Э. К. Грант Человек, который ненавидел «кадиллаки»

Э. К. Грант (Е. К. Grant) утверждает, что его не существует и что на самом деле он совсем другой человек. Кто именно — определить не так просто. Я могу лишь повторить то, что рассказал мне сам автор. По его словам, он — второстепенный американский сценарист, работающий под псевдонимом Э. К. Грант, и о его незначительной роли в Общем Порядке Вещей можно с очевидностью судить по тому факту, что он зарабатывает на жизнь главным образом в качестве инженера-электрика и компьютерщика. Но учтите, он говорил мне также, что был «ребенком брошен в Серенгети и воспитан бабуинами-вегетарианцами», что он «последние две тысячи лет женат на загадочной женщине, которую повстречал в огненном водовороте» и что «анализ ДНК подтвердил, что он — единственный оставшийся в живых сын Анастасии Николаевны и предполагаемый наследник трона Российской империи». Все это весьма сомнительно, однако, пообщавшись с ним, я склоняюсь в пользу версии о бабуинах-вегетарианцах!

Клиенты и сборщики налогов стучатся в дверь.

Вооруженные бандиты и киллеры вламываются, паля на ходу.

Если кто-то заходит ко мне без предупреждения, с пустыми руками, то это либо коп, либо мой офис перепутали с мужским туалетом. (Следующая дверь по коридору, если вам это интересно. Отличается от моего офиса в основном тем, что ту дверь недавно заново покрасили и подправили табличку на ней. Кроме того, там приятнее пахнет.)

Этот посетитель не постучал, и в руках у него ничего не было.

Достаточно было взглянуть на его костюм, стрижку, чисто выбритое лицо типа «я стопроцентный американец» и выпуклость под мышкой, чтобы угадать его профессию. Один из федеральных агентов, которые шарят в моем районе.

Он вошел так быстро, что я не успел предупредить его насчет сбившегося коврика. Споткнувшись, он едва не сломал себе шею.

Но, к его чести, он не рухнул на пол и ухитрился обрести равновесие, продемонстрировав любопытные движения ног, говорившие о футбольных тренировках или балетных навыках. Я решил, что футбол ближе к истине. Молодой человек осторожно подошел к столу, время от времени с опаской глядя на пол. Он навис надо мной и внушительно уставился мне в лицо…

К счастью, я не так легко поддаюсь внушению. Когда он прорычал: «За этот коврик на вас можно подать в суд», я только улыбнулся.

— Конечно можно, — ответил я. — Но если бы вы постучали, как рекомендует надпись на двери, я бы успел вас предупредить. — Я указал рукой за спину. — Видите эти отметины на стене? Автоматический пистолет. Парнишка со стареньким «шмайсером» продырявил бы меня, если бы не зацепился за этот ковер. Пожалуй, я рискну, подавайте в суд.

Выражение его лица смягчилось. Вытащив удостоверение, он снисходительно помахал им. Я выхватил документ, прежде чем его обладатель заметил, что я пошевелился, и указал ему на единственный расшатанный стул, качающийся взад-вперед в порывах ветра, исходящих от поломанного кондиционера, перед моим письменным столом. Смена выражений на лице парня, пока он решал, что все-таки не стоит прыгать на меня и отнимать удостоверение, была не лишена занимательности.

Пока он осторожно опускался на стул, я снял трубку и набрал номер. Ответили мне после первого же гудка; но, вообще говоря, люди в этой конторе всегда действуют быстро. В отличие от меня, им хорошо платят.

— Привет, Харви, — сказал я. — Это Джейк Ларсен. У меня здесь один из твоих ребят или, по крайней мере, его удостоверение. Не можешь описать мне Родни 3. Беванса?

Харви Лемниц — глава местного федерального управления, для которого я иногда выполняю случайную работу. Он с большой точностью нарисовал портрет моего посетителя до последней детали, включая взгляд бывшего бойскаута, и добавил:

— Я послал его предложить тебе работу. Нам опять не хватает людей, мы все еще распутываем ниточки по делу Скарпони, которые ты подкинул нам в прошлом месяце. Я знал, что ты позвонишь, чтобы проверить его, и решил не беспокоить тебя лишний раз; ты такой параноик, что все равно позвонил бы.

— Я не параноик, — возразил я, — Иначе нельзя, киллеры не оставляют меня в покое. Спасибо, что вспомнили обо мне. — Повесив трубку, я швырнул Бевансу его корочки. Удостоверение приземлилось прямо ему на колени.

— Что означает «3»?

Он бережно спрятал удостоверение в карман и ответил:

— Зебулон.

Затем извлек из внутреннего кармана папку восемь на одиннадцать дюймов и швырнул ее мне на стол, наверное, для того, чтобы доказать, что он тоже умеет швырять вещи. Но эффекта не получилось, поскольку от его движения стул едва не рухнул на пол.

— По поводу стула я промолчу, — сказал он. — Предполагаю, что кто-то попытался напасть на вас, когда вы на нем сидели.

Я махнул в сторону изрешеченного потолка:

— Калибр девять миллиметров. Он двигался слишком быстро, и стул под ним рассыпался.

Отвечая, я был занят другими мыслями. Папка раскрылась, в ней лежала фотография человека, которого я узнал.

— Значит, вы хотите, чтобы я проверил доктора Фрэйли, — сказал я. — На первый взгляд — ничего проще. — Я окинул посетителя ледяным взглядом, на какой только был способен, хотя его, по-видимому, ничуть это не тронуло, и спросил: — Надеюсь, это не кончится так, как в прошлый раз? Все, о чем меня просили, это найти курьера Скарпони, вывозившего деньги за границу, парня по имени Скаммер. Но никто не предупредил меня насчет девушки.

Беванс слушал с вежливо-скучающим видом, и я уточнил:

— Девушки Скаммера. Ей семнадцать лет, она владеет «магнумом» сорок четвертого калибра, и она самый меткий и быстрый стрелок из всех, кого я когда-либо видел или слышал.

Он отбросил скучающий вид, и на его лице появилась заинтересованность.

— Мистер Лемниц рассказал мне о ней. Видите ли, на самом деле он думал, что всех этих людей убил сам Скаммер. Он говорит, что он в большом долгу перед вами за то, что вы разгадали эту загадку. — Судя по его тону, извинение должно было произвести на меня благоприятное впечатление. Но не произвело.

Он это понял и сказал:

— Но на этот раз трудностей не предвидится. Все, что от вас требуется, — это установить слежку и доложить о результатах. Мы бы сами этим занялись, но персонала катастрофически не хватает, а за последние несколько недель пришлось перевести многих людей на новые должности. Вам оплатят все расходы и, возможно, по окончании задания выдадут премию, если вы сможете установить, где добрый доктор Фрэйли берет деньги.

