Ретроспектива (СИ)

Глава 16

Нота от Ондолии не то, чем можно манкировать, однако, первое что подумалось — синяки мои под глазами, округлости, кои, все в живот ушли, волосы поблекшие… Не так я хотела его встретить, ой не так!

Файлирс убедился, что завладел вниманием и вышел в центр зала. Знатные люди, старосты — сидят по обе стороны от него, я на троне в возвышении и большая дверь — по другим бокам.

— Не будет тут никакого князя! — молвил, на меня глядя. Ноги расставил, да руки за спину заложил. А у меня низ живота дёрнуло, от такой его спокойной силы. — Княгиня будет, да наследник её. А ежели ослушается знать эстесадская, так распрощаетесь вмиг с вашим обособлением, — замолк, давая осмыслить, и не спеша пошёл вдоль рядов. Незаметно почти, кто отшатывался, кто вытягивался при его приближении. — Из уважения к старине мы блюдём вас. Кабы не это — легче княжество герцогством сделать и держать как и всю страну.

Ондолиец сделал знак своему спутнику, что меня поймал, придержал и тот вышел вон.

— Кхм кхм, — откашлялся один из старейшин, поднялся, — ясно всё, ваше величество. Мы и не возражаем, однако, по чину ли княгине наследника без отца произвести? Кабы смуты не случилося при передаче трона. Княгиня то у нас по любви, то верно. Мы горой за неё, но пока подрастёт малец, что там будет, как до принятия престола дойдёт, то ж одно дело — когда династия создателем посаженная, от отца к сыну. А ну как не согласен кто будет, что и через мать наследовать право есть?

Вернулся посыльный короля с кубком. Тот не спешит на вопросы отвечать, кубок принял, неспешно осушил.

— Есть у будущего князя отец. Один он и останется, — голос звучит спокойно, вкрадчиво. И лик грозен, как и всегда, что ни за что не угадаешь, казнить или почести раздавать его величество собрался. — С этого момента король Ондолии отец наследнику. Он им и останется, — я увидала, как он руки вытянул вниз, сжал кулаки. — Княгиня же ваша — внучка князя, и ничто того не изменит. В ней кровь древних князей. Кому, как ни ей наследника породить? Есть вещи, что выше и важнее земных ваших забот и дрязг. Это народ. Не тот, что поле сейчас пашет, а тот, что тысячи лет живёт на своей земле, и ещё тысячи проживёт. Короли и князья хранят народ. Вот и принимайте, служилые люди: у вашего князя, что трон займёт, мать княгиня Ракос, а отец король Эука. Не нужен вам такой наследник? — Ондолийский трон примет его, королева Ондолийская пуста, как женщина, все то знают. Тогда не обессудьте, когда он с войском придёт брать своё по праву. А я поддержу. Свято право крови.

Повисла тишина среди людей, лишь шум моря доносится сквозь каменную толщу. Будто и оно сейчас переживает, кому трон княжеский достанется. Просит и меня за себя вступиться, только не могу, страшно, что не знаю доводов, да и речи лить, подобно соседу не умею. Да и право такое есть ли у меня? Когда он говорит мешаться?

— А коли согласные все, то совет покончим на этом. Возвращайтесь, служивые, к своим делам да помните: никогда Ондолия не станет здесь терпеть иноземного влияния, да инаковых взглядов. Княгиня правит с миром и любовью к своей стране. Она и её дети останутся на престоле, — думала кончил речь, а он прибавил: — соседи другие через пролив, а ну как не успеют? Идите с миром.

Люди спешно разошлись и в зале четверо остались: Алирик, что всё время за троном стоит, король, я и епископ.

— Пора, ваше святейшество пастве новости передать, — с кривой усмешкой поторопил Файлирс.

— Я не вестник и не глашатай, — тот спокойно выдержал насмешку.

— Вы что-то хотели? Мне бы роздыху немного, а после и поговорим, ежели дело ваше отложить возможно?

Седовласый священник не спешит уходить, раздумывает, видать, терпит ли вопрос его. Видом собран, вытянут, плечи расслаблены, ряса натянулась на груди.

— Провожу вас до покоев, княгиня. А в дороге поговорим, — сделал шаг вперёд.

Ондолиец, что боком стоял, глянул мне за спину, затем на Епископа.

— Не утруждайся, божий человек, — преградил он священнику ко мне путь. — Я княгиню и своего наследника защитить сумею. Будь уверен.

Он уже развернулся спиной ко мне и лица его я видеть не могла. В отличии от святого отца.

— Я благодарен вам за заступничество, — начал Епископ спокойно, уважительно, но без подобострастия, кивнул головой.

— Не трудись. Меня княгиня твоя отблагодарит.

