Решающие победы Красной Армии над объединенными силами Антанты и внутренней контрреволюции

Глава вторая. Начало первого объединенного похода Антанты.

Первый объединенный поход Антанты против Советской республики начался в первых числах марта 1919 года наступлением колчаковских войск на Восточном фронте. Серьезная опасность, возникшая для Советской республики в связи с этим наступлением, усугублялась тем, что страна, несмотря на успехи Красной Армии в начале 1919 года, продолжала находиться в тесном кольце фронтов. Борьба шла на Севере, в Прибалтике, в Белоруссии, на Украине, на Дону, на подступах к Уралу.

Зимой 1918–1919 года, когда главным был Южный фронт, основные силы Красной Армии были направлены на юг, чтобы возможно быстрее покончить с контрреволюцией на Дону и Северном Кавказе и дать отпор высадившимся на Украине и в Крыму интервентам. На Южном фронте было сосредоточено больше советских войск, чем на каком-либо другом.

Между тем Восточный фронт, растянувшийся к весне 1919 года от Каспийского моря до северо-уральской тундры, имел крайне ограниченные силы. На 1800-километровом пространстве советские войска насчитывали здесь к началу марта немногим более 100 тысяч штыков и сабель с 1882 пулеметами и 374 орудиями.

Эти силы располагались следующим образом. На правом крыле фронта — на уральском и оренбургском направлениях — находились 4-я армия и отряд туркестанских войск, пробившийся в январе 1919 года к Оренбургу. В начале марта этот отряд был реорганизован в Туркестанскую армию под командованием Г. В. Зиновьева, которая вместе с 4-й армией составила Южную группу Восточного фронта. Возглавил эту группу выдающийся деятель Коммунистической партии, член ВЦИК М. В. Фрунзе, командовавший до этого 4-й армией. Войска 4-й и Туркестанской армий занимали участок фронта от Александрова Гая, южнее Уральска, до Актюбинска.

Левее Туркестанской армии, к востоку от Оренбурга, на линию Актюбинск — Орск — Авзяно-Петровские заводы выдвинулась 1-я армия под командованием Гая (Г. К. Бежишкянц).

В центре фронта — на уфимском направлении — от завода Архангельского до деревни Бураево (50 километров севернее Бирска) располагалась 5-я армия, которой командовал Ж. К. Блюмберг, а с 5 апреля — М. Н. Тухачевский.

На левом крыле фронта действовали две армии: 2-я — между рекой Белой и городом Оса, прикрывая направление на Сарапул и Воткинск, и 3-я — на вятско-пермском направлении, группируясь на линии Оханск — Нытвенский завод — станция Григорьевская и далее на север. 2-й армией командовал В. И. Шорин, 3-й — С. А. Меженинов.

В феврале 2-я армия в результате натиска противника на ее правый фланг вынуждена была отвести свои части к Каме. Между 2-й и 5-й армиями, образовался разрыв в 50 километров, лишь часть которого была прикрыта небольшим по численности Петроградским кавалерийским полком.

Наиболее сильную группировку Восточный фронт имел на правом крыле. Что же касается центра, то располагавшаяся здесь на протяжении 200 километров 5-я армия была в это время самой малочисленной из всех армий Восточного фронта; она насчитывала всего лишь около 11 тысяч штыков и сабель.

Восточному фронту директивой главкома И. И. Вацетиса от 21 февраля 1919 года было приказано развивать наступление на Челябинск и на Екатеринбург (Свердловск), а также в сторону Туркестана. Главный удар намечалось нанести и полосе Челябинск — Екатеринбург с ближайшей целью — овладеть этими городами. В то же время войска правого крыла фронта (4-я и Туркестанская армии) должны были освободить Уральскую область и Оренбургскую губернию и энергично продвигаться к советскому Туркестану, чтобы обеспечить с ним связь.

1-я армия получила задачу освободить Южный Урал и наступлением на Троицк содействовать 5-й армии.

5-я армия должна была наступать от Уфы на Златоуст и Челябинск. Усилия 2-й и 3-й армий были направлены против пермской группы белых: 2-я армия имела задачу охватить левый фланг этой группы, а 3-й армии предстояло сковать противника с фронта. Таким образом, план главкома и командования Восточного фронта предусматривал решительное наступление одновременно в двух направлениях: на Урал и в сторону Туркестана.

Такая задача, как показали дальнейшие событии, не соответствовала реальному соотношению сил и складывавшейся обстановке.

Колчак еще с зимы 1918–1919 года готовил свои войска к решительному наступлению. В начале 1919 года колчаковское правительство провело мобилизацию нескольких контингентов населения в свою армию. Осуществлению мобилизации способствовали колебания сибирского крестьянства, не разобравшегося на первых порах в сущности колчаковского режима. Колчаковское командование получило возможность значительно пополнить и реорганизовать фронтовые части, приступить к созданию резервов.

В начале марта белогвардейцы противопоставили советским армиям Восточного фронта силы, достигавшие 130–145 тысяч штыков и сабель с 1300 пулеметами и 211 орудиями. Войска эти были насыщены командным составом из офицеров старой армии. У советских войск было некоторое превосходство в артиллерии и пулеметах, однако из-за недостатка боеприпасов это не имело большого практического значения. В то же время противник, как уже сказано выше, получал в достаточном количестве боеприпасы от интервентов. Большим его преимуществом являлось и двойное превосходство в коннице. Советские же войска на Восточном фронте все время ощущали недостаток кавалерийских частей, в особенности там, где приходилось сталкиваться с белоказачьей конницей.

Против 4-й, Туркестанской и 1-й армий действовали уральские белоказаки и Оренбургская белоказачья армия атамана Дутова — общей численностью около 19 тысяч сабель и штыков. 1-й армии противостояла и так называемая Южная армейская группа генерала Белова — около 14 500 штыков и сабель. Эта группа была создана белогвардейским командованием в начале марта 1919 года для восстановления положения на левом крыле колчаковского фронта, где в связи с переходом башкирских частей на сторону Советской власти образовался разрыв между Оренбургской и Западной армиями Колчака. Группе Белова были даны указания беспощадно расправляться с населением занимаемого ею района, отказывающимся поддерживать колчаковский режим.

Против 5-й армии действовала самая сильная армия белогвардейцев — Западная, под командованием генерала Ханжина. Она насчитывала около 50 тысяч штыков и сабель. Ей подчинялась в оперативном отношении и Южная армейская группа Белова.

2-й и 3-й армиям противостояла Сибирская армия под командованием генерала Гайды. Сибирская армия имела более 48 тысяч штыков и сабель.

Резерв белогвардейского командования составлял формировавшийся в районе Челябинска — Кургана корпус генерала Каппеля. Кроме того, формировались три дивизии в Омске и Томске и так называемый ударный корпус в Екатеринбурге.

Особенность группировки сил сторон заключалась в том, что если на правом крыле фронта белые уступали Красной Армии в численности, а на левом силы были равны, то в центре, против 5-й армии, враг сосредоточил почти в пять раз больше войск, чем имела эта армия. Белогвардейцы обладали здесь также двойным превосходством в артиллерии и нависали над открытым левым флангом 5-й армии. Такое положение таило в себе большую опасность для советских армий Восточного фронта, поскольку все они были вытянуты в одну линию и в распоряжении фронтового командования не имелось сколько-нибудь значительных резервов. Наличие нескольких огромных по протяженности фронтов и недостаток материальных ресурсов Советской республики сильно затрудняли создание необходимых резервов. Это обстоятельство, как и необходимость сосредоточения основных сил на юге, не позволили вовремя выделить на Восточный фронт достаточные подкрепления.

Замысел колчаковского наступления исходил из идеи «комбинированного похода» против Советской республики. Но при разработке плана предстоявших операций среди военных представителей Антанты и высшего колчаковского командования выявились два различных взгляда, отразивших наличие противоречий внутри контрреволюционного лагеря. Спор шел о том, где наносить главный удар: силами Сибирской армии через Вятку (Киров) и Вологду — на соединение с войсками интервентов и белых на севере и оттуда через Ярославль на Москву, или силами Западной армии — на Среднюю Волгу, чтобы соединиться с войсками Деникина для совместного удара на Москву с востока и юга.

Представитель Англии генерал Нокс настаивал на северном направлении. Объяснялось это тем, что английские интервенты на советском Севере не могли добиться сколько-нибудь значительных успехов в борьбе с Красной Армией. Установление же непосредственного контакта с колчаковским фронтом значительно укрепило бы их положение. Вместе с тем это усилило бы влияние Англии на правительство Колчака, поскольку снабжение колчаковских войск стало бы осуществляться через Архангельск, который находился в руках английских интервентов. В Архангельске уже подготавливались большие запасы вооружения, чтобы впоследствии доставить их в Котлас. Но среди представителей Антанты и колчаковского командования были также сторонники южного направления, которые считали, что наступление в сторону Самары на соединение с Деникиным даст гораздо больше выгод, чем наступление в северном направлении. В южном варианте были заинтересованы прежде всего французские империалисты, интересы которых представлял генерал Жанен.

Колчак, зависевший главным образом от англо-американских интервентов, должен был в первую очередь считаться с их мнением. К тому же его прельщала перспектива овладеть Москвой без участия Деникина и стать полновластным диктатором России.

В феврале 1919 года в Челябинске на совещании колчаковского командования обсуждался вопрос о предстоящем наступлении. Как писал впоследствии Гайда, на этом совещании фигурировал план ставки — нанести главный удар в северном направлении по линии Пермь — Вятка — Вологда, чтобы овладеть промышленным районом и Москвой. Гайда утверждал, что якобы он и атаман Дутов были против этого плана и предлагали развивать наступление левым крылом фронта, чтобы соединиться с Деникиным. Но начальник колчаковского главного штаба генерал Лебедев выступил против этого предложения, заявив, что такое соединение вызовет трения из-за первенства и может привести к пагубным последствиям. По словам Гайды, выступивший в конце совещания Колчак откровенно заявил:

«Кто первый войдет в Москву, тот будет господином положения» [86].

О планах ставки нанести главный удар в северном направлении писал и управляющий колчаковским военным министерством барон Будберг. В своем дневнике 11 мая 1919 года он записал: «Касаткин (главный начальник военных сообщений у Колчака. — Ред.) дал мне доклад ставки, составленный согласно решению совещания высших чинов ставки, на котором все высказались за преимущества северного направления. Оказалось, что в ставке (как говорят, со слов Лебедева) не верят в силу и устойчивость армии Деникина и считают ее ненадежной…» [87].

Деникин, узнав о намерении Колчака двинуть свои войска в северном направлении, с неудовольствием писал ему 14 февраля:

«Жаль, что главные силы сибирских войск, по-видимому, направлены на север. Соединенная операция на Саратов дала бы огромные преимущества: освобождение Уральской и Оренбургской областей, изоляцию Астрахани и Туркестана.

И главное — возможность прямой, непосредственной связи Востока и Юга…» [88].

Продвижение Красной Армии в начале 1919 года в районы Южного Урала и угроза наступления советской 5-й армии из района Уфы вынудили белогвардейское командование обратить на юго-западное направление более пристальное внимание. Туда были переброшены дополнительные силы. Однако на коренное изменение первоначального замысла колчаковская ставка не пошла. Было решено лишь провести частную операцию в центре Восточного фронта, чтобы разгромить выдвинувшиеся на восток от Уфы советские войска и занять более выгодное оперативное положение для решительного наступления к центрам Советской республики.

15 февраля Колчак поставил перед своими армиями задачу — к началу апреля занять выгодное исходное положение для развития весной решительных операций. Для этого Сибирская армия должна была продвинуться на вятском направлении, разбить 2-ю армию и овладеть районом Сарапул — Воткинск — Ижевск.

Западной армии было приказано разгромить 5-ю армию, овладеть районом Бирск — Белебей — Стерлитамак — Уфа и выйти к реке Ик. Вместе с тем Западная армия должна была ударом в тыл советской 1-й армии помочь Оренбургской армии Дутова. На последнюю была возложена задача овладеть Оренбургом и соединиться с Уральской белоказачьей армией.

