Рекуперация

29. Соболев. Здравствуй Ленинград

Соболев ступил на перрон. Глотнул питерский воздух. Родной город встречал знакомым межпогодьем: то ли поздняя осень, то ли ранняя зима. Под ногами похрустывал ледок, вперемежку с листьями. Словно заново увидел площадь Восстания, ждал этой встречи, ведь незадолго до освобождения читал историю историю города, окинул бывшую Знаменскую площадь. Вспомнил, как классом водили на экскурсию в музей Ленина, а из окна во двор виднелась памятником императору Александру III. Петрушевский рассказывал, что власти водрузят обелиск городу-герою, к 40-летию Победы, аккурат на месте где восседал истукан на богатырском коне. В голове переплелись знания о прошлом и будущем площади. Энергично двинулся к метро.

Неподалёку от дома, шагая вдоль площади Калинина, вспомнил рассказ матери с нескрываемой ненавистью и злобным огнём в глазах, что в 1946 году здесь состоялась публичная казнь. Были повешены восемь немецких военных преступников. Прямо день воспоминаний, а вот здесь топали по морозу с Петрушевским после дня рождения, он тогда за столом хватил лишнего и ляпнул крамольные слова о будущем страны. Как он тогда выразился, кажется так: "…система к началу девяностых себя изживёт, безумная гонка вооружений убьёт экономику страны, Горбачёв подведёт страну к развалу, а пьяница Борька поставит крест на СССР". И это преподавателю Высшей Партийной школы. Тогда он сдержал мать, объяснив, что Димка свой, гэбэшный из аналитического отдела, типа моделирует будущее.

— Чем планируешь заняться, — поинтересовалась Нина Георгиевна, накрывая на стол.

— Тем что хорошо знаю и умею — физикой высоких технологий. В органах конечно не восстановят, но любая профильная лаборатория должна принять.

— Если надумаешь звонить Серебрякову, учти он уже не у дел, спровадили на пенсию. Нянчился, либеральничал с одним сотрудником и допрыгался твой полковник, — в словах проскользнула одновременно горечь и злость.

— Он такой же мой как и твой! — но осознав, что перегнул палку, Соболев попытался сгладить жестокий подтекст ответа. — Прости мама, я не хотел, вырвалось.

Плечи Нины Гергиевны опустились, она как-то сжалась и махнула рукой, мол сама виновата. Вечер прошёл без эксцессов, пили чай с домашним вареньем, вспоминали прошлое.

— Мам, я ведь тогда, в Москве общался с Печугиным Лёшей. Освободился, работает.

— Зачем мне это рассказываешь, он же насильник. И чего вы им так интересовались?

— В каком смысле, мама?

— А в том, что сперва Серебряков, затем твой спаситель Дима. Все хотели знать адрес этого подонка. Сейчас я поняла, что искали тебя, но врали сказочно: Витя в командировке, особое задание.

Теперь Соболев наконец понял, как его вычисли тогда, после побега. Женщина прочитала по своему огорчение на лице сына:

— Ладно, ладно, Витя, забыли. Теперь, надеюсь, поживёшь без приключений. Мне бы ещё невестку хорошую, да внуков. А, сынок?

Когда мать легла спать, позвонил Серебрякову.

— А, это ты, Витя. Сегодня приехал? Давай так — завтра подтягивайся ко мне, адрес помнишь. Жду к одиннадцати, встаю теперь поздно. Лады? Вот и славно. Спокойной ночи.

В этой квартире Соболев гостевал всего пару раз, но сейчас спустя несколько лет, без труда нашёл адрес на набережной Фонтанки и нерешительно зашёл в парадную. Как там примет бывший начальник? Потоптался и живо взбежал на третий этаж. В этот раз Соболев протянул руку и крепко пожал.

— Проходи, Витя. Покалякаем или как там у вас на красной зоне изъяснялись?

— Здравствуйте, Николай Трофимович. Изъяснялись по нормальному, феня не в почёте, если только для силовиков общавшихся с урками по работе. Надо сказать, что мировоззрение с изнанки очень специфическое, но человек ко всему привыкает.

