Ретроспектива (СИ)

Глава 21

— Как не изводиться с такими доносами?

— А разве, когда в Итвозе я была, не доносили?

Успокаивается, затихает. Очей не отводит от губ моих, что целуют его ладони.

— Другое то совсем, — тихо молвит. — А когда здесь ты, рядом совсем… мука. Вроде здесь, а всё одно — далеко…

— Близко… — губами невесомо коснулась его губ, — всегда близко…

Поцелуй стал долгим, а ладони мои принялись рубаху с него стягивать. Остальную одежду он уже сам скинул… Провела по каменной спине, что стала влажной, прижимая его к себе ещё ближе. Горячее, прерывистое дыхание, как в бреду. Король мой одним махом задвинул всё в бок с широкого стола, усадил меня.

Поцелуи с губ перекинулись на шею, грудь, которую он из платья выпустил. Руки в растрёпанную, косматую голову — сделать ближе. Острее… Без всякой скромности и стеснения сама ему подставляюсь, понимая — мало! Сколько ни дай — мало.

Поддалась порыву и отстранилась, отнимая грудь, и встретилась с осоловевшим совсем взглядом. Сжала сама полушария, провела по соскам кончиками пальцев, закатила глаза от удовольствия…

— Эля… — наконец он скинул оцепенение и рывком придвинул меня ближе, оставляя так же сидеть.

От удовольствия, когда проник в меня, не выдержала — заскулила, чувствуя долгожданные удары внутри. Волна поднялась и накрыла с головой. Тяжёлый взгляд из-под полуприкрытых век, быстрые толчки, частое громкое дыхание — не одной мне хорошо…

Пик, который был так близко настал неожиданно, обескураживающе… Файлирс не дал мне им насладиться, догнал меня в один миг.

— Пойдём в опочивальню… я до самого утра нынче…

Так и повелось — частые встречи, когда на ночь он мог остаться, а когда и прилетал один, под покровом ночи, десять минут имея меж делами.

Мягко поднимал ту тему, что всё удобнее стало бы, коли в его дворце я была, подле него, да не настаивал. И сам понимал, каково там мне будет…

По каждому облетающему двор листочку я видела, как отступает осень, уступая место зиме. То, что пора мне ехать понимали оба — король и я.

Разговор подняла лишь однажды, на что услышала:

— До родов надобно здесь побыть, — он весь напрягся, словно к битве готовясь. — Наследника народу надобно будет показать.

— А коли наследница?

— И наследницу. Кто бы ни родился — то моя кровь и всё по уму требуется обставить, чтобы всё положенное у них было.

Мы сидели на пустой дворцовой кухне, грея руки о чашки с горячим настоем.

— Как же ты это всё сделаешь, если не жена мать этого ребёнка? — от волнения кровь забила в горле, мешая дышать.

— Никто того не узнает, — как набатом прозвенело. — Дабы никто в будущем на престол сына не покусился, каждая крыса в Ондолии должна верить, что королева его мать.

— Как же я? — спросила, задыхаясь. — Родить дитя и отдать его… — я поставила чашку, потому как руки затряслись. Слова проталкиваются с трудом: — а он… и ведать обо мне не будет…

— Эля! — громыхнул Файлирс. — То не просто твой сын! То страны наследник! Отродясь не было такого, чтобы будущий король при матери рос. Так и меня воспитывали в родовых землях и отца моего и его отца. Только там, не у мамкиной юбки король сможет узнать и страну свою, и народ!

Он специально отвернулся, чтобы не видеть, как слёзы льются по моим щекам. Волю свою показывает.

— Не забирай моё дитя… — прошептала, сама не веря, что и на колени стать готова, лишь бы не расставаться.

— Эля! Никогда такого не было…

Одна пелена перед глазами, но я подбежала к нему, замершему посреди зала.

— Любимый мой… — шепчу, целуя его ладони. — Ты ведь всё можешь! Ничего для тебя нет небывалого да невозможного…

— Эля! — вырвал руки из моей хватки, обхватил лицо. — Ведомо мне, что ты делаешь. Штучки твои… я много тебе спущу, коли хочешь. Но не страну, — глядит, аж пробирает до костей и голос, чужой будто, — мне для всей власти двух вещей не хватало: жены для серьёзности и наследника для уверенности народа. Женой ты сама стать не захотела. Пусть. Не стану неволить, раз сама того желаешь, но здесь не уступлю: наследников моих тебе рожать. Другому не бывать. Смирись. Один у тебя путь.