В директиве Колчака не говорилось о том, какая армия наносит главный удар. Сбитый с толку неопределенностью директивы, командующий Западной армией Ханжин обратился в ставку за указанием по этому вопросу и с просьбой подтвердить Сибирской армии задачу — обеспечить наступлением на Красноуфимск — Сарапул правый фланг Западной армии. 3 марта, накануне наступления, Колчак дал указание:

«… в предстоящих операциях главный удар возложен на Западную армию в целях овладения уфимским районом» [89].

Как видно, колчаковская ставка, придерживаясь северного, как основного стратегического направления, в то же время при проведении частной операции, имевшей целью выход войск на более выгодные исходные рубежи, возлагала нанесение главного удара на Западную армию.

В соответствии с этим было приказано усилить Западную армию за счет пополнений из района Сибирской армии. Однако это не оказало сколько-нибудь заметного влияния на группировку войск. Гайда, считавший, что главная роль принадлежит его армии, и мечтавший первым вступить в Москву, всячески противодействовал этому. Сибирская армия оставалась по численности почти такой же, как и Западная.

Позднее, когда успех Западной армии превзошел ожидания и центр Восточного фронта советских войск оказался прорванным, опьяненное этим успехом белогвардейское командование решило продолжать наступление при сложившейся группировке сил, без всякой паузы. Таким образом, операция, предпринятая вначале с ограниченной целью, неожиданно переросла в общее наступление стратегического значения.

Сибирской армии предстояло теперь выйти на линию Вятка — Казань — Волга (устье Камы), а Западная армия должна была достигнуть Волги на участке Симбирск (Ульяновск) — Самара с последующим форсированием реки между Самарой и Саратовом. При этом южное направление, где действовала Западная армия, приобрело благодаря достигнутому здесь успеху более важное значение, чем северное. Однако, как только Западная армия, не выполнив своей задачи, стала терпеть поражение, северное направление снова выдвинулось на первый план.

В связи с этим усилия белогвардейского командования раздваивались. Получалось, что две самостоятельно действующие группировки — Сибирская и Западная армии — должны были наносить удары на двух обособленных направлениях, без взаимодействия друг с другом.

В этом заключался один из просчетов колчаковской стратегии.

Планы наступления белых армий были составлены без учета силы сопротивления Красной Армии, прочности ее тыла и с явной переоценкой своих сил. В них отражалось стремление во что бы то ни стало двигаться вперед. Колчаковские руководители понимали, что только успехи на фронте могут упрочить режим «верховного правителя». Однако снижавшийся моральный дух белогвардейских войск, в значительной мере пополненных насильно мобилизованными крестьянами Сибири и Урала, рост недовольства в тылу и разгоравшееся партизанское движение, порочная стратегия — все это при первой же серьезной неудаче грозило привести задуманное предприятие к краху.

Общее наступление колчаковских войск начала 4 марта Сибирская армия. Основной удар наносил самый многочисленный 1-й Сибирский корпус генерала А. Пепеляева в стык 2-й и 3-й армий между Оханском и Осой. Одновременно часть сил Степного корпуса генерала Вержбицкого вела демонстративные атаки южнее Осы.

Переправившись по льду через Каму, ударная группа Сибирского корпуса повела наступление в трех направлениях: на северо-запад — на Оханск, на запад — на Сосновское и на юг — на Осу. Кроме того, белогвардейцы начали наступление и на второстепенных направлениях — к северу от Оханска и севернее железной дороги Пермь — Глазов. Главную тяжесть удара белых пришлось выдержать 30-й стрелковой дивизии 3-й армии. Под давлением превосходящих сил противника она вынуждена была отступать.

7 марта, заняв несколько населенных пунктов на правом берегу Камы, части Сибирского корпуса ворвались в Оханск. На следующий день войска Степного корпуса взяли Осу. Захват этих городов открыл перед белогвардейцами возможность развить наступление.

Части правой колонны ударной группы Сибирского корпуса начали продвигаться через Очерский завод, чтобы выйти на железную дорогу Пермь — Глазов в районе станции Кузьма и отрезать путь отхода 29-й стрелковой дивизии 3-й армии. Средняя колонна противника двинулась к станции Кез для более глубокого обхода частей 29-й дивизии. Левофланговая колонна устремилась в тыл советских войск в район Осы. Степной корпус Вержбицкого повел наступление на Воткинск.

Чтобы избежать обхода и выровнять фронт, 3-я армия вынуждена была отойти на новый рубеж, прикрывая железную дорогу на Глазов и трактовые дороги на Воткинск и Дебессы. Сам по себе отход 3-й армии не являлся катастрофическим, но он обнажал левый фланг 2-й армии, вследствие чего находившаяся здесь 5-я Уральская дивизия этой армии также начала отходить, открывая воткинское направление.

Колчаковское командование после захвата Оханска и Осы потребовало от Сибирской армии развивать наступление в сарапульском направлении, «чтобы дать свободу движения вперед правому флангу Западной армии» [90].

Но советские 2-я и 3-я армии, несмотря на неблагоприятную обстановку, продолжали сдерживать напор врага, оставив лишь небольшую территорию. К середине марта 2-я армия удерживала фронт на линии, проходившей от Бикбардинского завода на север к Каме у села Крюкова и далее вверх по Каме до селения Частые, а отсюда на запад к населенному пункту Плоская, где находился стык с 3-й армией. Участок фронта севернее Плоской до правого притока Камы — Иньвы занимали войска 3-й армии, прикрывавшие в районе станции Бородулино железную дорогу Пермь — Глазов.

До конца марта попытки Сибирской армии прорвать фронт не имели успеха. Особенно упорное сопротивление оказывала 2-я армия, не давая Стенному корпусу продвинуться на воткинском и сарапульском направлениях.

Белогвардейское командование 24 марта вынуждено было вновь отдать приказ о наступлении Сибирской армии с задачей не позднее 5 апреля выйти на линию Глазов — Ижевск — Сарапул.

26 марта части двух белогвардейских корпусов — Степного и Сводного — повели наступление вдоль железной дороги на Сарапул. Но здесь они встретили упорное сопротивление 28-й стрелковой дивизии, которой командовал прославившийся своей отвагой в боях с белогвардейцами В. М. Азин. Части Сводного корпуса в первый же день понесли большие потери и продвинуться вперед не смогли. Советские бойцы упорно обороняли каждую пядь земли, неоднократно переходя в контратаки. Однако белогвардейцам удалось прорваться за правый фланг 2-й армии, воспользовавшись разрывом между ней и 5-й армией. 30 марта белые захватили в тылу советских частей селение Рабак вблизи железной дороги на Сарапул. Положение 28-й дивизии стало угрожающим. Поддержать ее было нечем, так как резервы 2-й армии были переброшены для обороны мензелинского направления. Все же 28-я дивизия продолжала героически оборонять железную дорогу, обеспечивая эвакуацию ценных грузов. Лишь под давлением во много раз превосходящих сил противника советские части медленно, с ожесточенными боями начали отступать на запад.

1 апреля 2-я армия начала отход за Каму; отступала и 3-я армия.

7 апреля в Воткинске, находившемся в непосредственной близости к фронту, вспыхнул организованный эсерами контрреволюционный мятеж, облегчивший колчаковцам захват города. С падением Воткинска Советская республика лишалась крупного оружейного завода. Спустя еще три дня, 10 апреля, врагу удалось захватить Сарапул.

К этому времени 2-я и 3-я армии заняли фронт по линии от Пьяного Бора на север, западнее Воткинска и станции Кез, далее на северо-запад до Залазнинского завода.

За полтора месяца оборонительных боев 2-я армия потеряла около 10 тысяч убитыми, ранеными и пленными. Значительные потери были и в 3-й армии. Но все же обе армии сохранили боеспособность.

Сибирская армия белых за это время смогла продвинуться с большими потерями только на 80 - 130 километров, не достигнув поставленной перед ней цели.

Наступление Западной армии белых началось вслед за Сибирской армией. Главный удар на центральном участке фронта колчаковцы наносили по открытому левому флангу 5-й армии. Это наступление явилось неожиданностью для командования Восточного фронта, которое проводило в это время наступление на Златоуст, Челябинск. 5 марта войска правого фланга 5-й армии — 26-я стрелковая дивизия, поддержанная 1-й бригадой 27-й стрелковой дивизии, — несмотря на сильный мороз и глубокий снег, успешно продвигались вперед, чтобы занять Аша-Балашевские проходы в Уральских горах. Но уже 6 марта выяснилось, что белогвардейцы обрушились на части 27-й дивизии, расположенные на левом фланге армии, и вынудили их к отходу. Утомленные и малочисленные полки не смогли сдержать натиск превосходящих сил врага. 9 марта командование Восточного фронта донесло Реввоенсовету Республики о тяжелой обстановке в районе 5-й армии.

10 марта 2-му Уфимскому корпусу белых удалось захватить Бирск. Захват Бирска окрылил белогвардейское командование. Ханжин в тот же день сообщил своим командирам корпусов о том, что «сопротивление 5-й Красной Армии сломлено. Левый ее фланг смят и отступает, правый — еще держится» [91].

Ханжин приказывал 2-му Уфимскому корпусу не позднее 13 марта занять железнодорожный узел Чишмы. 6-й Уральский корпус белых должен был, продвигаясь в юго-западном направлении, перехватить Стерлитамакский тракт, а 3-му Уральскому корпусу 11 марта была поставлена задача наступать на Уфу.

На подступах к Уфе разгорелись ожесточенные бои. Героически сражались части 26-й и 27-й дивизий и отряд уфимских рабочих-железнодорожников. В ночь на 11 марта они стремительной контратакой выбили белогвардейцев из деревни Шарыпова, находящейся в 35 километрах северо-западнее Уфы, захватили пленных и пулеметы, но удержать этот пункт не смогли. Под угрозой обхода им пришлось отступить.

Бойцы 29-й стрелковой дивизии 3-й армии у гаубичной площадки. Восточный фронт. 1919 г. (Фото.)

14 марта белогвардейцы ворвались в Уфу и захватили город. Мост через реку Белую не был взорван. Это позволило противнику немедленно воспользоваться железной дорогой, идущей от Уфы на запад. В тот же день (14 марта) к вечеру белыми была захвачена и станция Чишмы, через которую проходили железнодорожные пути из Уфы на Симбирск и на Самару. В Уфе в руки белогвардейцев попали большие запасы хлеба, фуража, значительная часть судов речной флотилии и много другого имущества. Но почти все рабочие ушли из Уфы вместе с частями Красной Армии.

С падением Уфы и станции Чишмы центр Восточного фронта оказался прорванным. 5-я армия, потерявшая в боях на подступах к Уфе почти половину своего состава, вынуждена была отходить по двум расходящимся направлениям: вдоль Волго-Бугульминской железной дороги к Бугульме и вдоль Самаро-Златоустовской железной дороги на Белебей, что еще больше расширяло прорыв. Вследствие потери управления 26-я стрелковая дивизия 5-й армии была временно подчинена 1-й армии и отступала от Уфы на юг.

Прорыв белых поставил под угрозу левый фланг и тыл 1—й армии. Положение советских войск осложнялось еще и тем, что в их ближайшем тылу начались подготовленные эсерами и меньшевиками кулацкие мятежи. 8 марта вспыхнули контрреволюционные мятежи в Самарском, Сызранском, Сенгилеевском, Ставропольском и Мелекесском уездах. Спустя два дня, в ночь на 11 марта, под влиянием меньшевистско-эсеровской пропаганды в Самаре взбунтовался 175-й полк. Бунтовщики захватили склады с оружием и пытались поднять против Советской власти другие части, находившиеся в городе. Главари мятежников, связанные с колчаковцами, преследовали цель захватить Самару, чтобы облегчить продвижение белогвардейских войск к Волге. Все эти мятежи были быстро подавлены, но они отвлекли часть советских войск и создали для Восточного фронта дополнительные трудности.