— Не спорю, привыкает. Садись, хлопнешь со стариком за встречу?

Серебряков достал из старинного буфета стандартную поллитровку. Принёс с кухни закуску. Соболев подсел к столу и с интересом осматривал комнату. Ничто не говорило о причастности хозяин к силовым структурам. Ни боевых наград в рамках, ни фотографий с сослуживцами, ни эмблем и почётных грамот. Где-то в платяном шкафу должен висеть китель ветерана, но Соболев лишь раз видел полковника в форме, когда в Красном зале на день работника органов безопасности, Серебрякову вручал награду начальник управления Носырев. После первой рюмки и общих расспросов, нахмурившийся Серебряков заговорил по существу:

— Три месяца назад ездил на похороны Арефьева. Теперь могу сказать, что дружны с генералом ещё с войны. После его отставки, место поставлен бывший заместитель, генерал Плужников. Мог бы занять и я, но сам понимаешь, после нашего ЧП, этот пост мне заказан. Вообще-то заместитель, руководил другим отделом, нас курировал, потому то всех тонкостей не знал. Но передал Председателю мою докладную по реорганизации структуры. Все вроде осталось по старому: те же задачи, разработки попаданцев, аналитика, работа ОЛИБ. Да-да, лабораторию запустили, Доос получил выговор, двоих уволили, взяли в штат новых сотрудников. Но что-то случилось. В течении двух лет никаких подвижек, тут тебя видно не хватало, но идея с шарашкой рассыпалась. Помнишь нашу последнюю встречу, я тебя предупредил, примитивно страхуясь от подслушки. Потом узнал, нас и не слушали, кому нужны зек и пенсионер без должности.

Соболев удивлённо вскинулся:

— Так вас отчислили, что ли?

— Витя, вообще-то военных отправляют в отставку. Ну как сказать, приказа я не видел, но удостоверение сдал после смерти Арефьева. Уже чувствовал как отлаженный механизм буксует. Интерес Москвы ослаб, финансирование к радости Академии Наук уменьшилось, там ведь считают вас в ОЛИБе утопистами, понапрасну разбазаривающими народные средства. Одним словом в лаборатории новый телефон, свяжешься со своим другом Чистяковым, он сейчас занимает твоё место заместителя лаборатории, тот всё расскажет. Обещал похлопотать за тебя, пусть исполняет, доказывает твою необходимость. Моё слово больше веса не имеет, чем смогу помогу. Но ваше дело живо, раз из будущего появляются всякие чистяковы и петрушевские. Это обнадёживает, осталось встроить тебя в систему.

Серебряков плеснул водки и опрокинул в себя. Смачно крякнул и потянулся за куском хлеба, намазанного горчицей и украшенного куском докторской колбасы. Кивнул Соболеву, мол чего расселся, догоняй. Виктора упрашивать не пришлось, махнул полную рюмку, но выбрал более классический вариант закуски — солёный огурец.

— Значит больной скорей жив, чем мёртв?

— Где-то так, хорошо сказал, Витя. Как там мама?

— Нормально. По прежнему преподаёт у себя в Высшей партийной школе. Встретила хорошо, прошлым не стыдит. А от вас позвонить можно?

— Чистякову? Звони конечно, на меня не ссылайся через кучу проводов, понял?

Соболев согласно кивнул и стал набирать номер с клочка бумаги, подсунутому полковником.

Разговор занял не больше минуты, с довольным видом взглянул на Серебрякова.

— Он уже подсуетился, вопрос за малым: пройти собеседование, получить добро и допуск. И ещё Федя сказал, что в кадрах новый особист, вы его не знаете?

Серебряков хмыкнул:

— Если бы и знал, чтобы изменилось, за тебя хлопотал Доос с подачи Чистякова. Правда знаю нового куратора, сам передавал ему дела. Помнишь подполковника Зинчука, Евгения Анатольевича? Если что-то пойдёт не так, свяжусь и попробую помочь. В свою очередь, хочу спросить тебя о майоре Березовском.

