Ретроспектива (СИ)

Глава 17

Дала себе немного роздыху и вышла. Файлирс всё ещё в помывочной, чем я воспользовалась, облачилась в ночную сорочку, юркнула под тёплое одеяло. Сомкнула веки, гоню себя в сон, а не выходит. Покрутилась, повертелась, сдалась и глянула сквозь стену помывочной, чего он долго так торчит там. Неужто, так противна я ему такая, что и видеть меня не хочет?

Не хочет. Потому как стоит, на стену опёрся одной рукой, а второй сам себя ублажает. Не специально, но как увидела, я сама пальцами к своему лону скользнула, глядя как текут капли по чистому, рельефному телу, как прикрыты глаза и напряжены руки. Одна рука быстро, коротко передёргивает по толстому стволу, а король выдыхает рвано, сквозь зубы.

Выходит, что лучше сам себе, чем такая я? А ну как вовсе откажет мне теперь от помощи…

Ноги сами понесли в помывочную.

— Эля! — рявкнул, — выйди!

Не послушалась. Вместо того, наоборот, водой к нему скользнула, прижалась грудью и животом к мужской спине, обхватила сама его член, скинула руку и принялась сама водить.

— Элькерия…

— Не злись, — прошептала, куснула за лопатку. Насладилась, как он, большой и сильный, содрогнулся в моих руках.

Быстро и коротко, как он, не получается у меня. Руки сами замедляются, чтобы ощутить тяжесть мужчины в ладони, хочется с наслаждением огладить каждую складочку, всего его приласкать.

Сколько упоительных часов, что был он во мне — ощущение, как воспоминание, ондолийца внутри, волной прошибло, ноги подкосились, лицо взмокло. Прижалась к нему сильнее мокрым лбом, аккурат промеж лопаток, другой рукой хватаясь за живот его, что мелко подрагивает от натуги. Задышала с ним в такт.

Так и стоим: он о стену держится, я сзади впиваюсь, только движения моих рук по желанному телу, его подрагивания и моё возбуждение, от которого в голове крутится и дышать невозможно.

Где-то что-то медленно капает на каменный пол, Файлирс дышит — выплёвывает выдохи и я задыхаюсь.

— Эля… — развернулся ко мне, обхватил ладонями лицо, — Эля… Элькерия?! Плохо? Что болит?

Я снова смутилась, но король, вмиг о возбуждении собственном забыл и так серьёзно ответа требует.

— Нет, ничего не болит.

— Выглядишь так… если бы не тягость эта, я решил бы, что ты тоже хочешь. Я ведь знаю, что не нужно тебе, что, когда плод в чреве, женщине противит это. Да и я, дурак, ждал дороги, не хотел… к тебе спешил, а тут… это. А теперича ты близко так, что силы не хватило держаться.

Дыхание моё успокоилось, и глаза сумела на него поднять, но всё ещё чувствую, как лицо горит.

— Почём знаешь, что в тягости ласки не хочется?

— Так всем это известно, — глаза его улыбнулись, словно ребёнку истину прописную растолковывает, — вы ж, бабы, итак не охочии до этого, а коли понесёте, так и вовсе.

Настал мой черёд улыбнуться. Я снова рукою член обхватила, что так и стоит, в живот мне упершись.

— Разве была я не охочей? — стянула вниз рубаху, подол на которой уже отжимать можно. — Погляди на меня, как истосковалась я по тебе, — отняла его длани от лица, положила на груди под громкий вдох. Будто весь воздух, разом для него кончился. — Ты говорил, что силы нет держаться, когда близко ко мне?

— Нету… — руки уже мнут мягкую кожу, а глаза, будто не видят ничего вокруг.

— Пойдём…

За руку взяла, повела в спальню, остановила подле кровати.

— Постой, — оставила его стоять, а сама легла, не отпуская его дикого взора. — Каждую ночь, как только ты уехал, о тебе все мысли… — руки мои легли на груди, пальцами зажала соски и застонала, — ложилась каждую ночь и вспоминала, — одну грудь отпустила и повела вдоль по телу, — представляла, что ты со мной, — прикрыла веки, — что твои руки меня держат, — рукой накрыла лоно, палец другой облизала и аккуратно, мокрым пальцем по соску заводила. Скрутило всю от наслаждения невыплеснутого, что в висках застучало. — Каждую ночь изнывала, исходилась в исступлении, — палец скользнул в лоно, выбил стон из груди, ноги сами подогнулись, а рука с силой сжала грудь. Потянулась к подушке, из-под которой кожаный фаллос взяла. Глядя в глаза ондолийцу, который уже во всю свой член массирует, взяла свой инструмент в рот, король сделал шаг ко мне и остановился, — а когда поняла, что ребёночек во мне, так и вовсе, что ни ночь, то пытка стала, — фаллос медленно вошёл мне в лоно. Каждый милиметр — усиливающийся стон. Медленно вынула и снова ввела, прогнулась всем телом от удовольствия, — представляла, — произнесла, задыхаясь, — что снова ты со мной очутился, и берёшь меня вновь и вновь, вновь и вновь, и твои это руки на мне, — задвигала быстрее искусственным членом, глаза закрыла, и не сразу почувствовала, что здесь он, со мной.

Фаллос отбросил, и сам вошёл под громкий, совместный стон. Прижала к себе ногами, оплела руками. Врасту! Никогда больше не пущу!

Нашла губы, и потянулась к ним, не успела коснуться, как Файлирс уже изливался в меня с хрипом. Мне то не помеха, встретилась с губами, что принялись ласкать. Пульсация члена внутри, сладкая ласка губ и языков, что, то посасывают, то облизывают, то прикусят и сразу залижут.

