Ретроспектива (СИ)

Глава 3

Усадил меня на кровать, а сам отстранился, чтобы раздеться.

Рубашка, матерчатые штаны. Всё долой и обнажённый король стоит предо мной. Косматые чёрные волосы топорщатся, глаза, будто видят насквозь. Двинулся к замершей мне, а я попятилась.

— Полёвка… ты что? Испугалась?

— Нет, — и правда, чего это я…

Подползла ближе к нагому мужчине. Протянула руку, зарылась с лаской в волосах, провела по лицу, по шее, вены на которой вздулись. Он прикрыл веки, наслаждаясь. Я скользнула ниже… к сильной груди с маленькими пятнышками.

— Что это? — подцепила верёвочку на шее, та держит крошечный бутылёк.

— Яд, — руку одёрнула.

— Зачем?

— Я же король, — поцеловал ладонь, которую прижал к лицу. — Мне нельзя даться врагу живым.

— У вас есть враги?

— Полёвка… у кого есть власть, всегда будут враги.

— У княгини нет врагов, её все любят.

— Это пока она делает то, чего хотят люди. Стоит сделать что-то им неугодное — враги появятся. Довольно.

Дёрнул меня на себя, распластал по ложу. Придавил сверху.

— Полёвка… такая горячая… — одна его ладонь в моих волосах, вторая юркнула под платье, схватила за щиколотку, как в кандалы, — смелая… — рука не спеша ползёт дальше, а я забыла как дышать, — ласковая, открытая…

Королевская длань переметнулась на лоно, по-свойски накрыв его. Принялся тереть ноющую плоть.

А я уже не просто дышать не могу, я и лежать не могу, хочется довершить его движения там, внизу. Сделать сильнее, полнее, получить всё, что можно.

Раскинула ноги шире, выгибаясь навстречу, приближая к себе монарха за шею.

Мне вчера понравилось целоваться. Не гадала, что это может быть так приятно…

Сама впилась в губы опешившего Файлирса. Стараюсь целовать как хочу, как он меня вчера. Глубоко и жарко. Порхая языком внутри него, ловя его язык и прикусывая, посасывая губы…

— Полёвка… — рассмеялся, глубоко вдохнув, — опять изголодалась? Осмелела…

Не дала ему договорить. Припала ко рту снова. Будто там, внизу — он берёт меня пальцами, а я забираю его языком.

Хитрый трюк и пальцы сменяет естество. Так и не разорвав губ. Застонала ему в рот, получив хрип в ответ.

Жадные, не смолкающие громкие поцелуи… будто всё мало.

Платье стянул с меня лишь наполовину, прерываться никто и не вздумал, чтоб снять. Рубаху попросту порвал, обнажая грудь. Не прекращая двигаться во мне всё сильнее и сильнее…

Глаза, горящие во тьме, жадные пальцы, до тонкой боли сжимающие плоть мягкой груди и мужчина, нависший над распластанной мной… Мои руки по горячему телу, унизанному венами, липкой от пота спине…

Под приклеенным взглядом птичьих глаз могло бы быть неловко, но нет этого.

Чем громче мой стон — тем сильнее его ярость внутри меня. Прижалась губами к его лбу, поцеловала, ещё и ещё, собирая губами влагу. Файлирс задвигался ещё сильнее и схватил ртом мою колышущуюся в такт нашим движениям грудь. Присосал, прикусил, зарывшись носом в плоть. Зарычал зверем.

Я вспыхнула в тот же миг. Ощутила, как умираю и снова воскресаю. На доли секунды перестала тело ощущать. Сквозь завесу вижу искажённое от удовольствия мужское лицо, сцепленные зубы, не дающие кричать… Пальцем провела по его губе и почувствовала, как он содрогается во мне, всем телом, изливаясь…

На этот раз он не уснул сразу. Но распластался по мне, так и не разъединившись. Когда руки стали снова чувствоваться, я принялась водить кончиками пальцев по огромной спине, так надёжно меня укрывшей.