Я потер переносицу. Беванс сразу догадался, что я устал.

— Вы хорошо себя чувствуете?

— Превосходно, — ответил я. — Просто недосыпаю. У меня по соседству живет проблемный ребенок, идиот по имени Найджел. У этого Найджела есть старый «кадиллак» без глушителя. Он обожает кататься на нем взад и вперед по улице с утра пораньше. ВСЕ утро. — И я снова вернулся к нашему разговору. — А зачем кому-то надо знать, где Фрэйли достает бабки?

Беванс пожал плечами:

— Ему нужен допуск для получения новой работы, а в налоговом управлении утверждают, что он всегда ставит в декларации на добрых двадцать штук больше, чем зарабатывает в своем университете. Он называет это «карточными выигрышами». — Беванс криво усмехнулся, что как-то не вязалось с его благопристойной внешностью.

— Значит, играть противозаконно, если ты при этом декларируешь доходы и платишь налоги?

— Дело в том, что он никогда не бывал в Неваде,[57] не посещает ни один игорный клуб в этом городе и не делает ставок по телефону. Для налоговой службы не важно, откуда берутся деньги, лишь бы он им платил. Но нам необходимо это выяснить, прежде чем мы сообщим, что он чист.

— Вы не могли бы сказать мне, что это за работа, для получения которой необходима такая проверка?

Он улыбнулся мне. Очко в его пользу.

— Нет. Вам достаточно знать, что это связано с его специальностью, физикой. По контракту. Ваша забота — установить источник его дополнительного дохода.

— О'кей, — ответил я, — Мне не надо сообщать вам, что в последнее время заказов у меня не много.

Дьявол, любой бы сообразил это, оглядев крысиную нору, которую я для приличия именую офисом. Акт о вспомогательных службах, который разрешает правительственным агентствам пользоваться услугами частных сыщиков с соответствующим допуском, был единственной причиной, по которой я продержался на плаву так долго. После смягчения закона о разводе в этом штате клиентура среднего сыщика значительно уменьшилась; а ведь что бы там ни показывали по телевизору, среднего частного сыщика кормит именно слежка за неверными мужьями и женами.

Видит Бог, я все же предпочитаю дела о разводе, грязные, требующие умения лгать и изворачиваться; ведь тогда никто не пытался пристрелить меня.

Я закрыл папку, которую бросил мне парень, и сунул ее в правый внутренний карман пиджака, напротив подержанного «кольта» сорок пятого калибра, который покоится у меня под левой рукой. Беванс кивнул, словно говоря: «Ну все», и вышел из комнаты, не проронив больше ни слова. Наше расставание было слегка подпорчено тем, что он споткнулся о край ковра. Я слышал, как он чертыхался, выйдя в коридор.

На то, чтобы закрыть стол, расставить ловушки и перешагнуть через ковер, потребовалось тридцать секунд. Когда я на мели, а впереди маячат деньги, я способен действовать, как метеор.


Доктор Таддеуш Фрэйли, обладатель двух заслуженных и парочки почетных докторских степеней, обитал в приятном респектабельном доме из бурого песчаника, расположенном примерно в ста метрах от границы университетского кампуса. В годы моей не слишком блистательной учебы — до того, как меня исключили за несколько обычных приключений с молодыми леди, которые, к сожалению, оказались родственницами слишком серьезных членов администрации, — я посещал несколько курсов Фрэйли по физике. Он был из числа тех немногих преподавателей, к которым я по-прежнему питал настоящее уважение и приязнь.

Ступив на мощеную дорожку, я начал понимать, почему Дядя Сэм так разволновался насчет доктора. Рыночная цена особняка составляла по меньшей мере триста тысяч зеленых. Дом оказался гораздо больше, чем можно было предположить, глядя с улицы, а искусный дизайн лужайки тянул еще на тридцать тысяч. Сбоку располагался просторный двор, окруженный высокой живой изгородью из олеандров. Недвижимость в этом районе стоила недешево, и я вспомнил, как раньше выглядел дом, стоявший на этом участке. Фрэйли, должно быть, купил его и снес, чтобы расширить свои владения. Дело становилось все интереснее.

Дверь открыла платиновая блондинка с ясными голубыми глазами и ангельским личиком. Остальное скрывал толстый фланелевый халат. Закончив ее рассматривать, я заглянул внутрь. Дом был мило обставлен дорогой мебелью, но не выдерживал никакого сравнения с девушкой. Я снова взглянул на нее.

— Да? — спросила она. Ее глубокий, теплый голос звучал подобно виолончели. Я влюбился в третий раз за неделю; она так потрясла меня, что я забыл, в кого влюбился во вторник. Это должно было послужить мне предупредительным сигналом: обычно, когда дело касается противоположного пола, память у меня как у слона.

— Скажите еще что-нибудь, прошу вас, — взмолился я. — Я без ума от звука вашего голоса, и, кстати, что вы делаете сегодня вечером?

Она отвернулась и крикнула:

— Отец! К тебе студент.

Я еще не успел переварить это, когда в комнату вошел доктор Фрэйли с очками на носу, заложив пальцем книгу. С тех пор как я его встречал в последний раз, у него осталось еще меньше волос, но был он по-прежнему бодр, и голубые глаза смотрели пронзительно. Профессор оглядел меня с ног до головы.

— Не из моих, — заключил он. — Есть что-то знакомое, но никто из моих студентов не носит наплечной кобуры. Скажи ему, пусть уходит.

Он развернулся, чтобы покинуть комнату, но не успел я запротестовать, как он остановился, и в глазах его загорелся внезапный интерес.

— Вы случайно не из тех людей, которые преследуют меня последние несколько недель? — спросил Фрэйли. — Если вы из них, тогда, ради бога, заходите и объясните, в чем дело. Я сгораю от любопытства.

Не дожидаясь ответа, он широкими шагами подошел ко мне, мягко отодвинул дочь в сторону, вежливо, но твердо схватил меня за руку и препроводил в кабинет-библиотеку. Хотя я был знаком с расположением комнат в дальней части дома (кухня, ванная, пара спален, однако не стоит вдаваться в личные исторические отступления), но никогда раньше не бывал в кабинете. Среди военных наград в рамках выделялись медали за участие в европейской кампании во времена Второй мировой, Бронзовая звезда[58] и Серебряная звезда[59] с дубовыми листьями. Мне определенно показалось, что одна из фотографий изображала молодого Фрэйли в компании с генералом Диким Биллом Донованом[60] и доктором Стэнли Ловеллом.[61] Посередине, на почетном месте над камином, красовалась оригинальная целлулоидная пленка, из тех, которыми пользуются мультипликаторы, с изображением Марвина Марсианина[62] и подписью Чака Джонса.[63] Да, век живи — век учись.

