Рекламная любовь

Глава 10 ОЖИДАНИЕ

И опять он не знал, придет она или нет. Хотя сегодня должна была прийти. Потому что сегодня они собирались купить ей новое платье. Но ее все не было. Сережа топтался на перекрестке, то разглядывая витрину магазинчика, то раскуривая очередную сигарету, и прокручивал в памяти нынешний день…

День начался очень рано. Ах, как трудно подниматься зимой по утрам! То ли дело летом: в окно бьет солнце, щебечут птицы, соседи весело переговариваются во дворе. И кажется, что, если проваляешься в постели лишнюю минуту, пропустишь что-нибудь важное и интересное. И вскакиваешь, делаешь разминку, потом пробежку, здороваешься на ходу с дворничихой Андреевной, могучей теткой, которая с такой силой взмахивает метлой, словно траву косит: вжих, вжих… Или с собачником Михал Михалычем, который уже вышел выгуливать своего сенбернара. И они ласково кивают ему, и он слышит, как они переговариваются, глядя ему вслед. Что вот, мол, какой хороший мальчик Сереженька. Студент, спортсмен, радость родителей…

Но это летом. А зимой все, все держит в постели. Холодный воздух, льющийся из открытой форточки, чернота за окном, тяжелое шарканье бабушкиных ног в коридоре, сухой, мучительный кашель отца…

И сразу вспоминаешь, что нынче контрольная или зачет… Или нужно вернуть долг Мишке Щербакову. И где взять денег… Этот вопрос последние дни сидел в нем острой занозой, дающей резкую боль при каждой мысли о Маше. А поскольку он думал о ней непрестанно, то и боль мучила его непрерывно, не давая делать самые нужные вещи. Вот он должен был подготовиться к контрольной по линейной алгебре, но не подготовился до такой степени, что даже шпоры не написал. Пришел в институт совершенно «стерильный». И стоял в коридоре перед аудиторией, безучастно разглядывая однокурсников. Вон Юра Огибин, отличник, чистый «ботаник», стоит как бы отдельно от всех. Не перелистывая в судорогах конспект, не пристраивая шпоры по карманам… Полон достоинства, чувства превосходства над остальными — суетящимися, копошащимися в своих домашних заготовках. Сережа подумал, что он и сам сегодня похож на Огибина — столь же загадочен и спокоен. Видимо, спокойствие определяют в равной степени как отличное знание, так и полное незнание предмета. Остальные еще чего-то трепыхаются. Борются за жизнь… Вон неразлучные друганы Королев и Голушко. Отрабатывают систему передачи информации посредством мобильной связи. Королев пристраивает к уху микрофон, прикрывая его лохматой шевелюрой. В микрофон Голушко будет по мобильнику надиктовывать ответ. «Был бы у меня мобильник»… — лениво подумал Сережа.

И перестал думать. Потому что в эти последние дни, вернее, бессонные ночи, когда он ворочался на своей узкой тахте, мутная злоба, обида на родителей, от которых он зависел каждой клеточкой своего тела, сформировалась в решение, которое он загонял в самый дальний угол сознания. И теперь было не до мобильника.

Двери аудитории открылись. Ребята кинулись внутрь, занимая дальние столы. Сережа спокойно сел в первый ряд. Красивая молодая преподавательница увещевала группу:

— Что за скопление народа на Задних рядах? Впереди совершенно свободно. Ну же, не стесняйтесь! Прошу пересесть вперед!

Призыв относился ко всем, следовательно, ни к кому конкретно.

— Ну что вы как маленькие? Берите пример с Огибина и Гончарова. Когда человек подготовлен, ему незачем прятаться за спины товарищей!

Сережу ужасно рассмешило, что его включили в компанию отличника.

— А вы, Гончаров, рано веселитесь, — преподавательница тотчас сделала строгое лицо. — Ну, быстро расселились по одному человеку за стол!

Через пару минут она прошла по рядам, раздавая листки с вариантами. Мгновенно установилась напряженная тишина, Сережа разглядывал свой листок, не понимая ни слова из задачи. Вообще ни одного слова. Словно он вообще не учился полгода у этой же преподавательницы. Словно не он сдал в зимнюю сессию эту же линейную алгебру на вполне твердую четверку.