Белогвардейское командование пыталось использовать выгодную для него обстановку и всячески подстегивало свои войска. Но уже первые бои после падения Уфы показали, что расчеты белых на быстрый и легкий марш к Волге не оправдаются. Несмотря на понесенные потери, войска 5-й армии оказывали упорное сопротивление. Особенно стойко дралась наиболее сохранившаяся 26-я стрелковая дивизия. Сдерживая наступление противника на Белебей, она уже 18 марта вместе с 1-й и 2-й бригадами 27-й дивизии сумела закрепиться южнее Уфы в районе к северо-востоку от станции Давлеканово и занять оборону на огромном участке от Белой до Самаро-Златоустовской железной дороги. С 22 марта здесь начались ожесточенные бои. Упорное сопротивление советских полков заставило колчаковское командование временно изменить направление главного удара своей Западной армии на юг. Колчаковцы передвинули также 2-й Уфимский корпус с мензелинского и бугульминского направлений на Белебей.

Перемена направления привела к некоторому смешению белогвардейских частей, что замедлило темп их наступления. Войска 5-й армии получили возможность прикрыть важнейшие направления, проходившие через Бугуруслан на Самару и через Бугульму на Симбирск и укрепиться на занятой для обороны позиции.

Героическое сопротивление полков 26-й, 27-й дивизий и подошедших им на помощь частей 1-й армии продолжалось двенадцать дней. Советские войска беспрерывными контратаками отбрасывали превосходящие силы белогвардейцев. На рассвете 28 марта, ударив в стык двух белогвардейских корпусов, 26-я дивизия предприняла энергичное наступление в направлении на Уфу вдоль Стерлитамакского тракта. Белогвардейцы были выбиты из нескольких селений южнее Уфы. Советские части захватили около 700 пленных и 5 орудий. Особенно отличились в этих боях 227-й Владимирский и 228-й Карельский полки. Красноармейцы этих полков во главе с коммунистами вступали в рукопашные схватки с противником, штыками и гранатами обращали его в паническое бегство. Колчаковцы, чтобы остановить это наступление и ликвидировать прорыв, перебросили сюда целую дивизию. Но все попытки их разбить 26-ю дивизию неизменно наталкивались на железную стойкость ее бойцов и командиров.

Одновременно с контратаками 26-й дивизии 2-я бригада 27-й дивизии, действуя совместно с Уфимским рабочим полком, прорвала фронт белых на реке Чермасан и заняла станцию Буздяк на Волго-Бугульминской железной дороге. Белогвардейцам, однако, удалось отрезать прорвавшиеся части. Уфимский рабочий полк после двухдневных боев, несмотря на большие потери, совершил по тылам врага почти 100-километровый героический поход, пробился через линию фронта к своим войскам и вынес при этом всех раненых и больных.

Задержка наступления вынудила колчаковское командование вновь перегруппировать свои силы. 29 марта два белогвардейских корпуса (3-й и 6-й) были объединены в так называемую «уфимскую группу», которая должна была сломить сопротивление советских войск к югу от Уфы. Но и эта мера не дала результатов. 31 марта начальник штаба Западной армии генерал Щепихин вынужден был признать, что «уфимская группа истекает кровью» [92].

В помощь ей была привлечена Южная армейская группа генерала Белова, которая получила задачу наступать на Стерлитамак.

Сдерживать дальше натиск все нараставших сил противника советские части не могли и 1 апреля снова начали отход. Командование Западной армии белых пыталось взять в клещи и окружить отходившие советские войска между Самаро-Златоустовской железной дорогой и Стерлитамакским трактом. Но эта попытка не увенчалась успехом, благодаря героическим действиям 26-й дивизии. Она с боями совершила смелый фланговый марш с целью выйти со стерлитамакского направления на Самаро-Златоустовскую железную дорогу южнее Белебея. Этот маневр проводился в очень сложных условиях. Белогвардейцы 5 апреля захватили Стерлитамак, а 6 апреля — Белебей. Они стремились отрезать пути отхода 26-й дивизии. Некоторым полкам пришлось пробиваться из окружения. Особую стойкость и упорство в боях во время отхода проявил отряд охотников-лыжников из рабочих Миньярского завода.

Еще в феврале Миньярские рабочие, спасаясь от мобилизации в колчаковскую армию, покинули родной завод и ушли в лес, а затем пробрались через фронт в расположение советских войск. Здесь из них и сформировался отряд охотников-лыжников, насчитывавший 200 человек, в том числе 50 коммунистов. Отряд активно участвовал в первых же боях, когда началось наступление колчаковцев на Уфу. Затем он мужественно дрался с белогвардейцами во время отступления от Уфы на юг. Не было такого трудного положения, когда миньярцы растерялись бы и дрогнули. 9 апреля под деревней Поповкой они были окружены в несколько раз превосходящим по численности противником. Несмотря на тяжелые потери, отряд в жестоком бою пробил себе путь через белогвардейские цепи и вышел из окружения. В этом бою погиб командир отряда Ахматов. Окруженный врагами, он отстреливался до последнего патрона, а затем, чтобы не попасть в плен, покончил с собой. Вместе с ним геройской смертью погиб и комиссар отряда Горячев.

На бугульминском направлении, где совершала отход 3-я бригада 27-й стрелковой дивизии, также происходили упорные бои. Однако здесь противник продвигался быстрее, так как 27 я дивизия была обескровлена тяжелыми боями под Уфой и потеряла почти всю свою артиллерию. В начале апреля ее 3-я бригада с помощью Самарского рабочего полка и полка особого назначения попыталась остановить продвижение белых. После ожесточенного штыкового боя 5 апреля она при поддержке бронепоезда даже продвинулась на 20–30 километров восточнее реки Ик. Но отсутствие резервов и отход соседних частей вынудили ее прекратить контратаки и 7 апреля снова начать отход. Белые, возобновив наступление, 10 апреля захватили Бугульму.

Чрезвычайно опасное положение сложилось на мензелинском направлении, на открытом стыке 5-й и 2-й армий. Здесь против свежих колчаковских частей единственным заслоном была караульная рота Мензелинского уездного военкомата. 22 марта Мензелинск был захвачен белыми. 27 марта советским частям, выделенным из 2-й армии, удалось отбить город. Но продержаться там долго они не смогли и 5 апреля вновь оставили город. Для белых оказалась открытой теперь дорога на Чистополь, где были сосредоточены миллионы пудов хлеба и находились пароходы, баржи и два миноносца. В случае падения Чистополя серьезная угроза создалась бы и для Казани.

Отход 5-й армии поставил в трудное положение 1-ю армию, которая довольно глубоко продвинулась в пределы Южного Урала. Она также вынуждена была отходить ввиду угрозы ее флангу и тылу. Совершая с боями большие переходы, 20-я стрелковая дивизия 1-й армии к 10 апреля отошла на рубеж в 40 километрах южнее Стерлитамака и прикрыла с севера направление на Оренбург. Действовавшая на правом фланге 1-й армии 24-я стрелковая дивизия 6 апреля оставила Орск и отступила в район Бугульчана и южнее. В последующие дни она сосредоточилась в районе Михайловского (Шарлык), а 20-я дивизия отошла за реку Салмыш.

В начале апреля Оренбургская белоказачья 1 армия Дутова подошла к линии Орск — Актюбинск и 11 апреля захватила Актюбинск, перерезав железную дорогу Оренбург — Ташкент. Советские войска Туркестана, находившиеся у Актюбинска, были вынуждены отойти в район станций Челкар — Аральское Море. Туркестан снова оказался отрезанным от Советской России. С приближением белых в районе Оренбурга начались мятежи в казачьих станицах, расположенных по реке Урал.

Отправка рабочего полка на Восточный фронт. Самара (Куйбышев). 1919 г. (Фото.)

В середине апреля наступление белых достигло высшего напряжения. Их армии находились в 85 километрах от Казани, немногим более 100 километров от Симбирска, в 85 километрах от Самары, захватив свыше 300 тысяч квадратных километров территории с населением более пяти миллионов человек. В руках врага оказались города: Оса, Оханск, Воткинск, Бирск, Уфа, Мензелинск, Стерлитамак, Белебей, Бугульма и множество других населенных пунктов. Центр Восточного фронта был прорван. Между 5-й и 2-й армиями создался огромный разрыв — более 150 километров, — где действовали крупные силы противника. Дальнейшее продвижение белых к Волге в районе Самары ставило под угрозу охвата все правое крыло Восточного фронта, а отход советских армий за Волгу неминуемо привел бы к соединению Колчака с Деникиным и поставил бы под удар центральные районы Советской страны.

Положение Советской республики осложнялось еще и тем, что одновременно с наступлением войск Колчака на востоке начались наступательные действия контрреволюционных сил на других фронтах.

Повсюду на захваченной колчаковцами и интервентами территории устанавливался жестокий режим террора и произвола. Опираясь на интервентов, Колчак осуществлял помещичье-буржуазную диктатуру в форме единоличной военной власти.

В. И. Ленин указывал, что «Колчак — это представитель диктатуры самой эксплуататорской, хищнической диктатуры помещиков и капиталистов, хуже царской…» [93].

В захваченных районах восстанавливались порядки и законы, действовавшие во времена царизма. Возрождались полиция, названная для видимости милицией, старые суды и органы прокуратуры в прежнем их составе. Снова были учреждены земские управы и городские думы. На поверхность выплывали прежние губернаторы, которых теперь именовали «управляющими губерниями», были восстановлены старые уездные, волостные и сельские власти.

Колчаковский режим опирался на кадетов, монархистов и другие буржуазно-помещичьи организации, а также на реакционных царских генералов, офицеров и чиновников. Присланный Деникиным к Колчаку для связи генерал Лебедев — монархист, активный участник корниловского мятежа в 1917 году — был назначен начальником колчаковского штаба. Помещик И. Сукин — бывший секретарь царской дипломатической миссии в Вашингтоне, прозванный в омских белогвардейских кругах «американским мальчиком», стал начальником дипломатической канцелярии при ставке, а затем управляющим министерством иностранных дел. В. Пепеляев — кадет, член московского контрреволюционного «национального центра» — получил пост начальника департамента полиции. Он стал правой рукой «верховного правителя», палачом рабочих и крестьян Сибири. Феодосьев — бывший царский министр и петербургский биржевик — возглавил так называемый «чрезвычайный государственный экономический совет».

В руках буржуазии и помещиков находились армия, полиция и все важнейшие посты государственной власти. С колчаковцами открыто сотрудничали меньшевики и эсеры. Кадетствующий эсер Вологодский был председателем колчаковского «совета министров», а эсер Михайлов — министром финансов, правый эсер Яковлев — управляющим Иркутской губернии, меньшевик Шумиловский входил в правительство Колчака в качестве министра труда. Меньшевики и эсеры служили в колчаковских войсках, подвизались в колчаковских земствах, городских думах и кооперативах.

Участие меньшевиков и эсеров в колчаковском правительстве было выгодно интервентам, так как социал-соглашатели в какой-то мере прикрывали помещичье-буржуазную диктатуру ширмой демократии.

Колчаковское правительство было создано в расчете на всероссийскую власть. Соответственно этому строился весь государственный аппарат. При Колчаке был создан так называемый «совет верховного правителя», ведавший политическими вопросами. Общее руководство внешней и внутренней политикой должен был осуществлять «совет министров»; но фактически он только штамповал решения, принятые «советом верховного правителя». Высшим кассационным органом был «правительствующий сенат», созданный в январе 1919 года. Были организованы также министерства, департаменты и всевозможные комитеты.

Все остальные контрреволюционные власти на территории России — правительство Деникина, «Временное правительство Северной области» Чайковского и другие — подчинялись Колчаку как «верховному правителю». Правда, подчинение их существовало главным образом в декларациях и специальных постановлениях. На деле же каждое белогвардейское правительство стремилось действовать самостоятельно, а некоторые руководители белогвардейского лагеря, как, например, Деникин, сами метили в «верховные правители».

Главную роль в системе колчаковской диктатуры играла армия. Костяком ее были бывшие царские офицеры, добровольцы из сынков капиталистов, помещиков и кулаки. Основное вооружение и снаряжение армия получала от империалистов США, Англии, Франции и Японии. В руках Колчака, как образно говорил С. М. Киров, был «меч, изготовленный в лучших мастерских империализма…» [94].