Шевелиться не хотелось. И спать не хотелось. А хотелось… ещё!

— Жива, полёвка…? — пробурчал Файлирс, перекатываясь с меня на постель. Лёг на спину. Я споро скинула болтавшееся платье и водой перетекла на него. Облепила по рукам и ногам. Ну где достала.

— Ещё как жива… ваше величество.

— Как звать тебя, целительница?

— Эля, — даже не задумалась, какое имя хочу слышать от него. — А вас?

Он захохотал:

— А вашства тебя не устраивает более, наглая полёвка?

Я отрицательно мотнула головой. Пусть он и не видит. Наши игрища тем и хороши, что знай он, кто я — не посмел бы себе такие вольности, но часть меня хочет быть равной.

— Ты не придумывай себе ничего, я девок не обижаю, но и вольностей не люблю.

Что ж… скользнула рукой с груди ниже… пальчиками пробежалась по каменному животу с редкими жёсткими порослями и сомкнула в кольце мужское естество.

Пусть так, но кто сказал, что я не могу попробовать приручить этого зверя?

Полный сладострастия вздох был мне ответом. Подтвердил мои мысли.

Проведя по стволу вверх вниз несколько раз, оседлала мужские бёдра, с наслаждением и криком принимая его в себя.

Словно и не было недавних безумств.

— Полёвка… мало кто меня пересиливал, а ты умотала. Откуда ты только взялась такая…

Над морской гладью уже занималась заря, когда Файлирс проговорил это, засыпая.

Ложиться я не стала. Кровь внутри бурлит, заставляя действовать. Созвала вьёрнов раньше обычного, выслушала, узнав, что у одного из дружинников час назад сын родился — надобно поздравить. Достала кошель, ссыпав туда мелочь Вереха. В казарму схожу после освещения…

——

Освещение. Вот, где мне сегодня понадобятся силы. Воли, более других. Переносить церковников мне тяжко итак, что уж говорить, быть им обязанной. Но, похоже, показать благодать их создателя, что он сам, бог их, освятил мои колодцы — лучше способа сповадить людей пить воду нет. Потерплю. А вообще, суметь бы подчинить их, священников, княжеской власти. Так сделал отец моего ондолийца. При нём церковная власть из независимой стала подчинённой королю. Суметь бы, разузнать. Да поподробнее бы расспросить, как их казённая система устроена, у такой махины. Это у нас всё по-простому. А когда Файлирс прислал сообщение, что заедет с визитом, я бросилась бежать изучать их правила да традиции… За два года ни одного правителя я не видела в живую. Сваты, было ринувшиеся по прошествию траура были вежливо, но твёрдо развёрнуты из замка, опираясь на поддержку Ондолии. Им, знамо дело, выгодно, чтобы княжество наше хранило не только независимость, но и нейтралитет…

Позавтракала пирожками, что забрала у спящего ондолийца. Тот, небось бы выкинул. У меня же ничего не пропадёт без дела.

— Княгиня, народ собрался и ждёт, пора, — Алирик, как всегда всё подготовил. Стоит собранный и чуть хмурый.

— Что с тобой? Что-то не так?

— Нет, княгиня. Всё хорошо, — попробовал было отвести взгляд, склонил голову, но тут же снова поднял.

Смотрит как-то… именно так, как говорил Тулупчик, но, видать, и правда, я не замечала. Захотелось убедиться.

Встала из-за стола, в простом, белом платье из лёгкой ткани, на юге по-другому никак. Обнажая руки, она облегает и пышную грудь и тонкую талию, расходясь книзу клиньями. Торжественности добавляет изумрудный пояс.

Приблизилась к дружиннику, вышла в дверь оставив того стоять столбом.

— Алирик? — тряхнула рыжими кудрями, будто в недовольстве.

— Княгиня… — спохватился, догнал, оставаясь на шаг позади.

