Рекламная любовь

Глава 30 ПЛАН МЕРОПРИЯТИЯ

Время близилось к полночи. Холл был пуст, гости переместились на второй этаж. Откуда слышались то пьяные песни, то хохот, то вскрики вполне определенного свойства… Короче, все шло путем.

— Все идет путем, Леша! — уверенно произнес уже принявший на грудь Григорий.

— То есть прижился ты здесь? — уточнил Алексей, наливая Грине полную стопку.

— А что? Работа не пыльная. Зарплата идет. Спасибо Арнольду, — помолчав, добавил он.

— Да уж, Арнольду ты особое спасибо сказать должен, — криво улыбнулся Смирнов.

— Ты к чему это? — Григорий махнул стопку, зажевал огурцом, внимательно разглядывая своего непосредственного начальника.

— Так, вообще… По жене-то скучаешь?

— Ну скучаю, а что? — тяжело роняя слова, спросил Гриня.

— Да так. Ты помнишь, что просил меня найти ее? Или это ты спьяну?

— Помню. И не спьяну это было. Так что, нашел?

— Нашел! — Алексей тоже взял огурец, хрустнул крепкими зубами.

— Где же она? — не сводил с него острого взгляда мигом протрезвевших глаз Гриня.

— Она у Трахтенберга. Как ты и думал.

— Вона как! Где он ее прячет?

— На хате конспиративной.

— На какой именно?

— Какая разница? Она у него там под охраной сидит.

— Да? А ты ее там видел?

— Там же видеокамеры скрытые. Как на всех наших хатах.

— И что он там с ней? Того?..

— Гриня, ну что ты как маленький? Того… Этого… Е…т он ее там. Вот и все.

— А может, ты врешь все? Может, хочешь поссорить меня с Трахом? Доказательства есть? — тихо спросил Григорий. По щекам его заходили желваки.

— Есть. Вот, пожалуйста, — пожал плечами Смирнов.

Он достал из кейса конверт с пачкой фотографий, кинул через стол:

— Смотри!

Григорий несколько мгновений не прикасался к конверту, затем под насмешливым взглядом Алексея раскрыл его, разложил снимки перед собой.

Алла, его Алина, в самых разных разнузданных позах занималась любовью с Трахтенбергом. Он отшатнулся.

— Это фотомонтаж! Приклеил ее голову к другой бабе, вон их тут сколько по номерам…

— Конечно, Гриня! — усмехнулся Алексей. — Конечно, фотомонтаж. А скажи, ты тело своей жены помнишь еще?

Григорий молчал.

— Если помнишь, так, наверное, есть у нее какие-нибудь приметы на теле. Ну там родинки…

Григорий снова пододвинул снимки, впиваясь глазами в каждый из них, и вдруг застонал, завыл, швырнув всю стопку на пол. Алексей нагнулся, подобрал фотокарточки, аккуратно сложил в конверт. Григорий налил себе полный стакан водки, опрокинул одним махом.

— Сволочь! — процедил он.

— Ладно, Гриня, не расстраивайся! Что ж теперь поделаешь? Закрыли тему!

— Закрыли? — зарычал Гриня. — Как это — закрыли? Мы ее только открыли! Он же, сволочь, еще там, в кабаке, где Машку украл, там еще велел мне ее, Алиночку, отдать ему на съедение, дракон сучий! Мало ему баб! А вы все уговаривали меня, что он пошутил…

— Да разве можно было поверить? Чтобы у своего личного охранника жену украсть?! Это уж за пределами добра и зла… — сокрушался Алексей.

— Я его, суку, сейчас грохну! Прямо здесь! Покажу ему эти. фотки и расстреляю из «беретты».

Григорий полез в ящик стола.

— Но! Ты это брось, парень! — прикрикнул Алексей. — Совсем мозги пропил? Прежде чем ты в него прицелишься, я уже должен буду обойму в тебя разрядить. Потому что сегодня я его телохранитель! И я успею раньше, мне за костыль держаться не нужно!

— Так зачем ты мне все это показал, мразь? Ты с ним заодно?

Григорий перегнулся через стол и схватил Алексея за горло. Тот едва оторвал от себя крепкие руки.

— Все! Уймись! — кашляя и отплевываясь, приказал Смирнов. — Прекрати истерику и слушай меня: его нужно убить, это точно! Но не здесь и не сейчас!

Гриня сразу затих, разглядывая поверхность стола.

— А тебе-то это зачем? — медленно проговорил он, разглядывая товарища.

— Зачем? А ты не понимаешь? Я из-за тебя, дурака, тоже под дулом хожу. Не знаю, когда бабахнет!

— С чего это?