Армия и военное управление в колчаковском тылу строились по царскому образцу, для чего были извлечены из архивной пыли 24 тома «Свода военных постановлений Российской империи».

Социальной опорой колчаковцев были промышленная и торговая буржуазия, кулачество, богатые и зажиточные казаки, а также полуфеодальная знать малых народностей.

Выступая на объединенном заседании ВЦИК, Московского Совета, фабрично-заводских комитетов и профсоюзов Москвы 29 июля 1918 года, В. И. Ленин говорил, что план интервентов и белогвардейцев состоит в том, чтобы отрезать от Советской России хлебные районы.

«В этом отношении их стремлении рассчитаны вполне правильно и заключаются в том, чтобы как раз в хлебородных окраинах найти себе социально-классовую опору, найти себе местности с преобладанием кулаков, богатых крестьян, нажившихся на войне, живущих чужим трудом, трудом бедноты» [95].

«Колчак». 1919 г. (Плакат худ. В. Дени.)

Сибирь и Дальний Восток, в силу исторически сложившихся условий, и являлись как раз такими районами, где все отмеченные В. И. Лениным особенности были налицо.

Крестьянство Сибири не испытало в той мере, как крестьянство Европейской России, помещичьего гнета, не ощущало так остро земельный голод, поэтому оно не сразу поняло все преимущества Советской власти и не сразу почувствовало всю тяжесть колчаковского режима. Но длилось это недолго, ибо с первых же шагов стала ярко проявляться антинародная сущность колчаковщины.

Колчаковское правительство вернуло капиталистам заводы, фабрики, рудники, прииски, промыслы. Получив свои прежние предприятия, капиталисты стремились использовать удобный момент для быстрого обогащения. Они получали у колчаковских властей, якобы для нужд промышленности, огромные ссуды. За сравнительно короткое время капиталистам было роздано краткосрочных и долгосрочных ссуд до 244 миллионов рублей, частным железным дорогам — более 283 миллионов рублей и выраставшим как грибы после дождя частным банкам — более 110 миллионов рублей. Всего было роздано свыше 600 миллионов рублей, что значительно превышало полугодовой колчаковский бюджет. Не особенно веря в прочность колчаковского режима, капиталисты, как правило, избегали вкладывать большие средства в производство. Полученные дотации и ссуды они использовали большей частью на разного рода спекуляции.

Многомиллионные прибыли получали предприниматели от поставок для армии. В то же время производство сокращалось. Капиталисты охотно сбывали предприятия иностранным монополиям, а ценности переводили в заграничные банки. Хищническое хозяйничание капиталистов, разрушение в результате иностранной интервенции и гражданской войны многих предприятий привели промышленность к катастрофическому упадку.

Из каждых пяти уральских заводов действовал только один, да и то не с полной нагрузкой. Число рабочих на заводах Урала сократилось более чем наполовину. Многие предприятия не имели ни топлива, ни сырья. Из семи доменных печей Надеждинского завода работала только одна.

Совершенно бездействовали все пять заводов Гороблагодатского горного округа.

В начале мая 1919 года в Екатеринбурге состоялся съезд промышленников Урала. На съезде выступил Колчак, который призывал капиталистов как можно скорее наладить работу промышленности и энергичнее помогать фронту. Как бы ответом на этот призыв прозвучал доклад горнозаводской секции съезда. В нем говорилось:

«Довольно распространенное как в правительственных, так и в общественных кругах мнение о том, что уральские горные заводы начинают ныне нормально жить и работать, глубоко ошибочно и основано на внешних впечатлениях, выносимых при поверхностных осмотрах заводов их разнообразными обследователями, не всегда отдающими себе отчет о внутренних факторах, обусловливающих сложную структуру уральского заводского хозяйства. В действительности, заводы эти неуклонно и твердо идут по пути, ведущему не только к временной их приостановке, но и к полному прекращению работ…» [96].

В результате развала промышленности резко снизилось количество продукции. Так, в 1919 году производство железа и стали на Урале едва достигало 9 процентов довоенного уровня, а выплавка чугуна упала до 14 процентов. Катастрофически снизилась добыча угля в Кузбассе, Черемхово, Сучане, на Сахалине. Начатые при Советской власти работы по сооружению и оборудованию новых шахт в Кузбассе и во развитию в этом районе сети железных дорог были прекращены. В действовавших копях Кузбасса добыча угля в 1919 году снизилась по сравнению с 1917 годом на одну треть, а в некоторых шахтах и того более.

Хищническая эксплуатация лесных массивов, рыбных промыслов, золотых приисков, ограбление и разорение сельского хозяйства дополняли картину разрушения и упадка экономики в захваченных белыми районах.

Разорение народного хозяйства и политический гнет крайне тяжело сказывались на положении рабочего класса. Капиталистам была предоставлена полная свобода увеличивать рабочее время. Продолжительность рабочего дня в промышленности и на транспорте достигала 10–12 и более часов. Резко была снижена заработная плата рабочим. В горной промышленности, например, она уменьшилась в среднем в три раза. Но и урезанную заработную плату рабочие получали с большими задержками. На Урале рабочие Туринского завода не получали заработной платы более четырех месяцев, Александровского механического завода и Луньевских каменноугольных копей — более трех месяцев. По несколько месяцев задерживали выдачу жалованья на железных дорогах.

На многих предприятиях и приисках в глухих местах Сибири имелись лавки от хозяев. Такие лавки являлись монопольными поставщиками продовольствия и других товаров рабочим. Товары в них были самые недоброкачественные, но продавались они втридорога. С помощью этих лавок капиталисты забирали у рабочих последние копейки.

В то время как заработная плата снижалась, цены на продовольствие и промышленные товары неудержимо росли. По явно преуменьшенным статистическим данным колчаковского правительства, с апреля 1918 по апрель 1919 года цены на продукты питания возросли в три — пять раз, на спички, керосин, мыло — в пять с половиной раз. С апреля 1919 года цены на продукты и предметы первой необходимости стали расти еще более быстрыми темпами. Даже колчаковский министр труда Шумиловский вынужден был признать, что зачастую рабочим приходится сидеть на полуголодном или просто голодном минимуме.

Еще хуже было положение безработных, число которых быстро росло в связи с прекращением работы не только отдельных заводов, но и целых отраслей промышленности.

Дикий произвол капиталистов поддерживался колчаковскими властями и интервентами. Рабочие организации были разгромлены. Категорически запрещались собрания, митинги, стачки, демонстрации, даже явно экономического характера. За участие в демонстрациях или забастовках трудящихся беспощадно расстреливали. Нередко забастовавших рабочих объявляли призванными в армию и с ними, если они продолжали забастовку, поступали как с уклоняющимися от военной службы. В июле 1919 года забастовали матросы коммерческого флота во Владивостоке, требуя повышения заработной платы. Комендант крепости объявил тогда всех моряков призывных возрастов мобилизованными и под угрозой смертной казни обязал их приступить к работе.

За неповиновение администрации рабочих подвергали избиениям и тюремному заключению. Рабочих Кушвинского завода на Урале пороли розгами за опоздание или невыход на работу. Порка, как во времена крепостного права, стала обычным способом расправы. Особенно усердно она практиковалась японскими интервентами и их прислужниками — семеновцами на Забайкальской и Амурской железных дорогах.

Крайне тяжелым стало и положение трудового крестьянства. Колчаковская аграрная политика проводилась в интересах помещиков и кулаков. Но, чтобы не оттолкнуть от себя крестьянство, Колчак вынужден был прибегать к демагогическим приемам, поощряя частнособственнические устремления крестьянства. Это делалось путем обещания раздать крестьянам казенные земли, путем насаждения отрубного и хуторского хозяйства, укрепления принципа частной собственности на землю. Выдвигая этот принцип как основу основ аграрной политики, колчаковское министерство земледелия в докладной записке правительству в апреле 1919 года писало:

«Институт мелкой частной собственности лучше всего может создать ту твердую многочисленную массу, наличность и значение которой в государстве является залогом его спокойного развития и отсутствие которой делает неустойчивой всякую форму его бытия» [97].

Наряду с этим колчаковцы насаждали в Сибири и на Дальнем Востоке помещичье землевладение, раздавая земли офицерам и чиновникам.

8 апреля 1919 года колчаковское правительство приняло так называемую «Декларацию Российского правительства» по земельному вопросу, в которой, предоставляя право собрать урожай тем, в чьем пользовании в данное время находилась земля, оно в то же время предупреждало, что, «впредь никакие самовольные захваты ни казенных, ни общественных, ни частновладельческих земель допускаться не будут и все нарушители чужих земельных прав будут предаваться законному суду» [98].

Аграрная политика колчаковского правительства по существу была продолжением аграрной политики царского министра Столыпина. Она грубо попирала интересы трудового крестьянства, положение которого становилось все более тяжелым. Колчаковское правительство отбирало у крестьян переданные им Советской властью земли. Подлежали немедленному возврату монастырские и церковные земли, бывшие кабинетские и казенные, а равно и земли, принадлежавшие до революции иностранным и русским горнопромышленникам.

Колчаковцы проявляли особую заботу о зажиточной верхушке уральского и сибирского казачества. Колчак гарантировал казацкой верхушке неприкосновенность казачьих территорий. Кулакам-казакам предоставлялись разного рода льготы, привилегии в области самоуправления, выдавались значительные ссуды. В то же время трудовому крестьянству припомнили даже недоимки, оставшиеся от времен царизма. За неуплату недоимок отбирали последнее имущество. Общая сумма налогов и сборов с населения непрерывно возрастала Так, если в январе 1919 года она составляла 8 764 688 рублей, то уже к маю того же года 20 455 268 рублей. Вся тяжесть налогового бремени ложилась на трудящихся города и деревни. Только во второй половине 1919 года колчаковское правительство взыскало с населения: прямых налогов — 29 064 552 рубля, косвенных налогов — 46 160 000 рублей, то есть всего более 75 миллионов рублей.

Но не только от налогов и всевозможных поборов страдали крестьяне. Их насильно сгоняли на различные принудительные работы и разоряли многочисленными повинностями. Одна за другой следовали конфискации и реквизиции. У крестьян забирали лошадей, хлеб, фураж, скот, птицу. Только в одном Шадринском уезде на Урале у крестьян было отобрано около пяти тысяч лошадей. Забирали крестьянские телеги и упряжь. Совершались подворные обходы, при которых отбирали обувь, одежду и хозяйственный инвентарь.

При отказе крестьян выполнять непосильные повинности в села направлялись карательные экспедиции, жестоко расправлявшиеся с населением. Людей запарывали насмерть нагайками и шомполами, расстреливали на месте, сжигали заживо. Целые деревни предавались огню.

«Взаимоотношения Колчака с народом, — пишет американский историк Уайт, — представляли одну из главных его слабостей. Меры, при помощи которых он стремился держать народ в повиновении, были настолько жестокими, что большевистский призыв вступать в ряды партизан находил растущую поддержку» [99].

Безудержным грабежом интервенты и белогвардейцы совершенно разорили крестьянство. Только в Иркутской губернии они уничтожили и захватили во время карательных экспедиций 250 тысяч пудов хлеба, 9308 голов крупного рогатого скота, 1675 свиней и разрушили 730 зданий.

За время колчаковщины в одной Сибири, по неполным данным, было полностью уничтожено до 25 тысяч и частично разорено 66 тысяч крестьянских хозяйств. В результате интервенции и хозяйничания белогвардейцев значительно сократилась площадь посевов в Сибири и на Дальнем Востоке. Лишь в одной Амурской области она уменьшилась с 584 тысяч гектаров в 1913 году до 175 тысяч гектаров в 1922 году.

Восстановленная Колчаком свобода торговли ускоряла разорение народных масс. Фабриканты, заводчики и торговцы произвольно вздували цены на самые необходимые изделия промышленности, а кулаки, прятавшие и гноившие хлеб при Советской власти, получали на спекуляции им огромные барыши. Свободная торговля хлебом, указывал В. И. Ленин, явилась экономической программой Колчака и означала «возврат к капитализму, к всевластию помещиков и капиталистов, к бешеной борьбе между людьми из-за наживы, к «свободному» обогащению немногих, к нищете масс, к вечной кабале их…» [100].