Пока я раздумывал, как бы ввернуть словечко, хозяин налил мне бренди и пододвинул сигары — хорошее бренди и дорогие сигары. Я проглотил выпивку, просто из вежливости, и протянул рюмку за новой порцией.

— Ну? — сказал он. — Я нарушил какой-то закон? Или вы из тех назойливых людишек, которые суют нос не в свои дела и ждут подачек? Уверяю вас, что у меня нет денег.

— Проблема состоит именно в этом, — начал я. — Я частный детектив, — я показал ему удостоверение, — и имею лицензию на выполнение служебных заданий для некоторых правительственных учреждений. Возможно, вам и кажется, что у вас нет денег, но очень много людей весьма озабочены тем, откуда вы берете в среднем двадцать тысяч в год сверх жалованья.

— Вы имеете в виду мои карточные выигрыши?

— Чушь, — ответил я. — Все игорные заведения в этом штате принадлежат людям Скарпони, и они не потерпят, чтобы кто-то постоянно выигрывал такие суммы. Они бы давно уже прикончили вас и закопали на кукурузном поле. А кроме того, я отчетливо помню ваши лекции на тему азартных игр. Если вас за последние пятнадцать лет не хватил удар, то вы не игрок.

Взглянув мне прямо в лицо, он произнес:

— Пока вы это не сказали, я вас и не вспомнил. Я увидел на вашей лицензии имя Джейк Ларсен, но это прошло мимо меня. Должно быть, я старею. — Он оценивающе оглядел меня. — Разумеется, вы сильно изменились.

— Но пока в добром здравии, — сказал я. — Преимущественно благодаря тому, что меня учили не играть в азартные игры.

Фрэйли кивнул с довольным видом.

— Итак, — продолжал я, — может быть, вы расскажете мне об этих деньгах — или мне нужно прибегать к крайним мерам и неделями шпионить за вами?

Мой подход может показаться нелепым, но я повидал слишком много сыщиков, которые копались в проблеме неделями, даже месяцами, тогда как кто-нибудь охотно объяснил бы им все, если бы они спросили. Если дерево потрясешь, что-нибудь да упадет; такая методика расследования иногда опасна, но часто дает результат.

Фрэйли нахмурился. Я помнил это выражение с лекций по физике; он не был раздражен, просто не знал, как найти простой ответ. Затем, просветлев, воскликнул:

— Какого черта! Может, это к добру не приведет, но пойдемте вниз, в комнату отдыха, и я вам все покажу.

Он бодрыми шагами пересек кабинет и повел меня к лестнице в подвал, прятавшейся за рядом пышных комнатных растений, которые вполне могли сойти за живую изгородь.

«Комната отдыха» была освещена, как пустыня Мохаве в полнолуние, и я подумал: если здесь отдыхают, то я ношу лиловые подштанники. Пусть меня вышвырнули из университета на первом курсе, но уж лабораторию я распознаю безошибочно. Электронный микроскоп и ЯМР-спектрометр выглядели достаточно внушительно, но при виде компьютера, предназначенного для обработки данных, получаемых от приборов, я понял, что доктор Фрэйли гораздо богаче, чем мы думали. Мне приходилось видеть компьютеры G-7 «Micro-Сгау», и я знаю, почем продают эти штучки.

Больше всего меня взволновала пентаграмма, выложенная разноцветными плитками на полу. Среди моих знакомых были дамы с экзотическими интересами, и мне доводилось видеть подобное.

Проследив за моим взглядом, профессор просиял:

— Совершенно верно. Черная магия. Во всяком случае, магия.

Подойдя к рабочему столу, он взял какое-то сверкающее устройство, незнакомое мне, и принялся вертеть его в руках. Я стоял и не мог решить: то ли он хочет подшутить надо мной, то ли нуждается в периодическом пребывании в сумасшедшем доме.

Наклонившись, Фрэйли пошарил в куче всякого барахла, сваленной у стола, и извлек шахматные часы с двумя циферблатами, из тех, которыми пользуются на турнирах. Он поставил часы в середину пентаграммы, отступил назад и направил на них странный прибор.

Часы дрогнули.

Я не могу подобрать другого слова, чтобы описать это, — часы дрогнули. По воздуху вокруг них побежали сверкающие разноцветные волны, а затем часы исчезли. На их месте появилась кучка банкнот, обычных зеленых купюр, на верху кучки блестело несколько центов — наверное, сдача.

Доктор ухмыльнулся и жестом пригласил меня осмотреть деньги.

Банкноты были новыми. Хрустящими и чистенькими.

Фрэйли сказал:

— Это вам не салонная магия. Это первоклассная вещь. Простое применение принципа эквивалентности потенциалов. Эти часы, — он указал на деньги, которые я держал в руке, — стоили чуть меньше двадцати баксов. Я лишь заставил их превратиться в свой абсолютный эквивалент, тогда как раньше они были лишь потенциально эквивалентны этим деньгам. Просто, если знаете принцип. Возможно, я смог бы научить вас этому за пару часов.

Внезапно он нахмурился:

— Но бывает, я получаю казначейские сертификаты, выпущенные до тысяча девятьсот шестьдесят третьего года, или серебряные монеты; я еще многого здесь не понимаю.

Я наклонился и постучал по центральной плитке. Звук был глухой. Хотя вряд ли это был обман зрения. Свет горел очень ярко.

— Сомневаюсь, что это просто, — ответил я. — Иначе кто-нибудь уже давно придумал бы, как это делать.

Серебристые брови Фрэйли изогнулись, придав ему смешное выражение невинного младенца.

— Но кто-то все же придумал. «Если я видел дальше остальных, то лишь потому, что я стоял на плечах гигантов…»

По-прежнему цитирует Ньютона. Он всегда боготворил этого человека.

— Вы хотите сказать, что Исаак Ньютон изобрел… — начал я.

— Конечно нет! — фыркнул он. — Если бы Ньютон это обнаружил, он бы продолжил исследования и вывел бы законы, количественно описывающие магию, так же точно, как для физики и математики. Нет, я напал на след, читая рукопись одного незначительного алхимика, который работал под покровительством Фредерика из Вюрцбурга.

— Знаменитого Фредерика? Того, который вешал каждого алхимика, который высовывал нос? — спросил я.

