого не прощаю.

Она начинает дрожащими пальцами расстегивать блузку:

— Может быть, попробуем все-таки договориться?

Я мотаю головой:

— Извините, ваше величество. Миссис Хорнер учила своего сыночка Джеки держаться подальше от королевской семьи. Жаль, конечно, но уж как есть, так и есть.

Тут я на всякий случай отвел глаза — и это была моя ошибка. Не успели бы вы пропеть песенку про то, из чего только сделаны девочки, как в руке у красотки возник аккуратненький дамский пистолетик, нацеленный прямо на меня. Может, пушка была и маленькая, но я-то знал, что стоит дамочке из нее шмальнуть — и я выйду из игры на веки вечные.

Смертоносная оказалась дамочка.

— Бросайте оружие, ваше величество. — И в спальню входит сержант О'Грейди, сжимая в пальцах-сардельках полицейский пистолет.

— Извини, что подозревал тебя, Хорнер, — сухо говорит он. — Да только повезло тебе, что я тебя заподозрил, комар меня забодай. Я выследил тебя и все слышал.

— Спасибо, что зашли, сержант. Но я еще не все объяснил. Присядьте, а я быстренько доскажу.

Он бесцеремонно кивнул и уселся у двери. Пистолет у него в руке даже не шелохнулся.

Тут я поднялся с кровати и подошел к королеве.

— Понимаешь, крошка, я ведь не сказал тебе, у кого на самом деле были фотки всей этой истории с твоим носиком. А были они у Болтая — когда ты его убила.

Она очаровательно наморщила безупречный лобик.

— Не понимаю… Я же обыскала тело…

— Ну конечно — потом. А первой до Толстяка добралась королевская рать. То есть копы. И один из них прикарманил конвертик. Он собирался дождаться, когда шум полностью уляжется, и начать снова тебя шантажировать. Только на этот раз ты не знала бы, кого убивать. И должен перед тобой извиниться.

Я нагнулся завязать шнурок.

— Почему?

— Я обвинил тебя в том, что ты сегодня пыталась повесить на меня убийство. Так это была не ты. Стрела принадлежала парню, который был лучшим лучником у нас в школе: я узнаю такое оригинальное оперение где угодно. Разве не так, — говорю я, поворачиваясь к двери, — разве не так, О'Грейди по прозвищу Воробей?

Притворившись, будто шнурую ботинки, я прихватил с пола пару бисквитов королевы и одним из них метко запустил в единственную в комнате лампочку.

Это задержало пальбу на секунду, не больше, но мне-то как раз этой секунды и не хватало, и пока Дама Бубен и сержант Воробей О'Грейди бодренько делали друг из друга решето, я тихонько улизнул.

При моей профессии нужно уметь позаботиться о себе.

Жуя бисквит с джемом, я вышел через дворцовый парк на улицу. Остановился только у мусорного бака, чтобы сжечь желтенький конвертик, который я вытащил из кармана у сержанта, когда проходил мимо, но лило так сильно, что фотки не занялись.

Вернувшись в контору, я позвонил в туристическое агентство — пожаловаться. Там сказали, что дождь очень на руку фермерам, а я в ответ сообщил им, как им с этим поступить.

Они сказали, что дела идут паршиво, куда ни посмотри.

И я сказал:

— Ага.