Жадные руки, что мнут, терзают, жамкают грудь, что сама в руки прыгает.

Я под ним, накрытая большим телом от всего мира. Файлирс внутри. Рот его, как озверел: сосёт, хватает каждый кусочек кожи, и я не отстаю. С не меньшей жаждой трогаю ягодицы, целую шую, лижу, кусаю…

Живу!

Завозилась, ощущая, что он, так и не вышел, но снова готов. Задвигалась сама под ним.

— Эля! — он расхохотался. — Торопыга!

И ничего не торопыга! Он, глядишь, ещё чего сейчас придумает, и мне ничего не достанется.

Ещё надумает мстить за снедь, про которую я забыла.

Опосля уже, когда мы оба без сил были, лежали рядом, и рука Файлирса поглаживала дитятко в животе, я сочла момент благоприятным.

— Я хочу учителей подыскать, поможешь?

— Сама учиться надумала?

— Ежели и сама? Зря, считаешь?

Королевская рука сызнова прижала мою встрепенувшуюся голову к груди. Задумался.

— Сперва хотел посмеяться, сказать, что не надобно оно тебе, да передумал. Будь ты лишь моей женщиной — точно не нужно было бы оно тебе, — и так это укоризненно, но всё же с принятием прозвучало. — Да ты не просто моя зазноба, мать моего сына, что родится, у тебя целое княжество в ведении. Я хотел бы, чтобы лишь моей ты была, да не получается так, — помолчал, поперебирал мои волосы, — то ладно ты придумала, с учением. Правителю никак без науки, а ты у меня правительница.

— Ежели б помыслить могла, что ты так хорошо то примешь, — подтянулась и поцеловала колючую щёку.

Свечи, магией закалённые, горят в покоях, рассеивают тьму, что не разгоняется ветром, как бы не ярился он с волной, за камнем стены.

А нам двоим всё нипочём, ни ночь, ни непогода.

— Я учителей не столько для себя хочу, сколько для ребёнка.

— После решим. Спи.

А проснулась на рассвете. Пока Файлирс спал, послушала вьёрнов, с корреспонденцией ознакомилась. К тому часу, как выспался мой король, я уже вымытая и счастливая, ждала его.

— Первое моё утро, когда недомогания утреннего нет, — приговариваю, нацеловывая спину, трусь о него голой грудью, зову пробудиться.

— Это потому что я здесь есть.

— Спасибо тебе, — сквозь поцелуи.

— Ммм?

— Что слово сдержал и вернулся, — дорожка поцелуев, — что не осерчал за обман, — куснула и зализала под лопаткой, — что ребёночка поддержишь и здесь оставишь…

Файлирс совсем проснулся и подмял меня под себя, так и не ответил.

— После разговоры, да дела.

Я не возражала, тем паче, что и сама только того и ждала.

А после и дела были, и кажется мне, что впервые в жизни я пожалела, что нет у меня нарядов красивых, так хотелось краше стать в его глазах. Надела, что было, но мастерице весточку послала.

— Церемонию венчания устроить надобно, — из-за моей спины, огласил Файлирс Епископу то, из-за чего и вызвал последнего.

— С кем же вы собираетесь венчаться? — церковник не смог скрыть удивления и вопрос мне адресовал.

— С Эстесадо, присядьте, ваше святейшество, — улыбаясь, указала на стул. — Ондолия, в лице Файлирса четвёртого одобряет и поддерживает венчание моё венцом княжеским. Буду венчана на княжение — любой мой наследник законным станет.

— А если наследница? — вопрос Архиепископа, который продолжил стоять.

— Не твоя то забота. Готовь венчание, — обозлился король.

Все поняли, что разговор окончен.

— Почему ты так сердит на него? — спросила, только дверь закрылась за церковником. — Он, кажется, не злым человеком. Власть княжескую всячески поддерживает, да и в растратах и склоках замечен не был.

— А ты, значит, благоволишь ему? — Файлирс вышел из-за моей спины, потянул меня и сел сам в княжеское кресло, пристроив меня на колени.

— Разве ж я могу таким союзником пренебрегать?

Не ответил, перевёл взор с лица на грудь, что прикрыта платьем. Я заёрзала, надеясь, что гнев ондолийца пошёл в другое русло.

Снова посмотрел в глаза и медленно, давая время, чтобы опротестовала, протянул руку к груди. Никуда не торопясь, потянул платье вниз, а я прикоснулась к твёрдым губам. Несмело, пробуя только приласкать, но стоило мужским рукам сжать обе груди, как не до нежности стало, а снова так, будто не проснулись мы сегодня вместе, а встретились опосля разлуки.

Жадность до голого тела, ненасытность пальцев и языков, душ.

Моей души, что желает немыслимого — дабы всегда так было: он и я. Вместе мы в княжьем кресле.

И, казалось, так и есть. Бок о бок работали, пока он свои бумаги прочитывал да визировал, я дела княжеские разбирала. С венчанием решились не тянуть, хоть Файлирс и предложил заказать новый венец, да пир широкий устроить, на мой протест настаивать не стал. А мне траты ни к чему, животы советники и дома набьют. Правильная церемония, во время которой ондолиейский монарх рядом стоял, да угощения народу — вот и весь праздник.

Никто уже не сомневался, в каких именно мы состоим отношениях с королём Ондолии, но ни слова дурного вьёрны ни приносили, ни глаза злого я не ловила. Всё, что интересует людей служилых — при своём остаться, а при случае, чем ещё разжиться. Я же, как законная княгиня всех устраиваю, а король большой страны, что живёт в моих покоях, внушает осторожности и одним присутствием своим напоминает — в интересах Ондолийского войска покой Эстесадо, а в интересах Ондолийского короля — его княгини.