Он одобрительно кивнул:

— Того самого. Видимо, после общения с тем, первым, у него появилась аллергия на алхимиков. Думаю, что этот человек случайно наткнулся на эффект, не подозревая о принципе эквивалентности потенциалов. Каждый раз, когда он превращал кусок свинца стоимостью десять баксов в золото для своего патрона, он получал лишь кусочек золота стоимостью десять баксов. Выгоду из этого извлечь нелегко.

Доктор Фрэйли протянул мне блестящую штуковину, чтобы я мог рассмотреть ее поближе, и заметил:

— Моя первая рабочая модель. Без пентаграммы не действует и наделена только в определенные фазы луны. Я однажды пытался применить ее во время затмения, но получил дешевые подделки серебряных рублей конца девятнадцатого века.

Я осторожно взял прибор, боясь, как бы он неожиданно не заработал. В нем не было никаких подвижных деталей, это было просто беспорядочное нагромождение каких-то серебристых металлических штук, соединенных под странными углами.

— Не обязательно так уж бережно с ним обращаться, — сказал Фрэйли. — Заклинание произносится мысленно, к тому же прибор не действует вне пентаграммы.

— Понятно, почему вы заявляете, что выиграли эти деньги в карты. Не хотите рассказать мне, что именно вы конвертируете в такие бабки?

Внезапно на его лице появилось выражение неуверенности. Затем он улыбнулся, как застенчивый ребенок:

— «Кадиллаки».

Я разразился хохотом:

— Вы знаете, сколько копов в этом районе охотится за бандой похитителей «кадиллаков»? Этот город невелик, а за последний год было угнано по меньшей мере пятьдесят штук. Ваша работа?

— Моя, — признался он. — Мне эта машина не нравится. Неповоротливая, вычурная и слишком дорогая. На те деньги, в которые обходится сборка одного «кадиллака», можно собрать три «фольксвагена», а в наши дни мы не можем позволить себе такую роскошь. Вы знаете, — оправдательный тон сменился гневным, — что путем превращения «кадиллака» в среднем нельзя получить и трех сотен? Это показывает, сколько они на самом деле стоят.

— А как же страховые компании, которым пришлось раскошеливаться? Не очень-то этично с вашей стороны.

Профессор больше не оправдывался, всякая неуверенность исчезла.

— Глупости. Страховые компании купят всех политиков, каких надо, и те узаконят обязательное страхование автомобилей по таким ценам, которые им угодно будет назначить. Даже если предположить, что я отнял у них какие-то деньги, они просто поднимут страховой взнос на полцента в год. А я всего лишь повышаю свою зарплату за счет общества. Ведь большинство из застрахованных — те самые идиоты, которые голосовали против повышения окладов преподавателям последние тридцать лет. Я мог бы заработать больше в качестве промышленного консультанта, утруждая себя гораздо меньше.

Видимо, на моем лице явно читалось сомнение относительно этого утверждения, потому что он продолжал:

— Мне нужно было оплатить обучение моих дочерей, расплатиться за дом. Это по средствам любому стоящему автомеханику или водопроводчику, но никак не честному профессору! Если бы Карла не ухитрилась закончить школу с отличием и выбить стипендию на обучение, мне, наверное, пришлось бы начать гоняться за «крайслерами».

Пожатием плеч отделавшись от его объяснений, я сказал:

— Значит, у вас есть портативная версия этой штуковины.

Он вытащил плоский кожаный чехол, нечто вроде огромного футляра для часов, с прикрепленными к нему кистями, завязанными узлом.

— Конечно, — согласился он. — Полностью портативная. Не зависит от пентаграммы, расположения планет и настроения духа.

— Успокойтесь, профессор. Вы же не продаете мне ее? Я вообще не понимаю, зачем вы мне все это показываете.

— А кому вы расскажете? — пожал он плечами. — Если хотите попробовать распространить эти сведения — пожалуйста. Обещаю, что воспользуюсь своим влиянием и помогу вам достать место в самой комфортабельной психиатрической больнице в штате.

Фрэйли, смотревший мне прямо в глаза, отвел взгляд и снова улыбнулся застенчивой, обезоруживающей улыбкой:

— Вообще-то я рассказал вам это главным образом потому, что мне нужна помощь, чтобы состряпать историю, объясняющую возникновение этих денег, а я помню ваше чувство юмора. Оно было необычным даже для студента.

Как я мог отказаться после такого комплимента? На пути к моей машине мы обсуждали возможные варианты объяснений, а мысленно я прикидывал, как проверить его слова, просто чтобы убедиться, что он не дурачит меня.

Стояло позднее лето, в сумерках благоухали какие-то цветы, и я позволил себе на секунду расслабиться. Неприятности возникли в виде визжащих шин, автоматной очереди и Фрэйли, хватающего меня за шиворот и швыряющего под прикрытие ближайшей машины. Я ударился левым плечом, сжался в комок, выхватил «кольт» и, морщась от боли в плече, снял револьвер с предохранителя. Я высунулся как раз вовремя: моя пуля угодила в смутно знакомого парня с автоматом, и тот обмяк, свесившись из окна машины. Автомобиль понесся прочь, но я выпалил еще несколько раз и продырявил две шины, ближайшие ко мне. Это был большой сверкающий черный «кадиллак», и я узнал номера. Ребята Скарпони. Машину занесло, она завертелась и ударилась боком в другую машину, припаркованную дальше по улице. Я тщательно прицелился в открывающуюся со стороны водителя дверь, и в этот миг машина внезапно засветилась, по ней побежали радужные волны, и на асфальте вместо нее возникла куча денег.

Опустив оружие, я оглянулся и увидел Фрэйли: он показался из-за машины, припаркованной рядом со мной, в то же время пытаясь засунуть в карман свой магический футляр для часов. Мы подошли, чтобы исследовать место, где исчез автомобиль. На этот раз денег получилось гораздо больше, чем какие-то жалкие триста зеленых; должно быть, в машине был дорогой двигатель или аксессуары. Из кучи баксов торчала человеческая рука, все еще сжимавшая рукоятку пистолета-пулемета Томпсона. Приклад был отрезан, как раз на уровне отсеченной руки. Я заметил на мизинце знакомое кольцо с рубином; Фуллер Мизинец обожал рассказывать, как он снял его со своей первой жертвы. Я пояснил:

— Фуллер Мизинец. Один из самых больших психов на службе у Скарпони. Не знаю, кто был за рулем, возможно, Жирный Бьюфорд, — они всегда работают вместе.