Если бы я и захотела идти ровнее — не смогла бы. Мать-Земля, бёдра сами, не подчиняясь разуму, выводят кружева. А голодный взгляд и громкое дыхание сзади, словно придаёт им задору.

Осёдланные лошади уже ждут. Все в сборе. Верех, я с верным Алириком и ещё два дружинника охраны.

Алирик поддержал, помогая вскочить на Мару — мою вороную кобылу. Оказавшись в седле я всем телом почувствовала пристальный взгляд из окон хозяйской башни. Не обернулась, никак не дала знать, что почувствовала. Погнала Мару, отдав ментальный приказ и прося Мать-Землю смягчить хотя бы цвет моих волос, не дать королю узнать во мне свою Полёвку. Не думаю, что при утреннем солнце мои рыжие волосы выглядят так же, как при свете лучин или магических светляков.

Файлирс.

— Кто это отъезжает со двора? — хриплым со сна голосом спросил брата.

— Абы они докладывали, — хохотнул тот, вставая рядом.

Только что, секунду назад проснулся, как от удара. Словно неведомая сила заставила рывком подскочить к окну.

— Хм… занятно. Тебя девица заинтересовала?

— Не простая. С охраной ездит. Да и сама в седле, в окружении мужчин…

— Непотребство, экое! Не говори! Совсем никаких приличий не блюдут, — налил себе из чайника…

— Что это?

— А, это! Понюхай, экий амбре. Кофий у них. Где-то в горах выращивают.

— Мерзость, — чуть не сплюнул, вдохнув горькую вонь.

— Да ты попробуй, — герцог Прасгал сунул мне крошечную чашку, с трудом держа её в своих лапищах, едва не в рот.

— Отстань.

— Ты что не в духе?

Что объяснить, если и сам не знаю.

— Отстань, — повторил для скудоумных.

— Может это княгиня их? Страшна, небось, как адов демон…

— Думаешь?

— Ну а чего бы ей прятаться? Выходить не хочет. Явно же, увидела наш отряд да стушевалась.

— Хорошо бы так, — зашёл в купальню, дверь оставил распахнутой.

— Что сегодня, Фай? Пасеки и виноградники мы осмотрели. Остались рудники, но не пускают нас туда. Заставить мы не можем, сам понимаешь… Вот кофий, ты б попробовал, брат. Третий день пью, а не понимаю, как жил без него раньше.

— Ещё не хватало…

Не смотря на умывание, доброе настроение так и не появилось. Окончательно его сбило то, что придя в кабинет, подноса с пирожками я не увидел!

Какая дрянь посмела?

— Совсем они тут распоясаны, — ругнулся под нос. Чтобы в Келсе челядь вошла в опочивальню и личный кабинет без позволения…

— Жрать хочу.

— Так пошли. В столовой уже накрыто, местная кухарка сегодня в ударе. Там пирогов — обожрёшься даже ты, — Эмор дал шанс на что-то нормальное в этом дне.

— Фай! Я не понял! Это что такое? — породистая морда герцога и сына короля обиженно вытянулась. В руке он держит ошмётки рубашки полёвки, глаза скочат с них на меня. — Нам чешешь про приличия, что мы большой двор, приближённые короля и прочая лабуда… Даже улыбнуться никому нельзя, а сам!

Я смотрел, как младший брат сжал сорочку, словно платок, медленно поднёс к носу, шумно вдохнул ткань, прикрыв глаза.

Сам не понял, как оказался рядом, выхватывая белоснежную ткань из грязных лап.

— Фай! У меня восемнадцать дней бабы не было! Совесть имей! Кто она?

— Никто! Сказал же — жрать хочу.

Сунул рубашку в свой сундук и вышел, чуть не выталкивая оболтуса взашей. Дотерпит до столицы. Пусть привыкает. Через месяц моя свадьба. Как окончатся торжества — женю и этого.