Как бы не так! — било в голове при взгляде на широкую спину.

Столько лет уверять себя в мысли, что не суждено мне испытать ту радость, когда своё дитятко к груди прижимаешь, смириться, чудо изведать и отдать?

Сколь не было бы важно для меня государство, как не любила бы я свой Итвоз, как не радела бы за него — не стоит ничего из того и одной слезинки мальца, что без матери растёт, которому на коленку некому подуть, да перед сном не поцеловать.

Коли не отведала бы я, что то чувство, когда во мне он живёт, шевелится — на волю просится, глядишь и отдала бы, а так… Поди ещё, жена его вздумает на ребёночке моём, который, вовсе дочкой будет, отыграться. Это о меня она зубы поломает…

О том, что чиновник тот просто недоглядел за дворцом, я ни в жизнь не поверю! То была диверсия спланированная и цель чёткую имела — меня унизить, а может и вовсе домой вернуть… Ведала бы она, как именно мой мужчина хотел вопрос тот решить… не обрадовалась бы, в своём дворце меня потчевать.

И хоть умом понимаю — сама виновата. Сама его к ней толкнула, а только сердцу мало такого успокоения.

Как и того, что должен наследник дворянами воспитываться, а не матерью! Это ежели сейчас он собрался ребёнка у меня отнять, дальше что будет?

Собираться в путь я начала не спеша. Чтобы и внимание соглядатаев не привлечь и короля суетой не насторожить. Во всю отводила глаза строителям, да снующим слугам, которые нет-нет, а затесались во дворец.

Файлирс приезжал всё так же, я все силы прикладывала, чтобы не насторожить его. Была ласкова и почтительна. Между тем, плод носить становилось всё тяжелее и о ласках никаких уже больше месяца и речи не было. Здесь изнутри что-то подсказывало — положенный срок в два месяца, я не доношу, осмотрительнее следует быть, кабы беды не случилось.

И он, словно чувствовал — о близости и не думал, но внимателен и заботлив был как никогда прежде. Как если бы молчаливо просил прощения за то, что с ребёнком меня разлучить вздумал.

Тот разговор больше не поднимали.

Хоть я и понимаю, что рассердится он, а всё же как он хочет поступить не могу. Однако, и представить страшно, что он сделает, когда узнает.

Тулупчик со мной согласен: загостились мы, пора домой.

Девять дней оставалось до запланированного отъезда, когда во дворец пришли люди. Мужчина и женщина. Совсем молодые.

“Помыслить не могу, как они прорвались через охрану, если только не маги…” — гудит крыс в моей голове, пока я с животом наперевес спешу навстречу гостям. Не успею — развернут ведь. А люди зачем-то проделали весь путь.

“Или ведьма”.

Их, как я и разумела, выставить хотели. Да подоспел вовремя епископ.

— Княгиня, — он меня поприветствовал кивком. — Тут люди пришли…

Люди на колени бросились так резво, что я оторопела.

— Поднимитесь! — попыталась поднять, да куда там, с животом. Не присядешь. Алирик помог.

— Госпожа, простите, что мы вот так, к вам… — слово взял мужчина. Оба они, в запыленной, дорожной одежде. Уставшие, если не изнемождённые… распорядилась о еде, и пригласила в дом. На предупреждения Тулупчика не изменила своего решения — от праздности крестьяне в дорогу не тронутся… — Ваш… замок… первый, что нам встретился за пять дней пути. Простите госпожа, что мы вот так… явились, только выхода у нас не было, как из деревни бежать…

Страшная болезнь начала косить селян. Люди, кто по одному, кто целыми семьями, вспыхивали как факел, ни с того, ни с сего… сильная лихорадка, кашель, боль в сердце и… волдыри…

Пока он говорил, мы, уже всё понявшие, не перебивали этого человека, сумевшего вырваться из проклятого круга болезни…

Люди сгорали за три-четыре дня. Почти у всех шла горлом кровь. А после смерти, тело заражённых стремительно чернело.

Я быстро просмотрела мужчину: он здоров. Потянулась к красивой, но измученной девушке: та почуяла и вскинула на меня взгляд. Открылась. Ведьма. Теперь, как день ясно, как им удалось пройти через круг королевской охраны, а в том, что дворец охраняют — я не сомневаюсь. Иначе уже давно потянулось бы паломничество к новому владетелю земли из окрестных селений.

Если не успеем ничего сделать, то уже и не потянутся. В Ондолию пришла чёрная смерть.