Фрэйли издал удивленный звук и снова вытащил свой прибор. Оглядевшись, чтобы убедиться, что за ним никто не наблюдает, он направил его на кучу, и рука с автоматом заколебалась, вспыхнула и превратилась в прекрасные чистые банкноты. Исчезла даже небольшая лужица крови, вся до капли. Доктор печально покачал головой:

— Ужасно не хотелось этого делать. «Томпсон» выглядел как коллекционный экземпляр. — Он уловил выражение моего лица и продолжил: — А вы не заметили? Рукоятка взведения в верхней части. Такие выпускали только до тысяча девятьсот двадцать восьмого года. Интересно. До сегодняшнего дня я и не подозревал, что устройство будет работать на людях, — мне никогда не приходило в голову испытать его на живом существе. — Он взглянул мне прямо в глаза. — Скарпони?

— Незначительный местный мафиози. Хочет меня прикончить и постоянно посылает кого-нибудь позаботиться об этом.

Тут я оборвал разговор: на горизонте возникла толпа вооруженных до зубов соседей, намеревающихся выяснить причины стрельбы. По меньшей мере двое явно имели личный, собственнический интерес во всем этом — за их машинами мы прятались от бандитов.

К счастью, Фрэйли был в добрых отношениях с соседями, так что ему удалось убедить их, что мы сообщим о стрельбе в полицию, не вдаваясь в подробности относительно быстро убывающей кучи денег на дороге. Он вручил свои визитные карточки двум семьям, машины которых были изрешечены и помяты, и записал на обороте фамилию и телефон автомеханика со словами:

— Если страховка не полностью покроет ремонт, не волнуйтесь, я возмещу разницу. Мой друг и я были бы сейчас покойниками, если бы не воспользовались вашими машинами как укрытием, и я лично позабочусь о том, чтобы ваши автомобили снова стали как новенькие. Это лучший автомеханик в городе. Он мой добрый друг; в конце концов, я вырастил трех дочерей, которые обожают быстро ездить. Благодаря их привычкам его ребенок смог закончить колледж.

Поздним вечером, после импровизированной соседской вечеринки, вынужденного общения, рукопожатий, покачивания головой и реплик типа «Куда катится этот мир», нам наконец удалось отступить к дому Фрэйли.

— Отец, где ты… О! — При виде меня она торопливо завязала пояс фланелевого халата.

Мне понравилась ее сорочка, короткая и прозрачная. Ноги ничуть не уступали всему остальному.

— Ничего страшного, дорогая, — ответил Фрэйли. — Нежелательные элементы покинули окрестности, и полицию должным образом поставят в известность. Думаю, самое время отправиться на боковую. Мы перехватим чего-нибудь на кухне и постараемся не шуметь.

Непохоже было, что его слова убедили ее, но она исчезла в коридоре.

Я последовал за хозяином в кухню. Он не терял времени зря: кофейник шипел, на буфете ждали два бренди, и сам доктор разбивал яйца над сковородкой.

— Какую вы любите яичницу?

Он был абсолютно спокоен, словно в него каждый день палили из проезжающих мимо машин. Затем я заметил в стакане, стоявшем у плиты, следы влаги, и увидел, что бутылка бренди на буфете уже почата. В ней не хватало по меньшей мере трех порций. Профессор Фрэйли оказался еще расторопнее, чем я думал.

Я угостился рюмкой бренди и ответил:

— Ем яйца в любом виде.

Это было то же превосходное бренди, что и днем, и оно притупило боль в плече от удара о мостовую. К тому времени, как еда была готова, я более-менее почувствовал себя человеком и приступил к теме, волновавшей меня больше всего:

— Это ваша дочь Карла, не так ли? Я ее сразу не узнал — она так выросла.

Он улыбнулся мне, намазывая тост маслом с низким содержанием жира.

— Да, вам всегда нравились мои дочери. Помню, было время, когда вы встречались с двумя одновременно.

Я начал было отнекиваться, но профессор махнул на меня тостом, от которого уже успел откусить половину. Прожевав хлеб, он продолжил:

— Я не возражал. Да будет вам известно, я бы предпочел, чтобы они обе продолжали встречаться с вами, а не с этими занудами, за которых потом выскочили замуж. Карла — самая младшая, но она достаточно взрослая и умная, чтобы позаботиться о себе. Признаюсь, мне не нравится мысль, что рядом с ней будет находиться человек, являющийся мишенью для организованной преступности. — Он сменил тему. — А почему вы бросили колледж? Прошло немало времени, но я, кажется, вспоминаю, что вы были одним из моих лучших студентов.

Я рассмеялся. Теперь это почти не задевало меня.

— Когда тебя вышвыривают из университета, ты сразу же попадаешь в лапы к военным. Это на некоторое время отвлекло меня от мыслей о карьере, затем я получил офицерский чин и еще несколько лет работал на одну из секретных служб Дяди Сэма, потому что научился кое-что ненавидеть. Когда моя физиономия примелькалась, передо мной встал выбор: или просиживать штаны за столом в Лэнгли, или вернуться домой и найти честную работу. Поскольку единственным, в чем я по-настоящему смыслил, был шпионаж, я обзавелся лицензией частного детектива. — Я пожал плечами. — Все шло хорошо, пока не смягчили законы о разводе. Теперь я даже не могу позволить себе офис с исправным кондиционером. Всякий раз, когда мне поручают дело, я своими действиями наступаю на пятки Скарпони, а он в свою очередь продолжает подсылать ко мне убийц.

Фрэйли вопросительно поднял брови. Я объяснил:

— Эдвард Скарпони — потомок старой уважаемой семьи итальянских мафиози. Учился в лучших школах и колледжах, умудрился жениться на богатой даме из высшего общества. Намерен в один прекрасный день заграбастать в свои руки весь штат. Но карьера его продвигается с трудом, и он винит в этом меня.

Профессор Фрэйли выразил должное сочувствие. Наполнив мой стакан, он ответил:

— Мне не хотелось бы, чтобы вы попали в положение, при котором вас могут обвинить в злоупотреблении служебным положением. Однако, как и любой профессиональный работник науки, я в долгу перед обществом, которое платит мне жалованье, и мне представляется, что лишить мистера Скарпони ядовитых зубов будет добрым делом. В частности, по той причине, что он, по-видимому, намерен терроризировать жилые районы, и среди них мой. Каким образом лучше всего приступить к этому?

— Ну что ж, — сказал я, — в прошлом месяце я лишил его текущих фондов, так что теперь он не в состоянии купить нужных политиков для того, чтобы получить контракт на постройку дамбы, на который он рассчитывал. В настоящий момент он чуть ли не банкрот, и поскольку пока он не владеет по закону особняком и собственностью своей жены…

— Продолжайте, — попросил он. — Объясните, что это значит.