Седая голова и беспристрастное лицо, только глянул на меня неверяще, услыхав такое.

Я и сама ушам своим не верю. Сдурел, что ли ондолиец, намёки такие делать?

— То, значит, не защита… то правда была? — спросил у короля.

Тишина не несколько секунд, что они взглядами мерялись.

— Ты ж, поп, не думаешь, что я объясняться с тобой буду? — в голосе злая, острая насмешка.

— Не думал и не просил, Ваше величество. Только одно дело — политическая защита, а другое блуд.

Епископ взлетел над полом. Не магией — крепким ударом. Метр, не менее пролетел и едва успел на ноги прыгнуть.

— Язык прикуси, церковник. Ты, хоть и при сане, а мужчина, — Файлирс принялся наступать, — мне то видно. В приходе своём проповеди читай, а к моей женщине и сыну не лезь.

Я думала, продолжат они, ан нет.

— Княгиня, если я буду вам нужен — вы знаете, где меня искать.

И покинул тронный зал.

— Ты всё слышал. Повторять не буду, — сказал король Алирику, встряхивая ладони. — Станешь оспаривать? — ответа не слышно, но ондолийцу видно. Кивнул, принимая молчаливый ответ, я же незаметно выдохнула. — Пойдём.

Обратился ко мне, стоя у пьедестала, лишь руку протянул.

Я и дала.

А после вела его к княжеским покоям в тишине. Люди сновали, кланялись, но не видела я их, шла, что в сладкой эйфории. Едва не подпрыгивая от восторга, что тут он, со мной. Что порядок навёл в тот же час, как с коня слез, когда я уже два месяца маюсь. Что всё ему под силу, даже чудо.

Когда дверь покоев тяжело закрылась я стала напротив него.

Не знаю, чего ждать, чего опасаться…

— Полёвкой ты смелее была, чем княгиней… — и вновь не понять по лицу: журит али бранит.

— Прости… — сделала шаг вперёд, внимательно следя за ястребиным ликом.

— За что? — вскинул соболиную бровь, — что врала, другой рядилась? Или что о сыне не сказала? Или что клятву нарушила и не моё семя в тебе растёт?

Сперва смутившись, на последних обвинениях я вскинулась, собрала силу и порывом ветра настежь распахнула окно.

— Коли клятву преступила, была бы у меня сила?

Душой я покривила, потому как понимаю — клатва магическая, а сила моя ведическая, глядишь и не ушла бы она, ежели бы согрешила.

— Почему не сказала, что княгиня? — упрямый взгляд, а сам не колышется. Будто на пороге прямо, здесь и сейчас нужно всё разрешить.

— Присесть мне надобно, аль пошагать, тяжко стоять…

Предпочивальня — не самое удобное место, но раз хочешь, будем тут говорить.

— Когда я тебя встретила, два года, как князя схоронила и сама правила. Мне, не так, чтобы в тягость, но с гостями я не крепко сильна, дипломатии во мне мало, ты сам ведаешь, — Файлирс сел напротив, — меня к княжению не готовили, но князь умер, я ялицей уже признана была, уже тогда вела розыск хоть сколько дальней крови, чтобы венец княжий передать. А тем паче, что не успело тело старого князя остыть, как паломники сюда потянулись отовсюду, и все сплошь с брачными предложениями. Ты один и не приезжал, — глаза отчего-то защипало, — с тяготой мы отбились от всех, тем паче, что понимали — наследника я не оставлю ни при каком раскладе, по что мне муж? Чтобы порядки тут наводил? Так и условились, — покуль княжу, да наследника ищу. А потом вы приехали, такие куртуазные, мы ведь слышим тут, ведаем, что за нравы у вас в Ондолии. Наука, просвещение, театры да этикеты… Да и проездом ты был, вот я и придумала больной сказаться, пересидеть, дабы в грязь лицом не упасть… — низ живота тянуть перестало, но я продолжала наглаживать живот, — стыдно было. Я ж грамоте и счёту обучена, а даже языка не знаю никакого… А потом тебя увидала, душно мне, прости, — я потянула нитку на горловине, ослабляя тяжёлую одёжу, с удовольствием сделала глубокий вдох набухшей грудью, — увидала и смотрела часто, я вдовая давно, а князь, на двадцать шесть лет у нас с ним разница, а тут, тебя увидала и что-то неведомое во мне пробудилось, — делаю вид, что не замечаю, как взгляд его то и дело срывается с лица на грудь, опосля на живот. — Я и решилась, ты ж отбыть скоро собирался, ну кому бы я вредила, если бы немного попробовала с тобой побыть, а тут ты со мной по-простому так, князь ведь… он… не касался меня никогда, лишь для зачатия дело делал и всё, а тут ты такой. Я и смекнула, что знал бы ты, что я знатная, не был бы таким. После вросла в тебя и только и думала, как собирать себя буду, когда уедешь…

