Ретроспектива (СИ)

Глава 18

Чем более времени проходило, тем задумчивее становился Файлирс, руки его крепче, а ночи наши, да и не только ночи — жарче.

Вновь разлука близится. Прощается со мной голубь мой. Когда теперь вновь свидимся…

— Эля… — я только вошла опосля омовения, завёрнутая в холстину, приблизилась к Файлирсу, что ждал меня на кровати. — Иди ко мне.

Итак же к тебе иду? Споро отжала волосы и скинув мокрые тряпки недалече от растопленного камина, прижалась к горячему телу.

Родные руки сжали меня, не выберешься.

— Не злись только и не брыкайся. Спросить хочу.

— Спрашивай, — прикрыла глаза, устраиваясь на солёной груди. Его величество поленился помывочную посетить, — чего ж мне злиться.

— Может ли так статься, что ты ведьма? — и его руки на мне вмиг потяжелели, если бы и правда опасался, что брыкаться стану.

— Пусти, — вырвалось после нечаянного тонкого крика, что рот сам издал. Рванулаи душа из тела.

Не послушался.

— Я не виню и не сужу. Просто подумай…

— А коли так бы? Что? — сглотнула тяжесть, от самого вопроса, что задал он между прочим, хоть и испугалась сперва, да быстро успокоилась.

— Ничего, — даже плечами пожал. — Просто, если есть такая вероятность, надобно силы приложить, дабы скрыть это и тебя защитить

— Пусти-сяду, — сказала скороговоркой и всё ж вырвалась из рук. Как была, нагая, села около него, лежащего, сама позволила простыни сползти вниз и будто не заметила выглянувший коричневый сосок.

За те недели, что он здесь, слушая его скупые, но меткие слова мне, вспыхивая от взглядов голодных и утоляя этот самый голод при первой же возможности, я уже уверилась, что, кажется и раньше не была краше, пока не понесла.

Облизала губы и перекинула на укрытую грудь непослушную, мокрую гриву.

— Прав ты в своих домыслах. Ведьминский дар мне от матери передался, — сказала, следя за его лицом, что не дрогнуло. Не было ни страха, ни безразличия. Желание поделиться, как ни плохо, но взвалить на него этот груз. Он сильный, сдюжит. Он всё сдюжит.

— Уверена?

Кивнула.

— Нет у меня магического резерва, только природная сила. Это ещё причина, отчего я женой твоей стать отказалась. Тут книги на всё княжество — десять штук. Из них, восемь в замке. Про ведьм коли и помнят, так сказки, в коих давно правды не осталось, а приедь я ко двору, да ещё королевой — слишком много там сведущих, учёных у тебя, а ну как против воли захотят резерв измерить…

— Давно о силе своей прознала?

— С детства, — кивнула, — матушка всё рассказала, всему обучила, что сама знала и безопасным сочла.

— А я? — палец Файлирса коснулся моего соска и принялся по груди водить. Со мной говорит такие вещи серьёзные, а глядит на полушарие.

— А ты нынче маг с безмерным резервом.

— Уверена?

Кивнула.

— Стало быть, твоя сила, ведьмина любовь меня тогда за грань не пустила? — примерил грудь в ладони. — Я в толк всё не возьму, она, никак… ещё больше стала?

Я обомлела, не сразу даже поняла.

— Файлирс, неужто ты не злишься?

— За что? — он всё не отрываясь от груди, подключил другую руку, перекинул волосы на спину, скинул простыню, что промокла от волос.

— Как это? Что не сказала!?

— А как ты скажешь о таком? Почём ты знать могла, что я костры жечь не начну? Вопрос в другом теперь: коли дочь родится, надобно продумать, как её защитить да уберечь… Значит, выходит, ты жена моя пред миром и магией?

— С самой первой ночи, как к тебе пришла.

Так и есть у ведьм. Мужчина, которого ведьма выбирает, становится мужем, и как только ложе они разделят, сила ведьмы к нему течёт. Одна на двоих она теперь.

— И пока ты с другим не ляжешь, я твой муж, — проговорил задумчиво, — а ты вовек моя будешь. Выходит, жены у меня две, а мужа у тебя — ни одного…

— Мне и не надобно, — про себя подумала: да какая она тебе жена? Кукла на троне!

— Есть ли у тебя обряд какой, чтобы я, как и ты, был только твоим?