— Жена Скарпони, та, что из высшего общества, исчезла два года назад. Он ждет, когда ее официально объявят умершей, чтобы завладеть имуществом, но ее семья потребовала отсрочки на семь лет. Ему удалось получить пару займов под залог дома, но с оплатой у него туговато — федеральные службы взялись за его игорный бизнес и наркоторговлю.

— Превосходно, — ответил профессор. — Для начала мы пошарим в его особняке. Обчистим его, может быть, даже превратим в деньги сам дом. Если это обеспечение его текущих капиталов, то тогда у него скорее всего потребуют уплаты долга. А в этом случае нам, возможно, удастся обнаружить, где спрятана его нелегальная собственность. Предвкушаю удовольствие превратить в доллары грузовик наркотиков. Чтобы увезти эти деньги, нам понадобится еще один грузовик.


Особняк Скарпони был окружен охранниками, забором, натренированными немецкими овчарками и доберманами. Похоже, владельца не слишком беспокоила возможность ограбления: все грабители штата работали на него.

Когда мы подкрались к десятифутовому забору, было около трех часов ночи. Фрэйли продолжал удивлять меня.

Он прожил на свете по крайней мере на тридцать лет больше моих тридцати пяти, но передвигался как десантник и после пробежки даже не запыхался. Я дышал тяжело, как пес, пытаясь не шуметь. Мысленно я сделал себе заметку спросить его, как ему удалось сохранить форму, но потом передумал: пожалуй, не стоит этого знать.

Фрэйли вытащил нечто вроде небольшого контрольно-измерительного прибора и принялся проверять электрические цепи забора.

— Просто высокое напряжение, возможно, постоянная сигнализация. Никаких признаков активного сканирования, локаторов, инфракрасных датчиков. Обычное барахло. Неужели он такой дурак, что надеется на свой бандитский имидж?

— Скорее всего — да, или мы сейчас угодим в глупую ловушку, — тихо ответил я. — Он, возможно, сидит там, внутри, окруженный кучей датчиков движения, оптических усилителей, устройств, реагирующих на тепло тела, ну, вы их сами назвали. После того как пропала машина полная его людей, ему оставалось либо смыться из штата, либо окопаться здесь. Имейте в виду: если мой агент сказал, что Скарпони здесь нет, это не значит, что его действительно нет, к тому же там, возможно, полно охраны, что бы нам ни говорили.

Фрэйли извлек из рюкзака рулон тонкой резины, развернул его на земле рядом с оградой, опустился на эту подстилку и вырезал несколько кусков проволоки, предварительно соединив края параллельной цепью. Затем он достал несколько пластмассовых трубок, разрезанных вдоль, и нацепил их на проволоку, чтобы избежать случайного заземления.

Мы проскользнули внутрь и снова устроили все так, чтобы забор выглядел целым при поверхностном осмотре.

Через десять минут, двигаясь чрезвычайно осторожно, мы достигли дома. Никаких признаков сигнализации на дверях и окнах, никого из охраны. Скарпони любил тишину, и все охранники сидели у ворот, отсюда их не было видно; но это не означало, что они не могли прибежать сюда, если бы мы произвели хоть малейший шум. Если нам повезет, они не заметят, что мы бросили собакам облитые снотворным куски сырого мяса. Может быть, мы не всех вывели из строя, но надежда оставалась.

В доме горел неяркий свет.

Преобразователь, полученный от Фрэйли, успокаивающе лег в руку. Это был небольшой кожаный мешочек с основными предметами, необходимыми для колдовства: несколько рисунков на пергаменте, испещренных какими-то символами, несколько транзисторов, соединенных в схему, недоступную моему пониманию, и пара слепленных вместе цветных камушков.

Я постарался изгнать из головы посторонние мысли, сосредоточился на огромном мягком кресле, направил на него амулет и выполнил операции с символами, которым научил меня Фрэйли. Я ждал, не надеясь на особенный эффект, но в итоге получил-таки больше шестисот баксов. Должно быть, кресло было обито натуральной кожей.

Фрэйли гордо улыбнулся. Мы разделились и начали превращать в деньги вещи — мебель, коврики, картины, дверные ручки, сами двери, — радостно запихивая полученные банкноты в рюкзак Фрэйли. Мелочь мы оставляли: это должно было внести смятение в стан врага. Шторы мы не трогали, чтобы не привлекать внимания с улицы.

Мы очистили первый этаж за двадцать минут, оставив без внимания лишь коллекцию редких книг, принадлежавшую миссис Скарпони. Мы немного поспорили шепотом насчет первого издания Ньютоновой «Principia Mathematica».[64] Фрэйли ни за что не желал превращать его, и в конце концов книга оказалась в рюкзаке вместе с деньгами.

На втором этаже я наткнулся на охранника, который мгновенно вытащил пушку. Вот как, подумал я, значит, в доме «нет охраны»!

Когда дуло револьвера уставилось мне между глаз, я решил, что после смерти стану привидением и буду преследовать своего осведомителя. Или лучше стучать ему в стенку, если получится. Я увидел, как палец жмет на курок, и эти доли секунды показались мне бесконечностью — так бывает, когда вы понимаете, что сейчас вам суждено умереть.

А в следующее мгновение бандит и его револьвер дрогнули, слегка заблестели и превратились в неожиданно внушительную кучу зеленых.

Обернувшись к Фрэйли, который опустил свой преобразователь, я прошептал:

— Он столько не стоил. Даже с учетом инфляции химические вещества, составляющие его тело, дали бы не больше нескольких баксов.

— Совершенно с вами согласен, — шепотом ответил он, сгребая деньги. — Я не ожидал подобного эффекта, поскольку до сих пор мне не приходилось работать с живыми существами. Возможно, здесь имеет значение цена его почек и роговицы на черном рынке, величина его возможного жалованья за оставшуюся жизнь и даже вероятное наследство от тетушки Фебы. Да, все это объясняет и аномально высокую сумму, полученную сегодня за «кадиллак». Я бы охотно изучил эту проблему; может быть, нам удалось бы найти корреляции с помощью стандартных актуарных таблиц. Хм… Чтобы получить достоверные статистические данные, необходимо превратить большее число людей.

Он двинулся дальше, едва-слышно мурлыча арию из Гилберта и Салливана: «У меня есть маленький список…»[65]

Покончив со вторым этажом, мы поднялись на третий. Расположение комнат было нам неизвестно: ни один из моих знакомых никогда не поднимался выше второго этажа. Ну может быть, Сильвия там бывала, но она никогда не распространяется о тех, кто платит наличными. Здесь было тихо и царил такой же полумрак, как и на нижних этажах.