— Так вы и его знаете? У меня с ним сложились дружеские отношения, я в его бригаде работал, в столярке. Был один эпизод странный: он интересовался возможностью покинуть зону по воздуху. Потом нашёлся один смельчак из другого отряда, конечно задержали и добавили срок. Гена на эту тему говорить запретил. Собственно всё. Майор хороший товарищ, опытный опер, отомстил за жену и потерю ребёнка. Два трупа и десять лет за превышение. Печальная история.

Поболтали на общие темы. Договорились держать связь, с тем и расстались. Соболев не знал, что это последняя встреча. Через месяц Николая Трофимовича дома хватил удар, позвонить в скорую было некому. Милицию вызвали соседи, почувствовавшие трупный запах. Соболев, к тому времени восстановленный на работе, вместе с начальником лаборатории, Чистяковым и парой сотрудников, пришли на Серафимовское кладбище. Поодаль стояла сутулясь и сдерживая слезы Нина Георгиевна.

Гроб с телом полковника опустили в могилу рядом с женой. Пришло несколько чекистов, но воинских почестей и залпа холостыми руководство Большого дома решило не проводить. Тихо спровадили на пенсию и забыли про ветерана. Соболев думал об этом, ясно осознавая, что является одной из причин такого отношения. Вновь всколыхнулась ярость на предателя Петрушевского и стоящего рядом с красным глазами Чистякова. Вида не подал. Сейчас он искренне переживал, ведь относился к дяде Коле как родному человеку. Могильщики водрузили на холмик деревянную колонку, увенчанную красной звездой. На табличке выведено "Серебряков Николай Трофимович, 10.09.1911 — 10.01.1978". Пара венков от дочери и коллег по работе. Всё, нет больше человека, сгорел на пенсии без дела.

На поминки Соболев не поехал, провожал домой маму, с ужасом отгоняя от себя мысли, что вот так же когда-то расстанется с самым близким человеком. Дома налил себе и Нине Георгиевне коньяка, молча выпили. Мать ушла в свою комнату, до сына донеслись сдержанные рыдания. Любила своего полковника всю жизнь, может и жалела, что не связала свою жизнь после войны с Николаем Трофимовичем. Да разве спросишь. И никакая машина времени тут не поможет. Стоп, стоп! Соболев замер, ведь достаточно кому-то находиться рядом и вызвать врачей, да отправить в Военно-медицинскую академию или в больницу прикреплённую к Большому дому. И как знать, ведь сейчас инфаркт лечат. В который раз задумался о таких разовых акциях с использованием прототипа.

Дела в лаборатории шли не шатко не валко. Всё упиралось в отдельные узлы, которые заказать ОЛИБ не могла из-за дороговизны. Несмотря на прежние холодные отношения с Генрихом Ивановичем Доосом, Соболев успешно сотрудничал и дополнял творческий треугольник "ДЧС", как в шутку окрестили их коллеги. Коля со своими идеями оказался весьма кстати. Но картина прошлых лет повторялась — не хватает финансирования, из-за чего круг смежников сузился. Задания НИИ тяжёлой промышленности, военной отрасли затягивались или откладывались на неопределённый срок. Требовалась перестройка, и она уже не за горами. Чистяков в приватной обстановке нашёптывал:

— Витя, потерпи, ведь я практически всё знаю. Дело в новых технологиях, скоро появится оптоволокно, представляешь одномодовое волокно на до 100 терабит в секунду. Многократно вырастет производительность ЭВМ, в смысле компьютеров. Я тебе такие фокусы покажу, ахнешь! Даже название для будущей машины придумал — "Клото".

— Это что-то из греческой мифологии?

— Ну да! Дама, что пряла нить жизни. Непонятно для непосвящённых и загадочно.

"Давай, давай! — мысленно подгонял Чистякова. — Что Клото, что Хронос или Кала, важен результат, который перевернёт науку и поможет мне решить накопившиеся вопросы".