Ярким проявлением дикого произвола и насилия, установленного интервентами и буржуазно-помещичьей диктатурой Колчака на захваченной ими территории, была великодержавно-шовинистическая политика по отношению к нерусским народностям.

Созданный при министерстве внутренних дел так называемый «туземный отдел» начал свою деятельность с уничтожения всех органов национального самоуправления и установления жесточайшей военно-колониальной диктатуры буржуазии и помещиков в национальных районах: Башкирии, Киргизии, Казахстане, Бурятии, Якутии и др.

Национальные меньшинства лишались всех политических прав, которые дала им Советская власть. На ходатайство бурят об утверждении их органа самоуправления один из министров Колчака наложил резолюцию: «Выпороть бы вас» [101].

Все общественные организации в национальных районах были разогнаны, земля возвращена помещикам, баям, нойонам и муллам, предприятия — прежним владельцам, был восстановлен старый суд, возросли налоги и поборы. В дополнение к непосильным налогам, установленным колчаковским правительством, местные власти проводили свои поборы. В Якутии, например, все население без различия пола и возраста было обложено подушным налогом.

Для некоторых народов вводились различные ограничения, приносившие им новые тяжелые бедствия. Так, было запрещено продавать порох и дробь народностям Крайнего Севера, основным источником существования которых были пушной промысел и охота. Такое запрещение обрекало эти народности на голодную смерть.

На территории Башкирии, Казахстана, на Алтае, в Восточной Сибири карательные отряды уничтожали целые селения, беспощадно истребляли мирное население, забирая у него последние пожитки. Белогвардейцы устраивали черносотенные погромы трудящихся нерусских национальностей. Крупный погром был организован в Екатеринбурге в первой половине июля 1919 года. Вооруженные банды белогвардейских офицеров учинили кровавую расправу над жившими в городе татарами, китайцами и евреями.

Развал промышленности, транспорта и сельского хозяйства, систематическое ухудшение положения рабочего класса и трудящихся крестьян усугублялись откровенно грабительской политикой интервентов, распоряжавшихся в Сибири, на Урале и на Дальнем Востоке, как в своей колонии.

Все стратегически важные районы в тылу колчаковских войск охранялись войсками интервентов. Эти войска были размещены главным образом вдоль железных дорог и в крупных городах. Сухопутные войска интервентов поддерживались американским, английским и японским военно-морскими флотами. Вооруженные силы интервентов, подпирая с тыла колчаковскую армию, несли охранно-полицейскую службу. Они вели борьбу с партизанами, обеспечивали проведение мобилизаций, охрану железных дорог, сбор налогов и т. д

На состоявшемся 26 июля — 2 августа 1919 года совещании представителей интервентов генеральный консул США при Колчаке Гаррис, генералы Грэвс и Жанен заверили колчаковское командование, что иностранные войска окажут ему всемерную помощь. В специальном решении этого совещания было записано, что иностранные войска, охраняющие железные дороги, «не должны ограничивать свою деятельность защитой их от нападений большевиков», что под охраной железной дороги следует понимать «экспедиции внутрь страны для преследования и рассеивания центров сосредоточения элементов беспорядка» [102].

По количеству войск, посланных на Дальний Восток и в Сибирь, первое место занимала Япония. Как сообщало японское осведомительное бюро, с августа 1918 года по октябрь 1919 года в Сибирь прибыло 120 тысяч японских офицеров и нижних чинов. За это время было затрачено на интервенцию 160 миллионов иен [103].

Кроме японских войск, на Дальнем Востоке и в Сибири находился американский экспедиционный корпус численностью до 10 тысяч солдат и офицеров, а также английские, французские, итальянские, румынские, сербские, китайские и польские отряды общей численностью до 28 тысяч солдат и офицеров. Действовали здесь также части чехословацкого корпуса, насчитывавшего до 50 тысяч человек.

Интервенты чувствовали себя хозяевами положения. О зависимости колчаковского правительства от иностранных империалистов говорит тот факт, что одним из первых указов, подписанных Колчаком, был указ о признании всех обязательств царской России перед иностранными державами. В надежде не только получить с России долги, но и поживиться за счет эксплуатации ее богатств, иностранные империалисты в широких масштабах развернули экономическую экспансию в Сибири и на Дальнем Востоке.

Большую активность в этом отношении развивали империалисты США, Англии и Японии.

Так, уже с конца 1918 года во Владивостоке и других городах Дальнего Востока и Сибири начали открываться отделения американских, английских, японских банков, а также представительства и конторы различных иностранных промышленных и торговых фирм.

Особый интерес интервенты проявляли к русскому золотому запасу, захваченному в 1918 году белогвардейцами в Казани и вывезенному ими в Омск. Из этого запаса колчаковское правительство передало: Англии — 2883 пуда золота, Японии — 2672 пуда, США — 2118 пудов, Франции — 1225 пудов, а всего к марту 1919 года за границу было вывезено 9244 пуда, или около 148 тонн золота [104].

Правящие круги США настойчиво искали возможность захватить весь золотой запас. 3 сентября 1919 года Лансинг просил Гарриса выяснить, не намерено ли правительство Колчака передать золотой запас на хранение американской миссии в Пекине, гарантируя сохранность золота «честью США».

За время колчаковщины интервенты вывезли с Урала и из Сибири большое количество золота, серебра и платины, захваченных ими на рудниках и предприятиях русской золото-платиновой промышленности. На десятки миллионов золотых рублей понесла убыток Советская страна от разрушения и расхищения интервентами медных, свинцовых и цинковых разработок в Сибири. Прямые и косвенные убытки в одной только золото-платиновой промышленности составили 114,5 миллиона золотых рублей.

Одним из главных средств для захвата ключевых позиций экономики Сибири и Дальнего Востока иностранные империалисты считали установление контроля над железными дорогами. 9 января 1919 года в Токио японский министр иностранных дел Уцида и посол США в Японии Моррис подписали японо-американское соглашение о межсоюзном контроле над Китайско-Восточной и Транссибирской железными дорогами. По этому соглашению контроль над железными дорогами должен был осуществляться особым межсоюзным комитетом, а «охрана» дорог вверялась союзным военным силам. 5 марта 1919 года шесть «заинтересованных держав» (США, Япония, Англия, Китай, Италия, Франция) и колчаковское правительство подписали во Владивостоке декларацию о назначении председателем межсоюзного комитета представителя колчаковского правительства инженера Устругова, членом комитета — американца Смита, а председателем технического совета этого комитета бригадного генерала железнодорожных войск США инженера Стивенса, который стал фактическим руководителем всего комитета.

Американские интервенты на железнодорожных платформах, оборудованных для защиты от партизан. Сибирь. 1919 г. (Фото.)

Миссия Стивенса появилась в России еще при Временном буржуазном правительстве в июне 1917 года. Она преследовала две цели: активную борьбу против революционного движения и укрепление экономических позиций американского империализма в России. Стивенс еще в 1918 году откровенно заявлял:

«Я считаю, что главной целью реорганизации (администрации дороги. — Ред.) является обеспечение более сильных средств борьбы с Советами, включая силу оружия» [105].

Американский представитель в межсоюзном железнодорожном комитете Смит в письме Лансингу писал о значении железных дорог для экономического закабаления Сибири американским капиталом:

«Не удастся заполучить рынка для американских товаров до тех пор, пока железные дороги не будут открыты для нас» [106].

Сибирская магистраль и примыкающие к ней другие железные дороги подвергались самой хищнической эксплуатации и были доведены оккупантами и белогвардейцами до полного развала. Подвижной состав находился в катастрофическом состоянии. От 50 до 75 процентов паровозов было неисправно. Огромное количество поврежденных, негодных и занятых для посторонних надобностей вагонов загромождало станции и запасные пути. Дороги не обеспечивались ни топливом, ни необходимым для текущего ремонта оборудованием. Хозяйничанье интервентов только на Забайкальской железной дороге принесло Советской стране убытков более чем на 3250 тысяч рублей.

Убытки водного транспорта Байкала и реки Лены составили более 2500 тысяч рублей.

Русский торговый и военный флоты на Дальнем Востоке были почти полностью разграблены американо-японскими интервентами. Корабли торгового флота, использованные интервентами для вывоза из России награбленных богатств, как правило, оставались в портах Америки и Японии. Из 549 судов, числившихся в 1918 году в составе русского торгового флота на Дальнем Востоке, к 1919 году осталось 382, а к 1922 году — 301 судно.

Американские колонизаторы грабили настолько нагло и открыто, что иногда даже колчаковцы поднимали голос протеста. Так, в мае 1919 года в одном из секретных донесений генеральный консул колчаковского правительства сообщал из Сиэтла:

«Запад Америки захвачен лихорадочным настроением по отношению к русскому Дальнему Востоку, Камчатке и их золотым богатствам. Пароходы зафрахтовываются в Ном и Анадырь. Из разных пунктов Тихоокеанского побережья уезжают туда всевозможные подонки американцев, — различные прогоревшие содержатели притонов, сыщики, пьяницы и прочие авантюристы. Особенно привлекает их внимание Чукотский полуостров».

Далее в донесении говорилось о том, что «ввоз из Америки состоит главным образом из ружей и спирта в обмен на драгоценнейшие меха, накопившиеся у туземцев за многие годы охоты и сбываемые за бесценок в Сиэтле».

Указывая на то, что из Сибири в Америку ежедневно поступает большое количество золота, консул писал:

«Американские солдаты, возвращаясь из Сибири, привозят в своих мешках намытое в Сибири золото, кто на три, кто на пятнадцать тысяч долларов» [107].

От американских интервентов не отставали японские и английские захватчики.

Золото и платина, медь и железная руда, уголь и нефть, ценные породы леса и пушнина — все привлекало алчные аппетиты иностранных завоевателей. Особенный интерес проявили иностранные империалисты к Уралу. Вслед за войсками Колчака сюда нахлынули всякого рода иностранные «специалисты», «консультанты» и прочие агенты американских и английских монополий. В мае 1919 года из Омска в Екатеринбург в полном составе во главе с английским полковником Джеком, заменявшим Стивенса, прибыл межсоюзный технический совет. Интерес технического совета к Уралу выходил далеко за рамки прямых функций совета. Его члены осматривали Верхисетский завод, затем выезжали в Пермь, побывали в Челябинске и Златоусте.

После их отъезда на вопрос одного из колчаковских министров о впечатлении от посещения иностранцев управляющие заводами ответили:

«Они больше интересовались будущим, чем настоящим: какие капиталы должны быть помещены в заводы для их развития, какая производительность может быть достигнута, какие доходы обеспечены» [108].

Интервенты рассматривали территорию Урала, Сибири и Дальнего Востока как объект, удобный для безнаказанного ограбления. Американский делец Дейтрик добивался от колчаковского правительства официального «права» эксплуатации бассейна реки Лены и устройства пароходной линии между портами Америки и Дальнего Востока. Американские, английские и японские миссии собирали подробные материалы о золотой и платиновой промышленности, выясняли экспортные возможности для сибирского сырья и пушнины, рассчитывали, в какие именно отрасли промышленности выгоднее всего поместить капиталы, выясняли импортные потребности сибирского и дальневосточного рынков.

Иностранные империалисты захватили в свои руки торговлю Сибири и Дальнего Востока. Они навязывали населению неравный колониальный обмен товарами. Даже управляющий колчаковским министерством торговли и промышленности Щукин вынужден был признать пагубность для развития России вторжения иностранного капитала в экономику страны. В колчаковской газете «Правительственный вестник» в марте 1919 года была помещена беседа со Щукиным, в которой он заявил:

«Над восстановлением и развитием нашей торгово-промышленной деятельности… висит дамоклов меч иностранной конкуренции. Можно предвидеть, что в стремлении использовать свои мощные фабрично-заводские аппараты, освободившиеся с окончанием войны вместе с массой рабочих, иностранцы учтут и широко используют в ущерб России ее исключительный по размерам товарный голод.