Два месяца ныне миновало, с тех пор, как когда-то в порт Итвоза пришёл первый корабль. Первый мёртвый корабль. Только благодаря вьёрнам, море, гонимое ведьминской силой, развернуло судно, а после и погребло в своей пучине.

Смерть была на том корабле. Страшно и мучительно болезнь сожрала всю команду, оставив лишь крыс, да и блох.

Шесть таких суден побывало в моих водах. Все они и сгинули в заливе. Купцы сказывали всякое. Кто посмеивался, что невиданная болезнь пошла по миру, да только Келс и Эстесадо, хранятся создателем… Кто-то напужался, да торговлю покамест приостановил. Как я. Не столько забоялась, сколько решила поостеречься. Да и закрыла порт. Что бы в мире не творилось, мы на своих запасах покамест продержимся, а там — видно будет…

Первые вестники полетели к Вереху. С приказами закрыть все границы строго-настрого, лекарей снарядить и в народ пустить, особливо — в приграничье.

После Файлирсу. Пусть уже и не в приказном тоне, но расписала я королю своему, что зараза пришла в его земли, что надобно очаги все найти и перекрыть…

Чудится мне, всерьёз он мои опасения не воспринял. Речами паточными успокоил, отчитал, что челядь в дом пустила, повелел гнать взашей. Да сказал, что к ночи прибудет. Я запретила. Не от того, что сама не желала свидеться, а от того, что понимаю — зараза это. И передаётся она как-то от человека к человеку, то мне ясно, а значит, чтобы не заразиться, нужно людей избегать. И всем так повелеть. А особливо, самому ему скрыться от такой напасти.

Когда же гости мои отдохнули на людской стороне, я наведалась к ним.

— Вас хворь эта не зацепила, — начала, присаживаясь на лавку, подле пришлой ведьмы. — Но то не гарантирует, что так всегда будет. Зараза, скорее всего расползается. Не только вашу деревню скосила…

Я предлагала им остаться.

Потому что не ведаю сама, что делать пред лицом такой опасности. Сколь сильна не была бы ведьма — супротив такой, неизведанной болезни, ей делать нечего. Только зелья варить да пробовать на больных. Но сколько я таких больных переживу, коли сама врачивать их возьмусь?…

Страшно мне. Как бы не было людей жалко, а своего ребетёнка жальче других.

— Спасибо, госпожа… — поклонился этот человек, закидывая на плечо свой тюфяк. На дорогу мы им припасов собрали, но на собственном горбу много не унесёшь. — Негоже прятаться, когда беда такая на землю нашу пришла за грехи людские… мы дальше пойдём. В деревне вымершей мы не перезимуем, урожаю и не собрали почти в этом году…

Лето это выдалось в Ондолии дождливым. Файлирс делился в письмах, что не было ни дня, чтобы не было дождя. Он, то моросил, то лил, но трава ни разу не просохла. Оттого и продало Эстесадо в Ондолию рекордный запас зерна.

А дождь означает, что люди по домам скрывались. Большими семьями теснились, да по гостям ходили, ежели кто прихворал — заразу разносили.

— Тем паче, что королева наша в тягости…

— Королева в тягости? — мой глас надломился. Карканье вырвалось.

— Точно так! — мужичок так засиял, ведьму свою к боку прижимая, словно сам лично виновник королевской радости. — То объявляли, госпожа…

— Леди… — невпопад его одёрнула, стараясь унять дрожь в руках.

— Леди, — он без усилий поправился. — А раз так, то надобно уже до столицы идти. Свечку за здравие поставить…

— Я бы не советовала вам идти в Келс, — стала с ведьмой говорить, на неё и гляжу. — Самый большой город здесь. Не может там не быть болезни…

— Куда же нам идти? — она поняла, услышала и прониклась.

Кабы я знала…

— Туда, где нет много людей, куда зараза могла не добраться.

Только нет такого места в Ондолии. Да и во всём мире. А в Итвоз свой я через всю страну не отправлю, не ведаю, чего вы туда принесёте.

Они ушли и ничего я поделать не могла. Да и не старалась. Не известно, сколько времени мы здесь просидим, каждый рот на счету.

Послала Алирика объехать охрану — запретить отныне впускать и выпускать кого бы то ни было. И самим не сменяться, только с моими людьми. Приехал дружинник злой, что демон преисподней. Растрёпанный, со свежим шрамом на щеке. И с королём Ондолии.