От нечего делать он разглядывал аудиторию. Нагло вытащив тетрадь с конспектом, строчил изо всех сил двоечник Куприянов. Преподавательница что-то писала в журнале, изредка поднимая глаза и делая вид, что не замечает, как группа отчаянно «шпорит». Более того, с некоторым недоумением она взглянула на Сережу, который меланхолично вертел шариковую ручку.

Сергей склонился над листком и старательно, вспоминая правила создания портретов, полученные на школьных уроках рисования, начал рисовать преподавательницу. Он так увлекся, что не заметил, как пролетело время. Первым сдал работу Огибин, за ним потянулись другие. Вот и Куприянов отдал исписанные листки. Сережа, очень довольный своим рисунком, сложил листок и положил его на стол преподавательнице.

Он вернулся засветло. Дома была только бабушка.

— Сереженька, это ты?

— Я, бабуля.

— Зайди ко мне.

Сережа вошел в маленькую, тесно заставленную мебелью комнату. Здесь всегда стоял особый, тяжелый запах. Запах старости.

— Что-то нехорошо мне. А нитросорбит кончился. Сбегай в аптеку, милый. Деньги возьми в комоде, в верхнем ящике.

Сережа с трудом выдвинул тяжелый, набитый всякой всячиной ящик. Стопки писем, шкатулки с документами, какие-то счета. В правом углу — две сотенные бумажки. А в глубине — пачка тысячных купюр. Он впился в них взглядом. Тысяч пятнадцать, а то и больше… Сережа ухватил около трети пачки, сунул в карман. Затем взял сотенную, закрыл ящик. Все это он проделал мгновенно и бесшумно, только сердце колотилось так громко, что казалось, бабушка непременно слышит его стук.

— Нашел?

— Да, бабуля. — В горле пересохло. Сережа откашлялся.

— Ты никак простудился? — испугалась бабушка.

— Нет, что ты! Все в порядке. Ты лежи, я мигом!

Он принес лекарство, напоил бабушку чаем, посидел с ней рядом, рассказал, как прошел день, как хорошо он написал контрольную, заверил, что с завтрашнего дня снова начнет делать зарядку по утрам…

Бабушка заснула. Сергей дождался, когда вернулся с работы отец, и исчез, радуясь, что не пересекся с мамой, которая, конечно, увидела бы по его лицу, что что-то произошло…

Маша бежала к остановке. Автобус извергнул на слякотную мостовую серо-черную людскую массу, втянул новую порцию горожан и, пыхтя и поскрипывая, собирался тронуться с места. Маша едва успела добежать. И не втиснулась бы ни за что, если бы сзади ее не протолкнула в салон твердая мужская рука. Пристроив ногу на ступеньку, поджав вторую, Маша искала опору для рук, И почувствовала, что сзади ее поддерживают. Автобус, натужно кряхтя, тронулся было, но тут заглох мотор. Пассажиры качнулись единым движением, Маша поняла, что сейчас непременно упадет назад, но та же твердая, крепкая рука ухватила ее за локоть. Чуть обернувшись, она увидела мужчину восточного типа, лет сорока, не более.

— Извините, — убирая руку, произнес мужчина. — Испугался, что вы упадете, хотел помочь.

— Спасибо, — чуть кивнула Маша.

У него был едва заметный акцент и звучный низкий голос.

— Можно, я вас еще поддержу? — спросил голос.

Автобус опять тряхнуло, пассажиры на долю секунды взлетели вверх и шмякнулись вниз, словно куль с картошкой. На Машу навалилась огромная тетка, стоявшая ступенькой выше, и толкала ее назад, прямо в крепкие объятия жителя гор.

— Извините, — пробормотала теперь уже Маша.

— Что вы, мне очень приятно, — не спеша выпускать девушку из объятий, заверил восточный человек.

— Вы на следующей остановке выходите?

— Конечно. Иначе как же выйдете вы? — резонно заметил он.