Мы обчистили несколько комнат, когда я обнаружил помещение, весьма похожее на хозяйскую спальню. Я на цыпочках вошел, надеясь, что там никого нет. Вспыхнул свет, и, резко обернувшись, я увидел Скарпони со старым добрым «смит-вессоном»[66] модели 39, с ненавистью уставившегося прямо на меня. Он совершенно упустил из виду профессора, который проскользнул в дверь у него за спиной. Фрэйли поднял преобразователь, и в руке Скарпони внезапно возникла пачка банкнот.

В этот момент Скарпони выглядел немного нелепо; я никогда не видел, чтобы на лице сменялось столько выражений за такое короткое время. Он двинулся было ко мне, по-прежнему размахивая деньгами.

Не знаю, что он намеревался сделать, — возможно, собирался забить меня насмерть пачкой купюр. С того места, где стоял Фрэйли, наверное, казалось, что он собирается напасть на меня. Но скорее всего Фрэйли вообще не нуждался ни в каких объяснениях.

Профессор направил преобразователь на врага, и Скарпони, не успев сделать шага, покачнулся. Возникло странное сияние, а затем человек исчез, и на его месте появилась огромная, высотой в четыре или пять футов, куча денег.

Странных денег.

Они были напечатаны белыми чернилами на зеленой бумаге и слегка шевелились, словно обдуваемые ветром. Но ветра не было.

Я взглянул на Фрэйли в поисках объяснения. У него был не менее озадаченный вид. Внезапно он побледнел и попятился от кучи, затем одним прыжком выскочил в коридор.

— Уходите прочь отсюда! — крикнул он высоким, напряженным голосом.

Прижавшись к стене, я побежал к двери, пытаясь успеть вслед за ним. Слишком поздно: странные деньги рассыпались по полу и закручивающейся волной хлынули в мою сторону. Я вскочил на ближайший письменный стол, находившийся в пяти-шести футах от двери.

Фрэйли крикнул из холла:

— Я вспомнил кое-какие свои расчеты и, кажется, понимаю, что это такое. Эта штука — негативные деньги, антиденьги. Имеют короткий период полураспада, чтобы аннигилировать, им нужно прореагировать с нормальными деньгами. Вероятно, они могут также исчезать при контакте с обычными вещами, имеющими положительную ценность.

Я не совсем понял, о чем он, пока не увидел, как одна из необычных купюр промчалась по ковру и наткнулась на ножку дивана. Бумажку застлало дымкой, затем вспыхнул неяркий, пурпурный свет, и ножка и угол дивана исчезли, словно откушенные гигантской челюстью. Диван закачался на трех оставшихся ногах и рухнул на несколько хищных банкнот. Он становился все меньше и меньше и наконец исчез совершенно, но количество бурлящих на полу денег ничуть не убавилось. Остальная мебель начала оседать, и я время от времени замечал среди моря белых банкнот голый пол. Мой письменный стол пошатнулся и немного просел. Я принялся яростно сбрасывать все со стола, и вещи, падая в волнующееся море негативных денег, исчезали среди небольших пурпурных вспышек.

Стол снова покосился, и я, сунув преобразователь в карман, подпрыгнул и ухватился за люстру. Это, наверное, была современная имитация — ни одну настоящую антикварную люстру нельзя было бы закрепить такими дешевыми жалкими шурупами. Они начали вываливаться с негромким звоном, и мне на голову посыпались кусочки штукатурки.

Я взглянул вниз. Лучше было этого не делать. Я увидел, как последние остатки фамильного дубового письменного стола миссис Скарпони навсегда исчезли с лица земли. Негативные деньги жадно бурлили, ища, что бы еще пожрать.

Пачка нормальных денег пронеслась через комнату и шлепнулась на пол в дальнем углу; это Фрэйли начал швырять из холла доллары. Антиденьги образовали гигантскую волну и яростно хлынули вперед, стремясь поглотить обычные деньги, но, когда волна проходила подо мной, несколько белых бумажек взмыли вверх, и выглядели они как давно не кормленные пираньи. Я вспомнил отрезанную руку Фуллера Мизинца, и на миг мне представились две мои одинокие руки, нелепо болтающиеся на люстре. Деньги со зловещим шуршанием бросались вверх, пытаясь достать меня. Я еще немного подогнул колени; в ответ на это движение раздался скрип, и мимо меня пролетели еще несколько шурупов.

— Раскачайте люстру! — донесся до меня крик Фрэйли. — Прыгайте сюда, пока оно собралось там!

Мне совсем не понравилась мысль о качании на люстре, но голодное шуршание внизу сильно подбадривало меня. Черт побери, Эррол Флинн[67] и не такое вытворял! Я принялся раскачиваться взад-вперед и отпустил люстру как раз в тот момент, когда она отвалилась и рухнула на пол позади меня. Могу поклясться, что я слышал чавканье, с которым антиденьги пожирали ее.

Я еще не добрался до двери, а Фрэйли уже подхватил меня за талию и выпихнул в коридор, захлопнув за мной дверь. Дверь продержалась какую-то долю секунды, затем исчезла в пурпурном пламени. В открывшийся проем хлынул поток плотоядных бело-зеленых бумажек, подобный вулканической лаве, забывшей, какого она должна быть цвета, уничтожая все на своем пути.

Я кинулся вниз по лестнице вслед за Фрэйли — он бежал на носках, как профессиональный спринтер. Мимо меня со свистом пронеслась пара особенно скоростных негативных десятидолларовых купюр — они напомнили мне охотничьих собак, преследующих загнанного оленя. Казалось, их привлекал рюкзак профессора, и до меня дошло, что такая куча денег для них как магнит, ведь нормальные и негативные доллары притягиваются друг к другу, как противоположные заряды.

— Бросьте мешок! — крикнул я, но Фрэйли вместо ответа ухватил рюкзак покрепче и припустил еще быстрее, так что банкноты, подпрыгнув, смогли лишь вырвать клок ткани из его брюк, и моему взору предстали ужасающе безвкусные семейные трусы в горошек. Профессор успел выскочить на площадку, а отставшие одно- и пятидолларовые бумажки врезались в ковер, проедая по дороге извилистые дыры, горевшие ярким огнем.

Я рванул в холл и попытался не отставать от профессора, который уже выбежал на улицу. На пути к забору я заметил, что Фрэйли рядом нет, и обернулся посмотреть, что с ним случилось. Он показал на особняк, который рушился с тяжеловесным величием, и этот обвал сопровождался скрипами и треском. Я дернул своего спутника за пиджак, потянул его к забору, но он не трогался с места, наблюдая, как дом превращается в руины, освещенные кое-где зловещими пурпурными вспышками.