— Что понесла, не сказала…

— Тревожить не хотела, — прозрачный камень кулона, что аккурат меж грудей утоп, замерцал белым цветом, зашевелился, — мне лекарство надобно выпить, пустишь? — он кивнул задумчиво, теребя рукав рубахи, — али пойдём со мной? — Файлирс поднялся и сразу ко мне шагнул, подняться помог и руки не выпустил. — Боялась, что ты заподозришь меня в подлоге аль обмане… — остановилась, прижала к лицу его руку, — нет у меня объяснения этому чуду. Я ведь и не ждала, и не надеялась. С князем ведь, сколько не выходило…

— Ты с князем меня не ровняй, — поморщился, скользнул пальцами по моей щеке, — сама говорила, что меня всю жизнь ждала, — длань с лица скользнула в волосы, заплутала, массируя. Я глаза прикрыла.

— Ждала, и вновь дождалась… — открыла глаза и встретилась с ясным взглядом, словно не глядит — трогает меня.

— Ждала? — хватка в волосах чуть окрепла. Не больно, ровно так, что грудь, что и так томилась, ещё более напряглась.

— Каждую минуточку, — прошептала, прося глазами, чтобы только не пущал.

— Отчего лекарство пьёшь? — я моргнула, потому как забыла о взваре.

— Облегчает тошноту.

— То болезнь?

— То тягость, — я улыбнулась, повернула голову и поцеловала его в ладонь, погладила в благодарности живот.

— С дороги я, помыться бы, — одёрнул руку, кою сразу я поймала и повела его дальше.

Оставила его в спальне, сама же в помывочную пошла, лохань набрать. Вернулась, только артефакты провернула. Файлирс стоял у распахнутого шкафа. Взглянул на меня и обратно повернулся.

— Сейчас помоешься, я ужин споро принесу.

— Сама?

Кивнула.

— Пирожков сделаешь?

Я кивнула уже не так уверенно.

— Конечно, но пару часов…

— К демонам пирожки. Чего пожрать и будет.

Не стала возражать. А король закрыл шкаф и двинулся дальше. Туалетный стол осматривает не хуже, чем шкаф.

— Что-то ищешь?

— Удостовериться хочу, что не было здесь другого.

Смешок мой сам прорвался. Облегчённо, пусть ищет хоть до утра, уселась на кровать.

— Смеёшься над королём? — зло пророкотал и двинул на меня.

Я ещё шире улыбнулась и кивнула.

— Как же не смеяться? Ты погляди на меня. Я ж что медведица стала, — глядит в неверии, — неуклюжая, живот растёт, а еду младенчик отвергает, что ни съем — ничего не держится, я тощаю и уже не удивляюсь, куда… Подурнела, поглупела… И раньше не сказать, что раскрасавицей была, а теперь и вовсе… кто ж на меня позарится?

Перестал таращиться и медленно опустился предо мной на колени.

— Никогда не видал женщины, что была бы краше тебя, — и так серьёзно то сказал, что я не посмела смеяться, и глаз отвести не посмела.

Руки его, тем временем, скользнули по лодыжкам, вверх по голени. Медленно, тягуче, словно разгоняет кровь под кожей, что все эти месяцы его только и ждала. Глаза в глаза. Дышать труднее стало, и сделалось неловко, что если он выше доберётся, ощутит, как влажно у меня меж ног, под рубахой.

— Дай хоть поглядеть на тебя… — одна рука его осталась на колене, другая с силой платье потянула, давая выпрыгнуть обеим грудям.

От рук, от взгляда жадного, я застонала и он зверем припал к груди, прикусывая её, тяжёлую, ноющую. По всей груди одну и другую.

Схватилась руками за его голову, притянула, скользнула вниз по шее, под рубаху. Пальцы жжёт, колет, и вся я, что волос натянутый.

— Эля… — вопросительное, вместе с моим стоном, когда он лона коснулся, а я лишь от касания ноги пошире расставила, чтобы не медлил. — Эля… ты… сейчас… хочешь?

Мне несколько секунд понадобилось, чтобы понять, что рук на мне более нет. Только взгляд… растерянный.

И я смутилась своего желания, не понимая, что переменилось. Принялась платье поправлять, ощутила, как краснею вся, вместе с грудью проклятой. Подскочила и не глядя на него, в уборную бросилась.

Балабошка! В зеркало бы погляделась, дура! Разомлела, растаяла, только как желать можно такую, как я нынче стала?!