Он вышел, подал ей руку. Маша наконец рассмотрела автобусного рыцаря. Стройный, хорошо одет, очки в дорогой оправе.

— Меня зовут Арам, — улыбнулся мужчина.

— Маша, — опустила ресницы девушка.

— Маша… Удивительно! Знаете, это самое любимое мною женское имя. Просто удивительно… Наверное, это судьба.

Маша не возражала, выжидающе поглядывая на рыцаря.

— Вы торопитесь, Машенька?

— В общем, да, — улыбнулась та.

— Но, может быть, вы уделите мне пять минут… Здесь рядышком чудное кафе. Варят настоящий кофе по-турецки.

Маша медлила.

— Пожалуйста! Вы поразили меня в самое сердце! Я не могу вас потерять, это… бесчеловечно!

Он так жалобно посмотрел на нее, что Маша рассмеялась.

— Ну хорошо, только недолго. Меня ждут.

Они сидели в кафе. Арам заказал кофе, коньяк и пирожные. Маша наслаждалась легчайшим йогуртовым пирожным с вишнями.

— Как вы замечательно с ним управляетесь. Вообще, вы очень красиво едите, вам это известно? Редко возникает желание смотреть на жующего человека, особенно на женщину. А с вас глаз спускать не хочется… Вы здешняя?

— Ну да, — улыбнулась Маша, облизывая губы кончиком языка. — А вы?

— Я москвич. Здесь в командировке. Впрочем, достаточно длительной…

Словно ток пробежал по Машиным жилам. Как будто был произнесен некий пароль… Как можно небрежнее Маша спросила:

— И что за командировка?

— Я реставратор. Мы приехали реставрировать храм Успения Богородицы. Нас здесь целая бригада маляров, — улыбнулся он.

— А-а, восемнадцатый век. Там недавно обнаружены росписи Врубеля. То есть росписи-то были изначально. Авторство Врубеля обнаружено недавно.

— Верно, — оживился Арам. — А вы, кроме того, что красавица, еще и образованная девушка. Имеете отношение к искусству?

— Я педагог, — скромно улыбнулась Маша. — Просто я здесь родилась и выросла. Как же мне не знать? — Да, именно так! Не рассказывать же ему родословную с вечно пьяной мамашей в анамнезе.

— Может быть, вы пригласите меня на чашечку чая? А то, знаете ли, в гостиничный чай вечно подмешивают соду, — жалобно произнес Арам.

Маша рассмеялась.

— Может быть, приглашу. Но не сегодня. Сегодня меня ждут.

— Жених? Нет, вы скажите сразу, Если жених, я заколю его кинжалом.

— Может быть, и жених, — смеялась Маша.

— О, горе мне, горе! И что, вы выйдете за него замуж?

— Может быть, и выйду, — смеялась Маша.

— Он, наверное, старый, толстый, но богатый, да? Я угадал?

— Нет, все наоборот, — смеялась Маша.

— Что, бедный и худой? Ой, зачем вам такой? Худые очень злые и упрямые.

— Он молодой, красивый, умный.

— Не выходите замуж, не надо… Я не переживу!

— Ну… Я еще не решила. Хотите, я вам его покажу?

— Зачем? Чтобы знал, на кого точить кинжал?

Маша хохотала, запрокинув голову, показывая ряд белоснежных зубов.

— Я сейчас с ума сойду! Вы не женщина, вы демон!

Маше не понравилось это сравнение. Она чуть нахмурилась, взглянула на часики.

— Знаете, мне пора. Спасибо вам.

— Как спасибо? И это все? А реквизиты? Телефон, телефакс?

— Мне правда пора. Телефон… Что ж, пожалуйста…

Они вышли на улицу.

— Я вас все же провожу. Нельзя отпускать такую красивую девушку одну.