— С того! Помнишь, как мы здесь сидели месяц назад? Ты, да Семен-водила, да Димка и я. Помнишь, что ты, дурья башка, болтал тогда? Что можешь на Траха заяву сделать! Что под сто пятую статью его подведешь, говорил?

— Ну… Говорил.

— Так вот! Уж не знаю, каким образом, а только тот разговор был на пленку записан. Альбина уж постаралась или кто другой, не знаю, но Трах эту пленку видел! Он ее при мне прокручивал. Еще орал на Меня, почему я ему о твоей трепотне не донес!

— И что?

— И то! Ты, дурья башка, понимаешь, что мы все, кто этот твой треп слышал, все мы свидетели, от которых лучше избавиться! Ты думаешь, что покушение именно на Арнольда было сделано?

— А на кого? Говорили, что его Горбань заказал.

— Горбань! Если бы он заказал, мы бы уже безработными были. Ты вспомни, где взрывчатка была? На каком месте?

— Ну… Впереди.

— Вот именно! И кто пострадал? Димка насмерть, а ты — калека! То есть на одного свидетеля меньше стало, понял? А ты, полуживой инвалид, — вообще ходячая мишень. Я не удивлюсь, если та же Альбина тебе порошок какой-нибудь в стакан с водярой сыпанет. А ты потом от сердечной недостаточности…

— А я-то дурак! — Обхватив руками голову, закачался на стуле Гриня. — Я-то думал, он меня пожалел!

— Ага! Пожалел волк овцу!

— Что ж делать-то?

— Нужно его убирать! Но по-умному! Его же методом. Не знаю, какого он киллера нанял, но сделано было классно, ты уж прости, конечно, — взглянув на культю, добавил Алексей. — Но и мы не лыком шиты. В конце концов, такую бомбочку собрать — дело нехитрое. Я ведь весь этот механизм адский на месте взрыва видел, разговор экспертов слышал. Мол, пластит, кумулятивное действие, радиоуправляемое устройство. Ничего там особо сложного нет. Воспроизвести можно. Это я на себя беру.

— А мне что делать?

— Исполнителя нужно искать.

— Где ж его найдешь? Объяву в газету дать, что ли? Можно, конечно, выйти на людей… Найдут профессионала.

— Можно, но не нужно! Любая утечка информации чревата! И не нужен нам профессиональный киллер. Они свою жизнь сохранять умеют. И потом, они очень дорого стоят. А нам такой исполнитель нужен, который будет не в курсе, понимаешь? Положил, скажем, сумку на крышку машины и как бы пошел дальше.

— Ага! Так уже было. Так убили депутата из Питера, помнишь? И взяли парнишку, что мимо как бы случайно шел. А он всю цепочку сдал.

— Правильно мыслишь. Значит, нам нужно сделать так, чтобы не сдал. То есть чтобы не ушел далеко парнишечка, понимаешь?

— Остался пустяк: парнишку найти, — усмехнулся Григорий.

— Вот это твоя задача и есть! Что, у шалав здешних на воле не осталось никого? Ни братьев, ни отцов, ни мужей?

— Откуда у них, зассых, мужья? А постой-ка!.. У Машки как раз муж имеется! Ее же прямо со свадьбы уволокли! Я этого парнишку помню! Он мне чуть челюсть не высадил! Арнольд, скотина, невесту уволок, а меня взять позабыл. Или не захотел. Так этот женишок, когда все понял, на меня тигром набросился. Всю рожу размолотил. Чуть глотку не перегрыз. Сильный, сволочь! Еле оттащили его. Потом еще кореша его меня ногами чуть не насмерть запинали! Пока кто-то милицию не вызвал… Арнольда, суку, за одно это убить следует!

— Послушай, а если этого парнишку сюда вытянуть? Позвонить или написать? Приедет, увидит, что с его женой здесь сделали… Показать, кто сделал. Я бы точно своими руками задушил.

— А что?.. Это мысль! Только как же его вытянешь?

— Вот это ты и придумай, понял?

— Понял, — кивнул Григорий.

— Вот это мужской разговор! Теперь я перед собой мужика вижу, а не пьяную развалину. А мужик должен свою женщину защищать. А уж если защитить не смог, так отомстить за нее!

— Это верно! Это ты хорошо сказал!

…Довольные отдыхом на лоне природы, иностранные гости рассаживались по автомобилям, машины одна за другой отъезжали от особняка. Альбина, стоя на ступенях, махала рукой. Прямо Ярославна!

Арнольд пока находился в холле, где выпивал с девушками «на посошок».

— Вы у меня молодцы, малютки! — чокнулся он с каждой. — Сегодняшний вечер, как авральный, будет оплачен по двойному тарифу.

— Спасибо, — захлопали в ладоши малютки.