— Поискать надобно, но… оно мне не надо, я итак…

— Мне надобно. Чтобы ты не тревожилась про то. Как бы ни было — ехать в Келс придётся, а ты, здесь, не должна тревожиться ни о чём.

Одна рука его на груди так и осталась, а другая отправилась по телу: руки, плечи, шея. Словно привязанные, глаза его за руками следят, а мне от сухого кончика пальца становится щекотно.

— Поищи обряд, и Эля… не будет у меня детей от другой. Никогда, — а потом, невпопад, добавил: — а я всё думал: отчего рука не поднимается увезти тебя с собой, целительницу такую, не спрашивая, отчего так важно мне твоё добровольное согласие…

— Закон мира то.

— Верно. А про детей: два наследника мне надобно. Один сын Ондолию наследует, а другой Эстесадо, — и так он говорит это, тело наглаживая, что ни капли не сомневаюсь — всё решит, всё придумает.

Потому что никогда ни один ведьмин избранник не мог обидеть свою ведьму.

Считается, что первые ведьмы — дочери древней богини Шокех, которых она родила после инцеста со своими божественными братьями. И дочери эти, создания всемогущие, но среди богов места им не было, да и мать их, Шокех, что считалась богиней красоты, материнства и земли, вместе с тем была порочна и похотлива так же, как и красива. Одним лишь взглядом она видела все плотские, самые тайные желания любого — что бога, что человека. По легендам, эти желания она и воплощала днями и ночами. В обитель богов своих дочерей взять она не сумела, но на земле пристроила, среди людей. Так и пошла ведьмовская сила — от матери к дочери.

Ведьмы чтились и уважались простыми людьми. Пока в наш мир не пришёл тот, кого ныне создателем именуют. Он привёл с собой учеников и мечом они подчистую уничтожили всё, что было от древних богов. Как и самих богов. Ведьм не посчитали угрозой и оставили, как были.

Тогда и начался новый виток. Ведьмы, как создания сильные и вольные, тянули к себе первомагов. А у тех, в отличии от моих сестёр, силы мира не было, только лишь стабильного размера резерв, коий, ежели опустошить — ждать нужно, пока наполнится. Выяснилось, что при связи ведьма — маг, сила самого мира шла от мира — в ведьму, от ведьмы — в мага. Резерв его никогда не пустел, был постоянно полон. Ровно до той поры, пока ведьма с другим на ложе не взойдёт, тогда уже другого избранника напитывала силой.

Тогда же выяснился и ещё момент: нельзя ведьму принудить связь установить. Сам мир и магия будет отговаривать мага снасильничать над ведьмой, а ежели тот не поймёт и возьмёт её силой (случаев таких мало было, каждая ведьма за свою свободу будет сражаться до последней капли крови, а ежели и проигрывала — только за счёт численного перевеса магов), магия покидала его навсегда. Посмертное проклятье умирающей истинной богини мира — как бы порочна та ни была, дочерей своих пред смертью защитила.

Пробовали маги ведьм и приручать и искренне любили, да только женщины, что наделены безграничной силой, чаще вызывали страх и зависть в ограниченных магах. Так и выходило, что сперва запретили нам в городах селиться, после обязали в людное место шляпу надевать с длинным конусом, чтобы издалека видно было — идёт ведьма и люди успевали спрятаться, сбежать, али кинуть в ту яйцо.

А после стали россказни гулять, что ведьмы не годны ни на что, окромя как младенцев похищать да добрых людей проклинать. Тогда-то и появилась инквизиция, что принялась отдельные случаи разбирать, да суды вершить. Со временем, власть их возросла до того, что последнюю ведьму — королеву большой страны вытащили из супружеского ложа четыреста лет назад, и могучий король ничего не смог сделать, кроме как сойти с ума, видя как в огне умирает любимая.

— А инквизиция есть ещё в Ондолии? — спросила у задумавшегося Файлирса.

Ондолиец задумался, насупил брови, разгладил.

— Нет. Парочка осталось, что лишь номинально таковыми числятся, архивы сохраняют, — я прилегла чуть повыше него, присела, подоткнула подушку под спину. — Элькерия, а нынче, когда нет у нас секретов, когда известно уже, что и наследников ты сможешь родить. Теперь, пошла бы за меня? — теперь он глядит внимательно на моё лицо.

— Ты ведь женат уже… — я улыбнулась.

— Аннулирую брак.