Сережа продрог. Вот ведь странно! Бывает мороз за двадцать, а дышится легко, и будто не чувствуешь холода… А сырой ветер пробирает до самых костей… Нужно думать о чем-то приятном. Но что же приятного может прийти в голову, когда стоишь тут фонарным столбом уже почти час?! И не уйти. Она знает, что он никуда не уйдет, будет стоять, пока не окоченеет… Он попробовал мысленно рассердиться на Машу. И в этот момент сзади на него прыгнули, теплые руки обвили его шею. Сережа обернулся, схватив Машу в охапку.

— Привет, миленький! Заждался? Ты уж прости, никак было не вырваться. Представляешь… — ласково говорила Маша, глядя куда-то за его спину…

Сережа оглянулся. Чернявый мужик в дорогой дубленке прошел мимо, внимательно оглядев его. Этот взгляд был чем-то очень неприятен Сергею…

— Эй, ты что, не слышишь? — тормошила его Маша. — Представляешь, мамаша Яковенко опоздала на целый час! Всех детей давно разобрали, а я все сижу с ее сопливым Дениской… Просто зла не хватает! Ну что ты так смотришь? — рассмеялась она.

Он смотрел на ее лицо с румянцем на нежных щеках, на колечки кудрей, выбивавшиеся из-под шапочки, на такие трогательные ямочки… Неприятный мужик испарился, будто его и не было. А были только эти кудри и ямочки на щеках.

— Соскучился.

— И я, милый, соскучилась. — Она поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

И весь минувший день истаял, растворился в ее блестящих глазах.

— Ну, куда пойдем? — как бы мимоходом спросила Маша.

— Как куда? Покупать тебе платье, — небрежно ответил Сергей.

Лицо Маши просияло, она опять чмокнула его и повисла на локте.

— Идем! Я уже присмотрела, если честно. Только не знаю, хватит ли нам… У меня немножко есть…

— Пусть тебя ничего не волнует! Главное, чтобы тебе оно нравилось, — солидно произнес Сергей. И застеснявшись этого взрослого тона, тряхнул Машину руку, зажатую в его ладони:

— Ну, где твой магазинчик?

— Бутик, — смеясь, поправила его Маша.

Они шагали, взявшись за руки, размахивая этой общей рукой, и прохожие улыбались им вслед…

— Смотри, какое шикарное! — указала она глазами на что-то бледно-зеленое. — Не бойся, я не это выбрала. Это очень дорогое… А я вон то, черное…

— Нет, примерь именно это!

— Сереженька, это невозможно! Оно очень дорогое!

— Ерунда! У меня есть деньги. Я же говорил, что достану, — и достал!

Она долго торчала в примерочной. Сережу усадили в кресло, и он, как взрослый, самостоятельный мужчина, ждал свою женщину, листая какой-то дурацкий журнал мод.

Наконец Маша отдернула штору. И Сергей ахнул. Платье безумно, невероятно ей шло, оттеняя серо-зеленые глаза, делая ее выше, строже и… шикарнее, что ли. У него дух перехватило.

— По-моему, неплохо, да? — улыбалась Маша. — Если еще волосы поднять…

Она показала, какой должна быть прическа, придерживая волнистые пряди рукой.

— Вам очень, очень идет, — подтвердила продавщица. — И заметьте, это авторская вещь. Эксклюзив.

— Берем! — воскликнул Сергей.

— Хороший выбор, — одобрила продавщица, с сомнением оглядывая Сергея. — Будете платить наличными или…

— Наличными, — уверенно произнес Сергей.

Платье было упаковано в фирменный пакет. Они вышли и, едва завернули за угол, Маша повисла на его шее, осыпая поцелуями.

— Спасибо, Сереженька! Когда ты такой, я самая счастливая женщина! Ты у меня самый лучший, самый щедрый, самый красивый…

Сережа был запредельно счастлив.

Потом они пошли в кино. Смотрели какую-то дребедень модного режиссера и целовались, целовались…

Он вернулся домой очень поздно, почти не видя сжатое в кулачок лицо мамы, поджидавшей его на кухне.

— Я третий раз разогреваю тебе ужин, — сухо произнесла она.

Этот сухой, отчужденный тон стал уже привычным, с тех пор как в его жизни возникла Маша. «Значит, она еще не знает», — подумал Сергей, принимаясь за еду.