— А тебе, Маша, премия! — он поцеловал ее руку.

— Очень мило, — слегка взмахнула ресницами Маша.

«Она определенно набирает силу! — думал Трахтенберг, любуясь девушкой. — Этакая небрежная благодарность опытной куртизанки, знающей себе цену… Пожалуй, можно будет выгодно продать ее в гарем какого-нибудь арабского принца или богатому афроамериканцу. Говорят, они очень темпераментны. И Маша будет довольна, и мне прибыль! Или сдавать ее внаем как эскорт-герл. Тоже прибыльное дело!»

Он улыбнулся своим мыслям.

— Все, девочки, отдыхайте! Три дня обещаю вас не беспокоить. Отсыпайтесь и все такое прочее…

Трахтенберг ушел, девушки потянулись к столу, дабы спокойно поесть и выпить. Маша ушла к себе, чувствуя спиной завистливые взгляды товарок.

Поздно ночью зазвонил телефон.

— Алло?

— Спишь, Машка?

— Нет, я и не спала.

— Выпить хочешь?

— Можно. А то настроение хреновое.

— Так спускайся, я поправлю.

Маша спустилась, как всегда в это время суток растрепанная, в длинной мужской рубашке.

— Садись, подруга! Эй, ты че, плакала, что ли? — пригляделся он.

Она кивнула, забралась с коленями на стул, сунула ноги под рубашку, охватила их руками. Маленький, растрепанный воробушек, подумал Григорий.

— А че ревела? Птичку жалко?

— Типа того.

— Что будешь пить? — Григорий полез в бар.

— Коньяк.

— Хороший выбор, — одобрил Гриня.

Наливая девушке янтарную жидкость в пузатый бокал, он думал, как вывести Машку на нужный ему разговор.

— Полнее наливай, чего жмотишься?

— Пожалуйста, можно и полнее. — Он наполнил фужер почти до краев, приглядываясь к подружке.

Как же так получилось, что они подружились? Наверное, потому, что поселились здесь почти одновременно. И потому, что она отнеслась к нему, как к человеку, а не как к злобному тюремщику. К тому же он был для нее связан с прошлой жизнью, хоть чуть-чуть, хоть краешком. Он рассказывал ей, как Сергей едва не убил его в кафе «Шуры-муры». Маша смеялась и плакала. У них были общие воспоминания, пусть мимолетные, но важные для обоих. Потому что Гриня столкнулся тогда с предательством шефа, а Маша сама оказалась предательницей.

— Ну, поехали? — Григорий поднял рюмку водки.

Маша чокнулась с приятелем и долгим единым глотком опорожнила бокал. Вздохнула, кинула в рот маслинку, долго молчала, прислушиваясь к себе.

— Ну, дошло? — тоном заботливого участкового доктора спросил Гриня, увидев знакомый блеск в ее глазах.

— Ага, — откликнулась Маша и улыбнулась.

— Так чего ты зареванная-то? Америкашка сильно мучил?

— Нет. Он совсем не мучил. Он, понимаешь ли, очень ласковым оказался. Прямо как мой Сережа. Ласковый котенок. И, понимаешь ли, оказывается, я соскучилась по ласке, вот дело-то в чем!

— Женатый?

— Конечно. Фотографию показывал. Милая жена, двое детишек.

— А чего Арнольд в него вцепился, все хороводы вокруг него водил?

— Он миллионер. Думает делать здесь бизнес. Арнольд хочет, чтобы Джим вложился в порнофильмы. Вот дурак! Сразу видно, что человек семейный в такое говно вкладываться не будет.

— Это ты зря! При чем здесь семья? Бизнес есть бизнес. И потом, приехал же он сюда, трахал же тебя, весь из себя семейный такой!

— Это другое. Это ерунда. Просто я ему очень понравилась. Я оказалась похожа на девочку, в которую он был влюблен в детстве.

— Это они все тебе так говорят. Их послушаешь, ты на всех девочек похожа, которых они по малолетству не могли трахнуть.

— Может, так оно и есть.

— Так ты чего ревела-то? Девочку стало жалко? Из его американского детства?

— Нет. Себя. И Сережу! Этот Джим, он на Сережу похож. Мой Сережа таким же будет через двадцать лет. И будет у него другая жена. И двое детишек. Все у него будет хорошо, — всхлипнула вдруг Маша.

— Эй! Ты это прекрати! Ты похожа, он похож…

Разговор вертелся возле нужной темы, но как подвести ее, Машку, к делу?

— Наливай, а то уйду, — сквозь слезы пошутила Маша.

— Есть! Опять по полной?

— Ага. Чего терять-то кроме невинности?

— И то верно.

Они снова выпили. Опять маслинка в рот и долгое молчание.