— Экий ты прыткий. Брак аннулируешь, принцессу в Вотэрд отправишь, к отцу, что разгневан таким будет, — принялась я рассуждать, — он через залив от нас. Сколько они успеют сёл сжечь и людей увести, пока твоё войско подоспеет…

— Овдовею, аль ежели присоединить Эстесадо к Ондолии? — Не посмеют.

— Не посмеют, но согласятся ли эстесадцы?

— А что их спрашивать? Страну в одну соединим, браком скрепим.

— Гладко стелишь, подумать надобно.

— Подумай, а пока думаешь, поехали в Келс? Ты нынче княгиня, что создателем помазана, оставишь наместника, али совет — то лучше будет, да будешь моей гостьей в столице? Я спрячу тебя там ото всех, никто о твоей силе не узнает.

— Как гостья? И настаивать на браке не станешь?

— Не стану. Но наследником объявлю нашего сына. При любом раскладе.

— А Эстесадо?

— Присоединим, а ежели не захочешь, то ещё родим, и на Эстесадо, — Файлирс оголил мне живот, к коему припал губами, — эй, сынок? Ты королевством хочешь править, али княжеством? — обратился к животу, и тут же принялся целовать его, уводя поцелуи вверх, — ведьма моя… околдовала… подчинила…

Млея от поцелуев, что из невинных становятся горячими, я схватила его руками за голову и ондолиец мой, зарычав, принялся жрать грудь. Кусая, широко открывая рот, вмиг делаясь сам и меня превращая в зверя ненасытного.

— Эля… — прохрипел, оторвавшись, — и к тому обряду, поищи такой, чтобы груди твои не уменьшились, как от тягости разрешишься.

Я только засмеялась, направляя в себя его естество, чтобы прогнать из головы его мысли дурашливые. Да только соврала бы я, коли сказала бы, что хоть когда-то я себя чувствовала такой залюбленной и залелеянной, как в ту ночь. Когда ястребиный взор глядел на меня с восхищением, жёсткие губы обцеловывали каждый кусочек кожи, а хриплый голос шептал: "колдунья моя, ведьма…".

Разговоры говорились, планы строились. Лишь по первости Файлирс одёргивал меня — не требуется княгине законной самой мчаться в шахту, что обрушилась, никому и ничего не надобно мне доказывать, возможно лишь опосля уплатить компенсацию. Я же по своему поступала: хоть в шахту и не поехала, завал разбирать, но старателей навестила, не только звонкой монетой поддержала, но и зельями да настойками целебными.

Ястреб мой серчал, брови хмурил, да ворчал под нос, что природный правитель силой должен людей приручать, а не задабривать. Ну пусть думает, что сподручнее…

Присяга княгине, что клятвой верности сопровождалась и с подготовкой к отъезду было покончено, можно было в путь выдвигаться.

Наместником Вереха оставила, казну запечатала, пройдохе всё под отчёт оставила, чуток меньше, чем положено, не страшась — этот плут изловчится, справится.

А вот со свитой сложнее пришлось. И ежели в присутствии Алирика убедить ондолийца нелегко было, но я сумела, хоть и пришлось воину моему приватной беседе подвергнуться, после чего оба вышли серьёзные, но, главное, что успокоился король мой. Очами на сверкал более, стоило сотнику показаться, слов уничижительных не бросал.

С епископом он и вовсе, стоял насмерть. Я уже проведала, что всех церковников презирает Файлирс, ежели не сказать, что ненавидит. Так и священник на смерть стал: в Ондолии свои порядки, а у нас в княжестве власть светская над церковной не высится. Епископ глава церкви в княжестве и едет с визитом к Ондолийскому епископату. А ежели нет в нашем поезде для него места, он сам, свой поезд снарядит. Дело вновь чуть дракой не окончилось. И по тому, как собран и вытянут священник был, когда слово своё молвил, я опасалась, что на этот раз он побои не проглотит королю — ответит.

Обошлось.

Так и двинулись в путь, что занял четыре дня, то вина поклажи да кареты — не праздной мне верхом опасно, то я и сама понимала. Чем ближе к Келсу становились, тем суровее осень ощущалась. Ежели в моём Итвозе ещё только деревья позолотились да ветер с моря гнал долой летний зной, то в Ондолии непогода во всю хозяйствовала. Стоило глаза открыть, как в мутное оконце ничего не виднелось, окромя дождя. То сильнее, то тише.

С ним в компании мы и приблизились к городу моего ондолийца.