В связи с этим очевидно, что все индустриально развитые страны Европы и Востока напрягут свои усилия, чтобы наводнить рынки России своими разнообразными фабрикатами. А это Россию несомненно надолго лишит возможности окрепнуть в промышленно-экономическом отношении» [109].

Американские и японские торговые фирмы за бесценок скупали пушнину и другое сырье. Только за лето 1919 года было отгружено и направлено во Владивосток для вывоза за границу до 500 вагонов экспортного сырья. Сибирская пушнина, вывезенная через Владивосток главным образом в США, оценивалась там по конъюнктурным ценам 1918 года, между тем как цены, по которым интервенты приобретали эти товары в Сибири, были во много раз ниже.

Иначе обстояло дело, когда иностранные дельцы продавали свои товары. Например, товарищество Нобель, находившееся в сфере влияния американской нефтяной группы «Стандарт ойл» и монопольно поставлявшее керосин на сибирский рынок, продавало его почти в пять раз дороже обычной цены. Крупные фирмы, торгующие чаем, продавали его по цене намного выше обычной.

Военные суда интервентов в бухте Золотой Рог. Владивосток. 1919 г. (Фото.)

Международная компания жатвенных машин «Харвестер трест» открыла свои отделения во Владивостоке, Новониколаевске (Новосибирск), Омске, Екатеринбурге. Мак-Кормик и другие заправилы компании с согласия министра земледелия США в мае 1919 года послали в Россию группу экспертов, которая должна была изучить возможности строительства на Дальнем Востоке заводов сельскохозяйственного машиностроения. Для осуществления широкой программы колонизации России в США была создана специальная компания, названная «Русским отделением военно-торгового совета».

Американские монополии вели переговоры с колчаковскими властями о предоставлении им концессий на строительство железных дорог, на разработку угольных месторождений, на эксплуатацию золотых приисков, железных рудников, лесных и рыбных промыслов.

Империалисты США и Англии замышляли захватить в свои руки Северный морской путь. С этой целью в Нью-Йорке была создана специальная акционерная «компания по изысканию Северного морского пути» во главе с неким Лидом. План морской экспедиции обсуждался деловыми кругами Нью-Йорка и Лондона. Вскоре Лид прибыл в Омск и заручился у колчаковских властей соответствующими документами на право ввоза и вывоза товаров Северным морским путем. В мае 1919 года Лид уехал в Лондон, где немедленно вступил в контакт с английским адмиралтейством и военным министром Черчиллем, который собирался использовать эту экспедицию для снабжения Колчака оружием. Однако пока Лид вел переговоры с официальными лицами, банковскими кругами и торговыми фирмами, обстановка в Сибири резко изменилась не в пользу интервентов. Задуманная экспедиция не состоялась, и англо-американский план захвата Северного морского пути рухнул.

Английские капиталисты не менее активно, чем американские, пытались проникнуть в экономику занятых белогвардейцами и интервентами районов. Так, английская фирма «Ланг и К°» намеревалась построить в одной из бухт поблизости от Владивостока верфи для строительства пароходов малого тоннажа. Та же фирма просила Биржевой комитет разрешить ей строительство домов во Владивостоке. Крупный английский капиталист Гунтер собирался приобрести акции общества «Тетюхе» и построить завод по переработке серебро-свинцовой руды. Золотопромышленное общество «Лена-Гольдфильдс», находившееся в сфере влияния английских банковских групп, прибрало к рукам Ленские золотые прииски. Известный английский магнат Уркварт старался закрепиться в горной промышленности Урала и Алтая.

Японские империалисты также скупали и брали за бесценок в аренду заводы, фабрики, прииски на Дальнем Востоке, вкладывали свои капиталы в эксплуатацию лесных разработок, рыбных промыслов и т. п. Корейский банк, являвшийся филиалом государственного банка Японии, выдавал японским капиталистам на такого рода операции кредиты в размере до 80 процентов стоимости покупаемых или арендуемых предприятий. Японское акционерное общество Мицубиси при содействии правительства Японии домогалось у Колчака прав на постройку порта в Александровске-на-Сахалине и на приобретение Сахалинских каменноугольных предприятий.

Прямой ущерб, нанесенный интервентами народному хозяйству Сибири, по неполным данным, составил 542 миллиона 360 тысяч золотых рублей.

Массовое расхищение народного достояния, террор, голод, разруху, иноземную кабалу — вот что принесли с собой Колчак и его иностранные покровители трудящимся Урала, Сибири и Дальнего Востока.

Не ограничиваясь проникновением в экономику восточных районов России, интервенты проводили широкую идеологическую экспансию. Потоками антисоветской клеветы заполнялись все белогвардейские, меньшевистские и эсеровские газеты; многие из них были откуплены американскими, английскими и японскими империалистами. Во Владивостоке бюро печати американского консульства издавало специальный бюллетень, поставлявший в белогвардейские газеты вымышленные материалы «о зверствах большевиков и партизан», «о крахе Советской власти в России» и т. п.

Готовя Дальнему Востоку, Сибири и Уралу участь колоний, интервенты и белогвардейцы старались ликвидировать в них систему народного образования Всюду закрывались школы, школьное имущество и библиотеки уничтожались. Здания учебных заведений, как правило, превращались в казармы для интервенционистских войск, и помещения для штабов и иностранных миссий. Немногие уцелевшие школы влачили жалкое существование.

Для идеологической обработки населения американцы вместе со своими войсками привезли агентов «Христианского союза молодых людей». Перед этим союзом была поставлена задача «воспитывать» русскую молодежь в американском духе.

Немало сил прилагали и английские интервенты для идеологической «обработки» трудящихся. По поручению Нокса член английского парламента лейборист Уорд совершил объезд железнодорожных мастерских Сибирской железной дороги с целью, как он сам писал об этом, «обратиться к рабочим и призвать их к тому, чтобы отдать весь свой труд Русскому государству в продолжение настоящих и будущих военных действия, не соединяться в стачечное движение и не учинять всего того, что может помешать продвижению войск и военных припасов…»

Уорд выступал в Иркутске, на станциях Иннокентьевская, Зима, Нижнеудинск, Канск, Красноярск, Боготол, Тайга, Новониколаевск, Барабинск.

О том, как встречали железнодорожники лейбористского оратора, лучше всего говорит одна фраза из описания этого путешествия самим Уордом: «12-го мы двинулись к Красноярску и нашли необходимым приготовить пулеметы и госпитальные принадлежности» [110].

Во время этого путешествия Уорд не только уговаривал рабочих, но и выполнял функции агента английских монополий.

«У меня, — писал он, — была длинная беседа с генералом Ноксом относительно моего путешествия по Уралу и данных, собранных мною об ископаемых и производительных ресурсах тех округов, через которые я проезжал» [111].

Интервенты и колчаковское правительство возлагали большие надежды на реакционные слои духовенства. Они всячески поддерживали сотрудничавших с ними служителей православной церкви, магометанских мулл, буддийских лам, сектантов и старообрядцев. 27 декабря 1918 года колчаковский «совет министров» принял решение взять содержание церкви на счет государства Колчак в одном из приветствий церковникам требовал от них «активной работы по борьбе с большевиками».

Японские империалисты осенью 1918 года направили в Сибирь и на Дальний Восток целую армию попов и монахов из японской православной церкви во главе с епископом Сергием и священниками Симеоном Мни и Павлом Морита. Епископ Сергий поддерживал отношения с Колчаком и атаманом Семеновым, его агенты действовали в колчаковской армии, в городах и селах Сибири и Дальнего Востока. Даже такой активный белогвардеец, как генерал Болдырев, — главнокомандующий армией Сибирского правительства до Колчака вынужден был отметить шпионский характер миссии епископа Сергия.

«Воспитанники Сурагадайской семинарии, — писал он, — получившие образование за счет миссии, вместо умножения числа духовных православных пастырей в Японии нашли полезное для государства применение — они командируются переводчиками в японские полки, находящиеся в Сибири, где благодаря недурному знанию русского языка оказывают немалую услугу по изучению столь интересующего японцев материка» [112].

При участии Нокса реакционные церковники Сибири даже сформировали из монахов, попов, мулл и прочей церковной челяди несколько вооруженных отрядов, назвав их «Иисусовы полки». «Дружины святого креста», «Дружины зеленого знамени» и прочие.

Но ни религиозный дурман, ни друге формы идеологической обработки не помогли интервентам и колчаковцам удержать под своей властью трудящихся. Чтобы подавить сопротивление рабочих и крестьян, они прибегали к открытому террору. Период колчаковщины на Урале в Сибири и на Дальнем Востоке — одна из самых мрачных страниц истории русского народа.

Жертвы колчаковщины. Сибирь. 1919 г. (Фото.)

Свои массовые расправы над рабочими и крестьянами колчаковцы, Семеновцы и прочие белогвардейцы производили под прямой защитой интервентов.

«Необходимо установить тот непреложный факт, что большинство населения Сибири было настроено против Колчака и стояло за Советы и лишь присутствие иностранных войск… обеспечивало правление «белых»» [113], — писали английские историки Коутс. Интервенты совершили немало самых чудовищных преступлений. В марте 1919 года японские интервенты сожгли село Ивановку в Амурской области, а жителей села, в том числе и малолетних детей, расстреляли из пулеметов. Японское командование заявило, что такая же участь постигнет все население области, если оно будет оказывать неповиновение интервентам и белогвардейским властям.

Крестьяне деревни Круглой, Рождественской волости, Амурской области, писали о бесчинствах японцев в деревне следующее:

«Расстреляно японцами 25 человек, после которых осталось 25 душ семейств. Японскими отрядами деревня была посещена 2 раза: 17 февраля 1919 года было сожжено 23 двора, 25 октября 1919 года сожжено 67 дворов, имущество разграблено. Общий убыток от пожара и грабежей выражается в 201 315 рублей золотом» [114].

За время пребывания в Амурской области интервенты ограбили 5775 крестьянских хозяйств, сожгли 1617 построек. Ущерб, нанесенный интервентами крестьянскому хозяйству области, выражался суммой в 25 миллионов рублей золотом.

Американские интервенты не уступали в жестокости японской военщине. В селении Казанке (Приморье) американские солдаты развлекались тем, что стреляли в жилые дома. Во время стоянки эшелона с американскими войсками на станции Шарасун Забайкальской железной дороги американские солдаты врывались в квартиры местных жителей, насиловали женщин, растаскивали вещи. В феврале 1919 года начальник Амурской железной дороги, сообщая во Владивосток о бесчинствах американцев, просил прекратить бандитизм американских солдат. Управляющий Иманским уездом писал американскому командованию о том, что в Спасске (Спасск-Дальний) со дня прибытии «господ американцев» от населения постоянно поступают жалобы на бесчинства американских солдат и офицеров. Даже этот белогвардейский холуй вынужден был просить американское командование «заставить своих солдат соблюдать русские требования приличия и благопристойности» [115].

Под охраной иностранных штыков в Сибири и на Дальнем Востоке мародерствовали шайки белогвардейских атаманов Анненкова, Красильникова, Семенова, Калмыкова и др. Там, где проходили эти банды, оставались сожженные деревни, груды трупов расстрелянных и запоротых крестьян. В городах и селах свирепствовала колчаковская контрразведка, производившая массовые аресты и расстрелы рабочих и крестьян. Мрачную славу приобрели в колчаковском тылу застенки на станциях Маккавеево, Даурия, Приисковая (возле Нерчинска), Александровский централ у Иркутска, Троицкосавская тюрьма и другие. Белогвардейцы в дополнение к многочисленным старым тюрьмам царского правительства создали в Сибири сотни новых тюрем, которые заполнили тысячами политических заключенных.

Одним из самых ужасных злодеяний колчаковцев была массовая казнь заключенных в Троицкосавской тюрьме. В конце 1919 года в эту тюрьму было помещено около 1500 узников — советских и партийных работников, рабочих и крестьян Урала и Сибири. О том, в каких условиях находились там люди, свидетельствует тот факт, что в тюрьме за два с половиной месяца умерло 350 человек. В последних числах декабря 1919 года, когда партизанские отряды подходили к Троицкосавску, озверевшие белобандиты организовали массовое убийство заключенных. За три дня — 31 декабря 1919 года, 1 и 5 января 1920 года — было расстреляно и зарублено на окраинах города 528 человек.