— Ты, Марья, так сопьешься, ей-богу! Вливаешь в себя алкоголь литрами!

— Плевать! — привычно бросила Маша.

— Да что это. тебе плевать-то на все? Плачешь здесь, напиваешься… Думаешь, я не знаю, почему ты напиваешься? Сережу своего забыть не можешь.

— Я могу. Только он мне не дает. Он мне снится все время… Мне все хочется у него прощения попросить, а у меня рот залеплен. Вот такие сны…

— Так возьми и напиши ему. И повинись.

— Ха! Кто ему мое письмо передаст? Его мамаша? Как же!

— Ну-у, позвони ему.

— Тоже не факт, что он подойдет. И потом, разве по телефону все объяснишь?

— Слушай! А ты его попроси сюда приехать. Пусть приедет, я Альбину нейтрализую, дам вам побеседовать. Ты повинишься, тебе легче станет. А если он тебя простит, может, уедешь с ним обратно, а?

— Нет, уехать не уеду… Но, может, Арнольд нас отпустит? — оживилась Маша. — У меня деньги уже накоплены кое-какие. Можно комнату снять. Я работать пойду… Он переведется в Москву учиться…

— Ну да! Правильно! — подыгрывал Григорий, думая про себя: «Она, никак, с катушек съехала. Кто ее отпустит? Какая работа? Да ты, Маруся, теперь никогда никакой работой заниматься не будешь, кроме как под мужиком лежать. Лежать-то оно не пыльно! А работать — это ж работу делать надо. Чтобы из проституток в передовые производственницы выходили, это вряд ли… Жизнью проверено и классиками неоднократно описано!»

Вслух Григорий продолжал горячо поддерживать девушку:

— Правильно, Машка! Ты здесь долго не выдержишь. Сопьешься, и не будет на тебя спросу. И выгонит Арнольд тебя на помойку. Ему людей не жалко. А Серега твой тебя любит. И простит. Молодые прощать умеют. У них еще силы на это есть. Так что давай, звони!

Он придвинул к ней телефонный аппарат. Маша отшатнулась.

— Нет, я не буду! — Она задумалась. — Знаешь что? Давай так сделаем: ты позвонишь моей подруге, скажешь, что я тяжело заболела, вообще умираю. И пусть она сообщит об этом Сергею. И скажет, что я хочу с ним повидаться перед смертью! — Маша вошла в образ и даже руки прижала к груди, показывая, что смертельная болезнь таится именно там. — И дашь свой телефон. Чтобы он позвонил сюда. И объяснишь ему, как добраться. Если, конечно, он захочет приехать, сможет простить… Если нет, что ж, я пойму… — голосом угасающей «дамы с камелиями» закончила Маша.

Григорий завороженно слушал. Какая, черт побери, актриса! Комиссаржевская отдыхает!

— Лады! Давай телефон.

— Так три часа ночи! — Маша взглянула на настенные часы.

— Вот и хорошо! По ночам как раз и помирают. Вернее, под утро. Пока позвоним, то да се… Как раз будет.

— Вообще-то — да! — согласилась Маша, уже видевшая себя нарядно убранной в нарядном гробу. — Набирай, я номер помню.

Она продиктовала номер Надежды и бессильно прислонилась к стене, прикрыв глаза.

Григорий быстро щелкал кнопками, с тревогой поглядывая на умирающую. Успеть бы!

Долгие длинные гудки.

— Не отвечают…

— Жди, она спит, — слабо ответила Маша.

— Алло? — заорал вдруг Григорий. — Мне Надю!

— В отпуске? Понял… — Он положил трубку. — В отпуске твоя Надя. Вот облом! Может, еще кому позвонить можно?

Маша задумалась.

— Звони Александре! Она хоть и сучка, но последнюю волю умирающей, думаю, не нарушит.

— Диктуй номер! — Гриша снова набрал ряд цифр. — Мне Александру. Александра? Здесь у меня Маша умирает! Какая? Господи, какая Маша? — прикрывая рукой трубку, спросил Григорий.

— Ра-зу-ва-ева, — шепотом произнесла по слогам Маша.

— Разуваева! Очень тяжело больна! Просит, чтобы, значит, Сергей позвонил. Я? Врач. Ну да, лечащий врач! Вы ему обязательно сообщите, поняли? Это ее последняя воля! Поняли? Пусть он позвонит по телефону… Спросит Григория Николаевича, ясно? Все, отбой!

— Ну? И что она сказала? Позвонит? — открыв глаза, лениво произнесла Маша.

— Ничего не сказала. Промолчала она. А что я говорил, ты слышала.

— Тогда наливай!

— Машка, ты же пьянущая уже в задницу!

— Плевать! Наливай, а то уйду…