Когда от особняка не осталось камня на камне, Фрэйли прошептал:

— Впечатляет. Должно быть, он сильно увяз в долгах, если имел такую огромную негативную ценность. А может быть, это просто отражает его значение для общества. — Он пожал плечами. — Мне действительно необходимо накопить еще множество экспериментальных данных.

Услышав недоуменные крики охранников, пересыпанные непристойной бранью, мы бросились прочь и прокрались через личные ворота Фрэйли, которые он затем тщательно заделал. Через полчаса мы мирно входили в его дом.


Прежде чем он успел повернуть выключатель, вспыхнул свет, и перед нами снова предстала Карла. Халат на ней был плотно завязан; однако он был гораздо тоньше, чем тот, что она носила утром, и достаточно узок, чтобы она могла показать себя с лучшей стороны. Хмурое выражение на ее лице было неподражаемо.

— Папа, я не знаю, кто этот человек, но я тебе могу сказать, что до добра он тебя не доведет. Опять!

Он вручил мне рюкзак, подошел к ней, взял за плечи, поцеловал в лоб, развернул и отправил из комнаты, наградив легким шлепком. И сказал при этом:

— Я никогда не спрашиваю тебя, до чего тебя доведут твои отлучки, когда ты не ночуешь дома. Будь добра, окажи мне такую же любезность.

Удаляясь, она оглянулась. Я обрадовался, увидев, что ей интересна моя реакция на утверждение папаши и что она покраснела. Это взволновало меня. Я встречал очень мало дам, которые вообще знают, как это. Мне стало любопытно, как бы она отреагировала, если бы находилась на моем месте, но, по счастью, с ее стороны было не видно вызывающих трусов в горошек.

Через несколько минут мы благополучно укрылись в кухне, а Фрэйли поставил в микроволновку сосиски и вафли.

Раскладывая еду по тарелкам, он заметил:


— Мне кажется, вы нравитесь Карле. Если мое мнение что-нибудь значит, я не против. Я бы хотел также сделать пожертвование в Фонд стипендий Джейка Ларсена. По-моему, половины сегодняшней добычи будет достаточно?

Несколько секунд я не мог вымолвить ни слова.

— Стипендий? — Профессор не был склонен к эвфемизмам, и я вспомнил его замечание насчет злоупотребления служебным положением.

Он моргнул, удивленный, что я не уловил, о чем речь.

— Мне казалось, что это очевидно. Вас вышибли из колледжа по ерундовой причине, и сомневаюсь, что ваше дело рассматривали беспристрастно, — вспомните тогдашний состав попечительского совета. Почему бы вам снова не вернуться в университет на основании «Солдатского билля о правах»?[68]

Я налил себе еще бренди и взглянул на кучу денег, лежащую на столе. В качестве частного сыщика мне никогда не заработать себе на старость, если, конечно, предположить, что я доживу до старости. Я кивнул.

— Отлично, — ответил профессор. — К вашему сведению, но только не для протокола, меня хотят назначить на некую государственную должность — поручить заведование новым отделом Государственного департамента, который якобы будет осуществлять обмен информацией между русской космической программой и нашей. На самом деле мы собираемся запустить спутник-шпион для слежения за областями, где у нас имеются общие интересы. Мне придется много времени проводить в России на переговорах, и я бы хотел, чтобы кто-нибудь здесь, дома, присматривал за участком и Карлой.

Помолчав, он добавил:

— Позднее мы будем расширяться, и тогда я смогу без проблем принять вас на работу, если вы обзаведетесь парочкой степеней по точным наукам. Мне понадобятся люди с вашим опытом и специальными навыками. Например, вчера вечером вы научились обращаться с преобразователем за полчаса. Мне понадобились месяцы, чтобы управиться с ним, хотя я сам его изобрел.

Значит, мой опыт? Вот это да. Я про себя решил относиться очень осторожно к любым предложениям о работе, исходящим от профессора Фрэйли.

Черт побери, даже придумывание источников его дополнительных доходов, которые бы не грозили нам обоим тюрягой, обещало быть достаточно опасным.

Провожая меня к выходу, он предупредил насчет моего сегодняшнего «карточного выигрыша».

— Не забудьте занести в декларацию о доходах все до последнего пенни. Я не хочу, чтобы ребята из налогового управления взялись за вас. Эти люди ужасны! — Он вздрогнул всем телом.

— Побольше оптимизма, профессор, — ответил я. — Русские машины громоздки и нелепы, как детройтские линкоры. Интересно, что вы получите, превратив «ЗИЛ» или «москвич», — рубли или доллары?

Он отправился в дом с озадаченным, но счастливым видом.

Хмыкнув, я пошел к воротам. Стояло восхитительное раннее утро, еще не совсем рассвело, но птицы уже щебетали, готовясь к наступающему дню; в воздухе носились ароматы цветов и травы. На дорожке показалась чья-то фигура, смутно различимая в утреннем полумраке. Карла.

— Простите, но я слышала ваш разговор с отцом. Мне показалось, что он назвал вас Джейком Ларсеном? — обратилась она ко мне недоверчивым, вопросительным тоном.

— Сознаюсь, виноват. Я — это я. А это важно?

Она нервно поигрывала поясом халата.

— Мы все думали, что вы погибли.

— Я тоже так думал несколько раз. Особенно в тот день, когда вьетконговцы[69] захватили в плен то, что осталось от моего подразделения. Но армия Северного Вьетнама недостаточно тщательно присматривала за нами, так что однажды ночью мне с несколькими друзьями удалось вырваться и добраться домой. Заняло немало времени, но в конце концов мы это сделали.

— О… — сказала она. — Завтра вечером отец идет в шахматный клуб, а я уже проверила все задания к пятнице. Заняться больше нечем, а телевизор я терпеть не могу. Может быть, зайдете на ужин?

На обдумывание ответа на этот последний вопрос мне понадобилось около двенадцати тысячных секунды, и я назвал время.

Она убежала в дом, а я побрел дальше в рассеивающихся сумерках. Дела мои во всех отношениях шли лучше и лучше.

Во-первых, я намеревался провести небольшую приятную беседу с осведомителем, который сообщил мне, что Скарпони не будет дома, а внутри особняка нет охраны. В предвкушении этой беседы я потер суставы пальцев.

Затем я собрался провести маленький приватный эксперимент по парафизике; в конце концов, шумный Найджел, Проблемный Ребенок Без Глушителя, водил именно «кадиллак», и мне было известно, где припаркована машина.

Ведь профессор Фрэйли и не подумал попросить обратно свою хитроумную штуковину.

Загрузка...