Находившихся в тюремном лазарете больных вначале пытались отравить цианистым калием. Вечером 8-го и утром 9-го января пьяная ватага убийц устроила в лазарете новую массовую расправу — больных убивали прямо в палатах. На другой день из больницы был вывезен 101 труп.

С особенной жестокостью интервенты и белогвардейцы расправлялись с теми, кто участвовал в партизанском движении или помогал ему. В Енисейской губернии колчаковский губернатор генерал Розанов сотнями убивал «заложников», взятых из деревень, где были партизаны. В приказе от 27 марта 1919 года Розанов потребовал от своих карательных отрядов расстреливать поголовно все взрослое мужское население тех мест, где жители сочувственно относились к партизанам или оказывали сопротивление бесчинствам карателей. По приказу Розанова, за отказ выдать партизан каждый десятый житель расстреливался; имущество отбиралось у всех жителей «в пользу казны».

В Иркутской губернии генерал Волков тоже расстреливал в селах каждого десятого за поддержку партизанского движения. В Забайкалье атаман Семенов вырезал целые деревни. Захваченных в плен красноармейцев уничтожали, как правило, поголовно. Начальник Верхнеудинского гарнизона американский полковник Морроу рассказывал в своих воспоминаниях о кровавой расправе семеновцев, учиненной в его присутствии над пленными красноармейцами на станции Адриановка:

«Пленники, наполнявшие целые вагоны, выгружались, затем их вели к большим ямам и расстреливали из пулеметов…

Апогеем казней было убийство за один день пленных, содержащихся в 53-х вагонах, — всего более 1600 человек» [116].

В Омском военном округе генерал Матковский сотнями вешал рабочих на телеграфных столбах вдоль железной дороги за то, что они не хотели мириться с колчаковским режимом.

Зверски расправлялись колчаковцы с рабочими уральских заводов. В марте 1919 года на Миньярской заводе была арестована большая группа рабочих, заподозренных в сочувствии к Советской власти. При допросах рабочие подвергались таким жестоким пыткам, что мало кто оставался живым. Обезображенные трупы были найдены местными жителями в окрестностях поселка. Зверская расправа была учинена также над рабочими Авзяно-Петровских заводов в апреле 1919 года и на многих других.

В одной только Екатеринбургской губернии, но далеко не полным данным, было расстреляно 25 тысяч человек. На Кизеловских конях замучено и брошено в шахты около 8 тысяч рабочих. В Тагильском и Надеждинском районах убито колчаковцами 10 тысяч человек. Около 5 тысяч человек было расстреляно на Кушвинском заводе. Одна шахта на горе Благодать, на Урале, была доверху завалена трупами расстрелянных рабочих и членов их семей.

Зверства интервентов и белогвардейцев унесли много жизнен трудящихся Советской республики. В. И. Ленин говорил:

«… тяжелой ценой десятков тысяч расстрелянных и засеченных сибирские рабочие и крестьяне поплатились за свою доверчивость» [117].

Во время колчаковщины погибли многие руководящие работники партийных организаций Урала, Сибири и Дальнего Востока. В феврале 1919 года был расстрелян член ВЦИК А. Я. Нейбут, в апреле расстреляны член ВЦИК А. А. Масленников, руководящие работники Омской большевистской организации М. М. Рабинович, П. А. Вавилов и многие другие.

А. А. Масленников, М. М. Рабинович и П. А. Вавилов накануне расстрела, 17 апреля 1919 года, писали из тюрьмы:

«Умирая на заре всемирной революции, мы с гордостью прошли тернистый путь…

Мы верим, несмотря на то. что царские холопы во главе с Колчаком железом и кровью стремятся задушить малейшее проявление живого дела освобождения, все же их участь будет решена. Скоро кровавому владычеству будет конец» [118].

Несмотря на жестокий террор, с самого начала интервенции и белогвардейского господства передовые рабочие и крестьяне под руководством коммунистов — подпольщиков стали готовиться к отпору контрреволюции, создавать партизанские отряды. Все более и более широкие слои трудящихся Урала, Сибири и Дальнего Востока убеждались, что только беззаветная борьба за восстановление Советской власти есть единственно правильный путь к освобождению от ненавистной колчаковщины и американо-англо-японских колонизаторов.

Весной 1919 года, когда Колчак развернул наступление, в глубоком тылу белых армий уже действовали многочисленные отряды самоотверженных борцов за Советскую власть. Никакие репрессии, никакие кары не могли остановить мужественных патриотов. Борьба за Советскую власть означала борьбу за спасение от гибели, от рабства, за жизнь, за честь и национальную независимость Родины. И эта беззаветная борьба трудящихся в тылу врага не пропала даром. Она облегчила победу героической Красной Армии.

Оказывая стойкое сопротивление наступавшим колчаковским войскам и отбивая натиск врагов на других фронтах, Красная Армия вместе со всеми трудящимися Советской республики готовилась под руководством Коммунистической партии и Советского правительства к сокрушительному удару по колчаковщине.

Зимой 1918–1919 года советские войска добились больших успехов на юге страны. В ходе контрнаступления Южного фронта, возглавляемого Реввоенсоветом в составе командующего В. М. Гиттиса и членов В. И. Межлаука, И. И. Ходоровского и других, от белых была очищена большая часть Донской области. Белоказачьей армии Краснова было нанесено сильное поражение. Из 70 тысяч штыков и сабель, имевшихся в этой армии в конце 1918 года, к исходу марта 1919 года оставалось всего лишь около 15 тысяч. Сам Краснов и командующий его армией генерал Денисов вынуждены были уйти в отставку. Вскоре Краснов перебрался в Германию — к своим хозяевам.

В середине марта наступление советских войск на юге замедлилось. Главную роль в стабилизации белогвардейского фронта сыграли деникинские войска, переброшенные с Северного Кавказа. Кроме того, в центре фронта остатки белогвардейской Донской армии сумели закрепиться на рубеже Северного Донца. Действовавшие на этом участке советские армии —8-я под командованием М. И. Тухачевского, а затем с 15 марта Т. С. Хвесина, и 9-я под командованием П. Е. Княгницкого — не смогли форсировать реку из-за весеннего половодья. Активные боевые действия продолжались только на правом и левом крыле фронта: в Донецком бассейне, где оперировала группа советских войск донецкого направления, преобразованная весной 1919 года в 13-ю армию (командующий до 16 апреля И, С. Кожевников, а затем А. И. Геккер), и в Сальских степях, где продолжала наступать 10-я армия (командующий А. И. Егоров).

Донецкое направление с самого начала наступления советских войск не было обеспечено достаточными силами. 13-я армия была растянута тонкой цепью по линии Гупдоровская — Митякинская — Луганск, севернее Дебальцево, южнее Бахмута (Артемовск) и далее на юг до станции Волноваха. Небольшой отрезок фронта от Волновахи до побережья Азовского моря был занят частями Украинского фронта.

Трудящиеся Донбасса активно поддерживали наступавшие части Красной Армии, однако советские войска, разбросанные на огромном пространстве, продвигались вперед медленно. Сопротивление же противника с каждым днем возрастало. Успехам белых способствовало значительное улучшение снабжения их войск. Начиная с февраля, через черноморские порты, главным образом через Новороссийск, белогвардейцы стали получать от Антанты в огромных количествах вооружение и другие материалы. По свидетельству Деникина, с марта по сентябрь 1919 года от интервентов было получено столько обмундирования, что его хватило бы и для 250-тысячной армии. Кроме того, деникинцы получили за это же время 558 орудий, 12 танков, свыше полутора миллионов снарядов и 160 миллионов винтовочных патронов [119].

Антанте удалось объединить главные контрреволюционные силы на юге вокруг «Добровольческой» армии, руководимой генералами Деникиным, Романовским, Лукомский и другими главарями белогвардейщины, которые с самого начала гражданской войны ориентировались на Антанту. Интервенты добились подчинения Деникину кубанского и терского казачьих войск, а также остатков Донской армии. Режим деникинщины распространился на территорию всего Северного Кавказа и значительную часть Донской области.

«Территория вооруженных сил юга России», объявленная белогвардейцами на военном положении, находилась под диктатурой Деникина, которому подчинялись и военные и гражданские власти. Все усилия этой буржуазно-помещичьей диктатуры, объединившей вокруг себя и кадетов, и октябристов, и отъявленных черносотенцев, были направлены на реставрацию старых порядков и на создание сильной армии.

К весне 1919 года «вооруженные силы юга России», то есть «Добровольческая» и Донская армии совместно с контрреволюционными казачьими войсками Северного Кавказа, насчитывали около 100 тысяч человек.

Обстановка на фронте в марте 1919 года во многом благоприятствовала Деникину. Войска советских 11-й и 12-й армий были оттеснены от Астрахани. Требовалось значительное время для того, чтобы они восстановили свою боеспособность. Деникинское командование получило возможность перебросить силы своей «Добровольческой» армии против советских 13-й и 8-й армий и Донбассе. Кроме того, в тылу Деникина подготавливались резервные части, из которых впоследствии была создана так называемая Кавказская армия генерала Врангеля. Эта армия, по замыслу интервентов и белогвардейцев, должна была разбить советскую 10-ю армию и овладеть Царицыном. С армией Врангеля связывались планы Антанты соединения на Волге белогвардейских сил юга с колчаковским фронтом.

Пока заканчивалась подготовка армии Врангеля, деникинцы сосредоточили все свое внимание на донецком направлении. Они рассматривали его как наиболее угрожаемое и важное, так как через Донбасс советские войска могли выйти по кратчайшему направлению к Ростову-на-Дону и Новочеркасску. Деникинское командование решило нанести в Донбассе ряд контрударов и заодно лишить Советскую республику важнейшей угольно-металлургической базы. В начале марта деникинские войска активизировали действия в направлении Луганск — Дебальцево.

Изменение обстановки вызвало перегруппировку советских войск на Южном фронте. Воспользовавшись разливом Северного Донца и ослаблением боевых действий на центральном участке, командование фронта оставило на этом участке одну только 9-ю армию. 8-я армия перешла в район Луганска для нанесения решительного удара в Донбассе.

Перегруппировка советских войск закончилась к исходу марта. В районе Донбасса было достигнуто некоторое численное превосходство над противником. 27 марта командование фронта отдало приказ, в котором говорилось, что политическая и стратегическая обстановка настоятельно требует в кратчайший срок добиться решительного успеха и овладеть Донецким бассейном. Главный удар предполагалось нанести по группе белогвардейских войск, действовавшей под командованием генерала Май-Маевского к югу от Луганска.

Однако белогвардейцам удалось сорвать выполнение этого плана. В то время как советские войска готовились к наступлению против группы Май-Маевского, другая группа белых — корпус генерала Покровского — обрушилась на советские части, выставленные в качестве заслона восточнее Луганска. Контрудар белых заставил войска 8-й армии перейти к обороне. В боях они понесли большие потери.

Чтобы облегчить положение 8-й армии и удержать район Луганска, 9-й армии было приказано в начале апреля форсировать Северный Донец и отвлечь на себя часть сил противника. Войска 9-й армии с успехом выполнили эту задачу. После упорных боев они захватили плацдармы на правом берегу Северного Донца в районах станции Каменской (Каменск-Шахтинский) и Калитвенской. С этих плацдармов советские части повели наступление. Но в это время в тылу советских войск в станицах Вешенской и Казанской начался контрреволюционный мятеж. Возникла необходимость снять с фронта часть сил для борьбы с мятежниками, и наступление из-за этого приостановилось.

Положение в районе Луганска оставалось напряженным. С обеих сторон здесь были сосредоточены значительные силы.

Несколько раз в течение апреля деникинцы подходили к городу, но захватить его не могли. 26 апреля белогвардейские части, главным образом конница генерала Шкуро, прорвав фронт, подошли к Луганску с юга. По призыву большевистской организации и Луганского Совета на защиту города поднялись тысячи рабочих. Несмотря на сильный артиллерийский обстрел, защитники Луганска стойко отбивали все атаки. Старики, женщины и дети подносили на линию огни боеприпасы, хлеб, воду. 29 апреля Луганский рабочий полк совместно с частями Красной Армии перешел в контратаку и в жестоком бою у Острой Могилы отбросил белогвардейцев от города.

Силы противника все время возрастали за счет войск, перебрасываемых с Северного Кавказа. Численность белогвардейской армии в Донбассе в апреле увеличилась почти вдвое: с 21 тысячи штыков и сабель до 38 тысяч. Хотя советские войска и сохраняли еще незначительное численное превосходство (13-я и 8-я армии имели в это время около 41 тысячи штыков и сабель), но они уступали деникинцам в кавалерии и бронепоездах.

Совместно с 13-й армией действовали партизанские части Махно, но они были явно ненадежны. Махновщина была проявлением кулацко-анархистской контрреволюции. В отряды Махно попадали по несознательности и крестьяне-середняки, а иногда и бедняки, поддавшиеся демагогическим посулам анархистов. Махно и его окружение, учитывая настроение трудовых крестьянских масс, не решались прямо выступить против Советской власти.

Немалую помощь белогвардейцам оказывали их агенты. Так, начальник штаба 9-й армии Всеволодов, впоследствии перебежавший к белым, вредительски планировал операции на плацдармах за Северным Донцом, что привело к огромным потерям. В середине апреля положение войск Южного фронта, особенно в Донбассе, было тяжелым. Облегчить его можно было путем переброски на помощь 13-й и 8-й армиям частей Украинского фронта и мобилизации рабочих Украины.

В составе Украинского фронта 15 апреля 1919 года было создано три армии. 1-я Украинская армия (командующий С. К. Мацилецкий) была сформирована из войск бывшей Киевской группы и действовала против петлюровцев западнее Киева. 2-я Украинская армия (командующий А. Е. Скачко) со штабом в Екатеринославе (Днепропетровск) образовалась из войск бывшей Харьковской группы. Она вела борьбу против интервентов и деникинцев в Крыму и Донбассе. 3-я Украинская армия (командующий Н. А. Худяков), штаб которой находился в Одессе, действовала против интервентов в районе Херсон — Николаев — Одесса.

Поскольку петлюровские войска послу понесенного ими поражения были оттеснены за реку Збруч, а войска англо-французских интервентов в апреле 1919 года изгнаны из Украины и Крыма, — создавалась реальная возможность для выполнения Украинским фронтом новых задач.

23 апреля 1919 года постановлением Политбюро ЦК РКП(б) Центральному Комитету КП(б)У и командованию Украинским фронтом было дано два задания: «а) занять Донецкий бассейн и б) установить непрерывную связь с Венгрией» [120].

Важнейшей и первоочередной из этих задач была — овладение Донецким бассейном, так как без освобождения Донбасса и разгрома основных сил Деникина нельзя было считать прочным положение Советской власти на Украине и нельзя было оказать достаточно действенную помощь Венгерской Советской республике. Именно поэтому В. И. Ленин еще 22 апреля телеграфировал командующему Украинским фронтом В. А. Антонову-Овсеенко:

«Украина обязана признать Донбассфронт безусловно важнейшим украинским фронтом и во что бы то ни стало немедленно выполнить задание главкома дать солидное подкрепление на участок Донбассейн — Мариуполь. Из материалов Подвойского (наркомвоен Украины. — Ред.) я вижу, что военного имущества на Украине, даже не считая Одессы, имеется масса, надо не копить его, а тотчас формировать и донецких рабочих и новые части для взятия Таганрога и Ростова. Мобилизовали ли вы всех офицеров на Украине? Во что бы то ни стало надо быстро и значительно увеличить силы против Деникина» [121].

Но командование Украинского фронта и ряд руководящих работников Украины из-за местнических интересов задерживали переброску войск в Донбасс. В. А. Антонов-Овсеенко требовал изменения разграничительных линий в Донбассе, подчинения себе основной части войск, действовавшие в этом районе, и не соглашался признать донецкий участок фронта важнейшим, утверждая, что перед Украинским фронтом стоят более важные задачи на западе и юге Украины В начале мая Центральный Комитет РКП(б) объявил выговор В. А. Антонову-Овсеенко и Н. И. Подвойскому за невыполнение директивы о переброске подкреплений в Донбасс и потребовал от руководящих работников Украины напряжения всех сил для освобождения Донецкого бассейна.

Слабо отражались на положении в Донбассе, где развертывались решающие кровопролитные бои, и действия 10-й армии на левом крыле Южного фронта, хотя эта армия, не встречая серьезного сопротивления, продолжала стремительное наступление. 29 апреля она овладела станцией Торговая (Сальск) и вышла к реке Маныч. Однако белогвардейские части в этом районе отходили сравнительно организованно, сохраняя живую силу и вооружение.

Деникинцы стремились захватить инициативу в свои руки и оказать содействие наступавшим армиям Колчака. Зная о контрреволюционных мятежах в тылу советских войск, Деникин старался использовать благоприятный для себя момент. К этому времени антисоветский мятеж, начавшийся в районе Вешенской и Казанской, охватил уже многие верхнедонские станицы В конце апреля силы мятежников насчитывали около 30 тысяч человек. Мятежники дезорганизовали тыл Южного фронта, особенно 9-й армии Вешенский мятеж был проявлением колебании, переживаемых в тот период трудовым казачеством. Причиной мятежа также были и серьезные ошибки, допущенные местными органами Советской власти зимой 1918–1919 года. При восстановлении Советской власти после освобождения северных округов Донской области были проведены мероприятия, имевшие целью ликвидировать вражескую агентуру. Но не все они проводились правильно. Зачастую под удар попадала не только казацкая верхушка, но и трудовое казачество. Нередко проводилось выселение из хуторов и станиц помимо контрреволюционной части казачества также и трудовых казаков. Производились многочисленные аресты, самое слово «казак» изгонялось из обихода. В некоторых местах вводилось новое административное деление — вместо округов и станиц создавались уезды и волости, как в Центральной России. Эти искривления политики партии и Советской власти, проводившиеся под лозунгом «расказачивания», имели самые отрицательные последствия. Они дали возможность белогвардейской агентуре использовать недовольство казаков в своих целях. Ярким примером этого явился Вешенский мятеж, который помешал разгрому белогвардейцев в Донбассе. Мятеж привел к тому, что Южный фронт не только не мог послать подкреплений на главный в то время Восточный фронт, но, напротив, сам нуждался в помощи.

Войска Южного фронта редели в непрерывных боях. Кроме того, сыпной тиф неумолимо косил ряды бойцов. Весеннее бездорожье и частое форсирование водных преград изматывали силы красноармейцев, третий месяц не выходивших из боев. И когда в середине апреля 8-я армия вновь начала наступать в глубь Донбасса, обескровленные части 9-й и 13-й армий уже не могли поддержать ее. Хотя к началу мая инициатива на юге все еще находилась в руках Красной Армии, наступательный порыв советских войск с каждым днем ослабевал. Все более вероятным становился переход противника в общее наступление. На Южном и Украинском фронтах назревал опасный для Советской республики перелом. Лишь беззаветное мужество и героизм бойцов, командиров и политработников 2-й Украинской, 8-й, 9-й, 10-й я 13-й армий позволили отдалить наступление этого перелома до того времени, когда войскам Колчака на востоке был нанесен сокрушительный удар.

Тяжелое положение складывалось для Красной Армии и на Западном фронте, которым командовал Д. Н. Надежный. Особенностью этого фронта было то, что на разных его участках советские войска имели различных противников. Против советской 7-й армии действовали русские и эстонские белогвардейские части, против армии Советской Латвии — белоэстонцы и немцы, против Белорусско-Литовской армии — немцы и белополяки.

Трудная обстановка сложилась на фронте армии Советской Латвии.

3 марта, за день до того, как колчаковские войска начали наступать на востоке, в Латвии перешла в наступление армия немецкого генерала фон дер Гольца. Эта контрреволюционная армия, сформированная в районе Либавы (Лиепая), являлась значительной силой Антанты в Прибалтике. Состояла она в основном из так называемых «добровольцев». В армии было две дивизии, несколько отрядов, сформированных прибалтийскими баронами (ландсвер), крупный русский белогвардейский отряд князя Ливена и несколько рот латышских белогвардейцев, созданных латвийским буржуазным правительством Ульманиса.

Советские латышские части не смогли сдержать наступление этой армии, имевшей численное и техническое превосходство. Они вынуждены были начать отход за реку Лиелуне. 18 марта немецкие и белогвардейские войска захватили Митаву (Елгаву) и оказались в 40 километрах от Риги.

В. И. Ленин, выступая на чрезвычайном заседании пленума Московского Совета 3 апреля, подробно остановился на положении фронта в Латвии. Он подчеркнул, что наступление немцев находится и связи с общими планами Антанты.

«Теперь немцы, говорил В. И. Ленин, — идут на Двинск, чтобы отрезать Ригу. С севера им помогают эстонские белогвардейцы на деньги, которые посылает Англия, при помощи добровольцев, которых посылают шведы и датчане, насквозь подкупленные миллиардерами Англии, Франции и Америки. Они действуют по совершенно ясному для нас общему плану, пользуясь тем, что в Германии они кровавыми подавлениями ослабили движение спартаковцев и революционеров. И, хотя они чувствуют, что дышат на ладан, они все же сочли момент достаточно удобным для использования, для того, чтобы предоставить Гинденбургу часть войск и усилить натиск с запада на истерзанную, измученную Латвию и угрожать нам» [122].

Наступление немцев и белогвардейцев захватывало не только. Латвию, но и Советскую Литву, территорию которой обороняли правофланговые части советской Западной армии, переименованной 13 марта 1919 года в Литовско-Белорусскую армию. 13 марта немцы захватили Шавли (Шяуляй), а 20 марта — Поневеж (Паневежис).

Литовско-Белорусской армии пришлось вести борьбу не только против немцев, но и против белополяков, которые в марте также перешли в наступление и стремились захватить Вильну (Вильнюс).

Все попытки белополяков продвинуться на Вильну с запада потерпели провал. Однако командование Литовско-Белорусской армии в ходе этих боев допустило серьезную ошибку — между частями Литовской и Западной дивизий, входивших в состав армии, образовался разрыв до 50 километров, прикрывавшийся всего лишь двумя ротами. Это дало белополякам возможность атаковать Западную дивизию с фланга и в ночь на 17 апреля захватать город Лиду. На следующий день под давлением численно превосходящего противника вынуждена была отступить группа войск Литовско-Белорусской армии на барановичском направлении. В результате на участке Западной дивизии создалось чрезвычайно тяжелое положение. Можно было ожидать удара белополяков с юга на Вильну. Тем не менее, командование армии не приняло никаких мер для защиты города; в нем находился лишь 153-й Коммунистический полк.

17 апреля белополяки, прорвавшись на стыке Литовской и Западной дивизий, начали движение на Вильну. К 6 часам утра 19 апреля они уже подходили к городу с юго-восточной стороны.

Утром 19 апреля в Вильне начались упорные уличные бои. Захватив железную дорогу Лида — Вильна, белополяки получили возможность быстро перебросить в Вильну значительные подкрепления. Всю силу вражеского удара принял на себя 153-й Коммунистический полк; в течение трех дней он героически оборонял южную и западную части города. Для борьбы с белополяками был создан Совет обороны Литовско-Белорусской республики. Началась эвакуация наиболее ценного имущества. Все попытки отстоять город были безуспешны. 23 апреля советские войска оставили Вильну.

Наступление немцев и белополяков против Советских республик Латвии и Литвы отвлекло значительные силы Западного фронта. Следующий удар на этом фронте контрреволюция нанесла под Петроградом. Однако решающие бои под Петроградом развернулись лишь в мае — июне 1919 года, то есть в то время, когда главные силы Колчака на Восточном фронте уже потерпели первое крупное поражение.

Руководителям объединенного похода Антанты не удалось нанести одновременного удара всех контрреволюционных сил по Советской республике. Причины этого заключались в беспримерной стойкости и упорстве Красной Армии и в противоречиях внутри контрреволюционного лагеря.